Kitobni o'qish: «Игра на чужом поле»

Пролог
За месяц до дня первого

Приступ неумолимо приближался, его симптомы Юрий Федорович почувствовал еще вчера вечером, но понадеялся на целебную силу сна. Сон, однако, не помог. На следующий день Юрий Федорович неоднократно ловил себя на мысли перевести любой разговор с учениками на тему «отцы и дети», а точнее – «мать и сын». Следующая стадия наступила после обеда, когда любое упоминание о родителях, и в особенности о матерях, вызывало у него физически ощутимое болезненное раздражение, и Марцев с трудом сдерживался, чтобы не оборвать собеседника, не нагрубить, не накричать. И вот сейчас, к концу рабочего дня, он понял, что приступа не избежать, что Юрочка «проснулся» и вот-вот заорет во всю глотку.

Марцев снял телефонную трубку.

– Галина Григорьевна, может быть, перенесем разговор на завтра? Мне нездоровится, хочу пойти отлежаться.

– Конечно, Юрий Федорович, – с готовностью отозвалась преподавательница математики. – Если уж мы с Кузьминым шесть лет не могли справиться, то один день ничего не решает. Поправляйтесь.

– Спасибо.

Да, Кузьмин – это проблема. На него жаловались все учителя. Отличник по всем предметам, Вадик Кузьмин никогда не давал повода исключить себя из школы за неуспеваемость. Но во всем остальном, от поведения на уроках до дерзких и грубых выходок дома, он проявлял себя отменным подонком, ни разу, впрочем, не переступив ту черту, за которой автоматически следовали следствие и суд. Оскорбление и клевета, как известно, дела частного обвинения и возбуждаются судом по жалобе потерпевшего. Где ж это видано, чтобы школьные учителя судились с семиклассником? Да и ответственность за эти преступления законом предусмотрена только с восемнадцати лет. «Завтра, – подумал Марцев, нервно застегивая плащ, – все проблемы будем решать завтра. Сегодня самое главное – Юрочка. Покормить, перепеленать, уложить, усыпить. Только бы до беды не дошло!»

Юрий Федорович Марцев был болен давно и неизлечимо. Правда, знал об этом только он один. Ну, может, еще два-три человека, но их мнение Марцева не интересовало. Для всех он был уважаемым завучем английской спецшколы, преподавателем английской и американской литературы. Для своей жены Юрий Федорович был весьма неплохим мужем, для дочери – «педагогически правильным», хотя и несколько старомодным отцом. А для мамы он был Юрочкой, Юрасиком, Юшкой, любимым и доведенным до отчаяния этой неистовой любовью единственным сыночком.

Марцев поехал на квартиру, которую снимал тайком от домашних за довольно умеренную цену: квартира была крошечной, давно не ремонтированной, почти без мебели, да и находилась на окраине Города. Иногда Юрий Федорович приводил сюда женщин, но в основном это убежище предназначалось для лечения, которое в последнее время требовалось ему все чаще.

Войдя в прихожую, он торопливо разделся. Руки дрожали так, что Марцев не смог даже повесить плащ на вешалку и в раздражении швырнул его на стул. Юрочка настойчиво рвался наружу, его переполняла ненависть к матери и требовательное желание немедленно убить ее. «Сейчас, сейчас, миленький, – бормотал Юрий Федорович, – сейчас ты успокоишься, потерпи еще минутку, ну еще одну секундочку…»

Он двигался почти автоматически, доставая из тайника кассету, вставляя ее в видеоплейер и подвигая кресло поближе к телевизору.

