Kitobni o'qish: «Кровь ворона»

Чернава

После долгой холодной зимы весенний воздух казался теплым, как на средиземноморском курорте, солнце жалило, будто в африканской саванне, и даже сохранившиеся в тени кустарников темные снежные сугробы и медлительно плывущие по реке голубоватые льдины не могли испортить ощущение стремительно надвигающегося лета. Потому и сидел Олег Середин на облучке телеги в одной красной шелковой рубахе, без какого-либо налатника или поддоспешника, родная косуха из далекого двадцатого века ныне валялась в возке, поверх ковров и войлочного покрытия юрты, а сабля не болталась, как обычно, на поясе, а покоилась рядом, под левой рукой. Дорога шла вдоль не особо извилистого Олыма, иногда ухаясь куда-то вниз, на дно очередного, тянущегося к реке, оврага, иногда взбираясь на пологие холмы, петляя меж вековых дубов или пробивая густые заросли лещины. Когда возки попадали в тень, становилось зябко, но едва короткий обоз из двух телег выкатывался на открытое место – солнце немедленно, сторицей возвращало тепло и одинокому путнику, и его верным скакунам.

Самым забавным для Олега было наблюдать, как мимо, вниз по течению, проплывают льдины со следами подков, темными овечьими катышками, с обглоданными костями. Очень может быть – костями, обглоданными и выброшенными им самим всего четыре месяца назад, во время похода на половцев. Этакая машина времени получалась: река заставляла его встретиться с собственным прошлым, пусть и опосредованно, через следы привалов, кровавые пятна от перевязок, черепа баранов, отдавших свои жизни во имя наполнения желудков немногочисленной, но удачливой армии.

– Да, армия удачливая, но только воевода голым остался, – горько усмехнулся ведун.

Зимний поход на половцев, повадившихся разорять порубежные деревеньки, не принес ему ничего, кроме разора. На снаряжение рати он вывернул все карманы, оставшись с жалкой горстью серебра, – а добычу пришлось отдать мертвому деревенскому мельнику, который и ушел с нею за реку Смородину, по Калинову мосту. И единственное, что осталось воеводе от славной победы, – так это трофейный половецкий шатер, который едва помещался на двух повозках, да осознание честно исполненного долга, которое, как известно, на хлеб не намажешь.

– Боги изволят шутить, – вздохнул Середин. – Мало я старался для их блага и защиты их земной вотчины – так нет, вогнали в отместку в нищету и разор, обобрали как липку. И где, спрашивается, справедливость? А, Белбог? За что расчехвостил меня, как индюка недощипанного? Вот и верь вам после этого, покровители, электрическая сила, небесные…

Он причмокнул, тряхнул вожжами, побуждая гнедую бежать чуть веселее. Чалый мерин, впряженный во вторую телегу и привязанный за вожжи к заднику первой, возмущенно заржал, не желая ускорять шаг. Оно и понятно, кони-то – верховые, скакуны. А он их – в оглобли. Да куда денешься? Других лошадей нет, при разделе добычи не досталось.

– Справедливость, ква… – раздраженно сплюнул Олег. – Еще поди продай эту несчастную юрту. Кому она нужна на Руси? Разве купец какой на юг плыть будет… Так ведь у них, людей торговых, и своего товара в достатке. В лучшем случае за половину цены возьмет. А то и за треть, дабы в барыше остаться. А скорее, вообще раз в десять цены сбить попытается. И ведь не откажешься. Войлок-то жевать на ужин не станешь, и за постоялый двор стойками для стены не расплатишься…

Гнедая тревожно заржала, словно соглашаясь с мнением хозяина. Середин усмехнулся и отпустил волоки, предоставляя лошади трусить с той скоростью, с какой ей хочется: в самом деле, чего гнать, куда спешить? Приедет он в Рязань днем раньше или днем позже – какая разница? Даже лишняя неделя пути всё равно ничего не изменит – никуда город не денется. Успеет он его осмотреть и дальше двинуться – куда глаза глядят. И даже месяц ничего не изменит в его судьбе. Припасов с собой взято в избытке, дел насущных пока не видно… Ведун зажмурился, подставляя лицо ласковому солнышку, и продекламировал, безбожно перевирая Некрасова из школьного курса литературы:

