Kitobni o'qish: «СССР 2010. Пионер – ты в ответе за всё!»

Shrift:

* * *

Глава 1

– То есть вы обвиняете меня, что я украл вот это?! – я в очередной раз вчитался в строчки стихотворения, пытаясь понять, как именно его можно притянуть к фразе «И Ленин такой молодой, / И юный октябрь впереди!», и в раздражении отшвырнул брошюру. – Да бред же!

По высокой комиссии, собранной, чтобы обсудить глубину моего морального падения, пронесся дружный возмущенный вздох. Оно и понятно, все уже было решено, виновный назначен, но почему-то вместо покаяния смеет сомневаться в своей виновности. А ведь против него такие люди!

Возглавлял судилище Максим Захарович Лаптев, тот самый лысоватый мужик из райкома, который обещал помочь с записью альбома на киностудии. Соврал, кстати. Я звонил пару раз, он отговаривался, мол, давай попозже, дел много, и в итоге съехал с темы. Зато сейчас раздувает ноздри в гневе с таким видом, будто я его в лучших чувствах обманул.

Рядом с ним примостилась старая знакомая, Ирина Олеговна Зайцева, что принимала меня в комсомол. Она тоже сидела с осуждающей гримасой, в точности повторяющей выражение лица райкомовца, но в глазах то и дело проскальзывали злорадные и торжествующие искорки. Оно и понятно, она так и не смогла простить, что ее невероятно важное мнение проигнорировали. Теперь мстит как может.

Тут же сидел виновник сегодняшнего торжества, если это можно так назвать, Аристарх Митрофанов. Импозантный дядька лет семидесяти, в строгом костюме и со взором горящим, поглядывающий на меня с долей сочувствия, понимания, но и осуждения. Это был как раз тот самый автор стихов, обвинивший меня в плагиате. В конце семидесятых Аристарх, тогда еще Матвей, тихий бухгалтер заштатной конторы, издал пару брошюр стихов.

Стишата получились откровенно говенными, я успел полистать страницы, уровень рифмы в них был типа «пальто-полупальто». Зато они были идеологически правильными, пропитаны торжеством коммунистической идеи и осуждением проклятых капиталистов. Так что Митрофанова не только издали, но и приняли в Союз писателей, где он быстро занял должность в парткоме.

Следующие тридцать лет Аристарх не писал. Некогда было. Он следил, чтобы другие писатели не сбивались с пути истинного, и даже дослужился до секретаря партийного комитета Новосибирского областного отделения Союза писателей РСФСР. Должность куда как солидная, по сути, ставящая Митрофанова во главе всей идеологической работы с населением, так что Аристарх привык, что с его мнением считаются, и тут такой конфуз. Какой-то школьник взял и нагло украл его стихи! Правда, что именно я там украл, я так и не понял, но ход мыслей облеченного властью деда мне был понятен. Как и то, от чего возбудился и райком партии, и райком комсомола. Скандал мог разразиться колоссальный, и требовалось погасить его в зародыше, уничтожив главную причину, то бишь меня.

Директор с завучем выглядели скорее ошарашенными, шокированными, чем сердитыми. Просто не могли поверить, что то, что еще вчера казалось им невероятной удачей, обернется полным провалом. Теперь можно было попрощаться не только с премией или тринадцатой зарплатой, но и скорее всего с работой тоже. Допустить такой позор, тут даже строгим выговором не отделаешься. Хорошо если просто с должности снимут, но судя по настроению райкомовского начальника, так просто они не отделаются. Тот жаждал крови, но меня даже из школы выгнать не могли, потому что плагиат не являлся поводом для этого. Так что отдуваться предстояло Ивану Сидоровичу.

