Kitobni o'qish: «Наука и магия в античном мире», sahifa 9

10

Охотно сказываясь в рукотворных изображениях, плодах человеческого искусства, демоны тем легче проявляли себя непосредственно в феноменах природы. Камнепоклоннические виды демонизма уже рассмотрены. Прибавлю к сказанному мистическое обыкновение носить драгоценные камни, посвящённые тому или другому знаку зодиака, в соответствии с месяцем года. Трудно указать древний народ, который не был бы знаком с этим обычаем, живучим и в наше время. В иудаизме двенадцать камней в нагруднике первосвященника (туммим) создали целое мистическое учение. Столько же уважения оказывали древние водным оракулам. Разумеется, далеко не каждый источник почитался способным на пророческие предсказания, хотя божественным предполагался каждый; но тем более почёта воздавалось способным. Храм Юпитера Клитумна в Сполето, воздвигнутый над подобным источником-вещуном, – по рассказу Плиния Младшего, – был весь увешан приношениями благодарных паломников. Излишне исчислять все чудеса и курьёзы, которые рассказывает о водных святых местах Павсаний. Следует заметить, однако, что сам он не выставляет себя очевидцем сверхъестественных способностей тех или иных вод, а о многих добросовестно свидетельствует, что они были оракулами в старину, но потом потеряли предвещательную и целебную силу, – обыкновенно, чрез какое-либо нечестие человеческое. Так, один источник, позволявший верующим видеть в нём отсутствующих мореплавателей, утратил свою способность после того, как баба какая-то вымыла в нём грязную рубаху. В некоторых источниках оракул давался при посредстве зеркала, опускаемого в воду таким образом, что толща стекла уходила в воду, а над водою оставалась только отражающая поверхность. Наблюдение за этою блестящею точкою вскоре показывало верующему тех, о ком он вопрошал, больными или здоровыми. Это похоже на современные гипнотические опыты. Ничто не ново под луною, и явления гипнотизма, медиумизма, мантевизма помогали древним магам одурять свою языческую публику с не меньшим успехом и совершенством, чем сейчас Самборы и Комп. морочат ими добрых христиан. Что касается лечения гипнотическими внушениями, то едва ли оно не было возведено жрецами Эскулана в научную систему: по крайней мере, то таинственное лечение, что называлось инкубацией и состояло в богомольном ожидании, чтобы бог сам пришёл к больному в сонном видении и возвестил. какие лекарства ему потребны, – несомненно, родственно сомнамбулическому наведению, часто и успешно практикуемому в современных невропатологических клиниках. Из Кастальского источника в роще Дафны, при храме Аполлона близ Антиохии, вытекал поток пророчеств, соперничавших по своей достоверности с предсказаниями Дельфийского оракула. Император Адриан прочёл предсказание своей счастливой будущности на листочке, вынутом из этого ключа, фокус не особенно мудрёный, ибо «симпатические чернила» были хорошо известны древности. Адриан закрыл источник столь опасных знаний, но он был снова открыт покровителем язычества Юлианом Отступником. Однако, судя по насмешкам св. Григория Назианзина, попытка Юлиана кончилась полною неудачею, и Кастальский ключ, разливаясь при храме, оскудевшем братией, не восстановил своей былой славы: в павшем антиохийском язычестве уже не нашлось достаточно умного и ловкого мистика-предсказателя, который мог бы принять на себя вдохновенную роль оракула, соперничая с тут же, в храмовой ограде положенными, христианскими мощами св. Вавилы. Известно, как грозно разыгралась антиохийская конкуренция культов Аполлона и св. Вавилы: Юлиан приказал перенести мощи христианского мученика с храмовых земель Аполлона на другое кладбище; христиане в отместку сожгли храм Аполлона; последовали мятеж, жестокий розыск и даже казни.

