Kitobni o'qish: «Блюдо с красной приправой»

Shrift:

Глава 1

Дрожь прошла. Остались только слабость и опустошение. Унылое, тоскливое. Михаил Тюрин лежал рядом с обнаженной женщиной и смотрел, как она дышит, еще вздрагивая от медленно отпускавшего ее возбуждения. Таких, как эта сорокалетняя Ирина, он находил в интернете. Неудовлетворенная, истосковавшаяся по мужским рукам, по сексу, потому что муж не баловал ее вниманием, она легко пошла на контакт в переписке, как только почувствовала в Михаиле потенциального любовника. Неделя переписки, а потом Ирина сама пришла к нему домой.

Вино, водка, немного фруктов, бутерброды. Стол Михаил накрыл так, как он сам понимал их встречу. Точнее, уголовник с тремя судимостями никак не понимал процесса ухаживания. Выпить с женщиной, посидеть, разглядывая ее, почувствовать, как внутри начинает подниматься горячее возбуждение. И у себя самого, и у женщины. Нравилось ему видеть, как женщине тоже хочется секса. И она с готовностью, по первому его слову встала и сняла кофточку, стянула юбку, оставшись только в лифчике и трусиках. Села на диван у стены. Ждет…

А потом дикий, горячий секс. Грубый, с унижениями. Это сейчас ей все равно, но потом она вспомнит, как он с ней обращался, и больше не придет. Другие тоже после первого раза не приходили. А Михаил не мог не унижать. Это был не просто секс, не просто удовлетворение собственной похоти, это была еще и своего рода месть за собственное унижение. Унижение, которое он испытывал в колонии, когда его – насильника несовершеннолетней девочки – «опустили» в первую же неделю. Несколько лет он жил изгоем, презираемым всеми. А потом третья ходка из-за кражи, и снова все повторилось.

Михаил Тюрин не знал таких слов, не задумывался о смысле этих выражений, да и где он их мог слышать – «изгой», «психологически сломленный». Он просто жил, как жил. Унижали и топтали его, унижал и топтал он. Правда, таких людей было мало, единицы, над кем бы он мог поиздеваться хоть в какой-то мере так, как издевались над ним, кого бы он мог презирать так, как «на зоне» презирали его самого. Пока он на свободе, надо пользоваться ею, солнцем, погодой, гаражом, который остался от тестя, старой ржавой «копейкой», которая каким-то чудом еще ездила.

– Дурак, – устало прошептала Ирина и стала подниматься.

Михаил вдруг снова почувствовал возбуждение. Ох, как захотелось вдруг Тюрину изнасиловать эту женщину. Он схватил Ирину за руку, пытаясь снова повалить на спину, но та резко ударила его по предплечью, взвизгнула и отскочила в сторону. Рука, дрожа, нащупывала юбку и кофточку, брошенные на спинку стула…

Мария оглянулась по сторонам, оценивая интерьер ресторана. Гуров деликатно поддерживал жену под локоть, наслаждаясь ее удивлением, ее эмоциями.

– Я здесь не была уже тысячу лет! – задумчиво проговорила она и, положив руку на кисть мужа, с благодарностью чуть сжала ее.

– Ты здесь не была с тех самых пор, когда в этом ресторане я сделал тебе предложение, – прошептал ей на ухо Лев. – Но тогда здесь все было иначе. А сегодня я снова привел тебя сюда, чтобы сделать еще одно предложение.

– Не пугай меня, – тихо засмеялась Мария.

Приятная молодая женщина сделала приглашающий жест рукой и проводила гостей к заказанному столику. Здесь было уютно. На каждом столе светильник с абажуром, свет чуть приглушен, оставляя в тени лица гостей. Придержав спинку кресла, Гуров усадил жену, потом сел сам, любуясь ее задумчивым лицом.

– О чем загрустила? – спросил он. – Что-то в театре?

– Нет, – заулыбалась Мария. – В театре все хорошо. Просто вспомнилось вдруг. Знаешь, что в переводе с французского дословно означает слово «абажур»? Приглушенный свет! Мы вот все стремимся к свету, хотим, чтобы мир стал светлее, а сами норовим от него спрятаться, приглушить его. Почему?