 
Весна! Крестьянин торжествует,
Его лошадка что-то чует,
Идет-бредет куда-нибудь,
На дровнях обновляя путь…
 

К сумеркам чуток подморозило. Впрочем, когда на телеге в чересседельной сумке лежит свернутая медвежья шкура – холод не кажется чем-то сильно неприятным. Лошадкам досталось по торбе с овсом, путнику – копченая половина курицы. Очертив заговоренным порошком из растертой сушеной полыни и соли с перцем защитную черту вокруг стоянки, Середин спокойно заснул и глаз не разомкнул до тех пор, пока их не коснулись лучи утреннего солнца. Легкий завтрак из квашеной капусты с холодной тушеной бараниной – и обоз снова двинулся в путь.

Казалось, мир замкнулся в кольцо: день не отличался от дня, ночь от ночи. Дорога петляла через холмы к низинам, от низин к холмам, от березовых рощ к сосновым борам, от боров – к дубравам, потом опять к рощам. Мерно шелестела прибрежной осокой река, неспешно уплывали к далеким морям льдины, теперь уже несущие на себе клочья вмерзшей травы, прошлогоднюю листву; а на одном осколке ведун заметил несчастную мышь, которая неведомо как попала в ловушку и теперь тоскливо созерцала проползающие мимо берега. Не менялось ничего – и даже тянущаяся навстречу теплу молодая зеленая травка, казалось, день ото дня почти не отрастала.

Вечером Олег наткнулся на подготовленную стоянку: широкая прогалина, окруженная светлым березняком, пологий спуск к воде, два застарелых кострища, обложенных валунами. Даже небольшая поленница дров сохранилась, но оказалась влажной – видимо, зимовала под снегом. Впрочем, особых проблем с топливом в лесу не было. Пройдясь с топориком по ельнику за холмом, Середин быстро нарубил нижних сухих веток, из которых и сложил костер. Сварил пшенную кашу с остатками тушенки из крынки, развел в горячем кипятке немного меда, подсыпал брусничного листа. Не чай, конечно, с сахаром, и уж тем более не сбитень – но пить можно. Поароматнее сыта, коим на Руси всякое застолье завершать принято.

Немного питья вместе с еще оставшимся белым хлебом отнес он к низким зарослям рябины – берегине здешней, дабы за беспокойство не сердилась и покой ночной берегла.

И она явилась: стройная, обнаженная, с длинными волосами. Присела рядом, вглядываясь в лицо завернувшегося в медвежью шкуру гостя. Протянула руку, пригладила ведуну волосы, еле слышно шепнула:

– Ближнее селение ниже по реке… Полтора дня пути осталося…

Середин, будучи уже в полудреме, в ответ только улыбнулся и погрузился в теплую ночную негу…

* * *

– Электрическая сила! – невольно вырвалось у Олега, когда он почувствовал на себе мокрые штаны.

Первые мысли при подобном пробуждении оказались, естественно, не самыми приличными, но когда Середин понял, что стремительно намокают не только штаны, но и все ноги, вплоть до босых ступней, а также рубашка, медвежья шкура, он сообразил: обвинять собственное естество не стоит. Что-то случилось с окружающим миром. Продираясь из сладкого глубокого сна к реальности, он откинул края своей немудреной постели, выпрямился, непроизвольно прихватив саблю, по очереди тряхнул ногами, неожиданно оказавшимися в глубокой и неприятно холодной луже.

– Ква… – оглядываясь, покачал он головой. – Сотворить такое я явно не мог…

Березки вокруг поляны, рябинник, скрывавший берегиню, дорога и уж тем более – срез берега были щедро залиты водой, в которой красочно отражалась полная полуночная луна. Похоже, случилось то, что каждый год извечно случается в русских землях совершенно неожиданно, то, о чем он в своих печалях и думать забыл, то, что свидетельствует об окончательной победе весны над зимней стужей: половодье!

– Вот… Не вовремя-то как, – скрипнув зубами, сплюнул ведун, шаря глазами по сторонам и одновременно выхватывая из воды и перекидывая на повозки вещи.

