Kitobni o'qish: «Белый царь – Иван Грозный. Книга 1»
Тем, кому не стыдно жить в своей стране
От автора
Роман «Белый царь Иван Грозный» представляет собой литературно-художественное произведение, следовательно, исторические факты в нем тесно переплетены с авторским воображением. В текст включены персонажи вымышленные, но олицетворяющие те или иные сословия, сложившиеся на Руси в XVI веке. Здесь описаны и события, которые не запечатлены в истории становления Российского государства, но, следуя логике, могли иметь место на разных этапах периода царствования Ивана IV Васильевича.
Хочу отдельно заявить, что не имел ни малейшего намерения принизить чье-либо национальное достоинство и честь. Я уважаю право каждого человека принимать и исповедовать ту или иную веру.
В романе сознательно изменены названия некоторых городов, сел, деревень. В незначительной степени смещены даты событий, упрощены способы и порядок доставки грамот, донесений, сообщений с окраин в столицу государства. Это сделано исключительно в целях создания целостности произведения и облегчения восприятия читателем текста романа.
Консультант по вопросам истории – Пшенко Александр Владимирович, кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой Государственного университета управления.
Консультант по теологическим вопросам – протоиерей Дмитрий Гольцев, кандидат богословия.
Вступление
История России не знала правителя, который по своим заслугам перед государством мог бы сравниться с первым русским царем Иваном IV Васильевичем, представителем славной династии Рюриковичей. Кроме него и, пожалуй, последнего русского царя Николая II вряд ли найдется другой правитель великой Руси, на которого после его смерти было бы вылито столь же много грубой, циничной, грязной клеветы. Его имя стало воплощением страстного, в какой-то степени болезненно-навязчивого желания некоторых властителей более поздних времен, их придворных историков-летописцев, ну и, естественно, западных свидетелей кровавой тирании безумного православного монарха исказить правду об Иване IV.
Вот что писал в книге «Самодержавие Духа» митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев):
«Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «русской науки» оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», не делая ни малейших попыток объективно разобраться в том, где добросовестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправленную и сознательную ложь по религиозным, политическим или личным мотивам… С легкой руки Карамзина стало считаться признаком хорошего тона обливать эту эпоху черной краской».
Русский социолог, публицист и литературный критик второй половины XIX века, один из редакторов журналов «Отечественные записки» и «Русское богатство», по убеждению народник, близкий в конце семидесятых годов к революционно-террористической народнической организации «Народная воля», Николай Константинович Михайловский, не имевший никаких оснований симпатизировать русскому самодержавию, все же признавал:
«Наша литература об Иване Грозном представляет иногда удивительные курьезы. «Солидные историки», отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, на этом пункте делают решительные выводы, не только не справляясь с фактами, им самим хорошо известными, а… даже прямо вопреки им: умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла; люди, привыкшие обращаться с историческими документами, видят в памятниках то, чего там днем с огнем найти нельзя, и отрицают то, что явственно прописано черными буквами по белому полю».
Возникает вопрос, почему именно Иван Грозный стал мишенью для ядовитых стрел клеветы со стороны властителей страны и их историков?
Мы слышим в ответ рассуждения о загадочности, противоречивости первого русского царя, даже о мифическом раздвоении его личности. До определенного времени правление Ивана IV, одного из самых просвещенных монархов XVI века, якобы было блистательным, ознаменованным великими достижениями, поражавшими воображение и консервативных политиков западных держав, и надменных вельмож юго-восточных ханств. А после русский царь неожиданно меняется. Все тот же Карамзин представляет его кровавым безумцем, настоящим исчадием ада.
Однако вот что следует из описания всей эпохи правления Ивана IV митрополитом Иоанном (Снычевым):
«Обремененный делами Иван Грозный не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских. Ласковый к вельможам и народу, любя, награждая всех по достоинству, щедростью искореняя бедность, а зло – примером добра, сей Богом урожденный Царь желает в день Страшного суда услышать глас милости: «Ты еси царь правды!» И ответствовать с умилением: «Се аз и люди яже дал ми еси Ты!».
