Kitobni o'qish: «Символисты»

Собрание больших поэтов

Иллюстрация на переплете Полины Летягиной

© Тарасова А.С., составление, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Владимир Соловьев

В Альпах

 
Мыслей без речи и чувств без названия
Радостно-мощный прибой.
Зыбкую насыпь надежд и желания
Смыло волной голубой.
 
 
Синие горы кругом надвигаются,
Синее море вдали.
Крылья души над землей поднимаются,
Но не покинут земли.
 
 
В берег надежды и в берег желания
Плещет жемчужной волной
Мыслей без речи и чувств без названия
Радостно-мощный прибой.
 

Август 1886

«Бедный друг, истомил тебя путь…»

 
Бедный друг, истомил тебя путь,
Темен взор, и венок твой измят,
Ты войди же ко мне отдохнуть.
Потускнел, догорая, закат.
 
 
Где была и откуда идешь,
Бедный друг, не спрошу я, любя;
Только имя мое назовешь —
Молча к сердцу прижму я тебя.
 
 
Смерть и Время царят на земле, —
Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле.
Неподвижно лишь солнце любви.
 

18 сентября 1887

«Зной без сияния, тучи безводные…»

 
Зной без сияния, тучи безводные,
Шум городской суеты…
В сердце тоскующем думы бесплодные,
Трепет бескрылой мечты.
 
 
Жду, когда новая туча надвинется,
Думы прольются в слезах
И над разбитою скорбью поднимется
Лик твой, как солнце в лучах.
 

1890

Das Ewig-Weibliche¹
Слово увещательное к морским чертям

 
Черти морские меня полюбили,
Рыщут за мною они по следам:
В Финском поморье недавно ловили,
В Архипелаг я – они уже там!
 
 
Ясно, что черти хотят моей смерти,
Как и по чину прилично чертям.
Бог с вами, черти! Однако, поверьте,
Вам я себя на съеденье не дам.
 
 
Лучше вы сами послушайтесь слова, —
Доброе слово для вас я припас:
Божьей скотинкою сделаться снова,
Милые черти, зависит от вас.
 
 
Помните ль вы, как у этого моря,
Там, где стоял Амафунт и Пафос,
Первое в жизни нежданное горе
Некогда вам испытать довелось?
 
 
Помните ль розы над пеною белой,
Пурпурный отблеск в лазурных волнах?
Помните ль образ прекрасного тела,
Ваше смятенье, и трепет, и страх?
 
 
Та красота своей первою силой,
Черти, недолго была нам страшна;
Дикую злобу на миг укротила,
Но покорить не умела она.
 
 
В ту красоту, о коварные черти,
Путь себе тайный вы скоро нашли,
Адское семя растленья и смерти
В образ прекрасный вы сеять могли.
 
 
Знайте же: вечная женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
 
 
Всё, чем красна Афродита мирская,
Радость домов, и лесов, и морей, —
Всё совместит красота неземная
Чище, сильней, и живей, и полней.
 
 
К ней не ищите напрасно подхода!
Умные черти, зачем же шуметь?
То, чего ждет и томится природа,
Вам не замедлить и не одолеть.
 
 
Гордые черти, вы всё же мужчины, —
С женщиной спорить не честь для мужей.
Ну, хоть бы только для этой причины,
Милые черти, сдавайтесь скорей!
 

1898

Нильская дельта

 
Золотые, изумрудные,
Черноземные поля…
Не скупа ты, многотрудная,
Молчаливая земля!
 
 
Это лоно плодотворное,
Сколько дремлющих веков,
Принимало, всепокорное,
Семена и мертвецов.
 
 
Но не всё тобою взятое
Вверх несла ты каждый год:
Смертью древнею заклятое
Для себя весны всё ждет.
 
 
Не Изида трехвенечная
Ту весну им приведет,
А нетронутая, вечная
«Дева Радужных Ворот»².
 

Николай Минский

«Как сон, пройдут дела и помыслы людей…»

 
Как сон, пройдут дела и помыслы людей.
Забудется герой, истлеет мавзолей,
                 И вместе в общий прах сольются.
И мудрость, и любовь, и знанья, и права,
Как с аспидной доски ненужные слова,
                             Рукой неведомой сотрутся.
 
