Жестокое перемирие

Артобстрел продолжался. Земля тряслась, как от мощных подземных толчков. На улице кричали люди, ревели сирены.

Андрей отбросил крышку погреба, подтащил к люку жену.

– Спускайся, родная, да побыстрей! Не хватайся за Людочку, я сам ее спущу.

Лестница была устойчивой, удобной. Большое спасибо покойному родителю.

Окуленко обнял трясущуюся дочь, спустился в подвал вместе с ней. Она вцепилась в него обеими руками, захлебывалась слезами. Спрятались, и слава богу! Андрей провел жену и дочку за угол, в холодный каменный мешок, куда заблаговременно натаскал старые матрасы, одеяла. Здесь имелась вода, какие-то консервы, свечи со спичками.

Он пошел обратно, чтобы закрыть крышку подпола – не было у него третьей руки! Окуленко поднялся по лестнице, и в этот момент взрыв прогремел где-то совсем рядом. Дом так подбросило, что крышка сама захлопнулась. Он не успел пригнуться, получил по макушке, но не упал. В голове Андрея даже мелькнула развеселая мысль. Вот, мол, прихлопнули, как таракана, блин! Голова чуть не лопнула от боли.

Он удержался за лестницу, спрыгнул вниз и вернулся к женщинам. Нельзя их оставлять ни на минуту!

Они сидели на матрасах, закутавшись в покрывала. Он обнимал обеих, бормотал какие-то успокаивающие слова. Звуки разрывов делались глуше, потом – звонче. Они то отступали, то приближались.

– Папочка, что это такое? – пробормотала девочка, прижимаясь к отцу.

Она немного успокоилась, жалобно шмыгала носом. Ребенок рос не в вакууме, знал, что в мире происходит что-то страшное, но родители всячески ограждали девочку от войны, реже выводили на улицу, минимизировали общение с другими людьми. Ей не раз приходилось слышать взрывы, но это было далеко, словно не по-настоящему. Такого, как сегодня, она ни разу не переживала.

– Все хорошо, милая. Это салют. – Андрей крепко прижал к себе дочь. – Дяденьки немного перестарались, но скоро грохот закончится, не переживай.

– Андрюша, что это значит? – шепнула ему на ухо Ольга. – Они совсем обнаглели, что творят? Им мало того, что уничтожили половину города? Теперь за вторую взялись?

– Это нехорошие симптомы, милая. – Андрей понизил голос до шепота. – У этих штуковин, из которых они лупят, дальность стрельбы составляет семнадцать километров. Они могли бы и раньше накрыть весь город, но ограничивались лишь северными районами. Возможно, таков был приказ. Что-то меняется. Как бы в разгар перемирия каратели не начали наступление. – Андрей поднял голову, прислушался. – Кажется, тихо стало, обстрел прекратился. Но это дело временное. Если уж начали, то теперь не остановятся. Сделают передышку на день или несколько часов и снова будут мотать нервы. Вам с Людочкой придется уехать.

– Еще чего не хватало! – Ольга встревожилась, до боли сжала локоть мужа. – Даже не думай об этом, Андрей. Если мы куда-то и поедем, то только вместе с тобой.

– Увы, родная, в этом вопросе ты права голоса не имеешь. – Андрей включил фонарик, осветил бледное лицо жены, подрагивающие посиневшие губы. – Не обижайся, но решать буду я. Твой муж имеет представление о том, что такое война и как на ней выживать. Ты должна подумать о ребенке. Я ухожу рано, прихожу поздно, могу пропадать на службе несколько суток. Мысли о том, что дома остались любимые беззащитные создания, сильно отвлекают меня, не дают сосредоточиться. Ты не беспокойся, со мной ничего не случится. Коридор через Назаровку еще открыт, все желающие могут уехать, причем с охраной и под огневым прикрытием. До России три часа быстрой езды. На той стороне, в Козинске, вполне приличный лагерь для переселенных лиц. У меня повсюду знакомые, вам предоставят комфортные условия. Пойми, родная, это необходимо. Разлука будет недолгой. Сегодня узнаю, когда пойдет следующая колонна.

Супруга заплакала, прижалась к нему и простонала:

– Не отдам, не поеду!..