При первых же знакомых кадрах стало как будто немного легче, но Марцев заметил, что музыка, раньше действовавшая безотказно, в этот момент подействовала слабее. Он даже испугался, что лекарство утратило силу, однако через несколько минут все стало как прежде. На экране возникло прекрасное лицо матери, каким оно было тридцать пять лет назад, когда Марцеву было всего восемь. Мать ходила по комнате, расставляла чашки, наливала чай, потом протянула руку и взяла Юрочкин школьный дневник. Марцев себя на экране не видел, но знал, что сидит за столом напротив матери и с ужасом ждет, когда она откроет страницу дневника с длиннющим, красными чернилами, посланием от учительницы. Вот мама читает его, брови хмурятся, губы презрительно кривятся, лицо делается ледяным. На столе между чайником и хлебницей лежит большой столовый нож. «Я ненавижу ее! Я ее боюсь и ненавижу! Сейчас я ее убью!» Юрочка вырвался наружу, Марцев больше его не удерживал, завороженно следя за тем, как это маленькое чудовище утоляет свою жажду. Ребенок ластится к матери, просит у нее прощения и обещает «больше так не делать». Лицо матери смягчается, она готова простить ненаглядное чадо и не замечает нож, спрятанный у него за спиной.

Во весь экран – красивая длинная шея, сверкающее лезвие ножа и кровь. Много крови. Очень много… Все. Наступил катарсис. Марцев отчетливо помнил ощущение теплой крови, потоком хлынувшей по его руке. Это ощущение возвращалось каждый раз, когда он смотрел фильм, и окончательно убеждало Юрочку, что он наконец сделал ЭТО. После этого малолетний убийца сворачивался в уютный клубочек и мирно засыпал до следующего раза.

Марцев обессиленно откинулся на спинку кресла. На этот раз он, кажется, справился. Но чувство освобождения было сегодня не таким, как раньше. Юрочка, кажется, не уснул, как обычно, а лишь задремал. Марцев подумал, что периоды между приступами стали постепенно сокращаться. Раньше Юрочка просыпался один раз в два-три года, потом – раз в год, а между предыдущим приступом и сегодняшним прошло всего четыре месяца. Болезнь прогрессирует, Марцев это понимал. Что ж, решил он, значит, нужно новое лекарство. И он знал, каким оно должно быть. Завтра же он этим займется.

Глава 1
Дни первый и второй

«Я – моральный урод, лишенный нормальных человеческих чувств», – обреченно думала Настя Каменская, добросовестно вышагивая по терренкуру предписанные врачом километры. Впервые в жизни она оказалась в санатории и решила поправить здоровье «по полной программе», тем более что условия в «Долине» были более чем роскошные.

Конечно, она никогда бы не попала в этот престижный санаторий, если бы организовывала свой отпуск самостоятельно. В лучшем случае ей, работавшей в Московском уголовном розыске, предложили бы путевку в ведомственный санаторий без бассейна и с периодическим отключением горячей воды.

Равнодушная к природе, Настя проводила отпуска дома, в Москве, занимаясь переводами с английского или французского. Это позволяло, с одной стороны, несколько поправить материальное положение, а с другой – поддерживать знание языков. В этом году отпуск у нее был по графику в августе, но начальник отдела Виктор Алексеевич Гордеев, любовно прозванный подчиненными Колобком, попросил Настю поменяться с сотрудником, у которого скоропостижно умерла жена.

– Ты же знаешь, Анастасия, ему нужен отпуск, когда у дочки школьные каникулы. А тебе без разницы – август или октябрь, ты все равно в Москве сидишь. Слушай-ка, а хочешь, я тебя в хороший санаторий устрою?

– Хочу, – неожиданно для самой себя сказала Настя. Неполадок со здоровьем у нее был целый букет, но она никогда ими всерьез не занималась.

Тесть Гордеева профессор Воронцов руководил крупным кардиологическим центром, и с его помощью Виктор Алексеевич отправил Настю в «Долину». Это действительно очень хороший санаторий, в былые времена числившийся за Четвертым управлением Минздрава и по совершенно непонятным причинам не пришедший в упадок в эпоху реформ. Стоимость путевки, однако же, была такова, что перед Настей встали новые проблемы. Заткнуть брешь в бюджете можно было, если взяться за перевод и как следует поработать во время отпуска. Но для этого нужно везти с собой словари и портативную пишущую машинку, а кроме того, иметь возможность получить одноместный номер. Даже при минимуме вещей сумка со словарями и машинкой весит столько, что Насте гарантирован отпуск в горизонтальном положении: после неудачного падения в гололед она совсем не могла поднимать тяжести без того, чтобы потом не мучиться болями в спине.