Ответ же на заданный вопрос, по-моему, очевиден. Во-первых, Иван IV Васильевич Грозный за все время своего правления постоянно отстаивал интересы всего народа, а не отдельных боярских кланов. Понятно, что это не вызывало особого восторга у монархов и знати последующих поколений, включая и многих представителей современных чиновников, честнейших во всех отношениях, ставших новой знатью, новыми князьями и боярами.
Во-вторых, ни один из русских царей, правивших после Ивана Грозного, не сделал для родного государства больше, нежели он. Взять, к примеру, его реформы, действительно необходимые, продуманные, а главное, доведенные до логического завершения во благо всего российского общества. Величие Ивана Грозного, подлинное, а не надуманное, не давало покоя царственным особам. Признать заслуги Ивана IV означало расписаться в собственной несостоятельности и неспособности достичь того, чего в свое время добился первый русский царь. Куда проще принизить его значение в истории России, тем более что под рукой всегда имеются верноподданные историки, получавшие, кроме прочих благ, возможность на клевете сделать свою научную карьеру.
И они трудились на славу. В результате, по словам митрополита Иоанна (Снычева):
«Желание показать эпоху Ивана Грозного в наиболее мрачном свете превозмогло даже доводы здравого смысла, не говоря о полном забвении той церковно-православной точки зрения, с которой лишь и можно понять в русской истории хоть что-нибудь… Но, в отличие от историков, народ верно понял своего Царя и свято хранит его память».
В этой книге я попытался показать правление первого русского царя, основываясь главным образом на логике всех событий и деяний времен царствования Ивана Васильевича. Я ни в коем случае не претендую на истину в последней инстанции, а также прекрасно понимаю, какой негатив вызовет роман в среде придворных историков и их наставников. Но насколько удалась моя работа, решать только Вам, уважаемый читатель!
Глава 1. Загородная прогулка
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышлением,
Чтоб и душу Тебе посвятить,
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердную Волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить!
К. Р. (великий князь Константин Константинович Романов)
Чудо сопровождает Россию сквозь века. В конце Х века вошли в купель святого крещения племена полян, древлян, кривичей, вятичей и иных славян. Вышел из купели – русский народ, в течение шести веков (с X по XVI) вдумчиво и сосредоточенно размышлявший о месте Святой Руси в мироздании, пока, наконец, в царствование Иоанна IV не утвердился в своем национально-религиозном мировоззрении. И все это вопреки обстоятельствам, возможностям, выгоде, расчету.
С этого «вопреки» и начинается Русская История.
Высокопреосвященнейший Иоанн (Снычев), митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский
Жарким июльским днем 1520 года от Рождества Христова, во времена правления великого князя Василия III, город покинули два всадника и двинулись по берегу Москвы-реки. По ярким цветным рубахам, сафьяновым сапожкам, вставленным в стремена породистых, мускулистых, ухоженных скакунов, всяк видел в них людей знатного происхождения. Они ехали медленно, неспешно переговариваясь. Величавая Москва-река несла рядом с ними чистые, светлые воды, играющие серебристыми солнечными бликами. По ней вниз по течению, к Оке, шли разные суда, сновали многочисленные лодки.
Всадники были молоды. Одному, Федору Колычеву, исполнилось только тринадцать лет, его товарищу, Дмитрию Ургину, – четырнадцать. Но они выглядели гораздо старше. В то время дети взрослели рано. Молодые люди покинули Москву, чтобы развеяться, подыскать удобное место и искупаться.
– Митя! – обратился к старшему товарищу Федор. – А глянь-ка на затончик справа. Место вроде неплохое.
– Нет, там осока да тина.
– А что нам тина? Пройдем сквозь заросли на открытую воду.
– Нет, Федя, давай посмотрим, что будет далее. Спешить-то нам все одно некуда.
– Так оно так, но ты погляди назад.
– А что там? – Дмитрий обернулся. – Небо заволакивает. Тучи грозовые! Да, шустро. Недавно черной полоской виднелись, а сейчас поднялись высоко. Сполохи сияют. Туча огибает Москву и идет сюда.
– Ничто, – беспечно ответил Дмитрий. – Глядишь, мимо нас пройдет. Ты лучше вперед глянь. – За балкою показалась роща. – Там остановимся, передохнем. Потом видно будет, искать купалище или возвращаться.