– Потому что слишком яркий свет слепит, – сразу ответил Гуров. – Ты думаешь, откуда берутся полубоги, лидеры, формирующие вокруг себя культ личности? От избытка света в их образе. Человеку всего надо в меру. И света, и еды, и питья. И даже кислорода.

– И любви? – подняв глаза, подозрительно посмотрела на мужа Мария.

– Не лови на слове, не поймаешь, – засмеялся он. – Любовь – единственное на свете, чего никогда не будет много. Ее всегда не хватает.

– Тогда, много-много лет назад, ты привел меня в этот ресторан и сделал мне предложение. А сейчас? Какой сюрприз ты приготовил сейчас?

– Я привел тебя сюда затем, – вкрадчивым голосом произнес Гуров, – чтобы сделать предложение. Нет, не смотри так, не снова выйти за меня замуж. Я хочу сделать тебе предложение так и прожить всю оставшуюся жизнь вместе, не расставаясь, в любви и согласии, пока смерть не разлучит нас.

– Вот как? – улыбнулась Мария, но порозовевшие щеки выдали ее волнение. – Значит, тебе понравилось жить со мной?

– Очень! – живо отозвался Лев и ловким движением выхватил из кармана пиджака небольшую бархатную коробочку. Нажав на кнопку, откинул крышку, и перед удивленным взором женщины блеснуло в полумраке кольцо. – И в знак твоего согласия прошу принять это!

– Сумасшедший! – Мария прижала к груди кулачки и с восторгом смотрела на кольцо. – Как же приятно! Ну что мне с тобой делать, мой милый полковник. Я согласна!

Они пили хорошее вино, вспоминали приятные моменты своей супружеской жизни, вспоминали свое знакомство. Вечер получился очень лиричным. И очень удачно, что в ресторане была просто изумительная романтическая музыкальная программа. Молодой баритон пел романсы под гитару, выступал саксофонист с красивыми блюзами и джазовыми композициями.

Лев решительно отодвинул кресло, намереваясь пригласить Марию потанцевать, но тут в кармане завибрировал мобильник. Чертыхнувшись, он снова сел, вытащил телефон и, не особенно удивившись голосу генерала Орлова, ответил:

– Слушаю, Петр! Что случилось?

– Музыка? – спросил Орлов. – Вечеринка? Ты не в ресторане, случаем?

– Да, вот решили с Машей провести приятный вечер в романтической обстановке. Она тебе привет передает.

– Извини, что порчу вечер, Лева. Извинись там перед Машей за меня. Вы мне со Станиславом оба срочно нужны.

– Хорошо, сейчас отправлю жену на такси домой и приеду. Куда, в Главк?

– Нет. Запоминай адрес. Оболенский переулок, дом 7, квартира 216.

Гуров уже давно научился по голосу старого друга и начальника понимать серьезность ситуации. Если Петр позвонил так поздно, значит, случилось что-то серьезное. И ему нужны именно те сотрудники, которым бы он доверял, как самому себе. А Мария? Жена с первого дня их совместной жизни научилась понимать, что семья – это семья, а работа – это работа. Их нельзя сравнивать, нельзя определять, что важнее и первостепеннее. Просто есть время для семьи, а есть время для профессии. И у Марии – актрисы столичного театра, и у Гурова – полковника Главного управления уголовного розыска МВД страны работа была такой, что постороннему человеку трудно понять и принять все ее особенности. Ненормированный рабочий день? Да, трудно и в творчестве, и работая в уголовном розыске отделять четко и по часам: в это время я занимаюсь только домом, не тревожить меня, а вот в это время я на работе. Ты можешь находиться дома, или на природе с друзьями, или плыть на пароходе по Волге, но голова твоя часто бывает заполнена твоей работой. Потому что это твоя работа, потому что это твоя профессия, и ты просто не можешь иначе относиться к ней.

Мария только кивнула. Гуров чувствовал, что жене неприятна эта ситуация. Фактически вечер был испорчен, но она была мудрой женщиной и прекрасно понимала, что жизнь – это не только цветы, шампанское и посещение ресторанов. Это еще и тяжелый труд, это еще и полная самоотдача на работе. И она любила именно такого полковника Гурова: собранного, всегда готового подняться и ехать. И работать, работать, не щадя себя, раскрывать преступления, разыскивать преступников.

