Kitobni o'qish: «Роль морских сил в мировой истории»
Предисловие
Целью данной работы является исследование истории Европы и Америки с упором на влияние морской силы на ход истории. Как правило, историки не изучали морские факторы. Они не проявляли к ним особого интереса и не владели специальными знаниями. Как следствие этого, глубокое решающее влияние морской мощи на важнейшие проблемы оставалось незамеченным. Этот вывод даже еще более справедлив в отношении конкретных событий, чем для общей тенденции развития морской мощи. Легко, в общем, утверждать, что мореплавание и господство на море являлись и являются важным фактором мировой истории. Гораздо труднее выявить и показать их реальное воздействие на определенном этапе. Тем не менее, пока этого не сделано, признание значения этого фактора в общем остается неопределенным и несущественным. Такое признание не опирается, как это необходимо, на подбор конкретных примеров, которые дают четкое представление об упомянутом факторе наряду с анализом конкретно-исторических условий.
Любопытную иллюстрацию тенденции преуменьшить влияние морской мощи на исторические события можно извлечь из мнений двух ученых Англии, которая более, чем другие страны, обязана своим могуществом морскому фактору. «Дважды, – пишет Арнольд в своей «Истории Рима», – была засвидетельствована борьба величайших гениев человечества с ресурсами и институтами великой страны, и в обоих случаях эта страна выходила победительницей. Ганнибал семнадцать лет боролся с Римом, Наполеон – шестнадцать лет с Англией. Усилия первого потерпели крах в сражении при Заме, второго – в битве при Ватерлоо». (Наполеон в битве при Ватерлоо имел 72 тыс. против 68 тыс. англичан, а затем, после подхода пруссаков к вечеру – менее 70 тыс. против 130 тыс. у Веллингтона и Блюхера. Масштабы этой битвы не идут ни в какое сравнение с решающей кампанией периода Наполеоновских войн – войной 1812 года, когда Наполеон вторгся в Россию, имея около 450 тыс. в первом эшелоне и 160 тыс. в резерве (против 220 тыс. русских), а покинул пределы России с менее чем 20 тыс. И в дальнейшем именно русские были основной силой войск, сломивших силу Франции, а 18 марта 1814 года взявших Париж. Битва при Ватерлоо лишь подвела итог под попыткой снова захватившего власть Наполеона вернуть былое величие («сто дней») и несравнима по масштабам и значению ни с Бородинской битвой (135 тыс. отборных войск у Наполеона против 132 тыс. русских, в том числе 21 тыс. необстрелянных ополченцев), ни с Битвой народов под Лейпцигом, где армия союзников (до 300 тыс.) разбила наполеоновскую армию (в последний день четырехдневной битвы – до 200 тыс.). – Ред.). Сэр Эдвард Кризи, процитировав этот фрагмент, добавляет: «В этом уподоблении двух войн следовало бы обратить внимание на одну вещь. На сравнение римского полководца, который в конечном счете разгромил великий Карфаген, с английским полководцем, который нанес последнее решающее поражение французскому императору. Сципион и Веллингтон занимали многие годы важнейшие командные посты, но действовали вдали от главных театров войны. Одна и та же страна явилась ареной становления военной карьеры каждого из двух полководцев. Это была Испания, где Сципион, как и Веллингтон, успешно сражался и победил почти всех второстепенных полководцев противника, перед тем как противостоять самому главному победителю и завоевателю. И Сципион, и Веллингтон вновь добились доверия соотечественников в военном искусстве, поколебленного прежде рядом отступлений, и каждый из двух завершил свою долгую и опасную войну сокрушительной и полной победой над предводителем и ветеранами войск противника».