Федор согласился с Дмитрием. Всадники въехали в небольшую рощу и спешились.
Дмитрий расстегнул ворот и сказал:
– Ну и жара! Вчера полегче было.
– Жара – невелика беда. Душно, безветренно и тихо! Как бы буря не разыгралась.
– Да, – проговорил Дмитрий. – Такая тишина не к добру. Так не искупаться ли нам, Митя, пока можно? С этой стороны мелководье, берег песчаный. А разыграется гроза, в роще и укроемся.
– Может, вернемся?
Дмитрий посмотрел на небосклон, который уже наполовину затянулся свинцовым пологом, временами разрываемым вспышками молний. Стали отчетливо слышны раскаты грома, еще слабые, но затяжные.
– Нет, Федя. До города мы добраться не успеем, искупаться тоже. А что у нас по берегу?
– Деревушка недалеко. Видишь, в лощинке у заводи?
– Воистину деревушка. Дворов десять, никак не более. Но укрыться там можно понадежнее, нежели в роще. Тут промокнем насквозь, как ливень накроет.
– Так чего ждать? Едем! А искупаться и потом успеем.
– Давай в деревню, – согласился Дмитрий.
Молодые люди вскочили в седла. Кони, видимо, чувствовали приближение бури, вели себя неспокойно. Но всадники заставили их скакать к деревушке. Заметно посвежело, в воздухе чувствовалась влага. Солнце неожиданно скрылось, расплылось в небе бесформенным пятном.
На полпути всадников догнал сильный порыв ветра. Он ударил в спину, сбил шаг коней. Поднялось облако пыли, песчинки хлестнули по лицам. Оглушительным раскатом прогремел гром. Ветер завертел, закружил пыль, отчего дороги не стало видно. Прогрохотал еще более сильный раскат. В ветлу, что росла недалеко, ударила молния, яркая, как солнце. Дерево взялось огнем, от корней до кроны превратилось в пылающий столб.
– Ничего себе! – крикнул Дмитрий. – Только этого нам не хватало. Вернемся в рощу?
– Какую рощу? – прокричал в ответ Федор. – Оттуда и прет ураган. Путь у нас один – к деревне.
– А ты ее видишь?
– Кони вынесут!
Дмитрий крикнул своему вороному:
– Ну-ка, Коршун, выручай хозяина!
Но кони и без команды понесли наездников к жилью.
– А чего дождя нет? – прокричал Дмитрий.
– Будет тебе, Митя, не просто дождь, но и настоящий ливень.
Первые сильные порывы ветра подняли серое облако и сразу снесли его в поле. Ураган с грозой не ослабевали, но пыль уже не забивала рот и глаза, видимость улучшилась. Всадники влетели в деревню Кулиши, под очередной раскат грома остановились.
Дмитрий указал на ближайший дом справа и крикнул:
– Туда, Федя! Там и изба больше, и хлев есть, где можно коней спрятать.
Но укрыться нашим героям не пришлось.
В край деревни вонзилась ослепительная огненная стрела молнии. По ушам тут же ударил сильнейший раскат грома. Кони шарахнулись, закружились, заржали. Потянуло дымом.
– Неужто загорелось что-то? – крикнул Федор.
– На околице изба вспыхнула. В нее, наверное, попала молния.
– Да, вижу впереди. Ух ты! А взялась-то как быстро.
Сквозь ветер от околицы донесся отчаянный женский вопль:
– Помогите, люди добрые! Горим! Детки в избе! Спасайте!
– К горящей избе, Митька, да живее! – крикнул Федор и пришпорил своего коня.
Всадники оказались у крайней избы за считаные мгновения. По пути они едва не сбили с ног девчушку, бежавшую к соседнему жилью. Она чудом выскочила прямо из-под копыт коней, несущихся во весь опор.
На улицу выскочили люди. В большинстве бабы, мужиков всего четверо, да и те замерли в растерянности. Крайняя изба была объята пламенем. Молодые люди соскочили с коней, набросили поводья на столб, торчавший у одинокой липы.
Дмитрий крикнул мужикам:
– Чего встали как идолы? Быстрее тащите воду.