– Не кисни, Анастасия, – подмигнул Колобок, когда она поделилась с ним своими сомнениями. – Сейчас позвоним начальнику отдела уголовного розыска и попросим его организовать все в лучшем виде.

Виктор Алексеевич полистал справочник и принялся накручивать телефонный диск.

– Сергей Михайлович? Приветствую, Гордеев из Москвы. Не забыл меня еще?

Настя не особенно надеялась на помощь местной милиции, понимая, что подобные просьбы всегда обременительны и отрывают от дела.

Она внимательно наблюдала за начальником, пытаясь по интонации и выражению лица угадать реплики невидимого Сергея Михайловича.

– …Едет к вам в «Долину» спину подлечить. Тяжести поднимать не может, надо помочь.

( – О чем речь, сделаем.)

– И еще, Сергей Михайлович, надо бы одноместный номер устроить. Наш товарищ поработать хочет.

( – По службе?)

– Нет-нет, что ты, как можно без твоего ведома. Творческая работа.

( – Знаем мы эту работу. Ладно, придумаем что-нибудь. Он у тебя как насчет выпить? Рыбалка? Может, охота?)

– Сергей Михайлович, это молодая женщина…

По тому, как мгновенно побагровело лицо Колобка, как залилась краской его лысина, Настя поняла, какие слова он слышит в эту секунду. Что ж, его собеседника можно понять, он не хочет тратить усилия и время ни свое, ни своих подчиненных на устройство в санатории чьей-то любовницы. А кем же еще может быть женщина, за которую просит начальник отдела МУРа, если, конечно, она ему не родственница? Кем, как не любовницей кого-нибудь из его друзей, а то и его самого? Не сотрудником же, в самом-то деле. Смех просто!

– Все шутишь, Сергей Михайлович, – деревянным голосом произнес Гордеев. – Так я позвоню тебе, как только она возьмет билет. Договорились?

Когда Настя взяла билет на поезд, Виктор Алексеевич еще раз позвонил в Город, своего знакомого не застал и передал сообщение через дежурную часть. Настя ни минуты не сомневалась, что ее никто не встретит. Так и случилось.

Побледневшая от боли, еле передвигая ноги, она пришла в регистратуру санатория. Дежурный администратор была сама любезность, но, когда речь зашла об одноместном номере, категорически отказала.

– Одноместных номеров мало, мы их предоставляем только инвалидам, ветеранам войны, «афганцам». К сожалению, ничем помочь не могу.

– Скажите, а можно купить путевку прямо здесь? – спросила Настя, которая была уже готова на что угодно, лишь бы наконец лечь.

– Разумеется, – администратор быстро взглянула на Настю и тут же отвела глаза, уткнувшись в журнал.

«Все понятно», – подумала Настя, а вслух сказала:

– Продайте мне вторую путевку, и я займу двухместный номер. Так можно?

– Пожалуйста, – пожала плечами администратор, как показалось Насте, несколько напряженно и открыла стоящий на столе сейф.

Настя молча достала деньги и положила их на открытый журнал регистрации.

– Путевку можете не выписывать, – тихо сказала она. – Отметьте только в журнале, чтобы ко мне никого не подселяли.

Войдя в номер, она не раздеваясь легла на кровать и беззвучно заплакала. Спина болела невыносимо, денег осталось совсем мало. И еще она почему-то почувствовала себя униженной.

Полученную взятку администратор отработала честно. Она заметила нездоровую Настину бледность, и уже через полчаса в номер явился врач. Он мгновенно увидел и большую сумку, брошенную посреди комнаты, и покрасневшие от слез глаза, и обезболивающие таблетки на тумбочке.