Ближе всех ко мне сидели Ромка и Алена Михайловна, наш школьный комсомольский вожак. И если Еремин был хоть и хмур, но собран и настроен решительно, то секретаря комитета изрядно потряхивало. Ведь это она инициировала мое вступление в комсомол, а значит, и всех собак на нее и повесят. Ромке тоже достанется, и о карьере по партийной линии он может забыть, но при этом ни он, ни Яковлева виновным меня не считали. Правда, их никто не слушал, как и меня собственно. Я же сидел и думал, как вообще попал в такую ситуацию. Хотя если подумать, ничего удивительного в этом не было, недаром таких как я называли попаданцами.

Началось все, когда в далеком еще две тысячи пятьдесят каком-то году я залез в новейшую капсулу виртуальной реальности, разработанную моей компанией, а открыл глаза в две тысячи десятом, вернувшись в свое же молодое тело. Казалось бы, чего переживать. Да, дома осталась семья, но денег им хватит до конца жизни внуков и правнуков, а у меня появился шанс начать все с начала, но как в том анекдоте, имелся нюанс. Вокруг меня раскинулся Союз Советских Социалистических Республик, переживший лихие девяностые, которых тут, кстати, не было, и вполне неплохо себя чувствовавший.

Но на этом новости не заканчивались. Кроме живого и здравствующего во втором тысячелетии Союза, в этом мире нашлись и некие энергеты. Люди, способные использовать внутреннюю энергию организма, чтобы творить удивительные вещи. Естественно, моим первым порывом было узнать, а как, собственно, все так обернулось. И долго искать не пришлось.

Как и положено, катализатором изменений стал Тунгусский метеорит. Если у нас кроме громкого хлопка пару раз, вздыбившейся земли и поваленных деревьев, он не отметился, то тут эффект был гораздо глубже. Взрыв небесного скитальца разорвал ткань мира, выпустив в него неких демонов. Уж не знаю, были это обитатели изнанки мироздания или жили в другом мире, ученые ответа еще сами не знали, но они обладали особыми возможностями, и людям очень повезло, что их было не так много. А вскоре и некоторые люди пробудили у себя схожие способности, что со временем кардинально изменило картину мира.

К метеориту и последовавшим за его взрывом событиям проявил интерес весь мир, и как бы тогда еще Российская империя не пыталась скрыть информацию, вскоре весь мир знал и о пришельцах из других миров – «демонах», и об энергетах. Так прозвали инициировавшихся людей. Впрочем, мелкие прорывы происходили в разных частях света, но в целом пока никакого влияния на ход истории эти факторы не оказывали. Но эффект накапливался, и с началом Второй мировой, а точнее Великой Отечественной, грохнуло!

Дело в том, что часть «демонов» оказалась разумной и сумела передать людям свои методики развития. Человеколюбием они не отличались, и молодое советское государство категорически отказалось от подобных практик, объявив их вне закона и сосредоточившись на планомерном, но медленном развитии. А вот та же Германия, хоть официально тоже осудила в буквальном смысле людоедские методики, тем не менее активно их использовала, потому что они позволяли очень быстро «прокачать» энергетов, повысив их ранг.

Сначала в ход пошли евреи и цыгане, потом пленные поляки и прочие югославы. А когда началась Великая Отечественная, нацисты перестали стесняться, отправляя на убой тысячи и сотни тысяч славян. Только вот их встретили ряды советских энергетов, пусть не таких сильных, но гораздо лучше подготовленных, ведь плавное, последовательное развитие дает возможность гораздо глубже изучить свои способности. А главное – их было много. Куда больше, чем разожравшихся на чужих смертях фон баронов.

То, что в моем мире случилось в небе, повторилось на земле. Метод побил класс. Как и асы Геринга, каждый фашистский энергет был очень силен, но и его гибель серьезнее отражалась на общей картине войны. А советские, не такие сильные и опытные, потеряв какое-то количество человек, быстро подтянулись до уровня врага и начали его громить. Да так успешно, что закончили войну на год раньше, и это если считать с японской кампанией. Тем тоже досталось на орехи за все делишки отряда 731, и, потеряв Квантунскую армию, джапы шустро легли под американцев. И можно сказать, что именно Вторая мировая стала той самой точкой отсчета, от которой изменения в мире пошли лавинообразно.