– Разве можно такой факел погасить? – услышал он в ответ.
Женщина упала на дорогу, протянула руки к огню и продолжала кричать.
Ее вопли срывались на хрип:
– Детки там! Люди добрые, помогите!
Заголосили и другие бабы.
Дмитрий рявкнул на мужика:
– Имя?
– Егор!
– Я кому сказал, воды! Или ты, Егор, вместе с товарищами кнута опробовать решил? Бегом к колодцу. Ну!
Мужики пришли в себя и бросились кто куда.
На дороге билась в отчаянии женщина, дети которой находились в горящем доме.
– Детки! Ванятка, Мишаня, Ольгушка!..
– Поднимите ее, оттащите с дороги, – крикнул Федор бабам, потом повернулся к товарищу и сказал: – Дети, Митя, сейчас живыми сгорят!
– А мы, Федя, на что? Ужель дадим погибнуть мальцам?
– Огонь сильный, изба быстро повалится.
– Он пока поверху гуляет. Но, если промедлим, внутри возьмется. Вот тогда мы точно ничего уже не сможем сделать.
– Солома горит.
– Осыплется пеплом. Лишь бы ветер не изменился, не понес искры на соседнюю избу, куда деваха зайцем нырнула. Но где мужики? Да чтоб им сквозь землю провалиться!
– В огонь пойдем?
– Я пойду! – заявил Дмитрий. – Ты стань возле оконца, что на улицу выходит. Детвору принимать будешь. Мне одному через дверь их не вынести.
– Нет, Митька, тебе без меня так и этак не управиться. Посему в избу пойдем вместе. У оконца и двери мужиков поставим.
Дмитрий посмотрел в лицо другу, хотел было возразить, да передумал. Взгляд Федора строг, сосредоточен, бесстрашен, губы сжаты.
– Ладно, будь по-твоему. А вот и вода!
– Одной воды мало. Надо чем-то укрыться от пламени.
– Так с мужиков рубахи сдерем. Свои, шелковые, надо снимать.
Парни быстро сбросили нарядные рубахи.
Мужики тащили восемь ведер воды. Порыв ветра, ослабевающего, но еще сильного, вдруг сбил Егора с ног.
– Тебя за чем посылать можно, топтыга? – воскликнул Дмитрий. – За медом? Быстро скидывай рубаху!
– Зачем отнимаешь? – спросил Егор, подымаясь.
– Скидывай, говорю! – Дмитрий повернулся ко второму мужику с окладистой бородой. – Теперь ты!.. Как тебя величать?
– Тит.
– Ты, Тит, тоже снимай рубаху. Да шевелитесь вы, черти нерасторопные!
Мужики подчинились. Парни напялили на себя рубахи, закрыли холстом головы.
– Выливайте на нас ведра, – приказал Дмитрий. – Двое бегите обратно за водой, а ты, Егор – к уличному оконцу. Там жди, покуда не окликнем. Ты, Тит, становись у крыльца. Мы в избу. Оттуда будем детей передавать. Ясно?
– Да! – Мужики закивали космами свалявшихся волос. – Ясно!
– Тогда вперед, с Богом!
Подготовка к спасению детей заняла слишком много времени в описании. В реальности все происходило быстро. Да и ветер, раздувающий пламя, гнул его в сторону поля, пока еще не давал ему пробиться внутрь избы. Федор и Дмитрий обрядились в мокрые мужицкие рубахи, взлетели на крыльцо и ворвались в дом. Они тотчас оказались в сплошном дыму.
– Митька! Ищи вход в горницу!
– А чего его искать? Тут он, возле меня. Дыму-то! Как бы не задохнулись ребятки!
– Не должны.
Из сеней молодые люди пробились в горницу.
Федор помнил, как называла детей мать, обезумевшая от горя, налетел на лавку, отбросил ее в сторону и крикнул:
– Ванька, Мишка, Ольга! Где вы? Отзовитесь!..
– Тут я, – раздался рядом с Федором девичий голосок.
– Где? – Федор почувствовал, как крохотные ручонки ухватились за его штаны. – Митька, деваха есть! Я к окну!
– Давай. Ванька, Мишка!.. – продолжал искать других детей Дмитрий.