– Обязательно позвони, если задержишься или не приедешь ночевать, – сказала Мария, коснувшись пальцами лацкана его пиджака. Потом приподнялась на цыпочках и мягко коснулась его щеки губами. – Я люблю тебя. Все хорошо.

Этого было достаточно. И оба знали об этой магии простых слов. Лев мог теперь без оглядки на семью работать столько, сколько надо. Его любили, ему доверяли, к его работе относились с уважением. Много ли надо мужчине? Покой в доме, где можно отрешиться от всего, погружаясь лишь в тепло и уют своего мира. Мира, который они за долгие годы создали вместе с Машей.

Крячко стоял у подъезда, придерживая носком ботинка дверь, не давая ей закрыться.

– Здорово! – кивнул он подошедшему Гурову. – Ты-то хоть в курсе, что случилось?

– Нет, не в курсе, – пожал плечами Лев. – По сводкам ничего серьезного не проходило сегодня?

– Ну, не из-за ДТП же на Кузнецком Мосту он нас вызвал, – хмыкнул Стас, пропуская Гурова в подъезд и заходя следом.

Орлов открыл сразу, как будто стоял за дверью и ждал звонка. Кивнув оперативникам, он сразу ушел на кухню, и сыщикам пришлось молча следовать за генералом. Крячко успел заглянуть по пути в полутемную комнату, в которой на кровати плакала женщина. А Орлов, придерживая над конфоркой большую турку, стал готовить кофе. Пиджак его висел на спинке стула.

– Ситуация, конечно, двусмысленная, Петр, – заметил Крячко, после того, как они почти минуту стояли с Гуровым молча, ожидая, что же им скажет начальник. – Ты без пиджака, в чужой квартире, там заплаканная женщина. Да еще по-хозяйски варишь кофе…

Петр на удивление спокойно, даже как-то равнодушно отреагировал на обычный треп Крячко, перебив его фразой:

– Кофе я для вас варю. Садитесь, дело долгое. Стас, в шкафчике чашки кофейные, достань.

Сыщики переглянулись – давненько они Орлова не видели таким ушедшим в себя. Гуров сел за стол, а Стас тем временем деловито расставлял чашки, раскладывал чайные ложки. Наконец Орлов разлил кофе по чашечкам и уселся напротив своих оперативников, разглядывая их с задумчивым видом.

– Рассказывай! – потребовал Гуров, которому стало надоедать это многозначительное молчание.

– Ну, значит, так, ребята, – вздохнул генерал. – Это квартира моего давнишнего напарника. Это еще до работы в МУРе было. Молодой тогда лейтенантик Олег Кириллов проработал со мной два года. Хороший парень, твердый, убежденный, честный. И жена у него симпатичная такая девчушка была – Оксана. Замечательная пара.

– Это она там плачет? – нахмурился Крячко. – Что с ним случилось? Погиб, умер?

– Погиб. Убили Олега, – кивнул Орлов. – И плачет там Оксана. Вот такая история, ребята. Он три года назад ушел из органов. Стал работать начальником службы безопасности одной серьезной подмосковной агрофирмы «Эколайн Демидово». А вчера, други мои, был убит глава этой фирмы Агранович. И мне эта связочка очень не нравится.

– Вчера? – Гуров переглянулся с не менее удивленным Крячко. – А когда был убит Кириллов?

– Кириллов-то? – Орлов помедлил, снова принявшись разглядывать свои пальцы. – Кириллова убили два года назад. И дело, кстати, так и не раскрыто.

Крячко поперхнулся кофе и принялся старательно вытирать салфеткой рот и стол, куда попали капли напитка. Гуров полез в карман, достал блокнот, авторучку и стал делать какие-то записи. Орлов медленно потягивал кофе, глядя в стену.

– Что-то общее есть в тех способах, которыми были совершены эти два убийства? – нарушил молчание Лев.

– Нет, Аграновича просто застрелили. Киллер стрелял из пистолета с глушителем, потом бросил оружие. Все чисто и профессионально. А Кириллова убили двумя ударами ножа. Удары, по всем признакам, непрофессиональные.

– Петр, – посмотрел на Орлова Гуров, – мы знаем друг друга тысячу лет, мы давно работаем вместе и дружим. Давай не вертеть и не играть во вздохи. Я понимаю, погиб твой товарищ, с которым вас связывала дружба, работа. Но объясни мне, что тебе мешает отдать приказ, чтобы мы со Станиславом занялись этим делом? Что тебя смущает?