Над стоянкой возвышался холм, за который он бегал вчера в ельник. Можно забраться наверх, но… Паводок может длиться неделю, а то и две. Сам-то Олег, конечно, столько протянет. Но вот что всё это время лошади жрать станут. Овса надолго не хватит – даже если забыть, что от такой пищи, если ее не разнообразить, колики у скакунов случаются, – травы на взгорке нет, не выросла еще. Да и вообще: две недели на небольшом холмике, в окружении воды…

– Дед Мазай и зайцы, электрическая сила, – снова сплюнул ведун. – Вода ведь и на два метра подняться может, и на три. А то и поболее… С холма ни пешему, ни конному хода не будет. И дров не хватит, и плот рубить из сырого дерева глупо. Тяжелый… Не управиться с ним одному. Да и долго. От реки в лес убегать – только ноги в незнакомом месте переломаешь. И телеги всё едино не пройдут. Че делать-то?

И тут он вспомнил услышанные перед сном слова берегини: «Полтора дня пути до ближнего селения…»

– Вот, значит, она о чем… – Он по очереди вынул из воды ноги, засучил штанины, ибо уровень воды дошел уже чуть не до середины колена. – Ишь, как поднимается. Не иначе зажор недалеко. Эх, залетные, опять на вас вся надежа…

Олег подбежал к лошадям, по очереди завел их в оглобли повозок, прыгнул на облучок передней, тряхнул вожжами:

– Пошла, родимая! Выручай, не то вместе, как зайцы, пропадать будем. Гони!

Гнедая, которой и самой не нравилось месить копытами воду, довольно резво перешла на рысь, и возки, распуская колесами волны, помчались по тракту, более или менее угадываемому между деревьями и кустарником. Когда метров через сто дорога выбралась на холм, Середин облегченно вздохнул, отпустил вожжи, надеясь на благоразумие лошади, намотал на продрогшие до костей ступни сухие полотняные портянки, натянул сапоги. Стало немного легче – хотя подмокший бок и студил тело. Но переодеваться полностью Олег не рискнул – недолго ведь и в ловушке оказаться. В доброго деда Мазая или его последователей здесь, в диких чащобах, верилось с трудом.

– И понесла же меня нелегкая по первому теплу… – Дорога ухнулась вниз, телеги врезались в воду чуть не по самые ступицы, но лошади не подвели, протащили груз через заводь чуть не трехсотметровой ширины, поднялись на новый холм. Отсюда, с высоты, перед ведуном открылось обширное поле битого льда, поверх которого струилась прозрачная вода, неся на себе всё новые льдины – которые застревали, поднимая стихийную плотину всё выше и выше. Это и был зажор – с холма дорога спустилась уже не в глубокую воду, а в череду незначительных луж. Однако это не значило, что опасность миновала. Половодье – везде половодье, а потому вода всё равно будет подниматься, хотя и медленнее. К тому же плотина как возникла, так может и прорваться. И что тогда ждет одинокого путника, оказавшегося ниже по течению…

– Давай, давай, родимая! – опять тряхнул вожжами Олег. – Первый же поворот от реки наш будет! Ты только до него добеги…

Но час проходил за часом, небо просветлело, на него выползло радостное теплое солнце, а отворотов от приречного тракта всё не встречалось. Спасая порядком запыхавшихся коней, Середин перевел их на шаг, хотя и здесь, за зажором, всё чаще и чаще протяженные участки дороги оказывались покрыты водой. Спасибо хоть, утоптанные и не до конца оттаявшие колеи пока не размокли – но ведь и это дело времени. А потому Олег никаких остановок и роздыхов ни себе, ни лошадям не позволял. Разве только на сухих участках спрыгивал с облучка и шел рядом – всё меньше гнедой тащить. И ни разу даже не закинул в рот жесткого, как подошва, вяленого мяса – из солидарности.

Около полудня ведун миновал еще одну стоянку – над кострищами перекатывалась вода в две ладони глубиной, аккуратно попиленные поленья плавали дружной стайкой, у спуска к воде колыхалась охапка прошлогодней травы. Правда, до дороги растекающаяся река еще не добралась, но оставалось ей для подобного броска всего ничего.

