Kitobni o'qish: «Старожилы Сибири. Рассказы и очерки»
Лесное чудо
очерк
Ветер занесся вверх, над елеями и опять пошел играть с его ветками. Маленькие шишечки сыпались на снег, белый при белый и становилось очень красиво от них. Как будто коричнево-белый ковер постелили под елями с крупинками зеленых, все еще зеленых иголок. На ветке сидел рябчик и крутил головой. Откуда к нему сыпались иголки и, как долго ветер еще будет разыгрывать мелодию лесного чуда под новогодние дни. Да, сейчас как раз предновогодние дни, а мы дома, сидим и читаем или смотрим интересный фильм. Нам тепло. Над поселком завывает ветер, снег кружится над соснами и елеями. Редкие кедры и лиственницы просвечивают между кустов багульника. Так и хочется разбежаться и плюхнуться где-нибудь в сугроб этого бескрайнего уголка тайги.
Раздолье. Это поселок, расположенный среди такого изобилия красоты. Рябчики, вороны, сойки, синицы, совы и другие птицы изредка залетают в поселок и лакомятся зернышками или кусочками хлеба, положенного в кормушки. В лесу зимой холодно. А в Сибири особенно. Мороз с резким ветром не дает греться под остановками, ожидая маршрутку. В район выехать не так часто можно, но погода заказывает свои права.
Если проехать дальше в лес, можно добраться до предгорья Саян. Величавых и нет. Буйно красивых летом, а особенно весной и осенью. От такой красоты просто кружится голова. А зимой зайцы-беляки, волки и медведи, а еще и кабарга, нет, нет, да и воспользуются моментом и забредут в поселок. Вот местным детям веселье. Я приезжала в поселок много лет назад. Приезжала для постановки спектакля для местной школы. Больше всего в Раздолье меня поразила природа: высокие деревья, белоствольные березки, ягода летом и осенью, яркая земляника.
Мы сидели и разговаривали с заместителем школы о житье в поселке. Только только отошли грозные девяностые. Жизнь, хоть и не сахарная, налаживалась. Если вспомнить, что происходило в этой местности Усольского района, то задумаешься: наркотики, спирт замучил всех. Педагогам местной школы приходилось прилагать много усилий, чтобы бороться за то, чтобы дети могли учиться и не попали под контроль местных пьяниц. Раздолье – поселок еще и с местной мафией. Лесорубы, это в старые семидесятые, люди, которые работали для себя, для повышения квалификации. А что же было в девяностые? Спиртовики наладили огромную сеть пьянства среди жителей местных поселков. Кому то это было и на руку. Наркотики среди учащихся. Черные лесорубы часто воровали лес. Не жалели его. О природе думать совсем не хотели. Может только сейчас начали восстанавливать поселок и жизнь в нем.
О лесном чуде стали больше заботиться. Восстанавливать лесные поляны. Цветы росли вокруг деревьев и украшали все. Белые чистые облака проплывали уже над поселком, который жил мирной жизнью. Иногда дождик, летний, покроет небо и траву с зелеными елями каплями и опять солнышко освещает поляны. А вечером закат украшает поселок и стадо коров, возвращающееся домой после пастбища. Лошади пасутся рядом с домами. Поленницы дров рядами украшают заборы. Куры бегают по полянкам среди поселка.
Вот такая жизнь в Усольском районе поселке Раздолье, где я побывала много лет назад в школе со своим спектаклем. Много солнца, зелени, ярких цветов, жизни людей, красивых закатов и восходов, чистого со звездами неба. Это Раздолье.
