Kitobni o'qish: «Сущности. Эволюция»
Пролог
Шестнадцать лет назад
К двадцати трём годам Лазарь научился никогда не показывать свой страх.
Он с самого детства был трусом, и ужас вызывало буквально всё: начиная от необходимости одному идти в школу, заканчивая насекомыми и одиночеством. Особенно он боялся боли – и как раз боли в его жизни было невероятно много.
Отец ушёл из семьи, когда Лазарю исполнилось пять. С того самого дня мать как будто подменили, и Лазарь начал бояться ещё и её. Он никогда не знал, за что в очередной раз получит наказание, со временем привык сжиматься или прятаться. Молчать, тихо ходить, готовить себе еду из того, что нашлось в холодильнике, или есть сырое. В школе тоже было страшно, но хотя бы не больно.
Лазарь быстро учился новому. Он считал, что ему повезло: он умел запоминать всё сказанное с первого раза. Наверное, потому что страшно было просить повторить или обратиться за помощью.
В четырнадцать Лазарь начал расти – в прямом смысле вытягиваться вверх, оставаясь долгое время тощим, и ко всем придиркам матери добавились ещё претензии, что ему необходимо покупать новую одежду.
Мать невероятно дорожила общественным мнением: Лазарь должен был выглядеть прилично. А синяки… Какие мальчишки не ставят синяки, когда гуляют?
Гулять, правда, Лазарь боялся. Шёл из школы к дому, заходил в квартиру и наслаждался несколькими часами тишины, вздрагивая от любого шороха. Противоречие убивало, но он не мог не признавать, что без матери ему дома спокойно.
Но страшно.
Лазарь впервые постарался побороть свой страх в шестнадцать. Когда успешно сдал в школе все экзамены (он выпил столько успокоительных, что потом проспал сутки) и подал документы в университет в другом городе.
Колени подгибались, едва Лазарь вспоминал, что его могут принять, и придётся уезжать в другой город, в другой мир, заводить новые знакомства, искать жильё, работать…
Но оставаться дома с матерью он больше не мог и не хотел. Ненависть к этой женщине разливалась острейшим ядом по венам, и Лазарь, ростом почти догнавший два метра, боялся, что убьёт её, если она снова поднимет на него руку.
Садиться в тюрьму из-за этого он боялся ещё больше.
Он сумел поступить, набрав самый высокий балл. Получил стипендию, место в общежитии и выдохнул. Одиночество ему больше не грозило – в их комнате всегда кто-то был, и это была не его мать. Соседи – шумные, активные, яркие – заставили Лазаря прятать даже сам факт, что он чего-то боится. Учёба отвлекла от мыслей о прошлом, привычные, как давно сросшийся перелом, страхи были с Лазарем постоянно, но в итоге он сумел научить себя не обращать на них внимания.
Самыми яркими страхами остались два: высота и темнота. По-отдельности их Лазарь не боялся, потому что, когда он видел землю, он был спокоен. Когда земля терялась в темноте, а он знал, что она должна быть там, на уровне трёх-шести метров, Лазаря накрывала мощная волна паники. Парализующая волна, которая мешала дышать.
Он старался не подходить к окнам, не выходил на балкон – даже когда звали покурить с друзьями, уж тем более, не забирался на крышу.
Окончание университета, выбор места работы, работа и первые отношения. Девушка ему нравилась, он планировал когда-нибудь жениться на ней, но не срослось: Снежка оказалась ветреной, и в её планы свадьба не входила. Потом было ещё несколько попыток, после чего Лазарь оставил себе мимолётные интрижки, не привязываясь ни к кому – в этом случае не так неприятно терять.
Первое повышение на работе, потом ещё одно – Лазарь привык отдавать работе всего себя, – и в двадцать три года он занял место заместителя начальника своего отдела. Большого отдела, на тридцать человек.
Старая знакомая организовала вечеринку в честь этого события. Она же вытащила Лазаря на балкон – пошептаться. На горизонте угасало солнце, внизу Лазарь различал далёкий асфальт (двадцать третий этаж – не шутки!) и потому был совершенно спокоен.