 
И уж не те слова под тою же рукой —
Далеко от земли, застывшей и немой, —
                  Возникнут вновь загадкой бледной.
И снова свет блеснет, чтоб стать
                                                  добычей тьмы,
И кто-то будет жить не так, как жили мы,
Но так, как мы, умрет бесследно.
 
 
И невозможно нам предвидеть и понять,
В какие формы Дух оденется опять,
                          В каких созданьях воплотится.
Быть может, из всего, что будит в нас любовь,
На той звезде ничто не повторится вновь…
                          Но есть одно, что повторится.
 
 
Лишь то, что мы теперь
                                      считаем праздным сном —
Тоска неясная о чем-то неземном,
                             Куда-то смутные стремленья,
Вражда к тому, что есть,
                                   предчувствий робкий свет
И жажда жгучая святынь, которых нет, —
                             Одно лишь это чуждо тленья.
 
 
В каких бы образах и где бы средь миров
Ни вспыхнул мысли свет, как луч средь
                                                              облаков,
                            Какие б существа ни жили, —
Но будут рваться вдаль они, подобно нам,
Из праха своего к несбыточным мечтам,
                       Грустя душой, как мы грустили.
 
 
И потому не тот бессмертен на земле,
Кто превзошел других в добре или во зле,
                              Кто славы хрупкие скрижали
Наполнил повестью, бесцельною, как сон,
Пред кем толпы́ людей – такой же прах,
                                                                   как он, —
Благоговели иль дрожали,
 
 
Но всех бессмертней тот,
                                        кому сквозь прах земли
Какой-то новый мир мерещился вдали —
                                  Несуществующий и вечный,
Кто цели неземной так жаждал и страдал,
Что силой жажды сам мираж себе создал
                                 Среди пустыни бесконечной.
 

1887

Волна

 
Нежно-бесстрастная,
Нежно-холодная,
Вечно подвластная,
Вечно свободная.
 
 
К берегу льнущая,
Томно-ревнивая,
В море бегущая,
Вольнолюбивая.
 
 
В бездне рожденная,
Смертью грозящая,
В небо влюбленная,
Тайной манящая.
 
 
Лживая, ясная,
Звучно-печальная,
Чуждо-прекрасная,
Близкая, дальная…
 

1895

Осенняя песня

 
Город закутан в осенние ризы.
Зданья теснятся ль громадой седой?
Мост изогнулся ль над тусклой водой?
Город закутан в туман светло-сизый.
Белые арки, навесы, шатры,
Дым неподвижный потухших костров.
Солнце – как месяц; как тучи – сады.
Гул отдаленной езды,
Гул отдаленный, туман и покой.
 
 
В час этот ранний иль поздний и смутный
Ветви без шума роняют листы,
Сердце без боли хоронит мечты
В час этот бледный и нежный и мутный.
Город закутан в забывчивый сон.
Не было солнца, лазури и дали.
Не было песен любви и печали,
Не было жизни, и нет похорон:
Город закутан в серебряный сон.
 

1896

Сонет

Над морем тишина. Вблизи и в отдаленьи,

Перед угрозой тьмы забыв раздор дневной,

Слилась пустыня вод с воздушною волной

В объятьи голубом, в безбрежном сновиденьи.

И столько кротости в их позднем примиреньи,

Что берег побежден небесной тишиной

И скалы замерли над синей глубиной,

Как эхо грустных слов, поющих о забвеньи.

И вот зажглась звезда. Быть может, там вдали

Она окружена немолчным ураганом,

Но, разделенная воздушным океаном,

Она – лишь робкий луч для дремлющей земли,

Лишь предвечерний знак,

лишь кроткое мерцанье,

Над темной тишиной лучистое молчанье.

1897

«О, этот бред сердечный и вечера…»

 
О, этот бред сердечный и вечера,
И вечер бесконечный, что был вчера.
 
 
И гул езды далекой, как дальний плеск,
И свечки одинокой печальный блеск.
 
 
И собственного тела мне чуждый вид,
И горечь без предела былых обид.
 
 
И страсти отблеск знойный из прежних лет,
И маятник спокойный, твердящий: нет.
 