03.12.2003 – 03.12.2022 года
День рождение Деда Мороза
миниатюра
Ноябрь, день рождение Деда Мороза. Снег уже лежит по всей округе моего города. Утро, всего только пять часов. Ах, как хочется иногда вот так встать и увидеть: мама затопила печь в старом доме, а я еще сплю и чувствую, что аромат сваренной картошки разносится по всем комнатам. Собака в конуре спит еще. Может и снежок сыплется. Отец прибрал его во дворе. Кот потянулся и опять на бок. Ему то что делать? Спи весь день. Дома, днем, тепло. К вечеру, конечно, немного остынет. А так, весь день твой. Сходишь в школу и после обеда, что хочешь, делай: читай книги, уроки делай, смотри телевизор. Мы ведь жили в 60-70 годах. Не было у нас милиции, т.е. мы не сидели ни в КПЗ, ни гонялись они за нами, чтобы наркотики или еще какую гадость отобрать. Самогон не гнали, и спирта не было. Зачем милиции к нам ходить? А в доме, где всю жизнь прожила, было всегда весело, тепло, пахло пирогами в воскресение. Огород всегда спасал зимой. Отец ездил за брусникой и черникой летом и зимой мы ели ее вдоволь. С сахаром. Грибы солили. Мама сварит картошки, достанет настоящего коровьего молока или разморозит его, занесет с веранды, и ты пьешь горячий чай. Боже! Как давно это было. А потом топаешь в школу. Иногда снежок пробрасывает. А я иду в школу с такими же детьми. Мы жили на окраине города. Начальную школу закрыли из-за недобора детей. Выросли. А дорога не короткая до города. Уж так устроен человек. Вспоминать о своей жизни ему свойственно и всегда приятно. Мы жили в более мирное время. И на новом месте мы с мужем решили, что наши дети должны ходить в театры, в цирк, в лес, за грибами, заниматься более полезным делом, например: ухаживать за кроликами в Доме природы в кружке Юного натуралиста, помогать родителям на огороде. Зачем прививать ребенку негативные эмоции.
В период Отечественной войны жители города жили по – разному: особого голода не было. Были многие продукты: картошка, огурцы, капуста, свекла, морковь. А что еще для супа надо? Это на западе голод. А в Сибири немного сытнее было. Хлеб с маслом, это уже в 70 годах, а иногда и с сахаром. Целый день, летом, ты дома. Приберешься в комнатах, прополешь грядки и на улицу, к друзьям. Кусок хлеба и малосольные огурцы, иногда яичница с колбасой, и так весь день, сыт. На велик или книги читать. Детские фильмы смотришь. А зимой на горке катаешься. Или на лыжах. Лес то рядом. А уже, учась в городе, ищем, чем бы еще заняться. Дом пионеров. Кружки. В цирковой пойти или может в старый Дом культуры, что на улице Карла Маркса. Сейчас – то на его месте Спасо-Преображенский Храм. А мы идем записаться в волейбольную секцию. Нам далеко идти с окраины. Так все и осталось в прошлом. Не было возможности больше ходить туда. А вот на встречу с поэтом Марком Сергеевым да, приходили. А потом, думаем о елке. К Новому году всегда в доме елка. В 60 годах отец с моим братом за елкой на лыжах в лес ходил. Елка пушистая. Яркая. Перед праздником наряжали, 25 декабря. Игрушки занесем из гаража. Они пахнут уже новогодними праздниками. С морозца, оттаивают. Развешиваем всей семьей. Елка посреди комнаты. Иголки под талые. Стеклянные, из картона. Звенят, когда столкнуться между собой. Вспоминаем о прошлых годах, как наряжали елку. Я уже корону снегурочки приготовила. Теперь только фотографии остались от тех, 60 годов. Мы еще маленькие. Нам по 15 или 7 лет. Но праздника мы всегда ждали. Дед Мороз был у нас большой, игрушка. С синим мешком. Он стоял всегда на почетном месте под елкой. Только кот постоянно сваливал его. И уже на новом месте елка была. Но больше искусственная с игрушками. Дети ждали Нового года. Стол накрывали богатый. Подарки от мужа с Химпрома. Я сама готовила подарки детям. Дети учились хорошо, участвовали на школьных олимпиадах. Поздравлять к празднику всегда было о чем. И сейчас хочется, чтобы Дед Мороз всегда был у нас. Мы готовились к празднику. Елка всегда на месте, только достань и наряди. С днем рождения мой любимый дедушка Мороз!
18.11.2022 года
Любовь в несколько мгновений
Рассказ
( Посвящается Магрифе Ибрагимовне Хисматулиной)
Кто знает, когда это все было, но это все было на самом деле. Как прожила детство, помнит очень хорошо. Играла с девчонками и мальчишками, как все дети. Говорила на татарском очень хорошо. Татарочка. Окружали ее только свои родные и близкие. Но вот минул 1900 год. Магрифе исполняется 6 лет. Надо бы учиться. Думал Ибрагим, как бы свою дочку выучить грамоте. Год, другой. Медресе принимало детей на учебу. Магрифа пошла учиться. Пусть год начала обучения ее не будет написан, но Медресе принимало детей. Старая красивая Мечеть находилась неподалеку от дома. Пешком можно было добежать до школы. Весело смеясь и разговаривая, девчонки пробежали по дороге за дома. Здание Мечети белело на пустыре. Строгий мулла встречал и провожал верующих в здание. Дети веселились, но учились прилежно. Учить приходилось и татарский язык и арабский.