В иных местах вещая сила работала сразу через воду и через огонь. В Вифинии, по рассказу Плиния, брызжет пламенный каскад, служащий для испытания преступников, так как он никогда не коснётся грешного. О подобном же испытании клятвопреступников в Сицилии сообщают Аристотель и Макробий: заподозренных опускали в один из кратеров вулкана, возвышающийся над горячим источником. Вообще же, как ни странно, огнедышащие горы, которые оставили столько впечатлений в фантазии древнейших европейцев в теологическом первоначале, когда зачинались и слагались их мифологии, весьма мало влияли на воображение исторических потомков их, когда развивалось демоническое мировоззрение и возобладал демонический культ. Мифы, связанные с катастрофами Везувия, Этны, Липарских островов, – до-гомерического и гомерического происхождения. Они не подновлялись. Любопытно, что даже средневековое суеверие и невежество не искали каких-либо особенных чудес в этой области, казалось бы, столько соблазнительной уже по наглядной своей декоративности. Самая грозная средневековая легенда вулканического характера – измышление папы Григория Великого, – будто жерло Стромболи – уголок адского пекла, в котором дьяволы денно и нощно забавляются душою Теодориха Великого. Автор этого этюда провёл в неаполитанском краю столько дней своей жизни, что вправе считать его как бы второю родиною. Полудикие, фанатически и фантастически настроенные, склонные каждый уголок земли своей населять святыми и чертями, крестьяне окрестностей Везувия очень скупы на мифы только об этом, вечною угрозою курящемся, роковом властелине их края. Вулкан для них – дело домашнее, естественное. «Этна» – старая поэма неизвестного латинского стихотворца, по всей вероятности, Люцилия Юниора, прославленного перепискою с Сенекою, – также чужда фантастического элемента. Можно думать, что, сохранённые латинскою литературою, частые сравнения многих вулканических окрестностей Неаполя с мифологическими пропастями ада (флегрейские поля, Ахеронское болото и т. п.) – не более, как вошедшие в литературную моду, поэтические метафоры, а вовсе не указания на древние народные верования. Огнедышащая гора поражала своею необычностью взгляд чужеземца: неудивительно, поэтому, что слухи о Везувии, дойдя до ионических гусляров, удивили их настолько, что они заглазно решили его адский характер и поместили сход в ад в пещеры Аверна, от чего впоследствии не дерзнул отступить и Вергилий. Естественно также было, как рисует это Ренан, мистически настроенному иудею, когда он высаживался на берег после долгого плавания, в Путеолах, прежде всего суеверно изумиться дыму Везувия, Сольфатаре, дымным серным источникам, истекающим из «горы металлов». Впечатления эти, если не в рассказах самих очевидцев, то лиц, слышавших таковых, отразились в апокалипсисах лже-Еноховом и Иоанновом. Но латинская раса и обжившийся среди её сынов graeculi Партенопеи в это время очень спокойно пользовались мнимо адскими водами для мирных бальнеологических целей, далёкие от мысли приписывать им силы сверхъестественные. Великие вулканические катастрофы итальянских гор, включая сюда и знаменитое извержение 79 года, когда погибли Помпеи, Геркуланум и Стабия, оставили по себе очень мало воспоминаний, притом далеко не фантастических. Описание извержения Везувия в сочинениях Плиния Младшего – самое рассудочное. В 1901 году я записал на о. Искии несколько интересных преданий, живущих в местном населении, но ни одно из них не было связано с последним ужасным несчастьем острова, с землетрясением, которым так недавно старый Эпомео разрушил Казамиччиолу. Самым чудесным эпизодом этого последнего события рассказываются приключения одной извозчичьей лошади, которая, вероятно, почуяла землетрясение за какую-нибудь секунду до его начала: как стояла в упряжи, – прыжком через широкий ров, – она перенесла своего хозяина на площадь, – и в ту же минуту рухнул дом, у стены которого они оба пред тем дремали. Легенд о вулканическом уголке Италии тысячи, но – всё наносные, сочинённые, при том, по преимуществу, северными путешественниками и писателями. Некоторые вошли в народ, но проследить их искусственное происхождение очень нетрудно. Вышедших же из народа я не знаю ни одной.