– Н-но, моя хорошая, – опять тряхнул вожжами Олег, подгоняя гнедую. – Потом отдохнешь, как место безопасное найдем.

У него уже начал появляться соблазн рискнуть и в самом деле повернуть в лес, пока его не залило. Авось, удастся до сухого места добраться… Но как угадать, далеко ли половодье в здешних местах достает? Оно ведь может и на пару километров всё залить. Поди проберись так далеко с телегами и лошадьми! А ну, бурелом встретится? Тогда придется не только возки, но и скакунов на верную гибель бросать.

Как назло, дорога ухнулась вниз, в воде закружили глинистые вихри, поплыла черная гнилая листва, колеса гулко загрохотали по чему-то жесткому. То ли каменистая россыпь встретилась, то ли бревенчатый мосток через ручей. Повезло, стало быть. А ежели овраг глубокий поперек пути попадется? Туда ведь и по горло можно влететь, если не с головой.

Впрочем, выбора у одинокого путника всё равно не оставалось, и он снова припустил лошадей. Очень скоро впадина осталась позади, тракт забрался на высокий холм, поросший мшистыми корабельными соснами в три обхвата толщиной, обогнул невесть откуда взявшийся посреди бора могучий дуб и начал спускаться вниз. Внезапно впереди оказался густой молодой осинник, за которым лес и вовсе оборвался. Впереди, насколько хватало глаз, открывался простор. Бескрайний водный простор, в иной ситуации показавшийся бы красивым и романтичным: этакое море со множеством лесистых островков, с ровными линейками торчащих прямо из воды кустарников, с одинокими могучими вязами, там и сям стремящимися к небесам. Просто водный мир какой-то, в котором даже за дровами нужно плыть на лодке, а лес валить придется, свесив ноги за борт.

– Ква… – выдохнул Олег, натягивая вожжи. – Такое водохранилище зажором уже не объяснить. Тут что-то глобальное творится. Чего делать станем, подруга?

Отзывчивая гнедая заржала – но как-то неопределенно, без четко выраженной позиции.

– Есть два варианта, – предложил Середин. – Первый: это попытаться поставить юрту, заготовить дрова, лечь кверху брюхом и переждать денечков …дцать, пока весь этот кошмар схлынет. А вы пока осиновые ветки пожуете, травку куцую пощипаете. Второй: попытаться добраться во-он до тех холмиков и задаться тем же самым вопросом уже там.

Кобыла возмущенно фыркнула.

– Сам понимаю, что дороги под водой не видно, – согласился Олег. – Да только юрту ставить тоже лениво. Ни разу в жизни этим делом не занимался. Боюсь, только перепутаю всё, а собрать не смогу. А за холмами, глядишь, чего интересное найдется…

Гнедая опять фыркнула и несколько раз переступила с ноги на ногу. Сзади заржал чалый.

– Да ну вас, – спрыгнул с облучка на землю ведун. – Видите – прямые линии из кустарника? Дикие ивняки так не растут. Наверняка, это межи между наделами. Поля это чьи-то, стало быть. А коли поля здесь, то и хозяева их неподалеку живут. И вообще, кто в доме хозяин – я или кошка?

На сей раз лошади промолчали. Олег оценил их скромность, вздохнул и принялся стягивать сапоги, штаны. Затем взял гнедую под уздцы и тронулся вперед. Лошадям ведь всё равно, куда копытами своими стучать. А здесь, в чистом поле, где никакие деревья или кусты колею не ограничивают, есть только один способ дорогу нащупать: ножками. Так и побрели они через паводковое «море»: Середин, по колено в ледяной воде, двигался первым, тщательно выискивая путь. Обоз – следом.

До холма добирались часа три, и когда дорога выползла-таки на холм, ведун уже совершенно не чувствовал ног. Олег немного поплясал на месте, разгоняя кровь, потом растер ступни, оделся. Дальше, по забирающемуся на взгорок тракту, пошел рядом с телегой – однако ноги всё равно продолжали мерзнуть, словно он так и не выбрался из ледяного весеннего половодья.