 
И шепот укоризны кому-то вслед,
И сновиденье жизни, и жизни бред.
 

1901

Дмитрий Мережковский

У моря

 
Сквозь тучи солнце жжет,
                                         и душно пред грозой.
Тяжелый запах трав серебряно-зеленых
Смешался в воздухе со свежестью морской,
                                  С дыханьем волн соленых.
И шепчет грозные, невнятные слова
         Сердитый вал, с гранитом споря…
Зловещей бледностью покрылась синева
                                           Разгневанного моря.
 
 
О мощный Океан, прекрасен и угрюм,
Как плач непонятый великого поэта, —
Останется навек твой беспредельный шум
                                         Вопросом без ответа!
 

1889

Парки

 
Будь что будет – всё равно.
Парки дряхлые, прядите
Жизни спутанные нити,
Ты шуми, веретено.
 
 
Всё наскучило давно
Трем богиням, вещим пряхам:
Было прахом, будет прахом, —
Ты шуми, веретено.
 
 
Нити вечные судьбы
Тянут парки из кудели,
Без начала и без цели.
Не склоняют их мольбы,
 
 
Не пленяет красота:
Головой они качают,
Правду горькую вещают
Их поблекшие уста.
 
 
Мы же лгать обречены:
Роковым узлом от века
В слабом сердце человека
Правда с ложью сплетены.
 
 
Лишь уста открою – лгу,
Я рассечь узлов не смею,
А распутать не умею,
Покориться не могу.
 
 
Лгу, чтоб верить, чтобы жить,
И во лжи моей тоскую.
Пусть же петлю роковую,
Жизни спутанную нить,
 
 
Цепи рабства и любви,
Всё, пред чем я полон страхом,
Рассекут единым взмахом,
Парка, ножницы твои!
 

1892

Неуловимое

 
Всю жизнь искать я буду страстно,
И не найду, и не пойму,
Зачем люблю Его напрасно,
Зачем нет имени Ему.
 
 
Оно – в моей высокой мысли,
Оно – в тени плакучих ив,
Что над гробницею повисли,
Оно – в тиши родимых нив.
 
 
В словах любви, и в шуме сосен
И наяву, и в грезах сна,
В тебе, торжественная осень,
В тебе, печальная весна!
 
 
В страницах древних книг, в лазури,
В согретом матерью гнезде,
В молитвах детских дней и в буре,
Оно – везде, Оно – нигде.
 
 
Недостижимо, но сияет.
Едва найду, едва коснусь,
Неуловимо ускользает,
И я один, и я томлюсь.
 
 
И восстаю порой мятежно:
Хочу забыть, хочу уйти,
И вновь тоскую безнадежно, —
И знаю, нет к Нему пути.
 

1893

Голубое небо

 
Я людям чужд, и мало верю
Я добродетели земной:
Иною мерой жизнь я мерю,
Иной бесцельной красотой.
 
 
Я только верю в голубую
Недосягаемую твердь,
Всегда единую, простую
И непонятную, как смерть.
 
 
Над всем, что любит и страдает,
Дрожит, как лист в дыханье бурь,
Улыбкой вечною сияет
Неумолимая лазурь.
 
 
О небо, дай мне быть прекрасным,
К земле сходящим с высоты,
И лучезарным, и бесстрастным,
И всеобъемлющим, как ты.
 

1894

Ноябрь

 
Бледный месяц – на ущербе.
Воздух – звонок, мертв и чист.
И на голой, зябкой вербе
Шелестит увядший лист.
 
 
Замерзает, тяжелеет
В бездне тихого пруда,
И чернеет и густеет
Неподвижная вода.
 
 
Бледный месяц на ущербе
Умирающий лежит,
И на голой черной вербе
Луч холодный не дрожит.
 
 
Блещет небо, догорая,
Как волшебная земля,
Как потерянного рая
Недоступные поля.
 

24 ноября 1894

Темный ангел

 
О темный ангел одиночества,
                  Ты веешь вновь
И шепчешь вновь свои пророчества:
                  «Не верь в любовь!
 