Прошло еще немного времени, и Магрифа стала красивой молодой девушкой. Парни стали заглядываться на нее. Кашафка всегда стремился быть рядом с ней. Он всего на два года то младше ее. А как хвостик увязывался за ней и ее подружками.
Когда начала встречаться с парнем (имя мы его не знаем), смущалась. Ходили на Ангару. Встречали пароходы. Летом, вечерами, стояли на берегу и смотрели, как солнце лучами обнимало деревья и уходило за дома старого села. Собаки лаяли, закутываясь в клубок в будках. Парень провожал девушку домой. Иногда ему приходилось уезжать на север. Прииски оставлять на много дней нельзя. Старатели обрабатывали свои участки и поэтому несколько дней могут быть губительны для них. За людьми надо было следить. Кражи, частые, плохо отражались на жизни старателей. Постоянные пьянки доводили до скандалов и криминала. Только намоют песок и тут же в бега. Страна большая. А шел только еще 1910 год. Царское время. За золотыми приисками следили особо. Многие боялись царских приставов. Зимой сильные морозы все чаще прятали под снегом сбежавших старателей. Летом легче бежать, но поймать могли в любое мгновение. Старые избы стояли по всему Витиму. Река, иногда, спасала рыбой. Золото сдавали в царскую казну. Год за годом жили так и так же терялись в тайге.
Бедность доводила людей до безумства. Голодные ребятишки бегали по деревням, играли. Безграмотность захлестывало бедноту. Мужики, если находили самородки, сдавали их и все пропивали. Поэтому необходимо было следить за всем.
Старый Ибрагим любовался своими дочками. Сыновья радовали все больше.
– Магрифа, ты уже взрослая. А о свадьбе ты думаешь? Или так и будете ходить по селу, показывая свои отношения?
– Что ты Ати… Не смущай меня. Он хочет, чтобы мы поженились. Я пока…
– Да уж пора. Зови его в дом, поговорим. Он ведь уже работает?
– Да. Но он живет в Бодайбо. Работает на приисках.
Дома собрались все родные. Парень, смущаясь, попросил руки Магрифы. Девушка согласилась. Свадьба была веселая. Уехали в Бодайбо.
Но что-то Магрифа заскучала по дому или еще что, писала, что вернется домой. Рожать будет дома.
Село встретило ее шумом ветвей деревьев. Дома смотрели окнами на пыльную улицу. Вечерний свет протискивался через ставни и высвечивал остатки дороги или окна соседних домов. Мечеть белела в стороне. На другом конце дороги виднелся купол, золотистый, Спасского Храма. Люди выходили из него после вечерни. Вдыхая воздух летнего вечера или зимнего, стояли на дороге и расходились по домам. Так проходили все дни в селе Усолье. Заезжие уходили спать на курорт. Красивыми зданиями он красовался на берегу реки. Гудки парохода уносились вдаль. Морозный или легкий летний ветерок обдувал ставни домов, редких магазинов, мальчишки бежали из училища к себе домой, и играли в снежки.
Старое село было одним из тех, что находилось на транссибирской магистрали. Поезда проходили, останавливались, развозили людей в разные уголки страны. Красноармейцы, погоняя лошадей, проезжали вдоль магазинов, иногда останавливаясь, чтобы собрать долги с сельчан, которые попали в списки продразверстки. Где-то ругались купцы, отдавая свои долги. Зазывалы в трактирчиках и чайхане опять зычными голосами кричали и приглашали отобедать и вкусить. Дни проходили. Магрифа находилась на последнем месяце беременности. Родные ждали, когда разрешится ее дело. Шла первая мировая война. Люди стремились узнать новости, что происходило на западе. Еще только-только комсомольцы начали подумывать о том, а не собраться ли им в Избе старого купца Черного. Место хорошее. Мулла старой Мечети косился на них. Уж столько раз они посмеивались над его молитвами.
