Kitobni o'qish: «Огненное побережье»

Shrift:

Особая благодарность Ирине Юрьевне Сладковой за предоставленные материалы.
Описанные события базируются на воспоминаниях участников.

* * *

И снова злой поток,
И снова в спину нож.
Скрипучий шепоток,
От сплетен невтерпеж.
Но это для меня
как талая вода —
Из разных мы конюшен, господа.
Властители судеб,
Опять между собой
Деритесь, милые,
Я отвергаю бой.
На поводу у вас
Не буду никогда —
Из разных мы конюшен, господа!
Карина Филиппова

Пролог

Хвостатая очередь змеилась вдоль тротуара, мешая прохожим, и упиралась головной частью в стеклянные двери кафе-мороженого. Стоял сырой ноябрь, и девушки в коротких юбчонках, капроновых чулочках и туфельках зябко пританцовывали, не теряя надежды попасть в желанное заведение и получить свой кусочек счастья в виде мороженого, красного сухого вина и маленького оркестрика, музыка которого вселяла надежду на яркую и беззаветную любовь. Их кавалеры стояли безмолвными статуями, лишь периодически делая пару шагов вперед, тем самым сокращая разрыв в очереди, чтобы в промежуток не вклинился какой-нибудь ловкач. Несмотря на мелкий моросящий дождь, зонтов в очереди не наблюдалось во избежание несчастных случаев.

Распихав страждущих, двое молодых людей в долгополых пальто и широкополых шляпах подобрались к двери кафе. Один из них постучал по стеклу, а второй, пристроившись сзади, успокаивал возмущенную очередь, непрерывно повторяя: «У нас заказано». То же самое повторил и первый, когда швейцар приоткрыл дверь. При этом он расстегнул пальто и из переднего кармана пиджака высунул уголок купюры. Швейцар на пару секунд задумался, а потом гаркнул хрипловатым голосом, чтобы слышали в очереди: «У них заказано!» – и впустил парней внутрь. Они направились к гардеробу, а ранее обозначенная купюра мимоходом перекочевала в боковой карман стража дверей.

Раздевшись, парни по лестнице поднялись в ресторанный зал. Одеты они были в добротные импортные костюмы, что являлось большим дефицитом и приобреталось из-под полы или по блату. Они любили хорошо одеваться и не жалели на это денег. Но галстуков не носили, протестуя против навязанных стандартов. У одного из них на плече висела небольшая кожаная сумка с надписью на иностранном языке.

Несмотря на столпотворение на улице, зал был полупустым и мог вместить значительную часть очереди.

– Где сторожит, там и имеет, – прокомментировал один из парней со смешком, намекая на швейцара.

– Но упрощает жизнь таким, как мы. Ничего в этом мире не меняется. Советская власть крепка и несокрушима, – дополнил второй.

Они заняли столик возле стены и начали разглядывать посетителей в ожидании официантки.

«Синий, синий иней лег на провода…» – затянул оркестрик, и несколько пар отправились танцевать на предназначенный для этого пятачок возле музыкантов.

– Они украли эту мелодию, – сказал Павел Стрельцов – так звали одного из парней – и скосился в сторону оркестра. – Я ее слышал в записи на английском, когда «Поющих гитар» и в помине не было.

– Не украли, а переложили на русский текст, – возразил сидящий рядом с ним Борис Звягинцев, коротко стриженный парень средних размеров.

– Тогда надо автора музыки указывать, а не себе присваивать. Плагиаторы хреновы. – Павел брезгливо поморщился.

Вскоре подошла официантка – дебелая девица с выщипанными бровями и сильно напомаженными губами. Она с чувством брезгливого превосходства бросила на стол меню и вопросительно уставилась на посетителей. Стрельцов не менее брезгливо отодвинул от себя меню и сделал заказ небрежным тоном:

– Бутылку «Саперави», четыре эклера и по три шарика мороженого, – и добавил: – Несмотря на ноябрь, вы выглядите, как майская роза.

Ввиду скудности и незыблемости ассортимента Паша знал содержание меню наизусть. Он посмотрел на официантку призывным взглядом и загадочно улыбнулся. От неожиданного комплимента глаза у девицы потеплели.