 
Узнал ли голос мой таинственный?
                   О милый мой,
Я – ангел детства, друг единственный,
                   Всегда – с тобой.
 
 
Мой взор глубок, хотя не радостен.
                   Но не горюй:
Он будет холоден и сладостен,
                   Мой поцелуй,
 
 
Он веет вечною разлукою,
                   И в тишине
Тебя, как мать, я убаюкаю:
                   Ко мне, ко мне!»
 
 
И совершаются пророчества:
                   Темно вокруг.
О страшный ангел одиночества,
                    Последний друг,
 
 
Полны могильной безмятежностью
                   Твои шаги.
Кого люблю с бессмертной нежностью,
                   И те – враги!
 

1895

Двойная бездна

 
Не плачь о неземной отчизне
И помни: более того,
Что есть в твоей мгновенной жизни,
Не будет в смерти ничего.
 
 
И жизнь, как смерть, необычайна…
Есть в мире здешнем – мир иной.
Есть ужас тот же, та же тайна —
И в свете дня, как в тьме ночной.
 
 
И смерть и жизнь – родные бездны:
Они подобны и равны,
Друг другу чужды и любезны,
Одна в другой отражены.
 
 
Одна другую углубляет,
Как зеркало, а человек
Их съединяет, разделяет
Своею волею навек.
 
 
И зло, и благо – тайна гроба
И тайна жизни – два пути —
Ведут к единой цели оба.
И всё равно, куда идти.
 
 
Будь мудр – иного нет исхода.
Кто цепь последнюю расторг,
Тот знает, что в цепях свобода
И что в мучении – восторг.
 
 
Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний,
О, будь же собственным Творцом,
Будь бездной верхней, бездной нижней,
Своим началом и концом.
 

1901

Зинаида Гиппиус

Бессилье

 
Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью – над небесами, —
И улететь к лазури не могу.
 
 
Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить…
Мне близок Бог – но не могу молиться,
Хочу любви – и не могу любить.
 
 
Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков…
Мне кажется, что истину я знаю —
И только для нее не знаю слов.
 

1893

Посвящение

 
Небеса унылы и низки,
Но я знаю – дух мой высок.
Мы с тобою так странно близки,
И каждый из нас одинок.
 
 
Беспощадна моя дорога.
Она меня к смерти ведет.
Но люблю я себя, как Бога, —
Любовь мою душу спасет.
 
 
Если я на пути устану,
Начну малодушно роптать,
Если я на себя восстану
И счастья осмелюсь желать, —
 
 
Не покинь меня без возврата
В туманные, трудные дни.
Умоляю, слабого брата
Утешь, пожалей, обмани.
 
 
Мы с тобою единственно близки,
Мы оба идем на восток.
Небеса злорадны и низки,
Но я верю – дух наш высок.
 

1894

Пыль

 
Моя душа во власти страха
И горькой жалости земной.
Напрасно я бегу от праха —
Я всюду с ним, и он со мной.
 
 
Мне в очи смотрит ночь нагая,
Унылая, как темный день.
Лишь тучи, низко набегая,
Дают ей мертвенную тень.
 
 
И ветер, встав на миг единый,
Дождем дохнул – и вмиг исчез.
Волокна серой паутины
Плывут и тянутся с небес.
 
 
Ползут, как дни земных событий,
Однообразны и мутны.
Но сеть из этих легких нитей
Тяжеле смертной пелены.
 
 
И в прахе душном, в дыме пыльном,
К последней гибели спеша,
Напрасно в ужасе бессильном
Оковы жизни рвет душа.
 
 
А капли тонкие по крыше
Едва стучат, как в робком сне.
Молю вас, капли, тише, тише…
О, тише плачьте обо мне!
 

1897

Электричество

 
Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет» не слиты,
Не слиты – сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво,
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.
Концов концы коснутся —
Другие «да» и «нет», —
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет – Свет.
 

1901

Баллада

П. С. Соловьевой

 
Мостки есть в саду, на пруду, в камышах.
Там, под вечер, как-то, гуляя,
Я видел русалку. Сидит на мостках, —
Вся нежная, робкая, злая.
 
 
Я ближе подкрался. Но хрустнул сучок —
Она обернулась несмело,
В комочек вся съежилась,
                          сжалась, – прыжок —
И пеной растаяла белой.
 