Разговор, внезапные поцелуи, потом смущение, и знакомая нырнула обратно в квартиру: «Я принесу что-нибудь выпить», а Лазарь, расслабленный и одурманенный приятными ощущениями, опёрся на перила. Солнце продолжало садиться, внизу постепенно темнело, и Лазарь начал ощущать противный холодок страха между лопаток. Горло перехватило на короткое мгновение, и тогда он решил вернуться.
Перила хрустнули.
Лазарь рванулся назад, но поскользнулся на кафельному полу балкона и, подобно неловкому ныряльщику, оказался в свободном падении.
Он не сдерживался: страх поглотил всё. Мысли, чувства, будущее и прошлое. Страх пробудил в груди крик и бешеное желание жить. Только это никак не могло спасти Лазаря.
…Живой!
Он сначала даже не осознаёт себя. Не может вспомнить ни имени, ни даже как думать. Не может ничего, но затем…
Живой.
Он открывает глаза, и видит свет фонаря. Рядом люди – много людей, они охают, ахают, кто-то судорожно кричит, а кто-то плачет.
Лазарю больно, но боль уходит практически сразу. И тогда он садится.
Горло саднит от дикого крика, но и только: других ощущений, которые должны были бы возникнуть от падения с такой высоты, нет.
Его пытаются уложить обратно, визжит сиреной скорая, ещё минута, и появляются врачи, а Лазарь послушно укладывается обратно.
Ищет привычное чувство, но его нет. Страха больше нет.
Лазарь умер.
Лазарь родился заново.
Глава 1
Сейчас
Конец января
Снег опустился на землю белым покрывалом, потом растаял, становясь ужасно скользким льдом, и через несколько дней лёд покрылся снегом. Идти приходилось осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не упасть.
Невысокий подросток лет тринадцати так и делал. Шёл, не поднимая головы, старательно выбирая место, куда наступить. Одетый в неброскую куртку, серые джинсы, обутый в ботинки с модным спортивным лого, подросток никуда не торопился, но и не прогуливался.
Он впервые один проделывал путь от школы к ближайшей станции метро, и это будоражило.
Этан Райм, с прилипшим прозвищем на русском «Иней» всего полтора месяца назад оказался вдали от Мельбурна, в котором родился и вырос. Он до сих пор не особо понимал, почему эти люди пришли в его дом так внезапно, спасли его от продажи (и не хотел особо знать, куда его планировали продать родители, но подозревал самое плохое) и увезли в далёкую Россию. Он принял это как факт, постоянно опасаясь, что сказочное настоящее растает, и он очнётся в своей комнате, обнаружит что все эти полтора месяца были сном.
Сказкой, которая слишком хороша для такого как он.
Со стороны, вероятно, это было банальным похищением. Но именно это Этана волновало меньше всего: как оно выглядит для других. Там, в Мельбурне он был невидимкой – родители редко выпускали его из дома, он ел, что придётся, когда мать и отец сваливались в наркотический бред. Прятался от них и от всего мира: альбинос, тощий, невысокий – урод, как выражалась мать. Мерзкий прикормыш, как называл его отец.
Этан верил им и считал, что должен вести себя тихо и незаметно. Замораживал в себе чувства, ведь когда нет эмоций – нет боли. Привыкал воровать в магазинах еду и незаметно таскал у родителей деньги, если они были, разумеется. Потому что он очень хотел выжить.
Здесь всё было иначе: начиная с погоды – он никогда в жизни раньше не видел снега и не чувствовал такого холода – и заканчивая людьми. Все были другие.
Всё было другое.
А ещё тут был усыновивший его Игорь.
И Каин с Леоной, которые тоже предлагали стать ему… семьёй?
И Ларнис, что убил его родителей, чем заслужил безграничную благодарность Инея.
И Андрей, удивительно цельный и целеустремлённый в своей миссии врача.
И собаки Игоря: Кусыч и Грызыч. Их имена Иней долго учился выговаривать правильно, а потом Игорь сказал, что зовут собак не так – и их настоящие имена выговаривать было гораздо проще.