Таким образом, можно поставить к доказательству гипотезу, что вулканы, как мотивы к представлениям демонически-религиозным, действуют гораздо сильнее на тех, кто их редко видит или только о них слышит, чем на постоянных очевидцев их деятельности. Если для грека из Эллады или иудея из Палестины дым Везувия, Сольфатара, озеро Аверна заслоняли мифологическими представлениями прелесть Неаполитанского залива, то италиец даже и не замечал этих привычных страхов природы: так заслоняла их от него земельная тучность плодородной Кампании, роскошные рыбные ловли, весёлые Байи, торговые Путеолы, розы Пестума, виноград Фалерна и т. д. Греки, заселяя Балканский полуостров, застали вулканическую работу на нём уже почти конченною. Но следы её были свежи: минеральные источники, курящиеся пещеры, провалы остывших и заполненных озёрами кратеров и т. п. Всё это должно было сильно действовать на воображение новосёлов: они чувствовали близ себя великую силу природную, но не столь реально ясную в своих действиях и происхождении, как на берегах Сицилии и Неаполя, – о подземном огне греку надо было больше догадываться, а догадываться для грека значило художественно творить. Эллинскому уму всегда нужен и дорог антропоморфический миф, положительный ум италийца легко довольствуется рассудочными объяснениями и сухими символами. Поэтому в любой вулканической трещине Балканского полуострова погребено демонических легенд и преданий больше, чем во всех жерлах Апеннинской системы. В древней Греции и Малой Азии было множество вулканических уголков, носивших грозные имена «врат адских», «Хароновых», «Плутоновых». Большинство таких пещер слыли оракулами. Газы, в них развивавшиеся, одуряя головы поклонников, содействовали пророческим экстазам, – активно в самом оракуле, который говорил устами вдохновенного жреца или жрицы, пассивно в слушателях, которых одурение или повергало в состояние обморочного сна, или приводило в восторг и заставляло принимать всё, что они слышали, на веру, как возвышенную божественную мудрость. Прибавьте к этому суеверное самовнушение. Об одном из таких «плутониев», пещере Кибелы при знаменитом храме её в Гиерополисе Фригийском, мы имеем свидетельство от Дамасция, философа конца пятого века, исследовавшего древнее святилище сто лет спустя после того, как оно было совершенно оставлено и заброшено. Дамасций обошёл обширные подземелья не без опасности для жизни, однако, счастливо выбрался. Любопытно, что, когда он, после своих подземных путешествий, лёг отдохнуть, то увидал себя во сне Аттисом, любовником Кибелы, председящим на гилариях, фригийском празднестве, которое справлялось в его честь. Мори, передавая этот случай, видит в нём весьма замечательный пример самовнушенного сновидения. Трофониева пещера, Дельфийский оракул, Ливадийское святилище – всё равно преследовали цель экзальтировать своих паломников до галлюцинаций газами, после подготовки к экстазу тяжёлым постом. Быть может, небезосновательна догадка Мори, что нимфы, которыми населяло ливадийские утёсы суеверие греков, если не существовали, как реальный предмет, то могли существовать, как представление: были призраками расстроенного воображения богомольных галлюцинатов, подготовленных к видениям, сообразным с их верованиями и ожиданиями, так же, как знаменитый Старец Горы подготовлял своих ассасинов к Магометову раю пилюлями из гашиша. К галлюцинациям наркотического и постнического экстаза надо, конечно, отнести и знаменитую инкубацию: пророческие сновидения в храмах Эскулапа, Аполлона, Изиды, Сераписа и других сильных покровителей здоровья человеческого. С победою христианства инкубация не сразу умерла, но была перенесена в некоторые храмы нового культа, – напр., в Константинопольский храм св. Михаила Архангела, воздвигнутый на месте языческого, где инкубационные откровения давал ранее Аполлон. Пример инкубации в иудаизме даёт известная евангельская история о Силоамской купели.

Сновидение и удивление к нему – начало демонической религии, попытка управлять сновидением – начало магии. Известно, что сновидения подали человеку мысль о божественных существах и, в особенности, помогли ему обосновать, развить и упрочить культ усопших. Поэтому, жреческая наука о сновидениях параллельна этому культу, от него зависима, из него истекает и в него обратно впадает. Могилы великих античных прорицателей – Амфиарая, Амфилоха, Калхаса, Мопса – остаются вещими и по смерти пророков. Обычай спать на могиле мудреца, чтобы получить от него пророческое сновидение, распространялся в древнем мире от кельтов до Ливии, от Палестины до Иберии. Вещие сны – наслание манов, святых умерших душ. Следовательно, для того, чтобы иметь более или менее регулярные пророческие сновидения, надо ублажать известным ритуалом святые усопшие души. Если они подательницы благих сновидений, то лемуры и ларвы наводят страх на душу, мутят ум безобразными призраками, исступляют дух, давят кошмарами сонного (эфиальты), делают бесноватым бодрствующего. В связи с этим убеждением, – что помешанный жертва злого покойника, – объясняется старый обычай предоставлять сумасшедшим для жительства кладбища; на востоке гробовые места служат приютом для безумцев ещё и в наше время. Евангельские бесноватые тоже жили в гробах. Не буду касаться здесь вопроса об одержимости злым духом, так как физиологическое и психологическое значение его давно уже и многократно выяснено невропатологами, которые законно отняли этот вопрос у богословов и историков, и нового к исследованиям их прибавить нечего. Таинства гипнотизма и магнетических токов, ныне усердно исследуемые и получающие всё более широкий и важный смысл в жизни человеческой, несомненно дадут ключи ко многим подробностям античной магии и мистики, ныне ещё тёмным. Разумеется, сказать, что то или другое чудо совершилось чрез гипнотическое внушение, ещё не значит ответить на вопрос, как оно совершилось, потому что гипотетична покуда самая сила, действующая в гипнотическом внушении. Но, по крайней мере, это указывает нам, в каком направлении должны взять путь наши исследования, чтобы тайное рано или поздно стало явным. Из многочисленных проявлений демонических чрез феномены живой природы следовало бы подробно заняться культами древнепоклонническим и змеепоклонническим. Но темы эти – уже скорее мифологические, чем демонологические, да сверх того обзор первой из них гораздо ярче и доказательнее, чем через верования античные, может быть исполнен чрез мифологии славянскую и германскую, которые не подлежат рассмотрению в этом этюде, как факторы миросозерцания уже средневекового.