Никто из этих англичан не упоминает более поразительного совпадения, заключавшегося в том, что в обоих случаях победителям сопутствовало преобладание на море. Господство римлян на море заставило Ганнибала совершить длительный и опасный поход через Галлию (и, прежде всего, Альпы. – Ред.), где он потерял более половины своих воинов-ветеранов. Это позволило консулу Публию Корнелию Сципиону, послав большую часть своей армии с берегов Роны в Испанию, перерезать коммуникации Ганнибала, а самому встретить врага на р. Треббии (где вместе с консулом Семиронием Лонгом был в 218 году до н. э. разбит. В дальнейшем в 211 году до н. э. погиб в Испании. Этого Сципиона часто путают с Публием Корнелием Сципионом Старшим (ок. 235–183 до н. э.), вытеснившим карфагенян из Испании и победившим Ганнибала в 202 году до н. э. при Заме. – Ред.). В ходе войны римские легионы доставлялись по воде свежими и невредимыми на всем пространстве между Испанией, где находилась база Ганнибала, и Италией. В то же время исход решающей битвы при Метавре (207 году до н. э.), связывавшийся с расположением и переброской римских армий во внутренних районах страны относительно войск Гасдрубала и Ганнибала (Нерон, действуя своей армией против Ганнибала, оставив против него заслоны, поспешил с 7-тысячным отборным отрядом на помощь Ливию, действовавшему против Гасдрубала, и тот был разбит. – Ред.), в конечном счете был обусловлен тем, что младший брат не мог доставить необходимые подкрепления Ганнибалу морем, но лишь сухопутным путем через Галлию. Вот почему в решающий момент две карфагенские армии оказались разделенными расстоянием, составляющим протяженность почти всей Италии, и одна из них была разгромлена скоординированными усилиями римских полководцев.
С другой стороны, историки морских войн не слишком утруждали себя поисками связей между всеобщей историей и их конкретными темами исследования, в целом ограничивая себя функциями простых хроникеров морских событий. Это меньше касается французов, нежели англичан. Одаренность и сноровка первых побуждали их к более глубокому проникновению в причины конкретных результатов и внутренней связи событий.
Однако, насколько известно автору, пока отсутствует работа, которая посвящена трактовке той проблемы, которая здесь рассматривается. А именно оценке влияния морской силы на ход истории и процветание государств. Поскольку другие исторические исследования войн, политики и социально-экономических условий государств затрагивают морские факторы лишь мимоходом, а в целом трактуют их негативно, настоящая работа имеет целью выдвинуть интересы борьбы за преобладание на море на передний план, не обособляя их, однако, от сопутствующих причин и влияний на общую историю, но показывая, как эти интересы изменяют историю и как они меняются сами.
Рассматриваемый период определяется с одной стороны 1660 годом, когда фактически началась эпоха мореплавания (она началась гораздо раньше, в конце XV – начале XVI века, но, поскольку великие морские плавания и открытия до середины XVII века были сделаны португальцами и испанцами и, позже и меньше, голландцами, французами и англичанами (а также, естественно, русскими – на севере), автор делает такой вот выверт, искажающий историю. – Ред.), поддающаяся четкому определению, и 1783 годом с другой, когда завершилась американская революция. Пока нить всеобщей истории, на которую нанизывается последовательный ряд морских событий, изначально слаба, следовало бы предпринять усилия с целью представить ясный и точный план. Выступая как морской офицер, полностью удовлетворенный своей профессией, автор без колебаний отвлекался от вопросов морской политики, стратегии и тактики. Но поскольку технические термины здесь не используются, есть надежда, что эти вопросы, изложенные просто, будут интересными для непрофессионального читателя.
А.Т. Мэхэн
Декабрь 1889 г.
Введение
История морской силы в значительной степени, хотя и не исключительно, есть повествование о конфликтах между странами, взаимном соперничестве, насилии, часто переходящем в войны. Глубокое влияние морской торговли на богатство и силу стран ясно осознавалось задолго до того, как были обнаружены подлинные законы их возрастания. Для того чтобы собственный народ получил непропорциональную долю таких преимуществ, предпринималось все возможное с целью лишения обладания этими преимуществами других народов – либо относительно мирными законодательными мерами на основе монопольного права, либо, когда они не достигали цели, посредством прямого насилия. Столкновение интересов, озлобление, вызываемое попытками соперников добиться таким образом большей (если не всей) доли преимуществ в торговле, в том числе в отдаленных неосвоенных регионах, вели к войнам. С другой стороны, войны, возникавшие по другим причинам, значительно меняли свой ход и содержание в зависимости от преобладания на море. Поэтому история морской мощи, включая все, что имеет тенденцию способствовать власти людей над морем или посредством моря, является главным образом военной историей. Именно в этом аспекте она и будет рассматриваться (в основном, хотя и не исключительно) на последующих страницах.