Этан шёл из невероятно дорогой школы, где с ним говорили по-английски и старательно учили его русскому. Сама школа и факт того, что он теперь как все – ученик, делали сказку ещё более невероятной.
Он ходил в школу только в восемь лет, когда мать с отцом ещё не пробовали наркотики. Они жили всей семьёй в горячем туристическом Бруме. Этан старался поменьше находиться на солнце, но был счастлив. Он был как все.
Светофор перед Этаном зажегся красным, и подросток послушно остановился у «зебры».
Поначалу его учили репетиторы: внимательные, терпеливые, добрые. Натаскивали на уровень шестого класса (Игорь сказал, что выше пока не стоит), и Этан не спорил. Во-первых, учителям было виднее. Во-вторых, Этан ощущал, что ему тяжело догонять всё пропущенное, и несмотря на его старания, сдал контрольные, необходимые для зачисления в школу, на средний балл. Вроде, здесь это называлось «тройка». Игорь, правда, всегда его хвалил и поддерживал, и это придавало сил.
А с этой недели он, наконец-то, пошёл в школу. Третья четверть шестого класса. Первые дни его привозил Игорь и забирал тоже он. Потом Игорь его привёз, а обратно они отправились пешком до метро. Игорь (Этану хотелось назвать его «отец», но он не позволял себе этого даже мысленно: вдруг вырвется вслух, и Игорь разозлится?) комментировал каждый поворот и показывал Инею важные приметы верного направления. Они спустились в метро и доехали до нужной станции. И оттуда уже отправились на машине домой.
Вчера вечером Игорь сказал, чтобы Иней сам добрался до домашней станции. Это было его задание, и подросток был намерен выполнить его как можно более тщательно.
Зелёный свет возвестил, что можно идти, Этан сначала оглядел дорогу – машины остановились все – и только тогда шагнул на переход. Половина пути пройдена.
Этан позволил себе остановиться на противоположной стороне дороги и выдохнуть. Дальше уже точно должно было быть проще: тут тротуар почищен, не нужно хотя бы беспокоиться о падении.
Когда впереди показались знакомые обозначения, Иней ускорил шаг и тут же замер. Накатила странная слабость, головокружение, он пошатнулся, попытался найти опору, когда в глазах потемнело, и мгновением спустя яркая картинка вспыхнула в голове: незнакомая девушка в метро падает на рельсы, потому что пьяный мужчина случайно её толкает.
А поезд уже близко…
Этан вскрикнул и понял, что его кто-то аккуратно придерживает. Он постарался освободиться, тем более что слабость отступила так же внезапно, как и пришла. И оглянулся.
Мужчина в идеальном белом пальто и белых же брюках не стал удерживать подростка. Он помог ему твёрдо встать на ноги и чуть улыбнулся:
– Стало легче?
Он говорил по-английски. Сразу, словно знал, что Этан так его лучше поймёт.
– Да, спасибо, – оглянулся в сторону метро, а потом снова посмотрел на мужчину, поднимая взгляд к его лицу. Невероятному лицу, с такой холодной красотой, что у Этана возникло чувство, будто перед ним ангел (он когда-то ходил в церковь, когда ещё сами родители туда ходили).
Странные фиолетовые глаза незнакомца, светлая кожа и платинового цвета волосы, брови и ресницы дополняли картину, делая мужчину поистине неземным созданием.
Иней не знал, что ещё сказать (и надо ли говорить?), снова посмотрел в сторону метро, закусил губу в нерешительности. Он видел девушку. Но что это было?
Он заразился галлюцинациями от родителей?
– Иди, – внезапно сказал мужчина. – Если у тебя будут вопросы – приходи завтра, я отвечу.
Этан коротко кивнул и побежал к метро: испуганный происходящим и заинтригованный. Но он не только видел странное, ему же стало нехорошо?
В метро он вошёл быстрым шагом, приложил карточку к турникету и оказался внутри. И почти столкнулся с той самой девушкой, которая погибла в его галлюцинации. Иней машинально последовал за ней и внизу, на платформе осознал – что вот он, идёт к ним тот самый пьяный мужчина, где-то за спиной в тоннеле грохочет подъезжающий состав. Этан умел быстро принимать решения – он бы не выжил без этого умения в родном доме – и тогда он тронул девушку за локоть, обращая на себя внимание. Она остановилась, обернулась – до той самой колонны, у которой её толкнули, оставалось пять шагов.