 
Хожу на мостки я к ней каждую ночь.
Русалка со мною смелее:
Молчит – но сидит, не кидается прочь,
Сидит, на тумане белея.
 
 
Привык я с ней, белой, молчать напролет
Все долгие, бледные ночи.
Глядеть в тишину холодеющих вод
И в яркие, робкие очи.
 
 
И радость меж нею и мной родилась,
Безмерна, светла, как бездонность;
Со сладко-горячею грустью сплелась,
И стало ей имя – влюбленность.
 
 
Я – зверь для русалки, я с тленьем в крови.
И мне она кажется зверем…
Тем жгучей влюбленность: мы силу любви
Одной невозможностью мерим.
 
 
О, слишком – увы – много плоти на мне!
На ней – может быть – слишком мало…
И вот, мы горим в непонятном огне
Любви, никогда не бывалой.
 
 
Порой, над водой, чуть шуршат камыши,
Лепечут о счастье страданья…
И пламенно-чисты в полночной тиши, —
Таинственно-чисты, – свиданья.
 
 
Я радость мою не отдам никому;
Мы – вечно друг другу желанны,
И вечно любить нам дано, – потому,
Что здесь мы, любя, – неслиянны!
 

1903

Днем

 
Я ждал полета и бытия.
Но мертвый ястреб – душа моя.
Как мертвый ястреб, лежит в пыли,
Отдавшись тупо во власть земли.
Разбить не может ее оков
Тяжелый холод – земной покров.
Тяжелый холод в душе моей,
К земле я никну, сливаюсь с ней.
И оба мертвы – она и я.
Убитый ястреб – душа моя.
 

1904

Всё кругом

 
Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко-тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко-нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно довольное, тайно-блудливое,
Плоско-смешное и тошно-трусливое,
Вязко, болотно и тинно застойное,
Жизни и смерти равно недостойное,
Рабское, хамское, гнойное, черное,
Изредка серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глупое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно-холодное, жалко-ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
 
 
Но жалоб не надо; что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.
 

1904

Дождичек

 
О, веселый дождь осенний,
Вечный – завтра и вчера!
Всё беспечней, совершенней
Однозвучная игра.
 
 
Тучны, грязны и слезливы,
Оседают небеса.
Веселы и шепотливы
Дождевые голоса.
 
 
О гниеньи, разложеньи
Всё твердят – не устают,
О всеобщем разрушеньи,
Умирании поют.
 
 
О болезни одинокой,
О позоре и скорбях
Жизни нашей темноокой,
Где один властитель – Страх.
 
 
И, пророчествам внимая,
Тупо, медленно живу,
Равнодушно ожидая
Их свершенья наяву.
 
 
Помню, было слово: крылья…
Или брежу? Всё равно!
Без борьбы и без усилья
Опускаюсь я на дно.
 

1904

Крылатое

И. А. Бунину

 
В дыму зеленом ивы…
Камелии – бледны.
Нежданно торопливы
Шаги чужой весны.
 
 
Томленье, воскресанье
Фиалковых полей.
И бедное дыханье
Зацветших миндалей.
 
 
По зорям – всё краснее
Долинная река,
Воздушней Пиренеи,
Червонней облака.
 
 
И, средь небес горящих,
Как золото, желты —
Людей, в зарю летящих,
Певучие кресты.
 

Февраль 1912

Дни

 
Все дни изломаны, как преступлением,
Седого Времени заржавел ход.
И тело сковано оцепенением,
И сердце сдавлено, и кровь – как лёд.
 
 
Но знаю молнии: всё изменяется…
Во сне пророческом иль наяву?
Копье Архангела меня касается
Ожогом пламенным – и я живу.
 
 
Пусть на мгновение, – на полмгновения,
Одним касанием растоплен лёд…
Я верю в счастие освобождения,
В Любовь, прощение, в огонь – в полёт!
 

1918

Константин Бальмонт

«Я мечтою ловил уходящие тени…»

 
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 
 
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
 
 
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
 
 
И внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
 
 
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И всё выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 

1895

Лунный свет
Сонет

 
Когда Луна сверкнет во мгле ночной
Своим серпом, блистательным и нежным,
Моя душа стремится в мир иной,
Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.
 