Сталин не умер в марте пятьдесят третьего. Пусть сам он энергетом не стал, но советские врачи, вооруженные новейшими техниками, смогли подлечить его, да так, что он до сих пор жил где-то в Абхазии на любимой даче. Лаврентий Павлович тоже не спешил на тот свет, и поговаривали, что старая гвардия до сих пор курировала и ЦК, и КГБ, не давая тем расслабиться и зажраться.

Дальше – больше, под давлением Берии в Союзе была принята «Красная книга» Анатолия Ивановича Китова, а также введен единый стандарт аппаратной разработки ЭВМ. Им выбрали «Сетунь» – машину на троичной логике, спроектированную в вычислительном центре МГУ. Единая государственная сеть вычислительных центров стала прообразом знакомого мне интернета и повлияла на то, что именно СССР доминировал в сети, продвигая свои стандарты и решения. Это повлияло и на экономику, так как обманывать приписками и липовыми отчетами стало гораздо сложнее, ЭВМ знали всё.

Но только этим реформы в экономике не ограничились. Все большие обороты набирало движение кооператоров. Целые предприятия уходили на хозрасчет, артели ширились, росло частное предпринимательство, чему способствовала либерализация экономики. Конечно, никто не собирался отпускать вожжи, как сделали в Китае, фактически скопировав капиталистическую экономическую систему при коммунистическом управлении. Но все же для частников открылись новые, ранее невиданные, перспективы. А тут еще ученые дали жару.

Возможности энергетов значительно расширяли доступный людям арсенал. Врачи буквально на коленке могли заново собрать человека. Биологи с помощью особых техник исследовали животных, даже смогли воссоздать, казалось, потерянные навсегда виды. Нет, динозавров оживлять не стали, настолько далеко все же шагнуть не удалось, но я охренел, когда узнал, что по тундре снова бродят мамонты. Да, их пока было не так много, да и не собирался никто заниматься их промышленным разведением, зато вот протобизоны, гигантские олени и прочая мегафауна оказалась как раз кстати.

Под воздействием животных-эдификаторов тундра постепенно превращалась в мамонтовы прерии, и теперь Заполярье являлось крупнейшим поставщиком мяса в мире. А в зоопарке можно посмотреть на настоящего шерстистого гиганта, ради которого отгрохали огромный вольер. Надо сказать, я не верил в это, считая байками, ровно до тех пор, пока его там не увидел лично. Мамонт… впечатлял. Хрен знает, как древние предки справлялись с этим зверем, я бы к нему не полез даже с большой голодухи. Да у него один бивень весит больше, чем весь я!

А еще те самые прорывы ткани мироздания или реальности, тут уж кому как больше нравится, не совсем прекратились. О них и раньше особо не распространялись, а сейчас и вовсе вся информация оказалась под грифом «Секретно». Но факт остается фактом, демоны по-прежнему лезли в этот мир. А к ним присоединились нацистские недобитки, что нашли убежище в США и прочих Аргентинах, японские садисты, которых тоже никто не осудил на родине, американцы, многое перенявшие у немцев и на словах осуждавшие демонические методики, а на деле активно их использующие. И вся эта дрянь активно мешала жить советским людям. С ними боролся КГБ, но иногда чекисты не успевали, и тогда были жертвы. Или рядом оказывался один молодой и симпатичный паренек, решивший заняться спортом, тут уж как повезет.

Вот в такой интересный мир я и попал. И естественно, как любой порядочный попаданец, первым делом тут же начал воровать идеи из своего мира. А что, кушать что-то надо, так почему бы и не воспользоваться бонусом послезнания. Вот и я как приличный человек тут же принялся наносить соотечественникам добро и причинять справедливость. Ну как я ее видел, то бишь повышать собственное материальное благополучие.