– И о чем только вы думаете? – укоризненно говорил он, считая пульс и разглядывая синюшные Настины руки. – Зачем такие тяжести таскаете, если знаете, что больны? Сосуды у вас отвратительные. Курите?

– Да.

– Давно? Много?

– Давно. Много.

– Пьете?

– Нет. Только вермут, и то редко.

– Вас как зовут?

– Анастасия. Можно просто Настя.

– Меня – Михаил Петрович. Будем знакомы. Так вот, Настя, давайте решать, что мы с вами будем лечить в первую очередь: спину или сосуды?

– А вместе нельзя?

– Не получится. – Он покачал седеющей головой. – Для вашей спины нужны грязи, массажи, нагрузки, главным образом – ходьба и специальная гимнастика в бассейне. Это должно занимать часов пять ежедневно, если не халтурить. Вы же, как я понимаю, еще и работать собираетесь? – Он кивнул на машинку. – На лечение сосудов времени уже не остается. Так что выбирайте.

– Будем лечить спину, – твердо сказала Настя.

Обслуживание в санатории и в самом деле было «на уровне»: учитывая болезненное состояние Каменской, все необходимые процедуры, без которых нельзя начинать лечение, проводились прямо в номере (в «Долине» почему-то не принято было называть комнаты палатами). Пришла медсестра и взяла на анализ кровь, потом Насте сделали электрокардиограмму. Часа через два, когда результаты были готовы, забежала веселая молодая хохотушка – невропатолог, поохала насчет «чудовищно запущенных» сосудов и выписала таблетки. За невропатологом пришел старенький терапевт, а последним, перед ужином, явился лечащий врач Михаил Петрович, сделал все назначения и подробно проинструктировал Настю. На прощание сказал:

– Сегодня отдыхайте, ужин вам принесут в номер. Перед сном придет сестра и сделает обезболивающий укол. Если утром сможете встать, сразу после завтрака идите в бассейн, инструктора по гимнастике зовут Катя, скажите ей, что у вас четвертый комплекс упражнений. Заниматься не меньше двух часов, ясно? Я в санаторной книжке все написал.

И вот на следующий день, отзанимавшись положенное время в бассейне, Настя добросовестно вышагивала лечебные километры и пыталась привести мысли в относительный порядок. Ей нужно было ответить самой себе на три вопроса.

Вопрос первый: окончательно ли распались отношения матери, Надежды Ростиславовны, с мужем, Настиным отчимом? И как сама Настя к этому относится? Накануне отъезда дочери в санаторий мать позвонила из Швеции, где работала уже два года по приглашению в одном из крупных университетов, и сказала, что ей предложили продлить контракт еще на год и она согласилась. Похоже, мать не очень-то скучает по мужу и дочери. Но и отчим, Леонид Петрович, отнесся к этому сообщению с доброжелательным спокойствием, видимо, привыкнув к тому, что жены у него вроде как и нет вовсе. Моложавый, подтянутый, красивый, он не тяготился «соломенным вдовством», и Настя знала об этом. Больше всего ее изумляло собственное отношение к ситуации: мама еще год (это как минимум, а то и дольше, если опять предложат работу) будет вдали от дома, отчим самостоятельно устраивает свою личную жизнь, а ей, Насте, безразлично, как будто так и должно быть, как будто все нормально. Она не скучает по матери. Отчим обходится без жены. Семья распалась. А ей не больно. Почему? Неужели в ней совсем нет родственных чувств? Неужели она такая черствая?

Вопрос второй: почему она, сама Настя, не выходит замуж? Настя твердо знала, что замуж она не хочет. Но почему? Лешка готов на ней жениться по первому требованию, их отношения длятся больше десяти лет, но живут они отдельно, и ее это устраивает. Почему? Это же противоестественно.

И наконец, вопрос третий. Вчера она дала взятку. Да-да, давайте называть вещи своими именами, она совершила уголовно наказуемое деяние. И что? Стыдно ей? Да ни капельки. Только очень противно. Ей, Анастасии Каменской, старшему уполномоченному уголовного розыска, юристу с высшим образованием, майору милиции, нисколько не стыдно перед собой. Что же с ней происходит?