Магрифа родила мальчика. Муж был в Бодайбо. Работать приходилось много. Разве оставишь работу, когда ты начальник. Надо и за документами следить и за работниками. Золото воруют, спасу нет. Так и разошлись с Магрифой. Осталась она в селе Усолье жить у родного отца. Дом на Татарской улице. Всегда был полон друзей. Сам на Солеварне работал. Мальчишки учились, потом в школу начали ходить. Позже, когда мальчик немного подрос, ати радовался внуку. Но недолго радовался. Заболел мальчик и умер. Горе, конечно, было безутешным. Но надо было жить и дальше. Гражданская война приносила много нового в жизнь селян. Начала ходить к комсомольцам в Избу-читальню. Подруги заботились о ней. муж больше не приезжал, но звал ее к себе в Бодайбо. Не мог он оставить работу. Подарил любимой жене браслет золотой, в форме змеи с двумя зелеными глазками изумрудами. Еще не раз звал ее к себе, но… Так и расстались. Ему нужна была его работа, а она хотела жить в селе. Слишком гордая была.
Это была любовь в несколько мгновений: пылкой, встречи, расставания и с болью на сердце о сыне, о севере. Но все забывалось. Осталась Магрифа на всю жизнь одна. Так и прожила в революционные годы, лучшие годы в татарском театре, а затем в Городском Доме культуры в театральной студии. Годы Отечественной войны работала, много, в артеле "Наша сила" или как швейную фабрику впоследствии знали с декабря 1942 года – "Ревтруд".
Такие события будоражили село Усолье в конце 19 века, начале 20. Революция и для татар была отдушиной от хозяев. Перемены грянули и жизнь потекла, возрождая город Усолье-Сибирское.
06.11.2022 года.
Осенний снег
миниатюра
Вечерний свет от фонаря пробежал по верхушкам деревьев и застыл. Встрепенувшаяся ворона тихо каркнула и уткнулась клювом в крыло. Снежинки первого осеннего снега, кружась, опустились на голые ветви и, поблескивая на свету от фонаря, легли на тротуар. Тихий вечер.
Мужчина прошел вдоль киоска с журналами и засмотрелся на обложку с актрисой. Пока он ее рассматривал, он вспомнил, что ему утром надо еще раз проверить последние расчеты и пора сдавать отчет за тяжелые месяцы продаж этого санкционного года. "Черт бы их побрал, и кто надоумил их сделать новый вид отчетности? Сдавай теперь по каким – то группировкам товара, да еще и деятельность оформляй! Им видите ли лицензии давай через ФСБ. Тьфу" – шел, ругаясь, он дальше.
Машина затормозила буквально рядом с ним и снег, налепившийся на колеса, осыпал его. Настроение было испорчено. Он уже так примирился с тем состоянием спокойствия, которое ему давало жить и дальше безбедно. Но то, что происходит вот уже много месяцев в городе, стало надоедать и ему. Нервы шалили. Бухгалтер, не выдержав натиска налоговой, сбежала, бросив на полпути все бумаги ему в лицо. Только вчера приходили из полиции и налоговой, опять заставили достать все бумаги, накладные и договора. "Когда, как и где, вы приобретали товар часы производства Китай? Почему нет декларации на сувениры – лягушки? Откуда вы их завозите?" – так и вертелись все вопросы полицейского и инспектора налоговой в его голове. Да тут еще и продавщица пропала куда-то. Я ей не подписал, видите ли, отчет о пересдаче.
Тяжелые удары сердца заставляли прислушаться к самому дорогому, его жизни. А снег кружился, облепляя голые ветви с последними листьями, закрывая год тяжелых тревог.
Наутро, как только он вошел к себе в кабинет, раздался звонок:
– Матвей Игоревич, мы сегодня опять к вам. Подготовьте нам такие – то документы на ваши сувениры в киоске и магазине.
Мужчина сел в кресло и замолчал. Первые утренние часы были окончательно испорчены. Он с силой забросил телефон в угол, разбив его на части и задумался: "Обложили? Черт меня дернул взять партию этих чертовых сувениров часов? Говорили же мне, что они мошенники. Дефицит, дефицит… Какой к черту дефицит? Ну, есть сайт. А кто сейчас их не стряпает в интернете? Ну, сейчас начнут рыться во всем".