Он оторвал ее от себя и поторопился выйти на свежий воздух.

Украинские САУ, зарывшиеся за селом Пастушьим на бывшей базе ПВО «Распадово», этим утром поработали на славу. Массированным ударам подверглись практически все районы Ломова. В городе полыхали пожары, надрывались сирены «Скорой помощи», пожарной охраны, специальных спасательных служб. Люди разбирали завалы, вытаскивали мертвых и раненых.

Больше всего пострадал микрорайон Алексино, застроенный многоквартирными домами. Была обесточена трансформаторная подстанция. Получил серьезные повреждения водопроводный узел.

Несколько снарядов разрушили перекрытия на последних этажах многоэтажки, обвалилась крыша. Один из снарядов насквозь прошиб этот дом. Старенькие керамзитовые блоки не выдерживали попаданий, рвались и крошились. Люди задыхались в дыму, вытаскивали близких из-под рухнувших стен. Кричали раненые, получившие многочисленные переломы.

Пожарным не хватало длины брандспойтов, чтобы погасить огонь, а вскарабкаться на последние этажи было невозможно – обвалился лестничный марш. Спасатели натягивали канаты. По ним спускались люди, выжившие в этом аду.

Один из снарядов с ювелирной точностью угодил в маршрутку, перевозившую рабочих с шахты «Юбилейная». Не выжил никто. Фрагменты тел и огрызки железа разлетелись на десятки метров.

В штабе ополчения царили злость и нервозность. В подвале районного Дома культуры, где раньше по ночам открывались двери ночного клуба «Кашалот», было сухо, тепло, дизель-генератор исправно вырабатывал электричество. За стенкой приглушенно ругались радисты, у которых что-то не ладилось со связью.

Полковник Марчук хмуро озирал почерневшие от усталости лица подчиненных. Они смотрели в стол, стараясь не пересекаться со взглядом разгневанного начальства. Николай Николаевич всегда советовался с умными людьми, но случались моменты, когда он превращался в невыносимый сгусток отрицательной энергии и запросто мог «понизить рейтинг» кому угодно. В такие периоды от него стоило держаться подальше.

Но сегодня полковник чувствовал, что злобой делу не поможешь, нужна кропотливая конструктивная работа. В противном случае вся его территория рискует погрузиться в хаос. Он много курил, прикладывал усилия, чтобы не разразиться потоком отборной матерщины.

– Ладно!.. – буркнул он и с усилием раздавил окурок в пепельнице.

Люди продолжали помалкивать. Никому не хотелось разделить судьбу окурка.

– Докладывайте, Константин Викторович.

– Артобстрел начался около десяти утра, товарищ полковник, – начал бледный, с высушенной кожей, майор Палич, начальник разведки и контрразведки, к которому традиционно стекалась вся информация. – В сторону Ломова было выпущено не менее тридцати снарядов. Работали «Акации». – Майор чуть помялся и продолжил: – Такое ощущение, Николай Николаевич, что работал уже не один взвод САУ, а по меньшей мере два. Боюсь, к укропам прибыло подкрепление. В общей сложности нас обстреливали не меньше восьми гаубиц. Северные районы Ломова на этот раз они проигнорировали, били по центру и южной части. Применялись и зажигательные заряды. Большие разрушения в Алексино, в Рясино, подбит один из мостов через Кижич. В данный момент его восстанавливают. В городе были пожары. К счастью, нам на руку сыграл проливной дождь, который прошел около одиннадцати утра. Благодаря ему пламя не пошло гулять по всему городу. Погибших порядка тридцати пяти, раненых и покалеченных – больше сорока. Многие дома разрушены. Пострадавшие – исключительно мирные жители. Жертв могло быть меньше, но много людей погибло в маршрутке, перевозившей горняков. А еще зафиксировано прямое попадание в церковь Николая Угодника, где в этот момент проходила утренняя служба. В храме семеро погибших – женщины и один из служителей.

– Попали в церковь, и все, кто там были, вознеслись на небеса, – не к месту пробормотал начальник штаба Сергеев.