– Я быстро, мальчики, – пообещала она, изобразив приветливую улыбку, и удалилась, поигрывая широкими бедрами.

Борис Звягинцев понимающе усмехнулся – Паша был из тех роковых мужчин, которые неминуемо нравятся женщинам: статный, черноволосый, смуглолицый красавец с роскошными усами – прямо Педро Зурита из «Человека-амфибии».

«Ищу я лишь ее, мечту мою…» – продолжал старательно завывать певец, звезда заведения. Танцующие пары все теснее прижимались друг к другу, за столиками выпивали и закусывали. Кафе жило обыденной жизнью.

Вскоре на столе появились откупоренная бутылка красного вина, стеклянные бокалы, блюдечко с эклерами и две металлические вазочки с мороженым – стандартный джентльменский набор.

– Делаем подмену? – Боря вопросительно посмотрел на товарища.

– Давай, – согласился Паша, украдкой глядя по сторонам.

Выдернутая из сумки бутылка мгновенно оказалась на столе, а искомая, принесенная официанткой, заняла ее место. Они ничем не отличались, даже штамп заведения на этикетке был тот же.

– Что у нас на сей раз? – спросил Паша.

– «Столичная» под вишней. В смысле с вишневым сиропом, – пояснил Боря. – Качественное пойло, на все сорок градусов. И по цвету от «Саперави» не отличается.

– Огурчиков бы соленых сейчас, чтоб хрустели… – мечтательно проговорил Паша.

– Закусывай, чем бог послал, – сказал Боря, наполнив бокалы. – Как говорила французская королева, «если им нечего жрать, то пусть жрут пирожные». Вот мы и жрем пирожные, чтобы не подохнуть от недостатка колбасы. Давай, за встречу.

Они выпили и закусили эклерами.

Все эти кунштюки с подменой алкогольного пойла друзья проделывали еще со студенческих времен, и технология обмана была отработана досконально, до мелочей.

Борис Звягинцев и Павел Стрельцов познакомились при поступлении в Физико-технический институт в городе Долгопрудном, где их поселили в одной комнате общежития. Оба не прошли по конкурсу: Стрельцов получил трояк по устной математике, а Звягинцев пролетел из-за еврейских корней – мать у него была еврейкой. Причину пролета позднее пояснил ему один из доцентов Физтеха Самуил Меерович Койфман: «Чтобы ядерные секреты в Израиль не уволокли».

После неудачи парочка подала документы в Московский энергетический институт. За время совместного проживания они подружились. «Сошлись вода и пламень» – эмоциональный романтик Паша и спокойный прагматик Боря. Учились ни шатко ни валко, но до стипендии дотягивали. На жизнь и выпивку хватало, тем более что Стрельцов, когда деньги неожиданно кончались, отлучался на игру в покер и без выигрыша никогда не возвращался. «У них на лицах все написано, а лезут блефовать», – так он объяснял причину своих неизменных побед. Оба увлекались спортом: Паша весьма успешно занимался легкой атлетикой, а Боря дорос до мастера спорта по самбо.

Стрельцов имел недюжинные способности к изучению иностранных языков, занимался ими по своей воле и с удовольствием. Родители сокрушались – зачем он поступил в технический вуз, мол, надо было идти по дипломатической линии или стать журналистом-международником! В ответ Павел только усмехался:

– Для того чтобы поступить в такие профильные заведения, как МГИМО или журфак, нужно, несмотря на равные права граждан, быть намного правее, и не только правых, но и левых.

После окончания института Звягинцева распределили в армию, присвоив звание лейтенанта, и Стрельцов из чувства солидарности напросился взять его туда же. Но попали они в разные войска – Боря в десант, а Паша в артиллерию. Жизнь их развела, но дружба не ослабла, и они по возможности встречались, не теряя друг друга из вида.

Отслужив положенный срок, Стрельцов мобилизовался и устроился на работу в НИИ старшим инженером по нефти и газу, а Звягинцев остался служить в армии кадровым офицером в одной из подмосковных частей.

Однажды вечером ему позвонил Павел и сказал, что им нужно обязательно встретиться в ближайшее время. Причину он не объяснил. Голос у него был взволнованный, и Боря понял, что у друга случилось нечто неординарное. Он выпросил сутки у начальства, якобы по семейным обстоятельствам, друзья встретились на выходе из метро и направились в кафе-мороженое – традиционное место их встреч.