Исследование военной истории прошлого (такое, как это) представляется существенным для корректировки полководческих идей и искусного ведения войны в будущем. Среди военных кампаний, «достойных изучения честолюбивым солдатом», Наполеон называет войны Александра Македонского, Ганнибала и Цезаря, которые не знали пороха. Профессиональные историки, по сути, согласны в том, что, хотя многие условия войны меняются от эпохи к эпохе в зависимости от совершенствования оружия, имеются определенные доктрины исторической школы, которые, оставаясь неизменными и, следовательно, пригодными для универсального применения, могут быть утверждены на уровне всеобщих принципов. По этой же причине изучение морской истории прошлого может быть сочтено поучительным благодаря иллюстрации законов морской войны, которые действуют, несмотря на огромные перемены, вызванные совершенствованием вооружения ВМС научными достижениями прошедшего полустолетия и использованием пара в качестве движущей силы.
Вдвойне необходимо, таким образом, критическое исследование истории и опыта морских войн в эпоху парусного флота, потому что в то время, как эта эпоха дает поучительные уроки для современного применения и оценок, паровой флот до сих пор не создал истории, которая могла бы дать при ее изучении решающие ориентиры. (Напомним, что книга написана в 1889 году, и испано-американская и Русско-японская войны – впереди. – Ред.) Об эпохе парусного флота мы располагаем большими знаниями, подтвержденными опытом, об эпохе парового флота неизвестно практически ничего. Поэтому учения о морских войнах будущего почти целиком носят предположительный характер. И хотя предпринималась попытка подвести под эти учения более солидный фундамент посредством уподобления парового флота галерному флоту, двигающемуся при помощи весел и имеющему продолжительную и хорошо изученную историю, было бы лучше не увлекаться такой аналогией, пока она не прошла всестороннюю проверку практикой. Это уподобление действительно отнюдь не поверхностно. Общее свойство парового судна и галеры состоит в способности двигаться в любом направлении, независимо от ветра. Такое свойство резко отличает эти классы судов от парусного судна. Последнее может следовать ограниченному числу курсов, когда дует ветер, и остается неподвижным при его отсутствии. Но при всей разумности наблюдения сходных явлений разумно также искать явления, отличающиеся друг от друга. Потому что, когда воображение влечет к обнаружению сходных черт (что является одним из наиболее приятных увлечений), возникает склонность относиться с раздражением к любой нестыковке во вновь обнаруженных параллелях, и поэтому можно просмотреть такую нестыковку или отказаться ее признать. Так, галера и паровое судно имеют общую, хотя и развитую в неравной пропорции, упомянутую важную особенность, но они различаются как минимум в двух отношениях. И, обращаясь к истории галеры для извлечения уроков боевыми кораблями, использующими паровые двигатели, следует постоянно иметь в виду эти различия, равно как и сходство, иначе будут сделаны ложные выводы. Движущая сила галеры при ее эксплуатации неизбежно и быстро ослабевает, поскольку люди (гребцы. – Ред.) не могут выдерживать столь напряженные усилия продолжительное время. Вследствие этого боевые тактические действия могут продолжаться лишь ограниченное время1. И опять же в период существования галер наступательное оружие не только использовалось для ближнего боя, но почти целиком предназначалось для рукопашной схватки. Эти два условия диктовали необходимость стремительного нападения друг на друга, однако не без попыток искусного маневрирования с целью отойти назад или обойти противника, за которыми следовала рукопашная схватка. Из такого стремительного броска и такой свалки респектабельные, даже выдающиеся военно-морские эксперты нашего времени единодушно выводят строгие правила боевых действий флота с современным вооружением. Выходит нечто вроде свалки на Доннибрукской ярмарке (Доннибрукская ярмарка близ Дублина, проводимая с 1204 года, – синоним беспорядка и распущенности. – Ред.), при которой, как свидетельствует военная история, трудно отличить друга от врага. Какую бы ценность ни представляло такое мнение, оно не может претендовать на историческую основательность только потому, что галера и корабль с паровым двигателем, независимо от их различий, могут двигаться в любое время прямо на противника и иметь носовой таран. До сих пор это мнение остается всего лишь предположением, относительно которого не стоит спешить с окончательными выводами, пока реальный боевой опыт не прольет на него больше света. До этого имеет право на существование противоположный взгляд. Он состоит в том, что схватка между численно равными флотами, в которой военное искусство сведено к минимуму, не самое лучшее, что может быть сделано при наличии сложного и мощного оружия нынешнего века. Чем более уверен в себе адмирал, тем эффективнее боевая тактика его флота. Чем лучше его капитаны, тем реже возникает для него необходимость ввязываться в подобную схватку при равенстве сил. В таком беспорядочном бою все вышеупомянутые преимущества теряют значение, главную роль играет случай, а флот не отличается от скопления кораблей, никогда не взаимодействовавших прежде2.