Первым делом с помощью учителя физики Александра Сергеевича Родионова, он же руководитель кружка робототехники, соорудил 3D-принтер. Естественно, пластик в катушках к нему никто не продавал, поскольку даже на Западе только велись разработки по созданию первых моделей, так что пришлось заодно делать и машину, которая плавила бутылки и выплавляла шнур нужной толщины. Скажу сразу, я не настолько хорош в проектировании и механике, так что большую часть работы взял на себя Родионов, я же занимался только ПО и прошивкой. Но в итоге все получилось, вызвав бурный восторг всех, кто видел, как на пустом месте создается трехмерная фигура.

Также параллельно мы с одиннадцатиклассником Михаилом Романовым по прозвищу Хомяк принялись создавать свой твиттер, который обозвали «Птичкой». Овладеть нюансами местных языков программирования мне помог случай, так что всего за какой-то месяц у нас был готов рабочий прототип. Я даже умудрился разрекламировать его космонавтам, которые приехали на встречу со школьниками, правда из этого ничего не вышло, взять его на космическую станцию им не позволили.

Кроме этого, я совершенно случайно обнаружил невероятную погрешность в работе этого мира – в нем не было шаурмы!!! Никакой! Даже самой поганой, с кетчупом и майонезом. И шавермы тоже не было. Одни пирожки, беляши да чебуреки у теток из лотка. Нет, они тоже были качественные, беляши в смысле, не тетки. Никто не играл в популярную игру моего детства – купи на вокзале три беляша и собери кошку. Тем не менее душа требовала привычной еще с молодости жратвы, так что пришлось организовать с помощью одного знакомого сеть быстрого питания, где продавалась качественная шавуха. Заодно и маму уговорил уйти из столовой и возглавить новый кооператив, кому им рулить как не повару с многолетним стажем.

К сожалению, все мои начинания рассыпались прахом. На сеть шаурмы наехал племянник кандидата в ЦК партии, бодаться с которым мы не могли физически, так что пришлось закрыться. Я надеялся, что временно, но тут как карта ляжет. В регистрации принтера отказали под странным предлогом. Сдаваться я не собирался, но поможет ли мне знакомый из конторы глубокого бурения, я тоже не знал. «Птичка» без рекламы подвисла, люди просто о ней не знали, так что и этот проект встал колом. Но я все равно не отчаивался, как у любого порядочного попаданца у меня был козырь, который я сейчас активно разыгрывал – песни из своего мира.

Сразу говорю, Высоцкого петь даже не пытался, во-первых, потому что у меня стадо медведей польку-бабочку три недели на ушах плясали, а во-вторых, Владимир Семенович за это мог и леща дать. Если я не ошибаюсь, на данный момент он имел ранг кандидата в Мастера, от пагубных пристрастий излечился, служил худруком Театра на Таганке, много ездил по стране с выступлениями, частенько мотался за границу, а количество изданных дисков у него перевалило далеко за полтинник.

Другой вопрос, что далеко не все знакомые мне исполнители и авторы слов и музыки существовали в этой версии реальности. Например, не было Николая Николаевича Добронравова с женой, Александрой Николаевной Пахмутовой. Уж не знаю, как сложилась их судьба, но никаких упоминаний об этих людях мне найти не удалось. Правда, нормального поисковика типа вражеского Гугля в СССР не имелось, но Справочное бюро работало хоть и медленно, но надежно. И вот оно выдало справку, что людей с такими именами не существует. Как и некоторых других, кого я проверял.

Давало это стопроцентную гарантию, что меня не поймают? Нет. Мало ли, может, тот же Юрий Востров, автор песни «Черные глаза» так же работает в Гостомельском аэропорту под Киевом, просто никому свое творчество не показывал. Может такое быть? Да запросто! Это попаданцам в шестидесятые хорошо, копируй то, что написали за следующие сорок лет да, выдавай за свое. А я что принесу? Бабку Инстасамку, которая в свои шестьдесят все еще на сцене силиконовыми сиськами трясет и вопит про свою пусси? Или этого, как его… который выглядит, будто его собаки драли, но бросили и только обоссали. У меня дети пару раз включали его треки, я кроме слова «сука» там никаких знакомых звуков не услышал. Боюсь, меня бы за это выпнули из страны быстрее собственного визга.