«Я – моральный урод, – тоскливо думала Настя, меряя шагами тропу терренкура, – я – чудовище, мне чужды нормальные человеческие чувства».

* * *

В Городе, где находился санаторий «Долина», царили мир, спокойствие и порядок. Частное предпринимательство процветало, цены в коммерческих магазинах были умеренные, преступность на общероссийском фоне выглядела до смешного низкой. Транспорт ходил исправно, дороги содержались в порядке, мэр Города давал населению обещания и выполнял их. Обеспечивал же всю эту благодать весьма могущественный человек – Эдуард Петрович Денисов.

Эдуард Петрович давно понял, что для бизнеса нужна стабильность если уж не экономики, то, по крайней мере, власти. И направил он свои усилия, во-первых, на то, чтобы сделать городскую администрацию устойчивой и несменяемой, а во-вторых, на то, чтобы криминальная структура была единой и полностью контролируемой.

Денисов умел ждать. Он смеялся над теми, кто, затратив рубль, получал на следующий день тысячу процентов прибыли, потому что знал, что через два дня ситуация изменится, прибыль проедят, а новую уже не получат. Он готов был тратить деньги, вкладывая их в обеспечение стабильности и не получая на первых порах ничего, ибо был уверен, что потом будет получать дивиденды регулярно.

Помогая властям Города завоевывать репутацию в глазах граждан, Денисов одновременно вел жестокую борьбу с преступными группировками, пытавшимися поделить Город на сферы влияния. От одних откупался, с другими договаривался, третьих сдавал милиции, а некоторых безжалостно уничтожал. И наконец остался полновластным хозяином Города. После этого Эдуард Петрович пригласил к себе в гости нескольких наиболее толковых и оборотистых дельцов, обладавших солидными криминальными капиталами.

– Друзья мои, – негромко говорил Денисов, грея в ладонях рюмку с коньяком, – если у вас нет на примете ничего лучшего, предлагаю вам перебраться в Город, который в настоящее время вполне пригоден для развертывания бизнеса. Позиции городской администрации достаточно прочны, и она будет нас всячески поддерживать. Население свою власть любит, и, какие бы катаклизмы ни случились, выборные должности будут занимать те же люди, что и сейчас, или их двойники. Соответственно они же обеспечат подходящие кандидатуры и на других постах. Предупреждаю: предлагаю заниматься только чистыми экономическими операциями. Никакой грязи, никакой уголовщины, контрабанды, наркотиков, антиквариата. Правоохранительные органы сегодня – наши. Но если, упаси бог, что-нибудь случится, завтра здесь окажутся люди из МВД России. Кто знает, что они здесь накопают. А я далеко не уверен, что смогу повлиять на назначение новых руководителей милиции, прокуратуры и суда, если нынешних снимут. Я много сил положил на то, чтобы сформировать стабильную власть в Городе, и я не позволю никому поставить ее под угрозу. Во всем остальном – полная свобода действий, но без конкуренции. Потому что конкуренция – это борьба, а борьба – это силовые методы, в том числе уголовные, что, как я уже сказал, недопустимо. Это могу себе позволить только я, и то в очень ограниченных пределах, для вашего же блага. Те, кто готов принять мое приглашение, должны договориться сначала здесь, за этим столом. И договоренности свои честно соблюдать.

– М-м-м, а ваша роль какова, Эдуард Петрович? – спросил грузный Ахтамзян, поправляя очки. – Вы себе уже выбрали сферу?

– Нет, – улыбнулся Денисов, отпивая маленькими глотками коньяк. – Я в дележе не участвую. Я обеспечиваю вам безопасные условия существования, а вы за это содержите меня и мой аппарат.

– А если никто из нас не согласится? – допытывался неугомонный Ахтамзян. – Чем тогда вы займетесь?