– Ничего… – взорвался было Орлов, но тут же сбавил тон и покосился на дверь в комнату. – Ничего меня не смущает. Ничто не связывает эти два преступления. Нет ничего общего между ними, а я все равно пришел к Оксане. И сижу перед вами, как дурак, не могу сформулировать свои подозрения. Не знаю! Только интуиция, но на основании интуиции приказов не отдают.

– Почему не связаны? – покачал головой Стас. – Они работали в одном холдинге на ведущих должностях. Никто из них не попал в автокатастрофу или не упал, ударившись о бордюр головой. Убийство установлено следствием в обоих случаях. Этого мало?

– Тут я согласен с Петром, – вместо Орлова ответил Гуров. – Убийства не похожи. То, что они совершены против двух человек, которые оказались сотрудниками одного предприятия, совпадение и не более. С таким же успехом можно притягивать за уши два убийства только по тому признаку, что они совершены на Юго-Западе Москвы или, вообще, в одном городе. Одного географического признака мало.

– Ребята, вы сами понимаете, что сходство не в географии? – возмутился Крячко. – Это профессиональная принадлежность, они работали в одном холдинге, и там, видимо, творятся нехорошие дела. Сначала убрали «безопасника», потом, когда все равно ситуацию не удалось изменить в пользу какого-то конкретного человека или группы, убрали и первое лицо. По-вашему, я несу околесицу?

– Нет, не несешь, – успокоил друга Орлов и, сразу понизив голос почти до шепота, добавил: – Но никто не станет открывать дело снова по такому сходству, которое вилами на воде писано. Хотите знать, что меня смущает и беспокоит? Ладно, перед вами я ваньку валять не буду. Мне очень не хочется, чтобы выяснилось, что Олег Кириллов оказался нечестным человеком, замешанным в криминале. Потому что мне самому будет очень больно узнать это. А еще больно будет вон той женщине, что лежит в комнате на кровати и не может успокоиться. Ее тоже посещают такие мысли. Человек, с которым она прожила столько лет, самый дорогой для нее человек, и вдруг мог оказаться преступником? С такими мыслями, знаете ли, жить очень и очень сложно. Не все могут. А мне Оксану жалко. Не заслужила она такого. Сначала мужа потеряла, а потом ей грозит еще и его доброе имя потерять.

– Вот что, Петр, – решительно проговорил Гуров. – Мы возьмемся за это дело, но очень осторожно. Если что-то будет беспокоить или что-то начнет всплывать, мы придем к тебе, и все вместе подумаем, как нам с этой информацией быть. Договорились? Без твоего ведома – ни слова, ни шага.

– Да, это правильно, – кивнул Орлов. – И еще я хочу напомнить святое правило в нашей работе. Пока ничего не известно, давайте не будем Аграновича считать прохиндеем и аферистом, каким он и являлся на самом деле. И забудем на время, что Кириллов был честным и принципиальным опером. У вас сейчас просто два неизвестных в уравнении или неравенстве.

Когда сыщики вошли в гостиную, Оксана Сергеевна уже немного успокоилась и привела себя в порядок. Она сидела в кресле, сложив руки на коленях. Ее волнение выдавали лишь тонкие пальцы, которые то чуть вздрагивали, то принимались теребить поясок платья. Гуров и Крячко деликатно склонили головы, пока Орлов представлял их.

– Вот, Ксюша, это мои старые и верные друзья, – произнес генерал, похлопывая оперативников по плечам и подталкивая их к дивану. – Поверь мне, других бы я не позвал, коль скоро речь идет об Олеге. Так что верь им, как им верю я и как ты веришь мне.

Ничего нового и важного от вдовы сыщики не услышали. Ничего настораживающего она в те дни два года назад не чувствовала. Гибель мужа была для нее страшной неожиданностью. А в то, что Олег связался с преступниками, Оксана никогда не верила. Да и не водилось в доме посторонних денег и иных богатств. И следствие ничего не обнаружило: ни других счетов мужа, ни тайников, ни банковских ячеек с драгоценностями или наличностью. Жили, как жили всегда.

– А почему ваш муж ушел из органов? – неожиданно спросил Лев.