История учит, что иногда свалки уместны, а иногда – нет.
Далее, у галеры есть явное сходство с кораблем, имеющим паровой двигатель, но она отличается от него другими важными свойствами, которые не сразу бросаются в глаза и поэтому реже принимаются во внимание. В корабле с парусным вооружением, наоборот, бросается в глаза его отличие от современного судна. Черты сходства, хотя имеющиеся в наличии и легко обнаруживаемые, не очевидны и поэтому менее заметны. Это впечатление подкрепляется ощущением абсолютной немощи парусного корабля в сравнении с кораблем на паровом двигателе, из-за зависимости первого от ветра. При этом забывают, что тактические уроки сохраняют силу, когда парусник ведет бой с ему подобным кораблем в равных условиях. Галера не теряла боеспособности из-за штиля и потому снискала в наше время больше уважения, чем парусный корабль. Тем не менее последний заменил галеру и сохранял превосходство над ней вплоть до эпохи применения пара. Корабли под парусами и с паровым двигателем объединяет способность наносить урон противнику на расстоянии, а также возможность маневрировать неограниченное время без потерь в живой силе, выделять большую часть экипажа для боевых действий, а не для гребли веслами. Эти свойства, по крайней мере, настолько же важны и тактически значимы, как и способность галеры двигаться во время штиля или против ветра.
В процессе обнаружения сходства возникает склонность не только упустить различия, но также преувеличить сходство, то есть возникает склонность к фантазированию. Может, следовало бы указать на то, что так же, как парусный корабль располагал дальнобойной артиллерией сравнительно большой пробивной силы и, кроме того, каронадами (гладкоствольные орудия большого калибра с коротким стволом. – Ред.), имевшими меньшую дальность стрельбы, но больший разрушительный эффект ядер, современный корабль с паровым двигателем оснащен батареями дальнобойных орудий и минами (торпедами. – Ред.). Последний сохраняет эффективность лишь на ограниченной дистанции и уж затем добивается разрушительного эффекта, между тем его орудия, как и в старину, предназначены для пробивного действия. Тем не менее это чисто тактические соображения, которые могут влиять на замыслы адмиралов и капитанов. И аналогия здесь реальна, не высосана из пальца. Реально также то, что как парусный корабль, так и корабль с паровым двигателем предполагают прямое столкновение с противником: первый – посредством абордажа и захвата корабля противника, второй – посредством тарана и затопления вражеского корабля. В обоих случаях это наиболее трудная из их задач, потому что для ее выполнения корабль следует подвести к одной точке поля боя, в то время как орудийный огонь может вестись из многих точек обширной зоны.