– Священник разбитого храма протоиерей Иоанн – Алексей Кургин, проводивший службу, не получил при этом ни царапины, – покосившись на начальника штаба, продолжал Палич. – Он уже предал жестокой анафеме украинских артиллеристов, но не думаю, что тем стало от этого холодно или жарко.

– Откуда вели огонь? – осведомился Марчук и впился в начштаба пылающим взором.

– Это старые позиции, Николай Николаевич, – доложил Сергеев. – Бывшая часть ПВО за селом Пастушьим с хорошо защищенными подземными укрытиями для зенитно-ракетных комплексов. Никаких средств противовоздушной обороны там давно уже нет. На базе располагаются самоходные гаубицы «Акация». Недостатка боеприпасов они не испытывают. Прежде это был один взвод, им командовал некий капитан Котрич Олесь Петрович, выходец из Ивано-Франковской области. Кто командует сейчас, мы не знаем. Экипажи САУ – исключительно добровольцы, то есть сознательные сторонники войны до победного конца.

– Звери они, – пробормотал Марчук. – Прекрасно видят, что творят. Что еще известно?

– База ПВО надежно охраняется целой ротой, которой командует майор Гнатыш Степан Маркович. Он прославился в боях под Краматорском, когда собственноручно расстреливал трусов и дезертиров. Можно представить, какая ответственная задача у этого подразделения, если командовать им поставили целого майора. Численность роты неизвестна, но думаю, не меньше восьми десятков штыков. Это тоже не безусые новобранцы, знают, что такое служба и дисциплина. И еще, Николай Николаевич, чуть не забыл. Имеется информация от агента из штаба бригады, что базу за Пастушьим усиленно опекает некий иностранец – капитан Брюс Фишер. Нетрудно догадаться, что это натовский советник.

– Понятно. Куда теперь без этих иностранцев!.. – отмахнулся Марчук. – Пусть советуют, все равно ничего доброго не подскажут. У тебя что-нибудь есть, Борис? – Марчук покосился на молодого командира взвода САУ «Нона» капитана Тарана.

– Ничего нового, товарищ полковник, – грустно отчитался тот. – Наши возможности ограниченны. После артобстрела противника мы использовали все средства, имеющиеся в нашем распоряжении…

– Лучше бы мозг использовали, – проворчал полковник, вооружаясь очередной сигаретой.

– Его тоже напрягали, – дерзко отозвался Таран. – Не помогает, товарищ полковник. Наши самоходки с трудом достают до базы только осколочно-фугасными активно-реактивными минами, количество которых ограниченно. Обычные же мины частично накрывают только передовые рубежи. Но дело даже не в этом. Мы не видим, куда бьем. Базу ПВО «Распадово» в свое время построили очень грамотно. В окрестностях, помимо Пастушьего, никаких селений. Высота возвышается над местностью, окружена лесами, кустарником. Все дороги, ведущие к базе, охраняются тройными кордонами. Позиции на высоте обширны, там можно рассредоточить очень много техники. Вся высота изрыта рвами, бункерами, подземными ходами. Имеются капониры, фланговые бастионы, откуда очень удобно вести огонь. Мы можем засыпать своими минами всю высоту, но что это даст? «Акации» по команде стреляют из капониров, после чего снимаются с позиций и растворяются в подземных ангарах. В момент, когда прилетают наши заряды, на высоте уже никого нет. Мы утюжим позиции, но вражеская техника и живая сила остаются невредимыми. Мы практически не наносим им ущерба. Вся высота – это армированный бетон. Если мы где-то и рыхлим землю, то грейдеры и экскаваторы после нас все быстренько возвращают на место. Укропы над нами просто потешаются, товарищ полковник! Мы много раз пытались заставить артиллерию противника замолчать, но так и не смогли это сделать. Мы просто не видим врага!

– И какие варианты? – мрачно спросил Марчук. – Устраивать наступление только для того, чтобы забрать высоту? Дороговато встанет, товарищи военные.

– Я дважды посылал диверсионные группы с задачей уничтожить батарею, – отчитался Палич. – Но дозорные противника хорошо знают службу. Повсюду ловушки, засады. Люди гибли без всякого смысла, ни за хрен собачий, уж извините, товарищ полковник. И ведь полегли не какие-нибудь необученные салаги – бывалые, подготовленные, с опытом Афгана и Кавказа. Жалко парней. Я просто так отправил их на смерть.