Денисов понимал, что Ахтамзян хочет выведать, какая сфера деятельности в Городе сулит наибольшую прибыль. Он усмехнулся.

– Ничем. Я просто приглашу других людей. На тех же условиях.

С тех пор прошло почти три года. Денисов от коммерческой деятельности полностью отстранился, занимаясь исключительно, как он говорил, поддержанием порядка в жизненном пространстве. Одним из непреложных требований для своих подопечных он выдвинул участие в благотворительности, которую рассматривал как действенное средство укрепления любви горожан к отцам Города. На первых порах это энтузиазма не встретило. Но проходило время, и бизнесмены убеждались в правоте своего командира.

Самым сложным было оградить Город от нашествия чужаков, игравших по своим правилам. Успешное развитие предпринимательства, высокие и стабильные прибыли делали Город очень привлекательным для разного рода группировок, а также хапуг-одиночек. Одни стремились поучаствовать в дележе уже выпеченного пирога, другие собирались открыть собственное дело, третьи – просто пощипать удачливых дельцов при помощи банального рэкета. У Денисова были собственные разведка и контрразведка. Разведка следила за тем, чтобы члены организации соблюдали установленные правила. Контрразведка боролась с чужаками.

Несколько месяцев назад Денисов почуял неладное. Он не мог бы сказать точно, в чем тут дело. Просто почуял – и все. Проснулся однажды утром и сказал себе: «В Городе что-то происходит». Несколько дней он анализировал свои ощущения, ни к какому выводу не пришел и вызвал начальников разведки и контрразведки.

– У меня нет никаких сведений, никакой точной информации. Только обрывочные факты. Какие-то странные разговоры в среде городских проституток, что, мол, одним везет больше, чем другим. В чем везет? За последний год трижды в Город приезжали небольшие группы людей на собственных машинах и через день уезжали. Кто они? К кому приезжают? Зачем? Ни к кому из нашей команды они не обращались. А если и обращались, значит, мы прохлопали, а кто-то из наших ведет нечестную игру. И еще. Моя внучка Вера. Я был в школе, разговаривал с учителями. Знаете, что они мне сказали? Что Вера в последнее время стала учиться гораздо лучше. Вы слышите? Лучше, а не хуже, как я ожидал, учитывая переходный возраст и то, что она явно отбилась от рук родителей. Особенно ее хвалила учительница русского языка и литературы. Кстати, она согласилась со мной в том, что с девочкой что-то происходит. Какова бы ни была тема сочинения, она неизменно пытается порассуждать о наслаждении и цене, которую за него приходится платить. И это в четырнадцать лет.

– Наркотики? – поднял голову невысокий пухленький Старков, возглавлявший разведку.

– Похоже. Очень похоже. Может быть, все, что я изложил, никак одно с другим не связано. Может быть, никаких наркотиков в Городе нет. Но так или иначе, я хочу знать, что происходит.

Первые сведения поступили через две недели. Городские проститутки, которым «повезло», оказывается, нашли какую-то необременительную денежную работу за границей и уехали из Города. Куда – никто не знал. Люди на машинах приезжали в санаторий «Долина», где снимали на один-два дня двухэтажные коттеджи, парились в сауне, пили водку и благополучно отбывали. Странным, однако, было то, что люди эти, судя по всему, приезжали хотя и одновременно, но не вместе. Они были из разных городов и друг с другом, как правило, незнакомы. Парень, который обслуживал их в сауне, ни разу не слышал, чтобы они обратились друг к другу по имени или на «ты». Что же касается внучки Денисова Верочки, то она попросту влюбилась. У нее был страстный роман со студентом педагогического института, который проходил практику в школе и преподавал химию и биологию. Источники информации уверяли, что студент вел себя прилично и рамок не переступал.

Но Денисова это не успокоило. Он встретился со специалистом-психологом и попросил у него совета.

– Может ли современная четырнадцатилетняя девочка считать любовь грехом, за которым должно следовать искупление? – прямо спросил Эдуард Петрович, не любивший околичностей.