В итоге я постоянно боялся, что меня разоблачат. Ладно там какой-нибудь Баста, который тут появиться не мог по определению, но вдруг я ошибся и где-нибудь в глубинке сидит тот же Добронравов, который, услышав свои стихи, поднимет бучу. Не то чтобы меня интересовала мирская слава или популярность, я вполне мог бы прожить и с клеймом плагиатора, но все же не хотелось бы, ибо песни были моим активом, который я собирался превратить в деньги. И когда ко мне подошла Зосимова, у меня сердце упало, последний шанс заработать таял на глазах. Я и Ленке ничего не ответил, что ее добило окончательно, и шел сюда как на расстрел. Но теперь, глядя на отвратные вирши старого му… поэта не мог понять, они серьезно подозревают меня в плагиате этого?!

Глава 2

– Бред, – повторил я, бросая брошюру со стихами на стол.

– Выбирайте выражения, молодой человек! Ты комсомолец. Пока еще… – хлопнула по столу ладонью Зайцева, выделив голосом последние слова. – И находишься не с дружками в шалмане или где там подобные тебе собираются, а в приличном обществе! И вести здесь себя надо соответствующе! Хотя, думаю, ты даже не понимаешь, что это значит. Я сразу, сразу была против его вступления в комсомол, и если бы не…

– Это просто какой-то позор, – тяжело вздохнул райкомовец Лаптев. – А ведь я уже доложил наверх. Сам товарищ Васнецов заинтересовался и приказал срочно выпустить диск. И что теперь? Что я ему скажу? Что ничего не получится, потому что малолетний сопляк не нашел ничего лучше, чем украсть чужие тексты?!

– Подождите… – робко начал директор, но его перебил сам Аристарх Митрофанов, до этого со скорбным видом кивавший в такт словам партийных и комсомольских работников.

– А я считаю, что не стоит торопиться, товарищи, – выглядел секретарь парткома Союза писателей сейчас, как добрый дедушка, внуки которого устроили очередную шалость, и их надо бы отругать, но при этом видно, что он их сильно любит, только вот я на такое давно не велся, самые крупные гадости в моей жизни были сделаны именно такими людьми. – Все мы были молоды, и все ошибались. Партия учит нас, что людям нужно давать второй шанс. Я не обижаюсь, сам когда-то горел творчеством, мне казалось, что я могу взять чьи-то стихи и сделать их лучше, и тогда старшие товарищи указали мне, что это ошибочный путь. Вот и сейчас мое мнение, что надо простить юное дарование, если, конечно, он осознает свою вину, извинится, и… вернет то, что украл.

– Хм… – задумался Максим Захарович, барабаня по столу пальцами, а затем будто расцвел. – Если вы так считаете, Аристарх Владленович, тогда никаких проблем не будет! Можно не останавливать запись диска, просто изменить имя автора стихов! Это же отлично, товарищи!

– Но подождите, разве мы можем оставить такой проступок безнаказанным?! – естественно, Зайцева не могла меня просто так отпустить. – Если он уже начал с воровства, что будет дальше?

Вчера он крал сигареты, сегодня песни, а завтра продаст капиталистам родину.

– Я думаю, не стоит бросаться такими громкими словами… – снова попытался вмешаться Иван Сидорович, но его опять перебили.

– Наказать, конечно, надо, но на первый раз можно ограничиться выговором. – Представителю райкома партии хотелось побыстрее закончить это дело, чтобы не поднимать волну. – Вы, конечно, правы, Ирина Олеговна, но все же это наш подопечный, а кто как ни партия и комсомол должен воспитывать и направлять молодежь на правильный путь, указанный нам товарищами Марксом, Лениным и, конечно, нашим вождем, дорогим Иосифом Виссарионовичем Сталиным! Комсомольский комитет школы и лично товарищ Яковлева допустили серьезную ошибку, не проверив все как следует. И мы их обязательно накажем, но, возможно, Иван Сидорович захочет взять провинившихся на поруки? Все-таки это в его коллективе случилось такое происшествие, а отказываться от коллег и воспитанников недостойно настоящего коммуниста.