Федор пробился к оконцу и крикнул на улицу:
– Егор?..
Мужик ответил:
– Тут я!
– Принимай девочку.
– Как? Подойти не могу.
– Лови. Кидаю! – Федор бросил девочку в оконце и услышал голос мужика:
– Ага! Поймал!
– Передай ее бабам, сам становись обратно к окну.
– Угу!
Федор пошел назад.
Ветер, до сего времени помогавший спасателям, неожиданно изменил направление. Огонь тут же захлестнул бревна.
– Митька, что у тебя?
– Ничего. Изба малая, понаставлено всего много. Мальцы не отзываются. Может, в обмороке? Дым такой, что хоть сам выскакивай на улицу.
– Нельзя, Митя. Искать надо.
– Да ищу! Федька, бревно сверху валится. Берегись!
Федор отскочил в сторону, налетел на какой-то то ли короб, то ли сундук, ударился о печь. На него свалилась кочерга. Она-то и спасла жизнь молодому человеку. Федор схватил ее и отбил горящее бревно, падавшее на него. Кочерга согнулась, но деревяшка отлетела в сторону.
Федор тут же услышал слабый голосок, донесшийся откуда-то сбоку:
– Мамка! – За этим словом последовал неудержимый кашель.
– Митька, есть парнишка. Уж не знаю, который из двух.
– К окну прорвешься?
– До него недалеко.
– Где же третий?..
– Я сейчас, Митька. – Федор вынес ребенка к оконцу и позвал: – Егор!
– Тут я.
– Лови парнишку. Потом имя его назовешь.
– Ага.
Федор выбросил мальчонку на улицу и услышал:
– Поймал! Мишка это, средненький из детей Фрола и Анисьи. Только ты гляди, молодец, больше к окну не подходи. Еще чуть, и пламя закроет его. Вся стена полыхает.
– Я понял тебя, Егор. Уходи с дитем. Мы будем через сени и крыльцо пробиваться.
– Так и сени полыхают. Ветрище подул на соседний двор. Там пока еще…
Федор не стал более слушать мужика, двинулся назад, в горящую избу, и крикнул:
– Митя!
– Да?
– Как ты?
– Да покуда живой! Кашель измучил, дышать нечем. Глотнуть бы свежего воздуха да облиться водой, а то припекает!
– Митька, сени горят.
– А окно?
– И его огонь отрезал. У нас один путь – сквозь пламя по сеням.
– Ага! Если не задохнемся.
– Проси Бога, Митька. Он поможет! Тут остался Ванька, младший из мальцов.
– Знать бы еще, где он. Ванька! – крикнул во все горло Дмитрий. – Отзовись же. Или все сгорим в избе! Тебя мамка на улице ждет. Ванька!
Ответом ему была тишина.
– Где же он, Федька? Я эту половину уже всю излазил. Ванька не откликается. Нам пора уходить. Скоро изба повалится. Или мы тут задохнемся.
– Нельзя уходить, Митя! Искать надо! Негоже нам бросать ребенка в огне. До конца жизни не простим себе, что оставили его одного умирать страшной смертью.
– Если он еще жив и мы сами не сгорим.
– Значит, такова воля Божья. Ищем, Митя!
– Чтоб его!..
– Что, Митя?
– Еще одно бревно рядом хлопнулось. Изба валится.
– Ты не пострадал?
– Так, чуть задело. Переживу. Ты у печи, Федя, еще погляди, а я – вдоль стен.
– Давай.
Но Федор не успел выйти к печи. Задняя стена рухнула. Вся изба перекосилась и не повалилась только чудом. Ветер разорвал дым и бросил внутрь глоток чистого воздуха.
Тут Федор услышал крик Дмитрия:
– Вот он! Под лавку забился.
– Живой?
– Да! Сиднем сидит, глазами хлопает.
– Хватай его, Митька, и беги к сеням. У выхода меня дождись. Я дорогу пробью, если там все горит.
– Давай.
Федор вышел к сеням. За ним держался Дмитрий с ребенком на руках.
Федор перекрестился и сказал:
– Ну, последний рывок. С Богом! – Он выскочил в сени, объятые огнем.