Мальчик улыбнулся ей – Игорь советовал ему улыбаться, если он обращался к кому-то незнакомому – и на несмелом русском спросил, как доехать до нужной станции. Туда ли идёт этот поезд (на самом деле, вот сейчас ему было всё равно, он бы нашёл поезд по указателям, но ведь это был отличный повод), и сможет ли он попасть потом на нужную улицу?
Девушка оглядела его, потом улыбнулась в ответ. Начала что-то говорить, и Этан за её плечом увидел, что пьяницу шатает в сторону рельс, он не находит опоры и падает вниз.
Поезд прогремел мимо стоящего Инея и живой девушки. Вокруг внезапно закричали, запричитали, снизу несколько мгновений доносились вопли, но они стихли под грохот встречного поезда с другой стороны платформы. Иней воспользовался суматохой и отошёл от девушки.
К счастью, в его сторону путь был свободен, и подросток встал в углу вагона. И выдохнул, осознав, что всё это время был напряжён как никогда.
Он увидел смерть девушки и спас её. Пьяницу ему не было жалко ни капли: он ненавидел всех, кто был зависим от наркотиков. Алкоголь и сигареты он тоже считал наркотиками, просто более продлёнными по действию.
Но девушка бы пострадала просто оттого, что один человек не мог сдержать своё желание напиться. Даже если это один раз. А так – она жива, и Этан осознал две вещи.
Кажется, он может видеть будущее.
И, кажется, он может на него влиять.
Рядом освободилось место, подросток сел на него, нахохлился и, надев наушники, включил плеер с уроком русского. Наверное, нужно попробовать снова встретить этого мужчину в белом (ангела?) и получить ответы на вопросы. А потом, разобравшись в ситуации, рассказать всё Игорю.
Этан уже столько всего необычного видел и слышал, что совершенно не удивился тому, что, оказывается, будущее можно на самом деле предсказывать. Его удивляло только то, что эта способность появилась у него.
* * *
Ветер трепал светлые волосы, пытаясь их расплести, но Ларнис прекрасно знал, где будет проходить пикник, и заранее позаботился о том, чтобы причёска осталась в порядке.
Он сидел на высокой скале, полностью чёрной, плоской наверху, как столешница. Сидел, свесив ноги вниз, несколько беспечно, если учитывать, что внизу – пропасть и острейшие зубы других скал. Таких же угольно-чёрных, с прожилками серого мрамора, лишённых растительности и признаков жизни. Здесь не было птиц, не было животных и насекомых. Низкое серебристое небо в переливах перламутровых облаков удивительным образом не давило, а… позволяло ощутить мощь этого уголка мира.
Неподалёку от Ларниса стояла классическая корзина для пикника, в которой уютно притаились несколько порций хорошо прожаренного мяса, булочки и термос. Сам же Сирена ждал хозяина этого мира и тихонько напевал себе под нос одну из недавно услышанных песен. Он даже не запомнил слов, но мелодия зацепила, и Ларнис её то и дело перекатывал в мыслях, создавая что-то новое, более совершенное.
– А я думал, не дождусь! – рядом с Сиреной из воздуха соткался молодой мужчина, и сразу же сел, так же беспечно свесив ноги вниз.
– Я тебя тут дольше жду, – рассмеялся Ларнис. – Наар не торопится, но ворчит.
Наар фыркнул:
– Кто бы говорил!
Сидя рядом, они представляли собой любопытное зрелище: один с золотыми волосами, сейчас заплетёнными в косу, невысокий, стройный, в простой футболке, брюках цвета хаки и горных ботинках. Второй – в чёрной рубашке, в чёрных же брюках и мягких полусапожках, с прямыми чёрными длинными волосами, собранными в высокий хвост. Ларнис, с большими медового цвета глазами, высокими скулами, изящно очерченными губами, красивый какой-то неземной красотой, и Наар, чьи черты напоминали работу каменщика: резкие, высокие скулы, чёрные глаза, очень чёткие губы. Мужчины были абсолютно разными, но при этом оба казались по-своему совершенными.