– Конечно! – закивал директор. – Мы никогда от своих учеников не отказываемся, каждого стараемся перевоспитать и сделать достойным гражданином советского общества. И с Аленой Михайловной давно работаем. Она зарекомендовала себя как грамотный сотрудник, которого уважают и коллеги, и дети. Оступиться может каждый, главное понять, в чем ошибка, раскаяться и так больше никогда не делать. А Семен, он раскаивается. Сильно раскаивается. Правда ведь, Чеботарев?

– Да как вам сказать, – я пожал плечами. – Вы верно подчеркнули, для раскаяния нужно осознать свою ошибку. И вот с этим у меня большие проблемы. Я просто не понимаю, как вы умудрились вот это притянуть к моим песням. То, что и там и там есть слова Ленин и юный октябрь, никак не доказывает факта плагиата.

– То есть ты хочешь сказать, – обманчиво мягко начал райкомовец, обогнав уже раскрывшую в гневной отповеди рот Зайцеву, – что член партии с многолетним стажем, уважаемый член Союза писателей и более того, секретарь парткома этой организации лжет?

– Ни первое, ни второе, ни третье не является абсолютной гарантией честности и порядочности, но я не говорил, что товарищ Митрофанов лжет, – я не собирался играть в их игры. – Скорее речь идет о недопонимании. Не спорю, он раньше использовал данное словосочетание, но у нас оно дано в совершенно разном контексте, так что речь о каком-либо плагиате идти не может. Даже если предположить, что между этими произведениями есть связь, что еще надо доказать, то максимум, о чем может идти речь, это о заимствовании или отсылке. Аллюзии, если угодно, но уж никак не о воровстве или плагиате.

– Нет, вы посмотрите на него!!! – не успел я закончить, как тут же взвилась Ирина Олеговна, заставив остальных присутствующих, внимательно меня слушавших, вздрогнуть. – Ты что несешь, сопляк?! Ты обвиняешь уважаемого товарища во лжи?! Да кто ты такой, чтобы рот открывать на заслуженного артиста Советского Союза?!! Да как ты смеешь?! Вот! Вот до чего доводит цацканье с такими, я не побоюсь этого слова, отбросами общества! И это ему вы хотели дать второй шанс?! Да на нем же клейма ставить негде! Нет, вы как хотите, товарищи, а мое мнение, что Чеботарева надо гнать из комсомола поганой метлой! Я еще тогда была против, чувствовала в нем гнилое нутро, но сегодня, вы меня извините, но это ни в какие ворота не лезет!!!

– Я бы попросил выбирать выражения! – видимо, не только я офигел от такой экспрессии, даже обычно спокойный и интеллигентный Иван Сидорович повысил голос. – Чеботарев никого не обвинял. Его возрасту свойственны резкие, бескомпромиссные суждения, и про поведение мы с ним еще поговорим, но доля истины в его словах имеется. Я, конечно, не член Союза писателей, но русский язык и литературу преподавал больше двадцати лет. И тоже не уверен, что тут имеет место именно плагиат.

– Ну если учитель литературы так говорит, тогда, конечно, мне здесь больше делать нечего, – закатил глаза Аристарх и поднялся. – Товарищи, я хотел решить этот вопрос по-тихому, как старший товарищ, так сказать, но вижу, что и сам молодой человек, и школьная комсомольская организация, и даже директор категорически не хотят признавать свои ошибки. Что ж, хорошо. Тогда увидимся в другом месте. Думаю, в обкоме партии я найду поддержку и понимание.