Кириллова мгновенно вскинула на полковника глаза, в которых мелькнула настороженность, даже неприязнь, стиснула кулачки, потом медленно разжала руки, как будто боролась с собой. Ответила она внешне спокойно, но внутри, как понял Гуров, у вдовы все клокотало:

– А почему вы спрашиваете об этом? Потому что вы вот до полковника дослужились, перед вами все дороги открыты, а он, видите ли, не смог? А что вы, вообще, знаете о моем муже, чтобы судить его?

– И все же. Он ведь ушел из полиции. Была какая-то причина. Я прошу вас рассказать. Без вашей откровенности нам будет трудно, потому что только вы знали Олега Кириллова лучше других.

– Ксюша, – с еле заметным укором прошептал Орлов.

Женщина как-то обмякла. Опустив голову, она помолчала, покусывая губы, потом вздохнула глубоко и заговорила:

– Да, простите. Конечно, вы правы. Никакой особой причины не было. Скорее всего, он просто устал. Устал бороться с глупым, а частенько и с не совсем порядочным начальством, устал от грязи, в которой по роду своей работы ему приходилось возиться. От человеческой мерзости устал. Кто-то это выдерживает, у кого-то к этому иммунитет, а Олег в какой-то момент сказал себе: «Все, не могу больше».

– Оксана Сергеевна, вы уверены, что на вашего мужа никто в последние месяцы работы в органах внутренних дел не оказывал давления? Не было ситуации, конкретного случая, который бы подтолкнул его к решению уйти из полиции?

– Нет, наверное, – чуть задумалась вдова. – Он бы рассказал мне, поделился. Олег не боялся показаться слабым передо мной. Он знал, что я считаю его сильным человеком. И у нас не было тайн друг от друга, и мы все проблемы пытались решать сообща. Нет, он ушел, потому что понял, что эта работа не для него.

Гуров стал расспрашивать осторожнее. Точнее, он отошел от привычной схемы допроса, когда просто задавались вопросы, и оперативник ждал ответа на них, добивался этого ответа, уточнял, пытаясь понять его объективность и правдивость. Сейчас ситуация была немного иной, более щепетильной, поэтому разговор перетек в русло воспоминаний, обсуждений каких-то событий, случаев, которые Оксана пыталась оценивать, высказывать свое мнение, и мог получиться не очень обнадеживающим.

Когда сыщики расстались с вдовой и своим начальником и сели в машину Крячко, Лев после долгого раздумья произнес:

– Сомневаться в честности и порядочности Кириллова, я думаю, оснований нет. На бытовом уровне каждый из нас ищет свою выгоду, может покривить душой, совершить какой-то мелкий неблаговидный поступок, стремясь к своей выгоде. Но на большую подлость, тем более на преступление, он был неспособен.

– Тут я обеими руками «за», – кивнул Крячко.

– И смотри, что получается. – Откинувшись на спинку сиденья, Лев заложил руки за голову и стал смотреть вперед, на ночную улицу. – Агранович – личность непростая, даже по меркам коммерсантов. Прохиндей и аферист, таким его считают даже в среде бизнесменов. И вот он нанимает себе начальника службы безопасности. Как ты думаешь, Стас, взял бы он человека, не проверив его, не наведя о нем всех возможных справок, не убедившись в том, что это именно тот человек, который ему нужен?

– Не взял бы, – согласился Крячко. – Думаю, что он очень тщательно подбирал человека на эту должность, и в голове Аграновича на тот момент вполне сложился образ претендента, которого он искал.

– Да! И он взял бывшего майора полиции Кириллова. Человека честного, человека, который ушел из органов не по профессиональной непригодности. Зная эти его черты характера, моральные принципы и профессиональные качества, Агранович все же взял его. Значит, он и не предполагал вовлекать начальника службы безопасности в свои преступные схемы, если они у него были, в свои аферы и нечестные коммерческие дела, потому что Кириллов отказался бы его покрывать.

– Логично, – снова кивнул Стас. – К тому же убийство человека – всегда дело непростое. Мало кто, если он только не душевнобольной, решится на такую крайность без особой нужды. Убив, ты, конечно, прячешь определенные концы в воду, убираешь навсегда свидетеля или конкурента, просто опасного для тебя человека, но, вместе с этим, ты получаешь другую уйму проблем. Следы преступления надо скрыть, от тела избавиться, свои мотивы тоже надо тщательно скрыть, как и контакты с этим человеком. И не всегда «овчинка стоит выделки». Иногда убить – это только усугубить ситуацию. Агранович вращался в таких кругах, где все это явно понимали. Там не наркота и не бомжи, там своего рода криминальная элита вращается.