Неожиданно к ним за столик подсел худощавый юноша со светло-желтыми волосами до плеч, страдальческой гримасой на лице и грустью в глазах.

– Тебе чего, убогий? – буркнул Борис, готовясь выставить нежданного соседа.

– Джинсы, диски интересуют? Зелень не продадите? – спросил парень, вцепившись взглядом в сидящих рядом.

– Джинсы не нужны, за валюту сажают, а вот диски… «Роллинги» есть в наличии, Мик Джаггер? – спросил Павел. Он интересовался западной рок-музыкой.

– Есть два последних альбома, хотите купить? – поинтересовался волосатик. Он явно воспрянул духом.

– Хочу, но не сейчас. Как тебя найти? – поинтересовался Павел.

– Здесь и найти. У Михалыча, швейцара, спросите. Скажете, к Кеше, он вас и пропустит без всякой очереди.

Юноша вновь погрустнел.

– Понятно, – задумчиво проговорил Борис. – Водку будешь? А то ты какой-то квелый.

– Нет, я на работе. Счастливо отдохнуть.

Волосатый юноша удалился.

– Видишь, к Кеше можно сюда бесплатно проходить. Век живи – век учись, как приобретать социальный статус… Что ты мне рассказать-то хотел? – Борис в ожидании уставился на Павла.

– Я в Израиль эмигрирую, – небрежно бросил тот, как будто произнес нечто незначительное.

– Чего?! – У Бориса брови вместе с глазами поползли на лоб. – Ну и шутки у тебя, боцман! С какой стати?! Ты что, иудей?

– К жене. Она уже там с полгода, – пояснил Павел.

– И давно ты сподобился жениться? – Удивление Бориса нарастало снежным комом.

– Полгода назад. Мы просто давно не виделись, поэтому ты не в курсе. Я хотел тебя на свадьбу пригласить, но мне сказали, что ты в командировке, – пояснил Паша.

– Было дело, – немного подумав, подтвердил Борис. – Она еврейка?

– Точно так. Зовут Элис – или Алиса, – фамилия Фридман. По профессии врач-стоматолог… Давай еще по чуть-чуть.

– Давай… Не женитесь на медичках – они тоненьки, как спички, – процитировал Борис фольклорный стишок.

Паша наполнил бокалы импровизированным коктейлем. Они молча чокнулись и выпили.

– Чудны дела твои, Господи! – воскликнул Борис, отправив в рот ложку с мороженым. – Павел Стрельцов, русский в бог знает каком поколении, эмигрирует в Израиль! Это мне впору туда подаваться, по их понятиям я чистокровный еврей… И где ты подцепил эту Алису?

– На рояле, – не задумываясь, ответил Паша. – В нашем институте тоска смертная – посадки и допуски, допуски и посадки, кульман проклятый замучил. Вот я и подался в свободное от безделья время в музыкальную студию – ты же знаешь, что я музыкалку по классу аккордеона окончил. А там такая девушка нарисовалась: скрипачка, утонченная натура, фейс, фигура – все на месте! Полный ганджибас! Но такая недотрога! Ну, ты знаешь, что я с женщинам особо не церемонюсь. А дело было так…

Стрельцов выдержал актерскую паузу.