– Есть еще одна идея, товарищ полковник, – подал голос капитан Таран, и все с любопытством на него уставились.

– Ну, говори, чего заглох? – проворчал Марчук. – Патент, что ли, ждешь?

Молодой капитан немного смутился.

– Объект уничтожить нереально, – сказал он. – Во всяком случае, имеющимися силами и средствами. Я читаю, что нам нужны не группы диверсантов-взрывников, гремящих доспехами, а всего лишь пара добровольцев, корректировщиков огня. Надежные, физически развитые, желательно бывшие артиллеристы. Никакого груза, пусть косят под местных жителей. Для пущей убедительности дайте им какие-нибудь документы. Ну, и по рации в лукошки. Пусть собирают что угодно – хворост, грибы, ягоды. Никакой излишней амуниции. Задача – пробраться к высоте, выбрать позицию, откуда все видно, затаиться. Дождаться, когда САУ приступят к работе. Как только установки выйдут на позиции из своих подземелий, мы сразу получаем координаты и открываем массированный огонь. Понимаете, товарищ полковник? Эти парни наведут наши «Ноны» на их «Акации». Тут-то мы их и сделаем!

– Понимаю, не бестолковый, – проворчал полковник и задумался.

В плане, предложенном капитаном, было много изъянов, подводных камней. Не говоря уж о том, что парням фактически придется вызывать огонь на себя. Но ведь надо что-то делать, черт возьми! Под лежачий камень вода не течет, а других средств просто-напросто нет!

– Договаривай, Борис. Если родилась идея, значит, ты и людей уже подобрал, да?

– Так точно, товарищ полковник, – не смутившись, проговорил Таран. – Сами вызвались. Офицеры Сергей Васько и Вячеслав Ряшин. Друзья с детства, один за другого горой. Обладают всеми навыками. Оба местные. Первый служил в Черниговском полку специального назначения, уволился в запас в одиннадцатом году. Второй полгода не вылезал с базы ПВО «Распадово», знает, как к ней подобраться. Так что тыкаться слепыми щенками они не будут. Люди верные, надежные, у каждого имеется железная причина ненавидеть карателей. Готовы на все, в том числе, как выразился Ряшин, посидеть голым задом на раскаленной сковороде. Решайте, товарищ полковник. У нас есть возможность накрыть проклятые САУ до начала очередного обстрела.

– Хорошо, капитан, доставьте сюда ваших добровольцев, – решился Марчук. – Посмотрим, что за герои.

Глава 3

Ночная тьма накрыла село, окруженное густым осинником. Этот населенный пункт отнюдь не процветал. Хаты покосились, вросли в землю, ограды и заборы напоминали солдат в строю, падающих от непомерной усталости. Единственная улица в селе состояла из сплошных ухабов, в которых не пересыхала дождевая вода. Огороды заросли бурьяном. Электричество отсутствовало, люди пользовались свечами и керосиновыми лампами.

Хотя в селе и не проходили боевые действия, но над ним летали снаряды, оно располагалось четко между позициями украинских силовиков и ополченцев. Но кто-то тут жил. В отдельных окнах поблескивал свет. Где-то на восточной околице лаяла собака, гремя цепью. С противоположной окраины села доносилась крепкая ругань. Мужчина и женщина, судя по голосам, весьма пожилые, активно выясняли отношения.

Шевельнулся бурьян, накрывший жухлой волной изломанную ограду, в серой мгле появились две головы. Улица, выходящая к лесу на северной стороне, вроде была пуста. На противоположной стороне дороги вырисовывался ржавый кузов грузовика без кабины, какая-то древняя телега. Приподнялись две тени, приготовились перебраться через остатки палисадника.

– Ага, попались! Лови их, держи, ату! – прозвучал надрывный ломающийся голос.

Оба злоумышленника мгновенно повалились обратно в бурьян, прижались к земле. Какого черта, у них даже оружия нет! Они ожидали чего угодно, но только не этого! А ломающийся голос сменился таким же надрывным трескучим хохотом. Как будто смеялся леший из экранизированной детской сказки.