– Ну, если окажется, что зря…

И тут через редкий березняк впереди открылись острые кончики совсем близкого частокола, пахнуло дымом, послышалось недовольное коровье мычание, прерываемое оглушительным собачьим лаем: впереди находилось человеческое жилье!

Тын, верх которого углядел с холма ведун, был вкопан не в землю, а шел поверх земляного вала метров пяти высотой, так что все укрепление достигало высоты трехэтажного дома. Против крупной рати с осадными приспособлениями за подобной стеной, само собой, долго не отсидишься, но мелким степным шайкам в две-три сотни воинов или судовой рати, что плавает на торговых ладьях, защищая товары, а заодно присматривая себе беззащитную добычу, такой орешек явно не по зубам. Особенно, если защитников на стенах хватает. Хорошо местный люд обосновался, прочно. Впрочем, на берегу реки иначе и нельзя. Люд всякий по водным путям плавает. Только зазевайся – обязательно двуногий хищник по твою душу найдется. По форме селение напоминало большой равносторонний треугольник с невысокими, крытыми тесом, площадками на каждом углу; ворота располагались справа, над крутым обрывом, возвышающимся над Олымом, что уже поглотил в своем течении все причалы и помосты, которые, надо полагать, стояли на берегу. Не могло же селение у реки вовсе не иметь никаких причалов?

Вскользь оценив крепость деревеньки, Середин покатил вниз, миновал влажный распадок, не затопленный еще, однако, половодьем, медленно проехал под стенами, стараясь не смотреть вверх – туда, откуда, окажись он врагом, сейчас наверняка бы сыпались валуны, бревна, летели стрелы и лилась кипящая смола. Возле ворот ведун придержал лошадей, посмотрел на пухлого полуобнаженного старичка, что дремал на солнышке, привалясь спиной к теплой воротине. Пожал плечами: ну, коли стражи нет, то и вход, стало быть, бесплатный, – и въехал в селение.

Изнутри деревня показалась уже не столь прочной крепостью, как снаружи. Вдоль улицы тянулись жердяные заборы, огораживая обширные дворы. Во многих строениях отсутствие трубы выдавало сараи, а дома, добротные пятистенки, стояли довольно далеко один от другого, метрах в пятидесяти. В общем, рыхлая застройка, неплотная. Дворов сорок всего, может, чуть больше. А значит, и жителей немного. На стены, самое большее, сотни полторы выйти сможет. Не считая баб и детей, естественно…

– Эй, красавица! – натянул поводья Олег, углядев впереди девицу в душегрейке поверх простенького полотняного платья, в белом платке с вышитым синей нитью краем и с коромыслом на плече. – Пожалей путника, дай воды колодезной напиться!

Курносая туземка остановилась, окинула его васильковым взглядом, осторожно опустила коромысло на землю, освободила от крючка одну из бадеек:

– Отчего же. Хорошему человеку воды не жалко. Пей.

– Благодарю, красавица… – Ведун поднял деревянное ведро, поднес ко рту, сделал несколько глотков обжигающе-ледяной воды, куда больше пролив себе на плечи. А попробуй попей нормально из широкой емкости почти в пуд весом, да еще с толщиной стенок не меньше сантиметра! Подходящей пастью создатель разве что бегемота наградил. Олег опустил ведро, отер губы. – Спасибо тебе, красна девица, спасла от жажды. Да еще с полными ведрами навстречу попалась. Стало быть, удача меня сегодня должна подстерегать. Не подскажешь, торг у вас где будет?

– Какой ныне торг, мил человек? – пожала плечами девушка. – Он, как реки-то разлились. Ни купцам, ни покупателям хода нет. Вот и пустует площадь. Нет никого.

– Реки? – навострил уши Олег. – А их у вас много?

– За воротами Олым разлился, – зацепила красотка ведро крючком коромысла, – а по другую сторону Сосна плещется.

– Так вот отчего всё так залило! – понял Середин. – У вас тут сразу две реки разлились. И обе отнюдь не ручейки… Кстати, а как селение ваше зовется?

– Чернавой прародители нарекли… – Девушка поднатужилась, закинула коромысло обратно на плечо. – Сказывали, от шелковицы всё округ черно было, как первый сруб ставили. С тех пор черными и зовемся.