Позиции двух парусных судов, или флотов, относительно направления ветра вызывают много важных вопросов тактического характера и, возможно, интересовали моряков той эпохи больше всего. На первый взгляд может показаться, что, поскольку эта тема в отношении паровых судов не обсуждается, искать здесь аналогии в настоящее время невозможно, а уроки истории в этом смысле ценности не представляют. Более внимательное рассмотрение особенностей подветренной и наветренной позиций судна3, направленное на вскрытие сути дела и исключение второстепенных подробностей, показывает, что такой взгляд ошибочен. Отличительная особенность позиции судна относительно ветра состоит в том, что она либо позволяет навязать бой, либо отказаться от него по собственному усмотрению, что, в свою очередь, дает обычно преимущество нападающей стороне в выборе способов атаки. Этому преимуществу сопутствуют определенные недостатки, такие как нарушение боевого порядка, подверженность навесному и продольному огню, а также частичная или полная утрата огневой мощи атакующим кораблем – все это происходит во время сближения с противником. Корабль или флот не могут атаковать с подветренной стороны. Если они не предусматривают возможности отхода, их действия ограничиваются обороной и принятием боя на условиях противника. Такое неудобство компенсируется относительной легкостью поддержания строгого боевого порядка и возможностью ведения непрерывного артиллерийского огня, на который противник некоторое время не способен ответить. Исторически эти выгоды и невыгоды имеют свои соответствия и аналоги в наступательных и оборонительных операциях всех веков. Наступающая сторона идет на определенный риск и неудобство с целью настичь и уничтожить противника. Обороняющаяся сторона, пока она находится в таком положении, избегает риска наступательных действий, придерживается осторожной контролируемой линии поведения и стремится воспользоваться рискованными действиями, к которым вынуждена прибегать нападающая сторона. Такие радикальные различия между наветренной и подветренной позициями корабля настолько четко осознавались, несмотря на завесу более мелких деталей, что англичане сделали выбор наветренной стороны основным элементом тактики боя, поскольку их последовательная политика состояла в атаке и уничтожении противника. Между тем французы предпочитали подветренную позицию, поскольку в этой позиции они обычно сохраняли способность наносить ущерб противнику при его приближении и, таким образом, избегать решающего столкновения и сохранять свои корабли. Французы, за редкими исключениями, подчиняли действия флота другим военным соображениям, неохотно тратили на него деньги и стремились, следовательно, беречь свои корабли, ставя их в оборонительную позицию и ограничивая их действия отражением атак неприятеля. Этой линии поведения превосходно соответствовала искусно используемая подветренная позиция до тех пор, пока противник демонстрировал больше отваги, чем военного искусства. Однако, когда Родней обнаружил намерение воспользоваться выгодой наветренной позиции не только для атаки, но также для ведения массированного огня по боевому строю кораблей противника, его более осторожный оппонент, де Гишен, изменил тактику. В первом из трех сражений француз принял подветренную позицию, но, выяснив намерения Роднея, он стал маневрировать с целью использования выгоды наветренной позиции, не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы не принимать боя не на своих собственных условиях. Способность атаковать или уклониться от боя зависит не от ветра, а от скорости хода. Когда речь идет о целой эскадре, ее скорость зависит не только от скорости каждого отдельного корабля, но также от тактического единообразия действий. Следовательно, корабли, обладающие наибольшей скоростью хода, будут иметь преимущества наветренной позиции.
Именно поэтому не является праздным занятием, вопреки мнениям многих, извлечение полезных уроков из истории как парусного, так и галерного флота. И тот и другой имеют черты сходства с современными кораблями. Есть между ними также и существенная разница, из-за которой невозможно ссылаться на их опыт или образ действий как на прецеденты тактики, сохраняющие вневременное значение. Ведь прецедент отличается от принципа и гораздо менее ценен. Прецедент может изначально быть ошибочным или утратить практическое значение (в новых условиях). Принцип же коренится в самой природе вещей, и, как ни меняется его применение по мере изменения условий, он остается нормой, с которой должны сообразовываться практические действия для достижения успеха. Война ведется исходя из таких принципов. Их наличие выявляется путем изучения прошлого, которое раскрывает их на примерах успехов и неудач, происходивших из века в век. Условия и вооружение меняются, но для того, чтобы преодолевать первые и хорошо владеть вторым, следует с уважением относиться к урокам истории в области боевой тактики или крупных сражений, которые объединяются под названием «стратегия».