Ситуация требовала объяснения. К счастью, оно последовало быстро. Из-за остова грузовика появился человечек. Он шатался со страшной силой, удивительно, что не падал. Это был какой-то щуплый, пьяный в дым мужичок, видимо, из местных. Одежда висела на нем мешком, одна нога, похоже, была босая.

Он пытался застегнуть штаны, но попадал не в то место и в итоге прекратил неуместные попытки привести себя в порядок. Действительно, кого волнует, застегнуты ли у него штаны? Качаясь, будто маятник, мужичок потащился по дороге, что-то мурлыкая себе под нос. Поравнявшись с людьми, притаившимися в бурьяне, он сделал остановку. В свете полной луны было прекрасно видно, как заблестели щербатые зубы.

– Эй, а я вас вижу! – пролопотал он и меленько захихикал. – Чего это вы там прячетесь? Солдатики, что ли? За самогоном пришли? Так вы не туда идете. Вам вон куда надо шагать. – Он махнул рукой примерно в том направлении, куда и двигался. – К тетке Груше надо идти, она по старинке гонит. Вот такой у нее продукт, пальчики оближешь. Туда, бойцы!..

Бурьян загадочно помалкивал. Этот алкоголик из богом забытого села был чертовски наблюдательным. Правда, память у него оказалась коротка. Ноги пьянчужки переплелись, он повалился в непросыхающую колею. Не меньше минуты селянин пытался развязать свои конечности, в итоге ему это удалось.

Мужичонка поднялся и, шатаясь с устрашающей амплитудой, побрел прочь. Он напрочь забыл о том, что случилось несколько мгновений назад, про свою интересную находку и самогон тетки Груши, вкуснее которого только божественный нектар. Фигура пьяного автохтона растаяла в ночной дымке, его бормотание затихло.

Двое в бурьяне посмотрели друг на друга.

– Серега, что это было? – прошептал один. – Я, ей-богу, чуть в штаны не наделал. Как молотком по голове, блин!..

– Да уж, Славик, наша маскировка оказалась несовершенной, – ответил его напарник. – Я тоже сначала подумал, что нас хохлы поимели, с жизнью уже простился. Как же мы недоглядели-то?

– Ага, опростоволосились, – согласился первый. – Правильно люди говорят, что одна голова – плохо, а две – еще хуже.

Вскоре они успокоились, долго лежали в траве и прислушивались. В лесу монотонно ухала ночная птица. Собака на другом конце Пастушьего перестала брехать, уснула. Затихла ругань на противоположном краю села. Давно пора успокоиться – второй час ночи.

Инцидент на дороге не привлек внимания посторонних личностей. Но двое лазутчиков из стана ополченцев продолжали вжиматься в землю, вслушивались, всматривались. Дистанцию в пять километров от Ломова до Пастушьего они преодолели за полтора часа. Напарники шли по разреженному осиннику, страхуя друг друга, старательно обходили открытые участки. Но за Пастушьим начиналась зона повышенной опасности, напичканная патрулями и приборами слежения. Недооценивать противника никто не собирался.

– Ладно, товарищ капитан, надо работать. На дорогу лучше не выходить, обойдем огородами и двинем в лес. Дьявол!.. – ругнулся один из офицеров. – Нет, как ни крути, а придется идти по дороге. В лесу мы все ноги переломаем, там же не видно ни зги.

– Есть идея, товарищ старший лейтенант, – пробормотал разведчик, приподнял голову и уставился на серое марево, в котором растворился деревенский пьяница.

Второй уставился в ту же сторону. Оба затихли.

– Интересно, Серега, ты думаешь о том же, о чем и я? – сказал один через минуту.

– Так точно, товарищ капитан. Мы мыслим хитро, но прямолинейно. Есть смысл позаимствовать что-то лучшее у народа, нет?

План вырисовывался смутный, но оригинальный. Ломиться через чащи бурелома было глупо. Где находятся посты, висят датчики слежения?

Две тени пересекли огород, скрылись в дебрях крапивы. Один из напарников через энное время объявился на лесной дороге недалеко от опушки. Он брел пьяной поступью, запинаясь через шаг, что-то мурлыкая под нос. Потертая болоньевая куртка висела на нем мешком, шнурки дурацких тяжелых ботинок волочились по земле.