– Постой еще секунду! – попросил Олег. – Подскажи, а постоялый двор у вас тут есть?

– Есть, отчего не быть, – попыталась пожать плечами голубоглазая туземка, но смогла шевельнуть только одним. – Токмо закрыт он ныне, да и подтоплен, вестимо. За стенами, у Сосны стоит. Ныне ведь половодье, путников, почитай, нет. От Манрозий Горбатый дома и отдыхает, пока по двору волны гуляют.

– Да, среди воды мне и самому ночевать неохота, – поморщился ведун. – Может, еще у кого на постой встать можно? Я бы заплатил… Может, у тебя приют найдется, красавица? Серебра отсыплю, сколько скажете.

– Нет! – неожиданно грубо вскинулась девушка и даже отступила на пару шагов. – Откель ты тут вообще взялся, в разлив-то самый?

– Ну, нет так нет, – хмыкнул Середин, несколько обиженный подобной отповедью. – Была бы честь предложена. А более отзывчивых хозяев у вас в деревне нет?

– Хочешь, ступай прямо до самой стены, да вдоль нее до второго двора, с чуром на воротах. Там Севар Шорник живет. У него дочь средняя на выданье. Может, он примет. Ему ныне серебро в самый раз придется. Приданое ведь давать понадобится, а еще и своих младших кормить надобно.

– И на том спасибо, красавица. Удачи тебе, и мужа хорошего… – Олег забрался на облучок телеги и тряхнул вожжами. – Поехали, родная. Будут тебе скоро и отдых, и ясли с ячменем.

Найти нужный двор особого труда не составило. Земляную стену Чернавы Середин, и захотел бы, не миновал. Вдоль вала шел узкий проезд, как раз в телегу шириной; ворота, на левом столбе которых красовалась умело вырезанная, черная, как негр, личина с большими усами и бритым подбородком, трудно было перепутать с любыми другими. Похоже, от гнили деревяшку щедро пропитали дегтем и теперь мавр с запорожскими усами стал почти вечным.

Спешившись, ведун громко постучал в ворота и, отойдя обратно к телеге, привалился к боковине возка. Спустя пару минут во дворе послышались шаги, воротина чуть приоткрылась, и наружу выглянула женщина лет сорока в потрепанном сарафане, еще сохранившем праздничную вышивку – но нитки от времени поблекли, и теперь розы, травы и птицы еле угадывались на фоне материи.

– Мир этому дому, – поклонился ей Середин. – Севар Шорник здесь живет?

– Здесь, – вышла со двора женщина. – Чего тебе надобно, чужеземец? Купить чего в дорогу али шкуры продать желаешь?

– Олегом меня зовут, – решил для начала представиться ведун. – Добрые люди подсказали, ночлега у вас можно спросить. Не милости ради, хозяйка. Серебром расплачусь сполна. Половодье меня в пути застало, под крышей хотел бы переждать, а не в лесу, как пес бездомный.

– Серебром? – переспросила женщина. – Настоящим, али на золото или меха пересчитать думаешь?

– Чешуи новгородской у меня маленько есть, – пожал плечами Середин. – Хотя, коли желаете, золотых монет тоже пара имеется. Да только дороговато золотом-то за пару недель ночлега платить. Даже если в дорогу снарядите по чести и кормить одними гусями всё время станете. Сдачи просить буду.

Хозяйка промолчала, поправляя выбившуюся из-под платка прядь русых волос. Карие глаза смотрели даже не на гостя, а куда-то через плечо ведуна. Со щек медленно сходил румянец.

– Пусто отчего-то у вас в деревне ныне, – разорвал затянувшуюся тишину Олег. – Никого на улицах не видать. Прямо… сенокос, что ли?

– Ставень у распадка мужи разворачивают, – спокойно ответила женщина. – Паводок ведь. Как вода сходить станет, изрядно рыбы за ставнем застрянет. Пировать станем, рыбным днем лето встречать.

– Это здорово, – согласился Середин. – Если повезет, может, и я праздник увижу.