Если бы друзья задержались в избе еще на какую-то минуту, то вряд ли пробились бы сквозь сплошной огонь, сами вспыхнули бы, как сухой бурьян. Но они успели выйти в сени, когда между горящих стен еще оставался проход, узкий, задымленный, но не охваченный пламенем.
Федор рванулся к двери, выскочил на улицу и сбил наземь Тита, стоявшего возле дома. Следом за ним выпрыгнул и Дмитрий. Он упал рядом с Федором, но сумел поднять ребенка над собой. Рубаха на нем горела. Бабы подбежали к нему и выхватили мальчонку из рук. Изба тут же рухнула. Дмитрий перекатился по земле, сбил пламя. Он так и лежал на спине, жадно вдыхая пыльный, но бездымный воздух.
К нему, кашляя, подбежал Федор, нагнулся над другом и спросил:
– Ты живой?
Дмитрий улыбнулся.
– А что мне будет? Лихо ты, Федя, выход пробил. Тит вон до сих пор сидит, башкой крутит, в себя прийти не может. Да и отбить кочергой бревно не всякий сумеет.
– Я же говорил, Бог нам поможет. Так оно и вышло. Ты не обгорел?
– Так, самую малость. Пламя не успело как следует приласкать меня.
– Сними рубашку, покажи ожоги.
– Да какие ожоги, Федя? Ерунда все это. Главное, что мы с тобой детей вынесли. А Егор теперь без рубахи остался.
– Нашел о чем думать!
Казалось, все было кончено, но тут опять неожиданно раздался истошный крик:
– Изба кузнеца огнем взялась! А там Анька больная с дочкой.
Ветер резко изменил направление. Огонь с соседнего двора перекинулся на амбар, с него – на избу. Пока пламя лизало заднюю стенку, в общем дыму оно заметно не было. Но теперь ветер раздул огонь. Тот вмиг объял избу со всех сторон.
Федор очнулся и заявил:
– Еще не легче. Соседний дом горит.
– Да, вижу. Что мужики?
– Один сунулся было, но отступил. Придется опять нам лезть в огонь, Митя!
– Что ж поделать, друг Федя, если больше некому!
– Айда. – Дмитрий резко поднялся.
– Идем! – согласился Федор и крикнул Егору:
– Вода есть?
– Принесли.
– Давай сюда, обливай нас.
– Неужто опять в огонь пойдете?
– Можем тебе место уступить, – заявил Дмитрий и усмехнулся.
– Боже сохрани! Я не смогу.
– Лей воду, Егор.
Молодые люди, мокрые с головы до ног, бросились ко второй разгоревшейся избе. Они заметили, что бабы стояли у соседнего дома. Женщины никак не могли справиться с огнем, разбушевавшимся не на шутку. Но на все воля Божья.
Во второй избе, которая была побольше первой, друзьям искать никого не пришлось. Они сразу увидели в горнице сдвинутые скамьи, на которых лежала женщина, еще не старая, очень бледная и красивая. У печи на полу сидела девушка, лицо которой было измазано сажей.
Дмитрий подошел к женщине. Она смотрела на него, сжимая в руках икону. Огонь пробился внутрь горницы и расползался по стенам.
– Оставьте меня, спасите дочь! – проговорила женщина. – Потолок горит, обрушиться может. Не губите себя из-за меня, хворой. Только дочку прошу вынести.
– Ну что ты такое говоришь, мать? А почему дочь сама не выскочила из избы?
– С ногой у нее что-то.
– Ага. Ну, я сейчас рогожей тебя прикрою, чтобы не опалило, и потащу на выход. – Он повернулся к другу. – Федька!..
– Да, Митя.
– Что у тебя с девицей?
– Сама идти не может, говорит, что ногу подвернула, а я вижу, дело хуже. Сломала она ее. Понесу.
– Гляди, потолок горит. Давай быстрее, а то рухнет изба-то.
– Выноси мать, я следом с дочкой.
– Угу.
Дмитрий поднял на руки женщину, которая показалась ему совершенно невесомой, удивился данному обстоятельству и пошел к выходу. Федор взял на руки девочку, стонавшую от боли, и двинулся следом.