 
К лесам, к горам, к вершинам белоснежным
Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,
Я бодрствую над миром безмятежным,
И сладко плачу, и дышу – Луной.
 
 
Впиваю это бледное сиянье,
Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,
Я слушаю, как говорит молчанье.
 
 
Людей родных мне далеко страданье,
Чужда мне вся Земля с борьбой своей,
Я – облачко, я – ветерка дыханье.
 

1894

Погибший
Два отрывка из поэмы

1

 
Уж ночь. Калитка заперта.
Аллея длинная пуста.
 
 
Окован бледною Луной,
Весь парк уснул во мгле ночной.
 
 
Весь парк не шелохнет листом.
И заколдован старый дом.
 
 
Могильны окна, лишь одно
Мерцаньем свеч озарено.
 
 
Не спит – изгнанник средь людей, —
И мысли друг, – и враг страстей.
 
 
Он в час любви, объятий, снов
Читает книги мудрецов.
 
 
Он слышит, как плывет Луна,
Как дышит, шепчет тишина,
 
 
Он видит в мире мир иной,
И в нем живет он час ночной.
 
 
Тот мир – лишь в нем, и с ним умрет,
В том мире светоч он берет.
 
 
То беглый свет, то краткий свет,
Но для него забвенья нет.
 

2

 
Помогите! помогите! Я один в ночной
тиши. Целый мир ношу я в сердце,
               но со мною ни души.
 
 
Для чего кровавым потом обагряется
чело? Как мне тяжко! Как мне душно!
                   Вековое давит зло!
 
 
Помогите! помогите!
                 Но никто не внемлет мне.
Только звезды, улыбаясь,
                   чуть трепещут в вышине.
 
 
Только лик Луны мерцает, да в саду,
                           среди вершин,
Шепчет Ветер перелетный:
                  Ты один – один – один.
 

1895

«Горящий атом, я лечу…»

 
Горящий атом, я лечу
В пространствах – сердцу лишь известных,
Остановиться не хочу,
Покорный жгучему лучу,
Который жнет в полях небесных
Колосья мыслей золотых
И с неба зерна посылает,
И в этих зернах жизнь пылает,
Сверканье блесток молодых,
Огни для атомов мятежных,
Что мчатся, так же, как и я,
В туманной мгле пустынь безбрежных,
В бездонных сферах Бытия.
 

1895

Кинжальные слова

I will speak daggers.

Hamlet³

 
Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!
 
 
Упоение покоя —
Усыпление ума.
Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.
Я хочу иных бряцаний
Для моих иных пиров.
Я хочу кинжальных слов
И предсмертных восклицаний!
 

1899

Из цикла «В душах есть всё»

3

 
Мир должен быть оправдан весь,
Чтобы можно было жить!
Душою там, я сердцем – здесь.
А сердце как смирить?
Я узел должен видеть весь.
Но как распутать нить?
 
 
Едва в лесу я сделал шаг, —
Раздавлен муравей.
Я в мире всем невольный враг,
Всей жизнею своей,
И не могу не быть, – никак,
Вплоть до исхода дней.
 
 
Мое неделанье для всех
Покажется больным.
Проникновенный тихий смех
Развеется как дым.
А буду смел, – замучу тех,
Кому я был родным.
 
 
Пустынной полночью зимы
Я слышу вой волков,
Среди могильной душной тьмы
Хрипенье стариков,
Гнилые хохоты чумы,
Кровавый бой врагов. —
 
 
Забытый раненый солдат,
И стая хищных птиц,
Отца косой на сына взгляд,
Развратный гул столиц,
Толпы глупцов, безумный ряд
Животно-мерзких лиц. —
 
 
И что же? Я ли создал их?
Или они меня?
Поэт ли я, сложивший стих,
Или побег от пня?
Кто демон низостей моих
И моего огня?
 
 
От этих ти́гровых страстей,
Змеиных чувств и дум, —
Как стук кладбищенских костей
В душе зловещий шум, —
И я бегу, бегу людей,
Среди людей – самум⁴.
 

1899