Туземка опять надолго замолчала. Ведун прокашлялся:

– Так чего, хозяйка, возьмете на постой? Мне ведь много места не надобно. И ем не за троих, сильно не обременю. Да и заплачу сполна, уговоримся.

В воздухе опять повисла тишина. Олег, которому всё это начало надоедать, уже собрался было ехать дальше, стучать к соседям местного кожевенника, как хозяйка вдруг отступила, слегка поклонилась:

– Отчего же, заезжай. Токмо, не обессудь, с поклажей и лошадьми помочь некому. Сам уж распряги, да под навес поставь. Там и вода в бочке есть…

Она приподняла воротину, отвела ее в глубь двора. Потом точно так же отворила вторую. И… ушла в избу.

– Странно тут, однако, гостей привечают, – покачал головой ведун, взял гнедую под уздцы, повел во двор.

Телеги свои он поставил у самой ограды, выпряг лошадей, завел под навес, на вымощенный тонкими сосенками пол. Тут, по всей видимости, был сеновал – но к весне от припасов осталась только невысокая желтая кипа у дальней стены. Зато хозяин успел сделать две загородки. То ли складывать чего удумал, то ли скотину прикупить. Как раз в загородку Олег и завел скакунов. Подобрал стоявшую возле пахнущего влажным теплом хлева бадейку, зачерпнул воды из кадки, отнес коням. Пока он с местом определялся, они давно успели отдышаться, так что не запарятся. Потом кинул им две охапки сена – овсом в дороге наелись, пусть отдохнут от зерна немного.

Внезапно он ощутил на себе чужой недобрый взгляд. Остановился, медленно повернулся к дому. На крыльце, вперившись в него исподлобья, стояла в накинутом поверх полотняной рубахи тулупе девушка лет двадцати, чем-то похожая на хозяйку: те же круглое лицо и острый нос, те же русые волосы – правда, сплетенные в длинную косу. Платок накинут небрежно, только на затылок. Ни «здрасте», ни «помочь чем?», ни познакомиться… Странные тут люди, однако…

Пожалуй, если бы ведун не успел распрячь коней, он бы сейчас и вправду развернулся да поехал искать приют на другой край деревни. Но теперь собираться было лень, и Олег улыбнулся девушке как можно дружелюбнее:

– Красавица, корец не вынесешь доброму гостю? А то пить я не меньше лошадей хочу, да из бочки скотной как-то неприятно.

– Воды токмо дать могу… – буркнула себе под нос девица.

– Да я и воде рад буду… – Улыбка сама собой сползла у Олега с губ. – Могу и сам зачерпнуть, коли в тягость.

– Я принесу… – Девушка ушла в дом и почти сразу вернулась, неся в одной руке деревянное ведро, в другой ковш. Бадью поставила на землю, ковш пустила плавать по воде, сама отступила в сторону: – Пей.

Середин от такого обращения начал злиться, но пока еще держал себя в руках. Всё-таки в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Русь огромна, в разных ее концах разные обычаи. Кто знает, может, и он сейчас по местным меркам нечто неприличное творит. Потому ведун просто зачерпнул из ведра полный корец, поднес к губам… Вода опять оказалась ледяной, колодезной, пробивающей холодом до самых костей. Олега начал бить озноб, и он понял, что всё еще не согрелся после перехода через залитые паводком поля. А без хорошей бани наверняка не сможет отогреться вообще. Между тем дело двигалось к концу дня. Еще немного – и баню топить будет вовсе поздно. До полуночи не успеют – а мыться вместе с нежитью ведуну не улыбалось.

Он кинул ковш обратно в ведро, пошел к повозке, размотал узел чересседельной сумки, нащупал бобровый налатник, вытянул, набросил на плечи. Засунул руку поглубже, выискивая меховые штаны, и тут… Створка ворот приоткрылась, внутрь просочилась хозяйка – а он и не заметил, как она ушла! Следом ступил чернобородый мужик в синем суконном зипуне с топором в руках, за ним еще один, в рубахе с мокрыми рукавами и меховой душегрейке, и тоже с топором. Потом появился рыжебородый и рыжеволосый крепыш со сломанным носом, сжимающий вилы с деревянными, но остро наточенными зубьями. Мужик в лисьей остроконечной шапке с косой. Потом еще, еще, еще…

– Вот те, бабушка, и Юрьев день. – Ведун ощутил меж лопаток неприятный холодок, а потому оставил в покое сумку и перешел к передку телеги, положил ладонь на рукоять сабли. Опоясываться оружием при враждебно настроенной толпе он не рискнул. – Интересно, чью мозоль я отдавил на этот раз?