Лес почти вплотную подступал к дороге. Кривые осины чередовались с зарослями кустарника. Деревья смыкались над головой человека, но рассеянный свет луны все же доставал до земли, озарял кипы жухлой травы, корни, плетущиеся по земле.

Углубиться в лес ему удалось метров на сто, никак не больше. Шнурок запутался в чертополохе, за что-то зацепился. Мужчина чуть не упал, смешно замахал руками, дернул ногой, освобождаясь от помехи, снова едва не растянулся. Он начал заковыристо ругаться, путая русские и украинские слова. Этот человек не видел, как от дерева отделилась фигура с автоматом и преградила ему дорогу. Когда он решил продолжить движение, то чуть не протаранил солдата, очень удивился, вытянул шею.

– Тю!.. Хлопец, а ты кто таков будешь? Погоди-ка! – Мужчина начал всматриваться в темноту, мол, не померещилось ли?..

Военный поднял автомат.

– Стоять. Ты что за хрен с горы?

Из-за дерева вышел еще один, приблизился сбоку кошачьей поступью. В свете луны на рукаве поблескивал шеврон в бордово-черных тонах. Мужчина заметил этого патрульного, попятился, но пьяного изображать не перестал, даже наоборот, закачался, забубнил с утроенной энергией. Украинский язык бывший капитан Ряшин знал так же хорошо, как и русский.

– Хлопцы, вы чего меня пугаете? Иду себе, никого не трогаю. Сам я местный, из Пастушьего. Быченок моя фамилия, Ромкой зовут. Да, выпил немного, разве запрещено? Хлопцы, а может, и вам налить? Так пойдемте, в доме еще осталось.

– Ты куда идешь, кретин? – процедил патрульный.

– Так я ж сказал, – удивился пьяный мужик. – Жену Любку немножко прибил, так она, дура, обиделась, до сестры побежала, в Бутово. Это ж сюда?..

– Мужик, вали отсюда к чертовой матери, – прошипел военный. – Пока мы тебя не пристрелили. Нет здесь никакого Бутово.

– Да как же нет? – проблеял пьянчужка. – Там оно, Бутово… – Вдруг он икнул и начал озираться. – Слышь, хлопцы, а где это я?

– Погодь-ка, Василь! – Солдат насторожился. – Брешет-то он исправно, как по писаному, вот только не пахнет от него ни хрена. Ты что-нибудь чувствуешь?

– Да вроде нет. – Второй боец тоже напрягся, отпрыгнул, передернул затвор. – Эй, мужик!.. А ну, мордой в землю!

Ряшин и не думал подчиняться, стоял и качался. Глупая улыбка блестела в лунном свете. Солдат толкнул его, выставил ногу. Лазутчик повалился и возмущенно крякнул.

– Надо сообщить в караул, – сказал первый украинский боец, отстегивая от пояса рацию. – Пусть разбираются, что за тип залетный. Миха, держи этого пострела на мушке.

Связаться с начальством военнослужащий не успел, хотя мыслил в правильном направлении. В кустах, стоявших за пределами дороги, раздался сдавленный вскрик. Там что-то хрустнуло, забулькало, затряслись ветки. Вероятно, в зарослях находился третий участник патрульной группы, решивший не выходить из укрытия. Тоже верное решение, но оно не помогло.

Военные на дороге растерялись. Ствол автомата проделал дугу в направлении кустарника.

В тот же миг активизировался Ряшин, лежащий носом в землю. Он резво перекатился, махнул ногой, проводя подсечку, и боец повалился хребтом в заросли чертополоха. Ряшин был уже на ногах, подхватил выпавший автомат, ударил прикладом в висок – мощно, с вывертом. Среагировал второй, подпрыгнул, словно заяц, но что-то просвистело из кустарника и вонзилось ему в бок. Военный повалился на колени, захрипел, задыхаясь, выронил автомат. От боли у него помутился рассудок. Он извернулся, выдернул из тела нож с зазубринами на верхней кромке лезвия. Выжить после такого трудно. Кровь полилась как из крана. Солдат повалился на бок, сделал несколько попыток подняться, но так и не смог, вздрогнул, потом затих.