– А при чем тут обком, – я пожал плечами, – увидимся в суде. Я сейчас иду в прокуратуру, пишу заявление о клевете. В рамках уголовного дела, а клевета это уголовное преступление, если вы не знали, тексты отправят на лингвистическую экспертизу, которая точно установит, являются ли они плагиатом или хотя бы заимствованием. И вот когда будут результаты – мы с вами еще раз встретимся. А до этого момента я считаю любые собрания бесполезными и даже вредными. Как минимум потому, что кое-кто не умеет держать себя в руках. А я не мальчик для битья, чтобы меня всякие хабалки, неизвестно как пробравшиеся в райком, поливали грязью.

– Что ты сказал?!! – визг Зайцевой мгновенно достиг ультразвука. – Ах ты, щенок, как ты смеешь разевать свой вонючий рот на меня?! У меня двенадцать лет комсомольского стажа, а ты кто такой, сопляк, чтобы меня оскорблять?! Я на ближайшем же заседании поставлю вопрос о твоем исключении! Нам в комсомоле такие не нужны!

– Да подавись, – я под ошеломленными взглядами собравшихся швырнул на стол членский билет, а сверху бросил значок. – Состоять в рядах организации, где подобные вам, не разобравшись, накидываются на человека, а правота в споре измеряется стажем, я не хочу. Не знаю, в какую вы тут игру играете, но дальше разговаривать в таком тоне я с вами не собираюсь. Вы устроили судилище, не приведя ни одного доказательства, не дав мне даже попытаться оправдаться, заранее объявив виновным во всех смертных грехах. Да еще Ивана Сидоровича и остальных приплели, как будто одного меня мало. И знаете что, если когда-нибудь Союз развалится, то только из-за таких уродов, как вы, которые сами ничего делать не умеют, зато считают себя вправе указывать другим, как им надо жить. Так что счастливо оставаться, увидимся в суде.

Я поднялся и вышел из кабинета, с трудом удержавшись, чтобы не шарахнуть дверью. Но это было бы ребячеством и несправедливо к учителям. Я запомнил, как Иван Сидорович защищал меня, несмотря на давление со стороны райкомовца и этой крысы Зайцевой. И обязательно отплачу ему и всем, кто поддержал меня, пусть даже тем, что не сказал ни слова. Ведь всегда легче и удобнее присоединиться к толпе, чем даже просто промолчать и остаться в стороне, так что я понимал и завуча, и Алену, которая, по сути, только начала карьеру. И любая ошибка может стоить ей долгих лет на должности школьного комсорга, без шансов на повышение. И все же она не поддержала, так сказать, старших товарище, что радовало.

– Семен, ты что творишь?! – я задумался и не заметил, как за мной выскочил Еремин и, догнав, дернул за плечо, разворачивая к себе. – Ты что, с ума сошел?! Как можно вот так просто бросить членский билет?! Ты не понимаешь, что теперь тебя точно вышибут из комсомола, и все, привет?!

– Я что-то сказал неправильно? – в отличие от Романа, я был абсолютно спокоен. – Романыч, проснись! Я понимаю, что ты планировал построить карьеру, и с этим я тебе сейчас знатно поднагадил, но хоть на секунду сбрось розовые очки. Кроме таких как ты в комсомоле и в партии полно тех, кто умеет только трепать языком, но самое страшное, что они лезут на руководящие должности. Просто поверь, если когда-нибудь Советский Союз и развалится – то только из-за таких уродов, как Зайцева.

– А я, значит, не такой? – набычился Еремин. – Слушай, Чобот, я много чего от тебя мог ожидать, но только не такой открытой антисоветчины.

– Блин, Ромаха, какая в жопу, антисоветчина?! – Я понимал, что сложно перебить многолетние установки, но все же считал комсорга достаточно разумным, чтобы уметь думать самому. – Если уж на то пошло, большего патриота нашей страны, чем я, найти практически невозможно. Потому что вы все только предполагаете, что с вами могут сделать капиталисты, а я это знаю! Но это не отменяет того, что я вижу не только хорошее, но и плохое. И вот эти балаболы – это самое худшее, что может случиться со страной. Вот скажи, ты планировал идти по партийной линии, но поступать планируешь в технический вуз, так?