Между тем толпа мужиков с косами, вилами, топорами увеличилась до трех десятков человек. Чернобородый в зипуне, поигрывая своим плотницким инструментом, нарочит о небрежно поинтересовался:

– Ты из чьих будешь, мил человек?

– Из новгородских земель пришел, – изложил свою обычную легенду Середин. – Вот, езжу по землям русским. Себя хочу показать, на других посмотреть.

– Стало быть, гость ты в наших местах далекий, неведомый, – опять подкинул топор чернобородый. – Никто тебя не знает, никто за имя твое поручиться не может. Как же ты с Новгорода Великого к нам в Чернаву аккурат в половодье забрести исхитрился? Когда ни по дороге залитой, ни по реке ледоходной никакого пути нет? Откель ты взялся, мил человек? С неба свалился али из-под земли вылез?

– Вдоль Олыма по дороге приехал… – Ведун всё никак не мог понять, почему мужики заявились с подручным инструментом, почему никто из них не сбегал за мечом, копьем. Ведь наверняка в каждом дворе оружие есть, как же без него? И время у деревенских имелось, не запыханные они, сломя голову не бежали. – Последние версты во весь опор гнать пришлось. Просто чудом от воды убежал.

– Убежал, сказываешь? А может, она тебя как раз и принесла?

– Я что, бревно, что ли, чтобы меня по воде приносило? – Местные нападать явно не торопились, а потому Середин руку с сабли пока убрал.

– Тогда скажи, мил человек, откуда ты мог приехать по Олыму-то? Вестимо, селений на нем окрест нет ни единого. И не стояло никогда!

– Как это не стояло?! – возмутился Середин. – А Кшень? А Сурава? Я с Суравы как раз и еду. Зима меня там застала, задержался.

– С Суравой ты промахнулся, чужеземец, – засмеялся бородач. – Гости мы там редкие, но бываем. И они нас навещают по-родственному. У меня там свояков двое. У Сбыслава, вон, сестра замужем. Тебе ведомо хоть, кто там за старосту считается?

– Зимой Захар был, – пожал плечами Олег. – А кто ранее, и впрямь не знаю.

– И вправду Захар, – удивился мужик. – Он ведь свояк мой, не сказывал? Промыслом меня кличут.

– Постой… – опустив вилы, подошел ближе рыжий со сломанным носом. – А Людмилы моей ты там не видел? Белян у нее еще в мужьях…

– Видел, – кивнул Середин. – Живет. Красивая. Детей трое, все здоровы пять дней назад были. Одинец с кузней управляется, так что не голодают, кормилец есть.

– Отчего Одинец? – насторожился Сбыслав. – А Белян где?

– Утонул он, – развел руками Олег. – Год назад еще. – Подробнее про свои отношения с Людмилой и о причине смерти ее мужа он распространяться не хотел.

– А в Селезнях ты не бывал? – подступили мужики слева. – Чернава там наша замужем. Одна с таким именем. О прошлом годе трое детей у нее росло.

– Нет больше Селезней. Половцы прошлым летом сожгли. За то мы зимой в отместку их кочевье разорили дочиста. Видите, юрта на возках? Это как раз моя доля в добыче. В Кшене ее продать некому, мы ведь их больше десятка захватили. Вот в Рязань и везу. Да как-то забыл про половодье, прямо во сне меня прихватило.

– Это что! – отозвались слева. – Три года тому наших аж пятеро с лошадьми и дровами на черном холме водой отрезало. Два дня сидели, пока жены лодки догадались пригнать.

– Ужели с Селезней никто не уцелел? – пытались перебить рассказчиков мужики. – Может, ты видел ее? Родинка у нее еще здесь, над бровью…