– Конечно, может, если ее неправильно воспитывали.

– Что значит «неправильно»?

Психолог подробно объяснил Денисову, что он имеет в виду. Выяснилось, что сын Эдуарда Петровича и его жена – люди совершенно нормальные, дочку воспитывали правильно и никаких эксцессов в семье, могущих повлечь такой перекос в психике, никогда не было.

– Я могу предложить вам объяснение, если вы дадите мне слово не кричать: «Этого не может быть, как вы смеете!»

– Даю слово.

– Мое объяснение – нетрадиционный секс, сексуальные извращения.

– Да вы что?! – возмутился Эдуард Петрович. – Если бы вы ее видели… Хрупкая, нежная, волосы белые, как лен, детская мордашка. Она в свои четырнадцать выглядит еле-еле на двенадцать лет. Вера – абсолютно невинное существо, она младенец. Если бы вы заподозрили наркотики, я мог бы согласиться. В конце концов, в первый раз ей могли подсунуть отраву обманным путем или даже насильно, а потом она просто превратилась в безвольную рабыню. Это ужасно, но, во всяком случае, объяснимо. А то, о чем вы говорите, делается сознательно и по доброй воле. Нет, это совершенно исключено, этого просто не может быть!

– Вы дали слово, – укоризненно напомнил психолог.

– Извините… Спасибо за консультацию. Вот ваш гонорар. – Эдуард Петрович положил на стол конверт и ушел.

Денисов остался крайне недоволен визитом. Возвращаясь домой, он думал о том, что на ближайшем совете надо поставить вопрос об учреждении в университете Города специальной стипендии для студентов-психологов. Может, хоть это заставит их лучше учиться. Нынешний уровень подготовки специалистов Эдуард Петрович оценил как никуда не годный.

Вскоре произошло первое тревожное событие. В городскую больницу с переломом основания черепа был доставлен Василий Грушин, который по поручению начальника разведки Старкова выяснял подробности вечеринок в коттеджах санатория. Грушин был в тяжелейшем состоянии, после операции находился без сознания. Когда он на несколько минут пришел в себя, около него была только медсестра.

– Запишите… телефон… – с трудом шевеля губами, прошептал Грушин. – Скажите… фамилия – Макаров… Позво… ните…

– Не волнуйтесь, позвоню, – ласково пообещала сестричка и побежала за врачом. Через десять минут Грушин скончался.

– Как вы думаете, позвонить? – спросила медсестра, вертя в руках бумажку с номером телефона.

– Как хотите, – пожал плечами доктор Вдовенко. – А вот в милицию я бы позвонил обязательно. Криминальная травма, сами понимаете. Или следователю скажите, он вчера здесь целый день сидел, ждал, что Грушин в сознание придет. Сегодня снова явится.

– Хорошо, – вздохнула девушка и потянулась к телефону.

* * *

– Что происходит в Городе? – зло спрашивал Денисов сидящего перед ним человека. – Я вас спрашиваю, что это за организация, которая позволяет себе убивать моих людей? Если они пошли на это, значит, Грушин подобрался к чему-то очень важному. Что за серьезные дела творятся у нас, о которых мы ничего не знаем? Как вы можете это объяснить?

– Мы не боги, Эдуард Петрович, – спокойно ответил собеседник. – Если бы всё про всех знали, не существовало бы проблемы борьбы с преступностью. Что, собственно, вы так разволновались? Вы не впервые теряете людей.

– Но я всегда знал, почему я их теряю и кто в этом виноват, даже если этого не знали вы. А сейчас я не владею ситуацией, и это меня очень беспокоит. Шансов на раскрытие, как я понимаю, никаких?

– Минимальные, – подтвердил собеседник, разводя руками.

– Разумеется, – сокрушенно согласился Денисов. – Фамилия Макаров – это не поисковый признак. Все равно что Иванов или Сидоров. Всех Макаровых в Городе отрабатывать – у вас нет времени. Тем более что он, учитывая наезды людей из других городов, может оказаться не местным. Что вы можете мне предложить?