Именно в таких крупных сражениях, которые объемлют весь театр войны (а в ходе морского противоборства могут распространяться на значительные пространства планеты), уроки истории становятся более очевидными и приобретают постоянную ценность, поскольку условия здесь более устойчивы. Театр войны, его сложность, противостоящие силы могут быть большими или меньшими, необходимые маневры – более или менее трудными, однако это просто разница в масштабе или степени, но не в качестве. По мере того как эпоха дикости уступает место цивилизации, как множатся средства коммуникации, как строятся дороги, перекрываются мостами реки, увеличиваются продовольственные ресурсы, проведение военных операций облегчается, убыстряется, интенсифицируется. Однако принципы, с которыми они сообразовываются, остаются неизменными. Когда пеший марш заменили транспортировкой войск в повозках, когда повозки были заменены, в свою очередь, железнодорожными вагонами, расширилась территория боевых действий или, если хотите, сократилось время их ведения, но правила, диктовавшие необходимость сосредоточения войск в определенном пункте, маршрут их движения, атаку определенного участка фронта противника, защиту коммуникаций, не изменились. То же и на море. Произошел переход от галеры, робко тащившейся от одного порта к другому, к парусному кораблю, отважно предпринимавшему морские экспедиции в самые отдаленные районы Мирового океана, а от него к паровому кораблю нашего времени. Этот переход увеличил масштаб и быстроту морских операций без обязательного изменения правил их осуществления. Речь Гермократа 23 века назад (от начала XXI века – более 24 веков. – Ред.) перед ее произнесением уже содержала четкий стратегический план, применимый в принципе и сегодня. Перед тем как враждебные армии или флоты приводятся в соприкосновение (слово, которое, возможно, лучше других указывает на разграничительную линию между тактикой и стратегией), возникает ряд проблем, требующих решения, которые объемлют весь план операций на данном театре войны. Среди них – должное использование флота в войне, подлинная цель его действий, пункт или пункты сосредоточения кораблей, создание хранилищ угля и складов снабжения, пути сообщения между этими складами и основной базой. Это также значение подрыва торговых перевозок морем в качестве главной или вспомогательной операции войны, система мероприятий, при которой подрыв торговых перевозок может быть успешным, либо путем рассредоточения боевых кораблей, либо посредством содержания какого-нибудь военного оплота, контролирующего проход коммерческих судов. Все это стратегические вопросы, и о них история может немало рассказать. Недавно в военно-морских кругах Англии состоялась полезная дискуссия о сравнительном вкладе двух великих британских адмиралов, лорда Хоу и лорда Сент-Винсента, в боевое использование британского флота во время войны с Францией. Проблема чисто стратегическая и вызывает отнюдь не только исторический интерес. Она имеет в настоящее время огромное значение, и принципы ее решения те же, что были в прошлом. Действия Сент-Винсента уберегли Англию от вторжения, а его последователи, Нельсон и Коллингвуд, добились триумфа при Трафальгаре.
Далее, уроки истории имеют немалое значение именно для сферы военно-морской стратегии. В свете относительного постоянства условий эти уроки полезны для нее не только как иллюстрация принципов, но также как демонстрация прецедентов. Это менее очевидно в тактике, когда эскадры вступают в сражение на этапе, к которому подвели их стратегические соображения. Неуемный прогресс человечества ведет к постоянному усовершенствованию вооружений. Этому сопутствует постоянное изменение в методах вооруженной борьбы – в управлении и боевом построении войск или кораблей. Поэтому в среде тех, кто связан с флотом, появляется тенденция считать, что изучение прошлого опыта не приносит пользы, что оно является напрасной тратой времени. Такой взгляд, хотя и вполне естественный, полностью упускает из виду те широкие стратегические соображения, которые побуждали страны отправлять в море флоты, которые определяли сферу их влияния и, таким образом, видоизменяли и видоизменяют мировую историю, а значит, такой взгляд страдает односторонностью и узостью даже в тактике. В прошлых сражениях стороны побеждали или терпели поражения в соответствии с тем, насколько искусно они применяли правила войны. Моряк, внимательно изучающий причины побед и поражений, не только обнаруживает и усваивает эти правила, но также приобретает возрастающую сноровку в применении их для оперативного использования кораблей и вооружений. Он заметит также, что перемены в тактике не только неизбежно следовали за переменами в вооружениях, но что промежутки между такими переменами были чрезмерно продолжительными. Это, несомненно, проистекает из того факта, что оружие обязано своим совершенствованием творческой энергии одного или двух человек, в то время как перемены в тактике происходят в условиях преодоления инерции консервативного класса, а это большая беда. От нее можно избавиться лишь путем трезвого признания каждой перемены, внимательного изучения боеспособности и ее пределов в новых кораблях и вооружениях, а также последовательным усвоением методов использования присущих им свойств. Это и образует новую тактику флота. История свидетельствует о тщетности надежд на то, что военные в целом возьмут на себя этот труд, но одно то, что военачальник, который сделает это, будет сражаться, располагая большими преимуществами, не вызывает сомнений.