– Припозднились мы как-то вдвоем, случайно или нет, но я посадил ее прямо на клавиатуру и поимел. Она и не сопротивлялась особо, лишь попискивала под рояльную какофонию. Потом призналась, что давно по мне сохла и очень рада, что я проявил неразумную инициативу. Она мне реально нравилась, мы начали встречаться, а потом я предложил ей руку и сердце. Она не отказалась, мы поженились. А через некоторое время она стала уговаривать меня переехать в Израиль – мол, чего ловить в этой стране? Элис знает мое отношение к советским лозунгам и призывам, читала вместе со мной Солженицына и другие подобные книжки. Я бы ни за что не согласился эмигрировать – какое отношение имеет коммунистическая мифология к моей родной стране? Ты же знаешь, что я не антисоветчик и не диссидент, просто разумного человека тянет блевать от всей этой пропагандистской фальши. Но тот же разумный человек понимает, что бороться с этим бессмысленно, нужно просто игнорировать и спокойно устраивать свою жизнь, даже без фиги в кармане. Потом, я же русский, чего мне там ловить среди евреев? А она возразила, мол, там свобода и демократия, там живет у нее какой-то высокопоставленный родственник, который устроит нашу жизнь. Но я уперся, Элис бросила свои мысли об эмиграции – без меня она не хотела уезжать. Но тут произошел инцидент, который все-таки меня подтолкнул на эту дорожку. Как-то взял я сдуру на работу мемуары генерала Краснова в списках, почитать между делом. Тем более никаких дел как раз и не намечалось – у нас в НИИ некая пауза в работе образовалась, чем-то надо было себя занять. Оставил я копию в ящике стола, а на следующий день ее там не обнаружил – спер кто-то. Ну, спер и спер – значит, я сам дурак. Но через месяц меня вызвали в партком. Там сидели партийный секретарь и мужчина в костюме цвета легированной стали и со взглядом практикующего вурдалака. Секретарь вышел и оставил нас вдвоем. Мужчина приветливо улыбнулся, представился Иваном Петровичем и произнес:

– По нашим сведениям, вы, Павел Антонович, увлекаетесь запрещенной литературой…

Я сразу понял, откуда он пришел – доблестный КГБ с горячим сердцем и холодными цепучими руками. Я сложил два и два и ответил:

– Это мемуары Краснова, что ли? Так откуда я знал, что они запрещены? Потому что в книжных магазинах не продаются? Так у нас много чего там не продается, приходится на толкучках втридорога покупать! Я знаю пять языков и много чего читаю чисто из любопытства: узнать альтернативные мнения, вовсе с ними не соглашаясь, или узнать какие-нибудь факты из истории или географии. Краснов – предатель, за фашистов воевал, но ведь интересно узнать, что было на душе у этого гада.

– Красиво излагаете, – сказал мужчина. – Впрочем, никто вас не записывает в антисоветчики, но и читать подобные опусы я вам не рекомендую во избежание несчастных случаев. Вы же советский человек, комсомолец? Если нет книжки в магазинах, так сходите в библиотеку!.. Однако я не собираюсь вас воспитывать, меня интересует другое: откуда у вас взялись эти копии? Они уже в пяти руках побывали, мы прошлись по цепочке и добрались до вас.

– А кто был предыдущий? – спросил я, очень желая насовать воришке по чавке.

– Этого я вам не скажу. Так откуда взяли?

Я столкнулся с ним взглядом, и этот взгляд не сулил мне ничего хорошего. Они в КГБ хотели выяснить источник происхождения копий, на меня им, похоже, было глубоко наплевать. Я бы заложил продавца, не задумываясь – чем торгует, то имеет, – да только кого именно заложить? Эти мемуары я купил за червонец у какой-то разбитной девахи на толкучке, видел ее в первый и единственный раз. Об этом я и доложил Ивану Петровичу.

– Не хотите выдавать сообщников? Ладно, мы и без вас до них доберемся. А вам ваше молчание может выйти боком, с врагами надо бороться всем вместе.

«Стучи на товарищей, пока рука не отсохнет», – подумал я. Он хлопнул ладонью по столешнице и сказал, что я свободен. Через некоторое время меня выперли из комсомола – плата за молчание. Вызвали меня на общее собрание с повесткой типа «О поведении товарища Стрельцова, не достойного звания комсомольца». Я на это сборище, естественно, не явился, и меня исключили заочно. И тут я подумал о своей будущей карьере: у нас все инженеры в партию рвутся, чтобы их повысили в должности, а мне что светит? После этого мы и решили с женой эмигрировать. Она с подачи матери через какого-то дядю Мишу связалась с «Нативом» – это израильская спецслужба по переселению евреев, – ее там проинструктировали и направили в голландское посольство – с Израилем ведь прерваны все дипломатические отношения. В конце концов, после блуждания по интенциям типа ОВИР ей дали добро, но поставили условие, чтобы она предварительно развелась со мной.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил я у Элис.

– Я без тебя никуда не поеду, но дядя Миша посоветовал мне один финт ушами. Нужно, сказал, подать на развод, взять из ЗАГСа соответствующую справку, а в день отлета мы типа передумаем. Пока очнутся, я уже буду в Амстердаме. Этот фокус проходил у него уже несколько раз. А потом сказал, что и тебя как-нибудь вытащим.