И так, началось утро, его последнее утро, о котором он захотел бы забыть на многие годы. Как было здорово, когда он начинал свое любимое дело. Какая разница, чем торговать? Выбрал киоски, канцтовары. А тут начали издавать всякие законы. И так каждый раз. То не то оформил, то где все документы на импорт? Прекрасно ведь знают, что отечественный товар сейчас никому не продашь. Как вы проводите валютные операции? Почему нет лицензии на то то и то то? Как пропускаете у себя бытовую химию? Почему до сих пор не убрали свой магазин из многоквартирного дома? Ведь уже было предписание на вас из-за пожарной безопасности. Почему не выполняете распоряжения? А сейчас, где лицензия ФСБ на деятельность, отчетность не примем.
Пока полицейский оформлял протокол, мужчина сидел уже весь мокрый. Весь дефицитный товар пришлось убрать с полок. Киоски торчали голыми углами, и только журнал с известной актрисой повис за стеклом, зацепившись.
– Матвей Игоревич, мы вас больше предупреждать не можем. Собирайтесь. Весь товар мы арестовываем. На ответ хранение, он пока побудет у вас. Офис опечатываем.
Мужчина встал, протер лоб платком, благо их у него было много, что продавал в киоске.
Выходя из офиса, он заметил несколько человек зевак. "Вот кому весело…" – подумал, хмуро он, и пошел за полицейским.
29.10.2022 года
Рассказ
Годы войны, годы жизни
Гарью запахло, когда первые немецкие машины уже вступили в город.
Город спал. Яблони низко склонили, прикрытые снегом, свои ветки над землёй. Немецкие машины шли по улицам, пугая своим гулом мирно спящих жителей города.
Взрывы падающих бомб на соседние дома и осколки, летящие в окна, заставили вздрогнуть жильцов.
– Быстрее в хатку, – бежала Саша в белую мазанку.
– Сидите тихо, а то нас увидят немцы, – прислонив палец к губам, говорила Саша.
Распахнулась дверь и на пороге показался немец. Он был одет в чёрный плащ и снимал перчатки с руки.
– Матка, вон, – махнул он рукой, показывая на мазанку возле дома, который уже был весь испещрён осколками упавшей напротив дома бомбы.
Так начинался рассказ Тёти Шуры о оккупации Краматорска.
Она всё рассказывала и грустно вздыхала о пережитых минутах нападения немцев.
– Шли они гордо, ехали на мотоциклах, когда входили в город. Шум от моторов далеко было слышно. Боялись мы тогда все. Жили как мыши. Распоряжались по хозяйски нашими домами. Выгоняли всех. Мы жили в мазанке, где сейчас летом обедаем.
Тётя Шура, маленькая бабушка, родная тётя моего отца. Он ведь родом с Украины. Вернее родился в Кемерово, а мама его родилась в селе Ганновка, Новомосковского района Днепропетровской области.
– А что, Тётя Шура, страшно было под немцем-то? – спросил её Федор, так звали моего отца.
– Да уж. Пожили мы в страхе. Он, когда, немец-то вошёл, не спрашивал, кто мы. Вон и всё тут. Он врач. Ему положена квартира. А какая ему разница. Вот и жили мы под «сапогом» немцев. Страшно было. Захочешь выйти куда, окрик. Шарились по всем домам, искали то, чтобы им пожрать. Вон ту яблоню видишь? Что в соседнем доме. Так от дома ничего не осталось. Одна яма – воронка от бомбы. А на нашем доме до сих пор выбоины от сыпавшихся осколков, после разрывов бомбы. Вот так и жили.
Баба Шура старенькая, лицо в морщинах, сидела и вздыхала, а сама подливала украинский борщ в тарелки. Вкусный он, украинский, настоящий. С помидорами с куста, большими, сладкими, с перцем домашним. Запах настоящего борща разносился во все уголки той самой хатки.
– А потом, когда немца выгнали наши войска, мы снова в дом перебрались. Анька потом работала нормировщицей на Шинном заводе. Так всю жизнь и проработала. Оттуда и на пенсию ушла. Серёжка в Прилуки уехал с семьёй.
– А что, тётя Шура, груши-то сладкие? – спрашивает Федор.