– Там термос с глинтвейном, сам варил, и всякое, – Ларнис приманил к себе корзину, и та послушно проплыла по воздуху, замирая у его левой руки. – Столько всего случилось… Кажется, я снова вляпался.
– Расскажешь? – Наар на вид был серьёзен, но на деле открытый и весёлый Художник всегда был готов поддержать друга. Или, как минимум, послушать новые истории. Или показать свои новые миры.
– Расскажу, – кивнул Ларнис, улыбаясь.
Мимо плыли перламутровые облака, они ластились к ногам, как котята, они слушали голос певца и скользили себе дальше. Где-то там, на границе Угольных Скал облака стряхивали перламутр, переодеваясь в белое, и шли себе дальше, изредка становясь свинцовыми тучами, проливаясь дождём и грозой на созданный внутри картины мир.
Ларнис очень тепло простился с Нааром, пообещал в следующий раз прийти не один и лишь тогда вернулся домой. Огляделся, убедившись, что Андрей ещё не пришёл и, сняв кроссовки, закинул их в коридор. Затем обернулся к картине – высоченной, почти от пола до потолка, и широкой, как дверной проём. Улыбнулся, провёл ладонью по шершавой от краски поверхности, накрыл картину тканью (иногда, «под настроение» скрытого внутри мира, оттуда дул ветер и приносил пыль) и пошёл в кухню: помыть термос и посуду. Остановился, рассматривая поле битвы с глинтвейном, и в очередной раз посетовал, что готовка – всё-таки не его.
Звякнул ключ в дверях. Ларнис повёл головой, но он уже понял, что это пришли соседи: стукнула дверь, послышались голоса – недавно в квартиру за стеной въехали какие-то очень громкие ребята. Сирена вздохнул: надежда на то, что это теперь уберёт кто-то другой растаяла при взгляде на часы, и открыл кран.
И тут послышался визг.
* * *
Машина аккуратно встала в пустующее парковочное место, и Андрей Порохов, хирург тридцати лет, привычно проверил: все ли окна закрыты, и не осталось ли чего-то на заднем сидении.
Чуть больше полугода назад (май, это был май прошлого года) он во время плановой операции неожиданно прозрел: увидел, то, что никто другой видеть не мог. По крайней мере, в его больнице Зрячих больше не было.
Считал себя сумасшедшим, потом убедился, что серовато-зелёные сгустки, присасывающиеся к людям, реальны, и рухнул в новый для себя мир. В мир, где есть Сущности – твари, питающиеся человеческим страхом и провоцирующие его, где они же растут и набираются сил, чтобы убивать людей. Где они стремятся к власти, и только Зрячие могут остановить тех Сущностей, которые обретают разум и власть.
Тогда к нему пришёл некий мужчина, представившийся лаконично: «Чёрный», и рассказал о Сущностях. Провёл в библиотеку и ненавязчиво подтолкнул к тому, что Андрей принял решение бороться с тварями, питающимися страхами.
Потом уже была гонка за бывшей девушкой, её смерть в Мельбурне, опустошение – убил Дину не он, но…
Но Андрей мог бы её убить и собирался это сделать.
Ему повезло: он встретил других Зрячих. Ему повезло и второй раз: он познакомился с Сиреной. Именно певец помог разобраться, кто стоит за ритуальными убийствами, а потом стал частью команды Зрячих.
И другом Андрея.
Порохов проверил телефон в кармане и привычно почистил окружающих от Прилипал – самой примитивной и самой распространённой формы Сущностей. Потом вышел из машины, задумчиво посмотрел на витрины магазинов, что расположились на первом этаже высокой «свечки», и решил, что у Ларниса точно есть еда. Если нет – заказать не будет проблемой.
Лифт вознёс его наверх, Андрей уже достал ключи, подходя к нужным дверям, когда с правой стороны раздался дикий испуганный визг, и почти сразу он почувствовал метнувшихся к источнику звука Сущностей. Значит, там действительно пахло страхом.