Вроде все шло гладко, не так, как в первой избе, однако в этом доме молодых людей ждал неприятный сюрприз. Дверь, ведущая из горницы в сени, отчего-то захлопнулась. От жара она теперь оказалась перекошенной, оттого плотно закрытой. Дмитрий ударил по ней ногой, но без толку. Створка не поддалась. Огонь все сильнее разгорался внутри. От дыма становилось нечем дышать, жар грозил потерей сознания, неминуемой гибелью.
– Федька! – крикнул Дмитрий другу. – Дверь мне не выбить, потому как бабу на руках держу и на пол опустить не могу. Давай ты!
– Сейчас. – Федор взглянул на девушку, прикусившую губу и закрывшую глаза. – Эй, красавица, очи открой.
Девушка подняла веки и прошептала:
– Больно!
– Я знаю, что больно. Но все пройдет. Нам пора отсюда выбираться. Друг держит на руках твою мать и дверь открыть не может. Придется мне. Я тебя отпущу на пол, ненадолго. Ты не бойся, заберу. Хорошо?
– Да! – проговорила девчушка лет двенадцати-тринадцати.
– Вот и хорошо.
Дмитрий поторопил товарища:
– Федька, ты любезничай, только иногда наверх поглядывай. Доски прогорели. Еще немного, и кровля на нас рухнет. С кем тогда рассусоливать станешь? Если только с ангелами на небесах!
Федор опустил девушку на пол, обошел Дмитрия, державшего на руках женщину, и навалился на дверь. Та вылетела вместе с петлями и коробом. Из сеней ударило пламя.
Федор едва успел увильнуть и сказал:
– Плохи дела, Митька. Вход-то я открыл, да в сенях топка!
– Что ты предлагаешь? Ждать, пока кровля нас накроет? Все одно другого пути, чтобы выбраться из этой геенны огненной, у нас нет!
– Это точно. Погоди, я подыму девчонку, и будем пробиваться через огонь. Мужики бы догадались с той стороны воды припасти.
– Может, и догадались, кто знает? Нет, так придется нам испечься, как поросяткам.
– Ты еще находишь силы шутить?
– Признаюсь, Федя, последние. Голова кружится, в глазах круги. Давай быстрее, а то тебе и меня придется тащить. Хотя нет, вернуться за мной ты уже не успеешь.
– Не болтай попусту. Пробьемся!
– Если только с Божьей помощью. Господи всесильный, не оставь нас в беде, спаси и сохрани!
Федор поднял девушку на руки. Она вновь застонала от боли и прикусила губу, из которой на руку парня упали алые капли крови.
– Держись, красавица. – Он нагнул голову, прижал девушку к себе, прикрыл ее рубахой, насколько это было возможно, и вошел в пылающие сени.
Федор пролетел сквозь жар, языки пламени, треск пожара, миновал сени и выскочил на улицу. Следом появился и Дмитрий с женщиной на руках. К ним сразу же бросились мужики с ведрами и обдали водой, отчего парням стало гораздо легче.
Федор передал девушку Егору и сказал:
– Отнеси ее куда-нибудь в избу и позови знахарку, коли есть на деревне такая. У девушки сломана нога.
– Ага! А знахарка у нас есть. Авдотья. Я покличу ее.
Женщину, которую Дмитрий вынес из огня, мужики положили на кошму, постеленную прямо на землю. Она молилась, просила Бога неведомо о чем.
Через несколько мгновений гроза прекратилась, ушла на юг. Стали затихать гром и ветер. На деревню вдруг обрушился ливень. Сильный, но настолько короткий, что люди не успели разбежаться, спрятаться от него, а вот пожар был потушен. Из-за облаков, сменивших черную грозовую тучу, как ни в чем не бывало выглянуло солнце, такое же яркое и жаркое, как и прежде.
Дмитрий попросил напиться. Какой-то мужик тут же принес ему ковш кваса. Он утолил жажду, стал искать взором друга и увидел Федора, стоявшего рядом с Егором.
Тут к нему подошла женщина, жительница деревушки, и сказала:
– Молодец! Аннушка с тобой и товарищем твоим говорить хочет.
– Что за Аннушка?
– Та, которую ты вынес из горящего дома, жена кузнеца. Пойдете, или сказать, что не желаете?