– Да вон их сколько, ешь. Сладкие. Вон там абрикосы растут, вон там слива. А там, вишня. Ешьте на здоровье, – тётя Шура мягко улыбнулась, поглядывая, как я снимаю сачком груши с большого дерева.
– Вы в Днепропетровск съездите. Там панорама есть о войне. Когда немец-то шёл, страшно сильно было. Как туча, чёрная. Ругани. Кто кур таскает, кто что делает. Вы сегодня пораньше спать ложитесь. А то завтра на автобус бы не проспать.
Солнце уже клонилось к западу. Яркий закат окрасил небо над грушей и солнце, покачивая боками, ушло спать. Мы ещё посидели, по вспоминали о войне, житье в Краматорске и пошли отдыхать. Долго бабушка рассказывала нам о Леониде Быкове. Да, да, мои милые читатели, о том самом. Помнила его наша баба Шура очень хорошо.
– Да он такой озорник был. Хулиган да и только. Все яблоки его были. Заберётся в чужой сад и ну, яблоки таскать. Таким вот и был. Смешной хулиган, да и только. Все мальчишки задирались между собой. Жил он у нас здесь. Помним мы его.
– И эти яблоки, что напротив вашего дома, вон в том доме, где бомба упала, таскал?
– И там тоже. Он всех задирал. А так добрый был.
Тётя Аня про себя рассказывает. Как на Шинном заводе работала, как жила на своей улице матери Марии Терезы. Квартира маленькая после смерти мужа осталась ей. Газовая колонка для подогрева воды в ванной. Чистенькая квартирка, уютная.
– На заводе много работы было. Я ведь нормировщицей работала. Приходилось постоянно ругаться за качество продукции. Что тебе и говорить Федор. Сам знаешь, как сейчас за качество борются. Нормы времени на выпуск той или иной продукции отдавались маленькие, а делать надо всё правильно. Вот и ругались часто. Сергей приезжает сюда, когда свободен бывает. Дети его бывают. Саша вот приезжал. Да и Фросины дети бывают. Саша был, когда Вася с Ирой были. Помню, сидели в погребе, за наливками, что Шурка поставила. Она всегда ставит наливку. А куда девать, ягоду-то? Её много, всё не съедим. Вы хоть помаленьку возьмите себе. Вон ящики сколоти и положи яблоки.
– А если не довезём?– усомнился Федор.
– Довезёте. Все возят, и вы везите
– Ты, Феденька, помоги Шуре. У неё крыша прохудилась, и на летней кухне надо наладить кое-что.
Пришли вечером к тёте Шуре, она на стол ганашит.
– Как у Анны? Чем привечала?
– Повспоминали о её жизни, о Сергее. А что, тётя Шура, может, что сделать надо? Помочь?
– Да, крыша худая стала. Надо поладить немного.
– Конечно. Завтра и займусь. А что тётя Шура, вы так и прожили одна? Одна со всем хозяйством справлялась?
– Дак, а кто поможет. Вон, Анна, придёт и помогает мне, урожай свой собирать. У неё, у Серёжки, своё всё. Он только к матери приезжает, по проведает и назад. Он хорошо живёт с Лидой. А так мы вдвоём всё делаем. Иногда Вадим придёт с огорода. Если что надо помочь по-мужски. Мы ведь так и живём, не ставим изгородь позади огорода. Ты ешь, борщ-то. Он у нас не такой как у вас. Всё своё. Картошку, так два урожая снимаем. Летом и осенью. Ничего, ладная родится. Живём все помаленьку. Соседи не обижают. А так в городе как у всех. Вон мост, что вы видели, когда сюда шли, так он упал однажды. Шла как-то колона, шагали ведь один за одним, так и рухнул наш мост. Старый уже. Ты, Алла, может, спать пойдёшь. Завтра на рынок сходите, посмотрите, что себе. Анна с обеда придёт.
– Где у тебя, тётя Шура, инструменты-то? А то завтра сделаю всё.
– Да там. Завтра дам. А сейчас спать идите. Темно уже. Вечера у нас тёплые. За день нагреет землю и тепло всю ночь.
– Хорошо. Посидишь под грушей и её запахом напоишь себя. Какой аромат. А как растите?
–Дак, она что, посади и растёт сама. Только вот от всяких бабочек её спасаешь, иногда. А помидоры ни чем не прикрываем. Тепло ведь. Так и растут. Это ваши помидоры надо прятать в теплицы.