Из своей квартиры выглянул Ларнис, увидел Андрея, улыбнулся ему и тут же нахмурился:
– Слышал?
– Ага.
Оба мужчины прислушались, а у соседей (там жили несколько ребят и девушек, снимавших трёшку вместе) кто-то рыдал, кто-то явно звал на помощь… Помедлив, Порохов постучал. Потом позвонил, поняв, что его не услышали.
Дверь распахнулась резко, как-то истерично, и бледный парень с удивительно клочкастой бородой вопросительно посмотрел на стоящих на пороге гостей.
– Я врач, – Андрей не стал расшаркиваться, явно не та ситуация была. – Нужна помощь?
– Врач? Да! – парень порывисто кивнул и рванул куда-то внутрь квартиры. В коридоре – просторном, куда вместился даже небольшой диван и комод, – стояла заплаканная девушка. Красные волосы, модная стрижка с выбритыми висками, широко распахнутые зелёные глаза, наполненные ужасом.
Андрей быстро прошёл за первым парнем (кажется, когда они пересеклись в подъезде, его назвали Влад) и остановился на пороге небольшой уютно и стильно обставленной комнаты. На низком журнальном столике валялось множество упаковок от лекарств, стояла ополовиненная бутылка воды, бокал из-под чего-то спиртного. Тяжёлое смешение запахов в комнате вызвало первое желание – не дышать. На полу выделялись подзасохшие рвотные массы, цветные пятна таблеток, вперемешку с остатками еды. На самом диване на боку лежала девушка – длинные каштановые волосы, пижама со смешными оленятами, застывший стеклянный взгляд.
Андрей прекрасно видел, что реанимация невозможна, но всё равно подошёл ближе, проверил пульс на остывшей шее, покачал головой:
– Вызывайте полицию и скорую на констатацию.
Девушка в коридоре снова завизжала и там же села на диван, перемежая невнятные фразы с рыданиями. Парень с надеждой посмотрел на Порохова, но потом и сам осознал, что ему сказали, поднял телефон, некоторое время смотря на циферблат. В комнату осторожно вошёл Ларнис, поморщившись от запаха, достал свой телефон, набрал нужный номер и, дождавшись ответа, коротко объяснил ситуацию. Андрей же тем временем поискал взглядом что-нибудь, что могло бы быть предсмертной запиской. Впрочем, в нынешнее время последнее послание вполне могло находиться в телефоне или в мессенджере.
– Она ничего никому не писала?
– А? – парень вцепился в свою бородку, потом охнул. – Понял, понял… Да… Сейчас посмотрю.
Он снова взялся за телефон и теперь уже начал что-то искать в приложениях. Нашёл, покачал головой:
– У нас чат квартирный есть. Очень удобно, да. Там не писала, последний раз вчера она писала вечером, просила купить молоко.
– Купили?
– А? Да, конечно. Вон в холодильнике стоит. А что?
Порохов не ответил. Он задумчиво рассматривал комнату: вокруг не наблюдалось ни одной Сущности. Они были рядом, они были в коридоре, они присутствовали на девушке с красными волосами (и Андрей их намеренно пока не трогал), но рядом с трупом Прилипал не было. Они словно сторонились мёртвой девушки, хотя и пытались подобраться к бородатому парню. Это было странно.
– Никогда такого не видел, – тихо, вполголоса сказал Андрей Ларнису. Сирена кивнул:
– Да, я тоже.
Со стороны это могло показаться обсуждением самоубийства, но Андрей был Зрячим, а Ларнис вообще не был человеком (и даже Порохов пока не знал, как же называются он и его сородичи), и они видели Сущностей. И говорили о них.
– Дождёмся полицию и пойдём, – решил Андрей, выходя из комнаты и выводя оттуда Влада. Закрыл двери, оглядел теперь квартиру и практически бесцеремонно пошёл по ней бродить.