– Только одно. Послать человека в «Долину». Пусть сидит там, может, выяснит, кто такой этот Макаров.

– У вас есть подходящий человек?

– Вы шутите? У меня людей – по пальцам перечесть. На неделю-другую я бы мог выделить человека, но не больше. И так работать некому.

– Хорошо, я пошлю своего.

– Кстати, раз уж мы сегодня встретились, давайте подведем баланс за пять месяцев. Учитывая средний уровень раскрываемости преступлений, мы можем позволить себе не более десяти нераскрытых убийств за год. Половину оставляем на сельские районы и непредвиденные случаи. Ваш резерв – пять. Но это максимум, и то уже на грани риска. С учетом убийства Грушина остается четыре.

– Хорошо, сойдемся на трех, – кивнул Денисов. – Сейчас июль. Значит, до конца года в моем распоряжении осталось два случая. Один, если вы не забыли, я использовал в феврале.

– Не забыл.

На следующий день Эдуард Петрович Денисов лично нанес визит главному врачу санатория «Долина».

* * *

Настя Каменская оторвалась от машинки, накинула на плечи куртку и, взяв сигарету, вышла на балкон. Балкон был общим для двух номеров: Настиного – двухместного и соседнего – одноместного. Почти сразу балконная дверь одноместного номера открылась, на пороге возникла грузная пожилая женщина, опирающаяся на палку.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась она, – мы с вами будем соседями. Меня зовут Регина Аркадьевна.

– Очень приятно. Анастасия, – представилась Настя, пожимая протянутую руку.

Старуха зябко поежилась.

– Я слышу, вы все время печатаете. Работа?

– Угу, – невнятно промычала Настя.

– Будете делать перерыв – заходите на чашку чая. У меня прекрасный английский чай. Зайдете?

– Спасибо, непременно.

Настя вернулась к детективной повести Эда Макбейна, твердо решив на чай к Регине Аркадьевне не идти. Повесть, которую она переводила, была небольшая, всего 170 страниц. Если задаться целью сделать всю работу за время пребывания в санатории, то норма должна быть 9 страниц в день. Настя переводила быстро, девять страниц она вполне успевала сделать во второй половине дня, после всех процедур. Норму можно было даже сократить с учетом того, что после возвращения из санатория в Москву у нее останется еще тринадцать дней отпуска. Решение не идти в гости к соседке не было связано с нежеланием отрывать время от работы. Честно говоря, Настя боялась, что пожилая женщина может оказаться навязчивой и превратится в тяжкую обузу. «Мерзость какая, – подумала она, вставляя в машинку чистый лист, – у меня нет даже сострадания к старости. Нет, определенно во мне гнездится какой-то моральный дефект».

Увлекшись работой, Настя пропустила ужин – уж очень захватывающе Макбейн описывал перипетии конфликта между детективом Стивом Кареллой и его молодым напарником Бертом Клингом. Часов в десять вечера, почувствовав голод, она отложила перевод и включила кипятильник. В дверь постучали. Вошла соседка, неся в руках яркую коробку.

– Вы остались без ужина, у вас перерыв и вы собираетесь пить чай. Или кофе. Я не ошиблась?

– Абсолютно точно, – улыбнулась Настя. – Составите мне компанию?

– Обязательно. – Регина Аркадьевна грузно опустилась на стул и прислонила палку к стене. – Я даже принесла печенье, рассчитывая на чашечку кофе. Но имейте в виду, дорогая, я пришла к вам в первый и в последний раз.

– Почему?

– Потому что вы молоды, Настенька и, кроме того, заняты. Мои визиты могут вас раздражать, а я не люблю, когда меня терпят из вежливости. Вы покраснели? Значит, я права. Поэтому сегодня мы с вами познакомимся, а в дальнейшем вы, если захотите, будете приходить ко мне сами.

Настя разлила в чашки кипяток и посмотрела прямо в лицо старухе. Пожалуй, с ней можно без реверансов.