Утром мы поехали на рынок. Рынок на Украине не то, что у нас. Он работает с 4-5 часов утра. Сели на автобус. Едем. Тут хохлуша залезла на остановке, с большущими корзинами с яблоками.
Начала ворочаться. Корзины встали между людьми, а она не может развернуться и ну ворчать, на украинском языке.
– Что это они, не могут, что ли подвинуться вперёд. Как мне со с моими корзинками быть?
И ну толкать всех, так и ехали, до самого рынка, с вознёй и причитаниями толстой хохлуши на задней площадке автобуса.
Вышли на остановке "Рынок". Народу уже не пробиться. Кто сало предлагает, кто яблоки, помидоры. До семи утра уже все на торговались и поехали домой. Опять народу в автобусе, что сельдей в бочке. По радио, что на местной точке, передают новости на украинском языке. Речь, певучая, приятная.
– ГовОрит, Киев, – говорит из динамика автобуса диктор местного радио.
А на следующий день в Днепропетровск с Никополем поехали, на Каховку посмотреть, на море. Что оно из себя представляет.
Днепропетровск встретил нас шумом машин, высокие дома старой ещё постройки, что при Сталине. Люди спешат на работу.
Дом тёти Маши находился далеко от центра. Маленький домик, белый, почти как все дома на Украине, белёный. Небольшая терраса со столом, что люди летом себе ставят в доме, покрыта скатертью. Тётя Маша, это уже по материной линии, старенькая бабушка и её мама, тоже Мария, ещё старше её, жили в домике.
Она рассказывает о городе.
–А что город, большой, красивый. Только плохо сейчас людям в нём. Тяжело работается. Работа, правда, есть, но в начальники не пробьёшься. Все места евреи захватили. Их у нас много. А с ними, сам знаешь, как. Я всегда рад тебя видеть дома у себя, но особенно, когда ты уйдёшь. Вот так и живём. Остальным ещё хуже. Уж если хохлы не могут жить с ними, а мы-то уж куда?
Утром следующего дня мы поехали на Днепр.
Величавый Днепр! Красив, собой, широк! Раздольно и свободно дышится. Памятник освободителям битвы за Днепр на большой площадке, сразу за рекой, на холме. Смотрит на реку, её просторы.
Сколько крови пролили наши воины отечественной войны за Украину. Столько жертв и тяжёлых минут пришлось на молодые плечи ребят и девчат, что остались на оккупированной территории Украины. Да и Вы сами, милые читатели помните о оккупации Украины, что ж говорить-то.
Самолёты и пушки со времён битвы за освобождение Днепропетровска, стоят возле диорамы « Битвы за Днепр». Сама диорамы – картина, находится в здании. Большая картина об отечественной войне, освобождении Днепра. Тонущие солдаты, взрывы, кровь.
–Да, – только и ответил отец, посмотрев на картину, – Сильно нарисована. Прямо как в жизни.
Не любит Федор много говорить, вот и сейчас, сказал несколько слов о происходящем и пошёл дальше.
Дома его ожидала работа кузнеца в управлении механизации. Работал он там кузнецом, детали ковал. И меня учил кузнечному делу.
– На вот прутик, куй на молоте. Да смотри, чтобы не зацепило тебя им. Куда мне её. Дома одна. И скучно. Вот и взял с собой. Глядишь, по моим стопам пойдёт. Женщина кузнец. Буду опыт передавать ей.
– А что сын-то? Ведь он здесь работает, – смеются начальники.
– Не хочет он, он электрик. А младший в армии. Вот вернётся из армии, посмотрим, куда ему пойти. Может в институт пойдёт. Он башковитый.
– Она ведь девчонка. Куда ей кузнецом-то? – смеётся начальник управления. Ей в женские игры играть надо.
– Конечно, что работать пойдёт куда-нибудь по женской части.
Пусть ещё учиться. Может, как у меня, на доске почёта её фотографию повешают когда-нибудь, – спокойно отвечает Федор, раздувая горн.
Работа кузнеца тяжёлая. Требует особого внимания. Согнёшь не так деталь и всё – брак. А куда с браком-то потом? Вот и работает Федор, молча, без особого шума.
А я стою, и прутик разогреваю в горне, а потом его на молоте гну.