– Ты прямо многостаночник, Серега, – одобрительно заметил Ряшин, забрасывая за спину трофейный автомат. – Клиент готов?

– Клиент готов, – подтвердил из кустов Васько. – Ты же знаешь, я шею выкручиваю посильнее ревматизма. Подожди минутку, Славик, у товарища тут что-то интересное в подсумке. Ого, представляешь, им на пост гранаты «Ф‑1» выдают.

– Не думаю, что это инициатива начальства, – проворчал Ряшин, опускаясь на колени перед затихшим бойцом. – Сами, наверное, добывают и таскают с собой, чтобы не так страшно было. Возьми, в хозяйстве пригодится.

Васько выбрался из кустарника и присоединился к товарищу, который в свете фонарика разглядывал притихшего украинского солдата. Глаза у того были приоткрыты, лицо покрылось синюшной бледностью.

– Диагноз – смерть? – поинтересовался Васько.

– Да уж точно не ОРЗ, – буркнул Ряшин. – Смотри, Серега, какие крутые у них отличительные знаки. Радикалы, блин! «Правый сектор». Вот смотрю на него и начинаю думать, что убивать – не так уж плохо. А ведь еще по-русски говорили!..

Они прислушались. В окрестностях было тихо. Ночная птица продолжала монотонно бубнить где-то в глубине леса. Совместными усилиями лазутчики оттащили мертвеца с дороги и пристроили в канаве за деревьями.

Третий участник патрульной группы был жив. Кровь текла из рассеченного виска, он хрипло ругался, норовил подняться. Но ноги его разъезжались, боец был полностью дезориентирован.

Жалостью к врагам ополченцы не страдали, особенно к тем, кто использовал в своей символике бордово-черные тона. Они оттащили выжившего «правосека» с дороги и с пристрастием допросили его.

Он не горел желанием откровенничать, но мучительная боль свое дело сделала. Парень лежал на корнях, впившихся ему в спину, обливался потом, посинел и сморщился так, как будто уже умер. Он понимал, что в живых его не оставят, но ведь и умереть можно по-разному! Болевой порог у него был явно занижен, боли солдат боялся больше всего на свете.

«Беседа» прошла продуктивно. Как ни странно, других постов в окрестностях Пастушьего не было. Следующий – в километре, но его можно обойти, если грамотно воспользоваться оврагом. В лес лучше не соваться, там навешано много всяких датчиков. Объект серьезный, но подобраться к нему можно.

Патрульная группа заступила на дежурство полчаса назад и должна нести службу до восьми утра. Так что если будут своевременно поступать доклады, то ее и не хватятся. Да даже если укропы и побеспокоятся, то что от этого изменится? САУ «Акация» прекратят обстреливать Ломов? Если вовремя проскочить, занять позицию на высоте…

Тут сработала рация, и строгий голос предложил патрулю отчитаться о несении службы.

– Все в порядке, – сдавленно сообщил боец, к горлу которого был приставлен нож.

– На троечку, – оценил Ряшин и поморщился. – Ладно, парень, что с тебя взять? Не быть тебе артистом.

Он убил бедолагу одним ударом, как и обещал. Тело офицеры прикрыли ветками. В лесу по-прежнему было тихо.

Васько связался по рации с базой.

– Шмель, это Крот, прием.

– Слушаю, Крот, – живо отозвался капитан Борис Таран.

За этим последовала условная фраза, чтобы собеседник понял, что потенциальных корректировщиков не замели, и короткий доклад.

– Рискуете, Шмель, – обдумав ситуацию, сообщил Таран. – Вы можете продержаться максимум до восьми утра, если вас не засекут на других постах. После этого за вашу жизнь я и ломаной гривны не дам. Хорошо, выкручивайтесь. Займите позицию так, чтобы вас не обнаружили. Удачи! Ждем координаты для нанесения удара. А когда начнем стрелять, сами думайте, куда спрятаться.

– Спасибо, Шмель. – Васько улыбнулся. – Вы умеете давать нужные советы и поддерживать в трудных ситуациях.