Три комнаты, четверо жильцов: пара, девушка и парень. Беглый осмотр показал, что умершая девушка была явно в своей комнате: на стенах висели плакаты с какими-то азиатами, у окна на стуле лежал закрытый ноутбук, на столе стояли несколько фотографий. На одной она была с матерью и отцом на фоне египетских пирамид, на другой с каким-то ребёнком лет четырёх на коленях и сама выглядела лет на тринадцать.
В остальных комнатах Андрей тоже очень легко угадал жильцов: слишком характерные детали не позволили ошибиться.
И везде Порохов видел Прилипал. Где-то мелких, где-то крупнее, но они были.
– Очень странно, – повторил Ларнис, который следил за действиями врача, – я такого раньше не встречал.
И только сейчас сам Андрей понял, что означает эта фраза Сирены.
Он остановился, посмотрел в медовые глаза певца и коротко кивнул:
– Понял. Будем раскапывать?
– Мне интересно, – улыбнулся Ларнис. Хищно улыбнулся.
* * *
В квартире Ларниса было прохладно, и Андрей закрыл окно. Сам Ларнис не мёрз, казалось, совсем, но любил свежий воздух. Порохов тоже ценил проветривание, но жить предпочитал в более комфортных температурных условиях. Сирена тут же сказал, что на кухне бардак, и заинтригованный этим определением Андрей сходил на кухню и убедился, что да, действительно бардак.
– Что делал?
– В гости ходил, не с пустыми же руками…
– А, – глубокомысленно ответил Андрей, подумав, заглянул в холодильник и нашёл там остатки вчерашнего ужина. – Будешь?
– Буду, – Сирена уселся на стул верхом и наклонил голову, отчего золотистые пряди упали на лицо. – Не люблю отвечать на вопросы.
– Я тоже. Но мы сами влезли.
Полиция приехала час назад. Найдя звонившего, они сначала опросили Ларниса, потом переключились на Андрея и, отпустив их, принялись за ребят. По всему выходило самоубийство, но причины этого предстояло выяснить следователям. Самого Порохова волновал другой вопрос: почему Прилипалы не подползали к телу и даже освобождали людей, которые подходили к нему. Андрей намеренно не трогал Сущностей, прицепившихся к соседям, и заинтересованно наблюдал за этими непонятными действиями обычно совершенно ни на что не обращающих внимание тварей.
Он было подумал, что Сущностям могут не нравиться трупы сами по себе, но в Мельбурне, когда Палач устроил взрыв на рождественской ярмарке, Прилипалы кинулись на испуганных раненых людей и неохотно сползали с уже мёртвых. Значит, было в этой девушке что-то, что отвращало Сущностей.
Осталось понять, что.
Микроволновка беззвучно закончила разогревать ужин, и Андрей распределил его по тарелкам, рассматривая свою порцию жаркого, приготовленного Маргаритой. Почему-то он до сих пор не мог привыкнуть, что его мать снова есть в его жизни. Называть её – выглядящую даже моложе него самого – мамой тоже не поворачивался язык, и Порохов старался в речи обойтись без обращения.
Маргарита Островская покинула семью, когда Андрею было десять. Просто сообщила мужу и сыну: «Мальчики, вы у меня умницы, сами разберётесь» и ушла. Когда Порохов случайно узнал, что Игорь – глава небольшой команды Зрячих – знаком с Маргаритой, то он поговорил с ним, и Игорь тогда предположил, что Островская не хотела видеть, как стареют дорогие ей люди. Но Андрей понял бы это, если бы ему самому было лет восемнадцать – тогда мать могла быть уверена, что он не Зрячий.
Разгадка оказалась проще, и ответила на эти вопросы уже сама Маргарита.
Ей угрожали. И угрожали найти всю её семью. Сильная, давно сражающаяся с Сущностями Зрячая была на слуху, и в итоге нашлись те, кто был готов идти до конца. А рисковать сыном Маргарита не захотела, и пока твари, которые больше не были людьми, не добрались до тех, кто дорог, сбежала на другой конец мира: максимально далеко и оборвав все возможные связи.