– Отчего же не желаем. Сейчас и пойдем.
Дмитрий подошел к Федору и передал ему просьбу женщины.
– Что ж, можно поговорить. А где она? – спросил тот.
– Ее в соседний двор перенесли, – ответила женщина.
– Она и в доме выглядела больной. Чем хворает?
– Кто знает. Как-то сразу сникла, потом слегла. Знахари смотрели, лечили, да ничего толком у них не получилось. На глазах тает Аннушка.
– Это я заметил, – проговорил Дмитрий. – Веса в ней почти нету. Невесомая, прямо как облако.
Женщину, которую вытащил из огня Дмитрий, мужики перенесли к дому, где были привязаны кони парней. Она лежала на рогоже, под головой валик, руки сложены на груди, в них икона и образок на нитке.
Юноши присели на корточки рядом с ней.
– Ты хотела нас видеть, мы пришли, – сказал Федор.
– Да, благодарствую за все, что вы сделали. Особо за спасение дочери. Возьми. – Она протянула Федору икону чудотворца Николая. – Пусть она хранит тебя и весь твой род. – Женщина взглянула на Дмитрия и продолжила: – А ты прими образок. Я с малолетства его не снимала. Теперь ты носи. Он отведет беду.
– Не надо бы, – смущенно проговорил Дмитрий.
– Послушай меня, молодец. Вижу, ты знатного рода. Жизнь у тебя впереди непростая, но ты все выдюжишь, через все пройдешь. Путь твой славен будет. А образок еще ой как поможет тебе. Я вижу!..
– Он сейчас тебе самой нужен.
– Нет! Я больна, мне уже не встать. Скоро предстану перед судом Божьим. Я чиста перед Всевышним, мне не страшно. Быстрее бы уж Господь забрал к себе. Вам же, молодцы, жить надо. Пусть Бог хранит вас. А сейчас ступайте, устала я.
Дмитрий надел образок на шею, Федор взял икону в руки. Парни поднялись, занесли женщину в избу и вышли на улицу. Вокруг них собрался народ. Кто-то подал им шелковые рубахи. Юноши оделись.
Из толпы вышел Егор и замялся.
– Что тебе? – спросил Дмитрий.
– Да вот голову ломаю, как мне теперь без рубахи обходиться. Одна она у меня была. Нет, мне не жалко, на дело пошла, но в исподнем тоже ходить по улице не будешь.
– Я бы тебе, Егор, свою отдал, но нельзя мне в город голяком ехать. Погоди-ка. – Он достал из штанов несколько монет. – Держи. Этого хватит, чтобы три новые рубахи справить.
Федор тоже дал Егору денег и сказал:
– Передай Титу. Он, как и ты, без рубахи остался.
Вперед вышла дородная женщина, встала перед мужиком, подбоченилась и возмущенно воскликнула:
– Да как ты можешь деньги брать у молодцев, которые детей Фрола и Анисьи, да и Аннушку с дочкой спасли? Совести у тебя, Егор, нет. Неужто мы всей деревней вам с Титом рубахи не справили бы?
– Да я что, – вконец смутился мужик. – Я верну!
– Не надо, – сказал Федор. – Деньги ваши.
Анисья, мать спасенных детей, внезапно бросилась в ноги товарищам и заголосила:
– Скажите, как звать-величать вас, за кого мне теперь до конца дней своих Богу молиться?
Федор поднял женщину и сказал:
– Разве это так важно, кто мы и откуда? Главное, дети уцелели. Дома заново отстраиваются, добро с годами наживается, а вот людей, коли они погибнут, не вернешь. О них всегда в первую голову надо думать. А вы растерялись. Где все прочие ваши мужики?
– Знамо где, на ярмарке. Все же, прошу, назовитесь.
– Ты, Анисья, Господа за спасение детишек благодари. Мы – лишь орудие в руках Всевышнего. Рабы Божьи, как и все вы здесь, как и весь народ наш.
– Прошу, назовитесь, – продолжала настаивать женщина. – Мне это нужно.
Дмитрий вздохнул и сказал:
– Ладно, а то ты ведь не отстанешь. Я Дмитрий, товарищ мой – Федор.