– Пошли, Серега! – Ряшин забросил на спину трофейный автомат.

– Шнурки завяжи. – Васько ухмыльнулся.

Но все благие планы рассыпались в прах, когда через двести метров они столкнулись с другим патрулем! «Правосек» соврал! Иначе откуда взялись бы эти черти?!

На дороге, еле видимой в темноте, вдруг что-то шевельнулось, и прозвучал строгий окрик:

– Стой, кто идет?

Лазутчики, не успев осмыслить положение, рассыпались по обочинам. Военный ахнул, побежал за дерево, в лунном свете мелькнул камуфляж, багрово-черный шеврон на рукаве. Черт подери, этих было больше чем трое!

– Не стреляйте, свои! – выкрикнул Васько первое, что пришло ему в голову.

«А если мы свои, то какого черта разбежались?» – мелькнула у него в голове вполне логичная мысль.

– Пароль! – прозвучало из темноты.

– А хрен его знает, мужики! – злобно выкрикнул Ряшин и стегнул по темноте короткой очередью.

Это был полный провал! Ополченцы отползли под беспорядочным огнем, закатились в лес. Ряшин укрылся за деревом и принялся долбить оттуда короткими очередями. Васько упал за кочку на своей стороне дороги и тоже начал огрызаться.

Бешенство ударило ему в голову. Как же так? Кого винить? Сами виноваты, доверчивые, блин, лазутчики, горе-корректировщики! А с мертвого бойца уже не спросишь Хорошо хоть, что запасными магазинами обзавелись.

Судя по вспышкам в темноте, солдат было четверо. Они рассыпались вдоль дороги, кто-то залег на проезжей части. И вдруг укропы стали отступать, откатываться на север! Метались огоньки, хрустели ветки под ногами. Да, солдаты определенно решили отойти. Испугались? В принципе, логично, они ведь не знали точно, сколько человек против них воюет.

– Славик, уходим! – выкрикнул Васько в паузе между выстрелами.

Они отползли, используя складки местности. Силовики тоже пятились в лес. Они перестали стрелять – интересно, почему?

– Эх, стыдобушка, Серега! – прокряхтел Ряшин, путаясь в кустарнике. – Слушай, дружище, а может, прорвемся неприятелю в тыл? За нос их поводим, хоть что-то доброе сделаем.

Идея была отчаянная, завиральная, но Вячеславу очень не хотелось убираться восвояси несолоно хлебавши.

И вдруг противник, окопавшийся где-то в отдалении, открыл ураганный огонь. Пули застучали по деревьям, завизжали над ухом. Васько уткнулся носом в прелую траву. Ряшин вскрикнул, завозился в палой листве.

– Славик, ты что? – крикнул Васько.

От ужаса у него перехватило дыхание. Он выпустил ответную очередь, перезарядил «АКС», поленом покатился через дорогу, наматывая на себя жидкую грязь, и заспешил к товарищу, который скорчился за бугром. Тот тяжело дышал, приглушенно ругался.

– Ты жив, Славик?

– Жив. Руку прострелили.

– Дешево отделался!

Он лег рядом с Ряшиным, стал его ощупывать. Славик ругался. Мол, нечего щупать, не баба! Пуля в плече, что непонятного? Но передвигаться он мог.

Они пригнулись и бросились бежать, благо до поворота было метров двадцать. В спины им укропы стреляли отрывистыми очередями. За поворотом напарники выскочили на проезжую часть и понеслись к Пастушьему. Операция провалена, так хоть бы живыми выбраться!

Ряшин подвернул ногу, упал. Васько обхватил его, и тот взвыл от боли.

– Все хорошо, приятель, – пробормотал Васько. – Мы уйдем, скоро село. И прекращай ныть, как баба.

– Хорошо, Серега, – с трудом проговорил Ряшин. – Из уважения к тебе я буду ныть, как мужик.

Тут беглецам стало понятно, почему украинские силовики не начали преследование. Взревел двигатель, и из-за поворота выкатился быстроходный армейский джип. Он быстро сокращал дистанцию. Сияли фары, в салоне горланили люди. Кто-то висел на подножке и стрелял из автомата.