Поэтому можно согласиться теперь с французским тактиком Морогом, который столетие с четвертью назад писал: «Военно-морская тактика строится на условиях, основание которых, а именно вооружение, может изменяться. За этим, в свою очередь, неизбежно следуют изменения в конструкции кораблей, в управлении ими и в конечном счете в боевом построении и управлении флотами». Его дальнейшее утверждение «Нет науки, основанной на абсолютно незыблемых правилах» более открыто для критики. Более правильным было бы сказать, что применение этих правил изменяется с изменением вооружений. Применение этих правил, несомненно, меняется, время от времени, и в стратегии, но здесь изменений гораздо меньше. Поэтому распознание лежащего в ее основе принципа облегчается. Вышеупомянутое утверждение достаточно важно для того, чтобы обратиться к примерам из истории.
Абукирское сражение 1798 года не только завершилось полной победой англичан над французским флотом, но также способствовало решающим образом нарушению коммуникаций между Францией и армией Наполеона в Египте. В этом сражении британский адмирал Нельсон продемонстрировал наиболее яркий пример великой тактики, если ее действительно можно определить как «искусство эффективного комбинирования перед сражениями и в их ходе». Тактическая комбинация особенно зависит от условия, о котором уже шла речь и которое состоит в неспособности кораблей флота, стоящего на якоре в подветренной позиции, прийти на помощь кораблям, находящимся в наветренной позиции, до их уничтожения. Но принципы, которые лежат в основе комбинации, то есть выбор того сектора боевого порядка противника, которому труднее всего оказать помощь, и атака его превосходящими силами, еще не упоминались. (Многое из того, что сделал Нельсон при Абукире, применялось русским флотоводцем Ф. Ушаковым в 1787–1791 годах, в частности у мыса Калиакрия 31 июля (11 августа) 1791 года Ушаков отрезал турецкую эскадру от берега – именно это и сделал Нельсон в 1798 году при Абукире, выдавая за новацию. – Ред.) Операция адмирала Джарвиса у мыса Сан-Висенти, когда он с 15 кораблями одержал победу над эскадрой численностью более 27 кораблей, осуществлялась в соответствии с теми же принципами, хотя в данном случае эскадра противника не стояла на якоре, но находилась в движении. Однако мозг людей так устроен, что на них, видимо, оказывает большее впечатление скоротечность действий, чем неувядающий принцип, лежащий в их основе. В стратегическом влиянии победы Нельсона на ход войны, наоборот, действовавший принцип не только легко различим, но со всей очевидностью применим и в наше время. Успех кампании французов в Египте зависел от использования путей сообщения с Францией. Победа при Абукире привела к уничтожению их эскадры, при помощи которой только и возможно было гарантировать свободу этого сообщения, и тем самым определила конечную неудачу кампании. Предельно ясно не только то, что эта операция была проведена в соответствии с принципом нанесения удара по линиям коммуникаций, но также то, что тот же принцип действителен и сейчас – то есть он применим в одинаковой степени как в эпоху галер, так и в эпохи парусного и парового флота.