Элис без особых проблем эмигрировала в Израиль, но меня вытащить оказалось сложнее. «Натив» со мной и разговаривать не стал, потому что я не еврей, меня гоняли по инстанциям, отказывали под всякими предлогами. Я уже совсем отчаялся, но выход нашел все тот же дядя Миша:

– Был такой Яша Казаков, ныне он в Израиле Яков Кедми. Так вот, Яша нашел слабое место в эмиграционных барьерах. Наши власти очень не любят, когда в западной прессе их клеймят за нарушения прав человека. У тебя есть знакомые западные журналисты?

– Нет, – ответил я. – Но найду.

Я прошелся по связям, и меня познакомили с французской журналисткой Жанной. Мы с ней переспали для порядка, а потом в известной французской газете появилась соответствующая статья, где упоминался конкретно я в качестве отказника. После этого колесо Сансары завертелось, и через три дня я отбываю в Израиль через Голландию для воссоединения с семьей. Вот такие дела.

– Крутой замес… – задумчиво проговорил Борис. – А в Союз пускать будут? Ну, там, навестить родителей или еще для чего-нибудь?

– Вряд ли, – предположил Паша. – Но точно не знаю… Но все течет, все меняется, жизнь подкидывает сюрпризы. Мы еще встретимся, непременно.

Друзья проговорили весь вечер, до закрытия кафе оставалось несколько минут, а расходиться не хотелось.

– А поехали на родительскую дачу в Салтыковку? – предложил Паша. – Растопим печку, посидим еще. Там еды и выпивки запасено навалом, чаша полная.

Борис на несколько секунд задумался и согласился:

– А поехали! Мне на службу только послезавтра. Девиц будем цеплять?

– Да ну, не до них, – отмахнулся Паша.

Они добрались на метро до Курского вокзала, купили билеты и сели в электричку. Время близилось к полуночи, народу в вагонах наблюдалось мало. Поезд дал короткий гудок, лязгнул колесами и тронулся с места.

– Пойду покурю, а то все бегом да бегом, не успел, – сказал Паша и направился в тамбур.

Борис не составил ему компанию, он не курил. Компанию ему составила девушка его возраста, задумчиво пускающая дым в потолок. Паша достал из кармана пачку, воткнул в рот сигарету и, щелкнув зажигалкой, обратился к попутчице:

– А девушка не боится ездить так поздно одна?

– Девушка ничего не боится, – фыркнула девица и отвернулась.

«Строптивая кошка», – подумал Паша.

– Карачарово, – прохрипел динамик. – Следующая остановка – Чухлинка.

Открылись двери, и в тамбур ввалились два субъекта. Один из них, мужчина лет тридцати, худой и верткий, осмотрел цепким взором девушку и Пашу, и взгляд этот Паше сразу же не понравился: в нем сквозил, с одной стороны, агрессивный интерес, а с другой – некая настороженность, неадаптированность к повседневной жизни. Внешне он выглядел отменно: гладко выбрит, одет в импортные шмотки и обут в лакированные ботинки с длинным носом. На его пальцах виднелись татуировки и толстые перстни. «Явно сиделец, дерганый какой-то, неадекватный, видимо, недавно освободился, не привык еще к нормальной жизни», – определил Паша.

Второй парень выглядел моложе – здоровенный амбал с небритой рожей, одетый в потертую куртку из кожзаменителя и обутый в «говнодавы», как подобную обувь обозвали в народе. «Этот тоже, вероятно, из сидельцев, но вышел раньше, водят его с собой в качестве пугала, а интеллект у него, как у джунгарского хомяка, хотя и выглядит слоном. Хорек и слон». Павел усмехнулся. Он любил отождествлять людей с животными. Но вскоре ему стало не до смеха: «хорек» театрально развел руками, и на губах у него зазмеилась зловещая улыбка.

– Какие жирные гуси здесь обитают, – продекламировал он с блатной растяжкой. – Пальтишко богатое на фраере, а у девушки плащик моднявый. И кошельки пахнут рублями. Выкладывайте лаве, и разойдемся красиво. – В его руках блеснула финка.