Таким и умер, спокойным, молчаливым. А что и говорить–то. Всю жизнь весёлый был, работал много. Всё для дома, для семьи. Не пил, не курил, как многие сейчас, да и тогда в 70-х. Одним ударом валил быка, двухпудовика, с копыт. А вот с начальством совестливый был. Так перекинется словом – шуткой и за работу. Семья – первое место для него. Вот сделаешь всё, тогда и гуляй смело. Всё сидел на детском стульчике в огороде и думал, разглядывая сад, рук своих творения, и дом, который построил сам и где прожил 37 лет счастливых с женой – Сарой.
«Неужели, я, что-то не так сделал. Вот и мой век прошёл. Мало. Но счастливая жизнь. Что останется после меня. Сад и дом. Вся жизнь прошла в нём. И свадьбы детей, и рождение внуков, и первый внук. Сынов в армию провожал и встречал. Всё, как-то по-людски было. И невесток, Сара, учила своему рукоделию, огурцы солить и варение варить. И друзья приезжали, хорошие, ко мне и радовались мы нашей простой человеческой жизни. Соседи не в обиде. Хорошие, простые, своими семьями живут и работают. Жили всегда по-людски. Не ссорились. Если плохо было, бежали друг к другу. Праздники вместе: Живёт моя отрада…, как это в песне Лидии Руслановой. Вот и жила моя отрада в моём тереме, который сам построил, только её отец печь делал, русскую. А как запрещал, сходится, нам с нею. Не пара, ты и всё. Ты русский. А она татарка. Всю войну голодным был. Трактористом работал в колхозе. Честным парнем был. Да и нельзя было иначе. Война была, всё для фронта, для победы нашей. С честью и совестью жил, не обидятся люди и бог на меня после моей смерти. Грехов не имел. Не кривил я душою, с законом не спорил. За детей можно не переживать теперь. Всё хорошо у них. Внукам всё оставлю, а дети сами наживут себе своё. Да, Сара, мы с тобой всё правильно сделали в жизни. И внукам и детям всё дали. Хороших мы с тобою ребят вырастили. Можно и умирать спокойно. Так и прожил я все свои годы в Усолье. Здесь и последний порог моей жизни. К тебе иду, вместе будем, там. Всё-таки разлучил нас отец твой. После смерти будем вместе, только на разных кладбищах, а как хотели рядом лежать. Вот и место возле первенца, нашего с тобою, оставил я себе. Всё ли сделал так?»
Сара, она молчит всё больше. Достанет, в воскресение, пирог рыбный из русской печи, аромат на весь дом. Перед этим, все в баню сходят, и борщ наваристый едят. Сыновья носами сопят, шмыгают.
– Цыц, – по старшинству ложкой в лоб расшалившемуся сыну.
Федор, он крутой, чуть не по русскому, так хлоп по лбу, а то и папиросы по морде размажет.
– Папа, не надо, – кричу, вступаюсь за брата Руслана, когда тот курить начал в восьмом классе.
А он, Федор, по морде размазывает папиросы, и приговаривает:
– Ешь, говорю тебе. Я не курю, а он вздумал. Балбес.
Руслан плачет, маленький ещё, всего-то четырнадцать лет ему. И я в слёзы. Страшно за брата. Никогда у нас в доме не было ругани.
Федор тихо сидит вечером на кухне и с Сарой подсчитывает деньги:
– Это Руслану надо, ботинки совсем прохудились. Не дотянет он до весны. Ох, и носит же он обувь. Горит всё на нём. А Алле пока не будем покупать. Надо на еду всё остальное. За свет оплатили, ну и хорошо. Не надо нам долгов и неприятностей. Надо Фросе письмо написать, что-то Вовка на Таньку наезжает. Я ему пригрозил, хохлу этому, что если Таньку, хоть пальцем тронешь, приеду, размажу. Танька молодец. Вон куда пошла. Бухгалтер. Фроська пишет, что Алексей опять запил. И что ему шипуздунчику неймётся. Фроська устала уже от него. Шоферня, она такая ведь. Его ведь уважают в автоколонне. Да и войну всю прошёл, в плену, правда, был. Медалей сколько за войну, а он всё же туда же. В водку. Надо будет, как-нибудь съездит к ним, в Кемерово.