Андрей, подумав, понял это и принял. Он давно уже не злился на мать, но привыкнуть, что она есть, ей можно позвонить, что она может что-то приготовить и привезти или просто предложить сходить вместе в ресторан – было невероятно сложно. Как заново впихнуть в себя что-то, называющееся новой привязанностью. Ещё сложнее было осознать то, что Маргарита тоже Зрячая. Что она знает и понимает, с чем он столкнулся меньше года назад и кем он стал. Что она так же рискует собой и сражается с теми, кто паразитирует на людях. Что он действительно может рассказать всё, а не тщательно фильтровать ответ на вопрос: «Как прошёл день?»…
Впрочем, Маргарита планировала снова вернуться за океан, значит, привыкать придётся ненадолго. На вопрос Андрея, есть ли у неё там кто-то, мать, правда, невесело улыбнулась и ответила, что Зрячих там меньше, а сходиться с обычным человеком снова она не готова.
А вот с Ларнисом она удивительно быстро нашла общий язык, и Андрей наблюдал, как его мать и его друг иногда вдвоём куда-то уезжают и возвращаются довольные общением и проведённым временем.
– О чём задумался?
– О Маргарите, – тут же отозвался Порохов, ковыряя вилкой отличное мясо. – Надо будет её тоже пригласить.
– Да, конечно, – Ларнис уже сидел на стуле нормально, уплетая свою порцию. – Думаешь, сразу рассказать всем про эту ситуацию?
– Ты против?
– Нет, уточняю. Хотя, конечно, связи Игоря позволят разобраться, что там найдут в телефоне девушки. И куда вообще докопается полиция.
– Интересно, насколько долго сохранится её аура, пугающая Прилипал?
– И только ли Прилипал? – закончил за Андрея его мысль Ларнис. – Кажется, придётся ехать с ней в морг. И позвать остальных.
– Значит, поедем, – кивнул Порохов, взяв телефон и набирая в общей группе короткое описание произошедшего с предложением прокатиться в морг.
Пока ждал ответы, продолжил кушать. Готовила его мать хорошо, аж на зависть.
– Я тебя, правда, хотел кое с кем познакомить, – внезапно улыбнулся Ларнис, – но ничего, подождёт немного.
– С кем?
– С Нааром. Он – наш Художник, – Сирена выделил слово «наш», и Андрей понял, что это кто-то из сородичей Ларниса.
– О, – Андрей вздохнул. Это тоже было любопытно. – А он тут тоже проездом в городе? Выставка?
– Нет, – рассмеялся Сирена, – он последние пару месяцев живёт в своих мирах – внутри картин. Но как раз планировал с нами прогуляться.
Порохов уже слышал о том, что картина, висящая в гостиной Ларниса, по сути, проход куда-то в целый мир, написанный в холсте. Но ни разу не видел этому подтверждения.
– А к нему?..
– И к нему тоже.
– Давно хотел спросить – что значит, он рисует мир?
– То и значит. У него каждая картина – часть мира, который расположен по ту сторону холста. По сути, когда он пишет картину, то создаёт целый кусок этого мира. Горы, леса, города, море, озёра, реки – что угодно. И там, внутри, они плавно переходят друг в друга.
Порохов некоторое время пытался осознать, что ему говорят правду, потом медленно кивнул:
– А если он внутри того мира рисует картину? То… Будет проход ещё глубже?
– Нет, он просто выносит картину в этот мир, и тогда у него там появляется то, что написано.
– А он сам там живёт? И…
– И там он может всё, что угодно. Он бог того мира, пожалуй, это лучшее определение.
– Но ведь его картину можно уничтожить? Это его не убьёт? Если картину разрезать?
– Тогда появится очень злой Художник и убьёт вредителя. Он не привязан к мирам внутри, может их покинуть в любой момент, но чувствует все свои картины, – Ларнис хмыкнул, встал, наливая в чайник воды и включая его. – Кофе, чай?
– Да я минералки выпью, – Андрей закончил свою порцию и посмотрел в чат. – Леона не в городе, Каин пока занят, Игорь и Маргарита готовы поехать с нами в морг… – он помолчал. – Надеюсь, что после этого я всё-таки доберусь и сам увижу Художника и его миры. А то пока слабо верится в реальность подобного.