У девушки от страха задрожали губы. Павел же не особенно испугался: «Видали мы таких». Он провел детство в хулиганском Марьине и не раз попадал в подобные переделки.

– Тебя надо в Малый театр определить. Обладаешь актерским талантом, – с издевкой заявил Паша и пропел: – «В шумном балагане любят собираться жулики, бандиты, воры всех мастей…»

«Хорек» слегка опешил от подобной наглости, но быстро взял себя в руки:

– А перо в бочину не хочешь, фраерок? Быстро выкладывай фантики!

«Слон» сделал страшную физиономию и сжал кулаки.

«На психику пытается давить, придурок. Для таких тюрьма – мать родная: выйдет, пограбит, погуляет и обратно. Денег ему, что ли, дать, чтоб отвязался? А то еще ткнет сдуру – не меня, так девицу… Хотя…» Паша поймал через стекло взгляд Бориса и провел растопыренной пятерней по волосам. Со студенческих времен для друзей сей жест обозначал «Внимание, готовность к действию». Звягинцев кивнул и вышел в тамбур.

– Что за шум, а драки нет? – радостно воскликнул Борис.

Его губы расплылись в бесконечной улыбке. Он мгновенно оценил ситуацию и начал играть в свою игру, изображая веселого клоуна. Борис внешне не внушил никакого опасения «хорьку» – худощавый, чуть выше среднего роста, обычный парень.

– Стадо пополняется, – продолжил блатное кривлянье «хорек». – Еще один жирный гусак. Ты тоже гони фантики!

– Да с удовольствием, – сказал Борис, продолжая улыбаться.

В следующий момент он левой рукой перехватил запястье с финкой, а правой врезал «хорьку» в кадык. Одновременно «слон» получил ногой в колено, охнул, согнулся и тут же получил добивающий удар ребром ладони по загривку. Павел не успел и глазом моргнуть, как увидел на полу два неподвижных тела.

– Чухлинка. Следующая остановка – Кусково, – проверещал динамик. Двери открылись.

– Быстро убираем этот мусор, – скомандовал Борис, кивнув в сторону лежащих грабителей. – А ты что стоишь – помогай! – обратился он к девушке.

Девица засуетилась и схватила «хорька» за ноги. Вскоре тела оказались на перроне, а электричка двинулась дальше по маршруту.

– Ты их не убил? – спросил Паша, когда друзья вернулись в вагон.

– Живые, я вполсилы работал, – ответил Борис, поморщившись.

– А если бы в полную силу?

– Тогда было бы два трупа.

Они некоторое время помолчали.

– И где же тебя так научили драться? – прервал молчание Паша.

– В войсках, – буркнул Борис.

– Ты же самбист, Боря. Ну, там, броски, подножки. А это черт знает что, карате какое-то, – не унимался Паша.

Борис с минуту помолчал, а потом пояснил:

– Боевая система Смерш-ГРУ, предназначена для умерщвления людей без оружия.

Паша чувствовал, что Борису неприятен этот разговор, но любопытство взяло верх:

– Поподробнее, пжалста, товарищ Звягинцев. – Павел вопросительно уставился на друга.

– Зачем тебе это, Паш? – Борис хлопнул друга по плечу и улыбнулся.

– Все понятно, – с ехидством заметил Павел, – я почти иностранец, и ты не хочешь выдавать государственные секреты.

– А ты прав, однако, – мгновенно отреагировал Борис. – Ну, да ладно, для тебя не такой уж и секрет. Я служу в спецназе ГРУ. Меня учили этой системе сталинские соколы, гоняли, как собаку, до семи потов и били всерьез, примерно как я этих. Ребята прошли войну, и все крутые профессионалы. Более слабые либо погибли, либо отбраковались по другим причинам. Время было суровое, брака не терпели… Я продемонстрировал бой на ограниченном пространстве. Меня учили драться даже в машине, полной пассажиров… Ладно, хватит об этом.

– Хватит так хватит, – согласился Паша, пожав плечами.

– Следующая остановка – Салтыковская, – прохрипел динамик.

– Нам выходить. – Стрельцов поднялся со скамейки.

Дождь кончился, на небе высветились звезды. Друзья шли по темной улице и понимали, что судьба их разводит по разным дорогам. Возможно, навсегда.