Звонят. Горничная докладывает:
– Вас какая-то спрашивает…
По презрительному выражению лица и тону голоса чувствую, что «какая-то» – не из важных.
– Просительница на бедность?
– А Бог ее знает! надо полагать…
– Ну все равно, просите…
«Какая-то» входит, и я сразу понимаю презрительный тон и негодующую мину горничной: предо мною – «беспокойная ласковость взгляда и убогая краска ланит…»
– Простите, ради Бога, что я осмелилась… – звучит робкий голос, тихий и глухой – словно из-за двух стен.
– Чем могу служить?
Долгое молчание. Потом опять – подземельный шепот.
– А вы меня не узнали? Я так и думала, что не узнаете…
Вглядываюсь: лицо как будто знакомое, но – где видал, когда, как, зачем? не могу вспомнить. И не могу определить, молода ли моя странная гостья, пожилая ли она уже. Ей можно дать и двадцать лет, и сорок…
– Виноват, как будто встречался, но…
– Я – N… помните? Вы мою мать хорошо знали, бывали у нас в Москве…
– Боже мой, неужели? Вы – Катенька N?
– Ну да, я та самая Катенька N., которой вы конфеты возили и Брэма с картинками подарили.
Я знал мою гостью здоровым, балованным ребенком – теперь передо мною стоит «какая-то».
Bu va yana 2 ta kitob 399 UZS