– Все правильно, – устало вздохнул Лев. – Получается, если Кирилов был честным человеком, то его убивать было не за что. А раз убили, то либо он был нечестен и помогал в криминальных делах Аграновича, либо должно быть еще какое-то объяснение.

– Может быть, даже очень простое объяснение, – заводя мотор, отозвался Крячко. – Убить могли не за участие в криминальных делах, а, наоборот, за отказ в них участвовать. Или, вообще, по ошибке.

– Ладно, Стас, давай с тобой поступим следующим образом. Ты занимайся убийством Аграновича, возьми на себя целиком этот агрохолдинг, а я постараюсь разобраться в Кириллове. Что он был за человек, подниму дело о его убийстве. Кто знает, может быть, на каком-то этапе мы с тобой снова сойдемся в одной точке, когда выяснится, что эти дела связаны между собой. Ставь меня в известность о том, как движется твое дело, каждый день.

Мария ждала мужа. Так было почти всегда, если только они не договаривались, чтобы она не вставала встречать его, потому что у нее завтра у самой трудный день, и надо рано вставать. Щелкнул замок, квартира мгновенно окутала Гурова еле заметными, но такими уютными и родными запахами. Мария вышла в халатике, в накинутом на плечи большом цветном павлово-посадском платке, который они купили ей этой весной.

– Привет! – Она оперлась плечами о косяк двери и, кутаясь в платок, смотрела, как муж снимает ботинки, обувает домашние тапочки. – Ужинать будешь?

– Буду, моя хорошая. – Гуров подошел к жене и поцеловал ее в волосы. – А ты будешь сидеть напротив и сокрушенно вздыхать, разглядывая мои исхудавшие щеки, впалый живот?

– Буду сидеть и вздыхать буду, но только по другому поводу, – пообещала Маша. – Вот так бы стояла и смотрела на тебя, когда ты переобуваешься. Нет ничего приятнее, чем смотреть на сильного мужчину в домашних тапочках. Знаешь, какой в этом символ? Укрощенная сила, вот какой. А раз я жена, и ты в нашем доме в тапочках, значит, эта сила укрощена мной! Как тебе мысль?

– Хорошая мысль, – улыбнулся Лев. – Приятная! Сильные мужчины любят сдаваться таким женщинам, как ты!

Сняв костюм и переодевшись в домашнее, он отправился в ванную мыть руки. Он остановился у зеркала и осмотрел свое лицо со всех сторон. Тут же всплыла картина: пустая квартира, женщина плачет на кровати в полутемной спальне. Вдова, потерявшая мужа два года назад. И как разгадать эту загадку, подумал Гуров, глядя на себя в зеркало. Убили ее мужа, потому что он был нечестным, или потому, что был честным. А может, она живет до сих пор, потому что хранит память о честности любимого мужчины. «Сентиментален я стал, – вздохнул Лев. – Сытый, счастье в доме, уют, рубашка каждый день поглажена. Тапочки вон на ногах».

– Ты всю жизнь не терпел женских слез, – сказал он вслух своему отражению. – Вот и раскис теперь, расчувствовался. Да?

«Нет, – возразило отражение. – Ты не первый год в уголовном розыске и вообще в полиции. Ты повидал такого, что слезами одинокой женщины тебя не проймешь».

– Тогда почему я так расчувствовался? Что за эмоции? Старею, что ли?

«Интуиция, – усмехнулось отражение. – Ты это и сам понял, только жизнь с женой-актрисой наложила отпечаток и на твое мышление. Не чужды стали тебе театральные эффекты. Хотя, может, склонность к этому у тебя была всегда, поэтому ты на актрисе и женился. И сейчас эту беседу затеял только потому, что хочешь оправдать в своей голове то, что подсказывает интуиция».

– Не убивают людей просто так?

«Ты это и сам знаешь. Ты чувствуешь, что за смертью Кириллова что-то есть еще. Может, более страшное и неприятное».

– Ладно тебе, – усмехнулся Лев, включил воду и стал намыливать руки. – На ночь глядя такие вещи. Значит, говоришь, все не просто так? Ну-ну…