– Ну да, – подтвердил сбитый с толку Еремин. – А это здесь при чем?

– Да это ключевой вопрос! – я от избытка чувств хлопнул кулаком по ладони. – Вот гляди. Ты поступаешь в институт, потом едешь куда-нибудь со стройотрядом, так? Параллельно пытаешься стать комсоргом или хотя бы войти в актив. После того как закончишь, у тебя уже будет стаж работы и рекомендации от комсомольской организации. Потом по распределению идешь на какой-нибудь завод или фабрику. И там уже тоже будешь и работать и расти как комсомолец, ну а потом коммунист. В итоге лет через двадцать вполне можешь занять одну из ключевых должностей, или там директор, или главный инженер, или парторг предприятия. А потом уже будешь решать, уходить выше или оставаться дальше работать на производстве. Я прав?

– Ну да, я сам это рассказывал, – пожал плечами Роман. – И что такого, все так делают.

– В том и проблема, Ромаха, что не все, далеко не все, – я похлопал товарища по плечу. – Ты бываешь на собраниях актива школы и сам знаешь, что далеко не все занимаются настоящими делами. Многие просто отделываются болтовней и формальными занятиями. Сделать стенгазету, провести пятиминутку политинформации и все такое.

– А чем тебе политинформация-то не угодила, – нахмурился Еремин. – Каждому гражданину Советского Союза важно знать, какую еще гадость готовит проклятый капитализм. Предупрежден – значит, вооружен!

– Проблема не в самой политинформации, а в ее подаче, – я покачал головой. – Больше половины того, что нам говорят – это топорная и неуклюжая пропаганда, не несущая никакого смысла. А еще процентов тридцать – выдумки и фантазии о Западе. И в итоге те крупицы реально важной информации теряются под ворохом пустопорожней болтовни. Но самое страшное не в этом, а в людях, что делают эту трепологию своим смыслом жизни. Как вот эта Зайцева. Зуб даю, что она кроме комсомола нигде никогда не работала и умеет только молоть языком. И заметь, она уже в райкоме, а дальше, глядишь, и в обком попадет. Все выше и выше. А теперь представь, что все руководящие должности займут подобные ей, кто ничего не умеет делать руками, зато всеми силами пытаются показать свою значимость бесконечным потоком той самой политинформации и иже с ними. Представил?

– Ну как-то не очень, – задумался Роман. – Кто ж таких людей на ответственные должности поставит?

– Да те из них, кто пролез раньше. Рука руку моет, а рыбак рыбака, как известно, издалека видит. – Я пожал плечами. – И в итоге вместо дела будут бесконечные воспевания, как хорошо в стране советской жить, и так далее и тому подобное. Просто потому, что трепологам на местах тоже надо создать видимость работы. И чем дальше, тем больше. Потом пойдут приписки, потому что заниматься делом-то некогда, у нас бесконечные собрания, сходки, съезды, где говорят и говорят, и говорят, а работа стоит. Но даже если что-то и делается, то очень криво и хреново, потому что начальник ничего не знает, кроме воспевания идей коммунизма, а на этом ты нормальный автомобиль не построишь, да и ту же свинью не вырастишь. Ей, животине, вообще плевать, какой строй на дворе, лишь бы кормили вовремя, было сухо, тепло и мухи не кусали. Но если за ней не ухаживать, она сдохнет, а зерно сгниет. Но разве может руководитель-балабол позволить, чтобы его уличили в некомпетентности? Вот и напишет в отчете, что все идет, как надо, даже с превышением плана. А в реальности дела будут идти все хуже и хуже. И вот этот диссонанс, когда своими глазами ты видишь, что в стране полная жопа, а тебе рассказывают на бесконечных партсобраниях, как весело и богато мы живем, именно это и будет концом государства рабочих и крестьян. Понимаешь?