Kitobni o'qish: «Вашингтонский узел. Время испытаний»
Отцы поели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина…
Иез. 18, 2.
Именно в наше время демократия из формы государственного устройства возвысилась как бы в универсальный принцип человеческого существования, почти в культ
А.И. Солженицын
Начало. 30 октября 2021 года. Вашингтон, округ Колумбия
«Гувер-билдинг», главное здание ФБР
В страну прошлого билеты не продаются
А.И. Солженицын «В круге первом»
– Кофе хотите?
– Нет, спасибо…
Кофе – один из приёмов. Когда человек что-то пьёт, ест или курит сигарету – он расслабляется, и его мозг получает дозу эндорфина – гормона счастья. Такого человека проще вывести на доверительную беседу и, в конце концов, расколоть.
Но я-то прошёл школу разведки ВМФ в Аннаполисе, и даже проходил подготовку по программе ЦРУ на их чёртовой Ферме. Так что кое-что в допросах я понимаю.
– Может, воды?
Вот, идиоты…
– И воды не надо.
Этих уродов, что намерены со мной «побеседовать» – двое. Один здоровый, с лишним весом – скорее всего, забойщик. Второй, который немного интеллигентнее по виду – писатель, он оформляет дела и пишет рапорты для начальства. Такое вот разделение труда, как в ГУЛАГе.
Откуда я знаю про ГУЛАГ? Читал Солженицына, откуда же ещё мне это знать. В языковой школе в Монтерее нам задавали читать русскую литературу, и я полюбил читать русских диссидентов – Солженицына, Даниэля, Шаламова. К сожалению, в современной Америке я вижу всё больше знакомого по этим книгам – признаков существования в стране тоталитарного государства.
Откуда оно взялось? Ответ на этот вопрос у меня так же есть. Есть теория немецкого философа Ханны Арендт, германо-американского исследователя тоталитаризма. Теория обратного удара. Она заключается в том, что колониальные или квазиколониальные режимы, осваивая силовые методы управления в колониях – почти неизбежно рано или поздно начинают применять эти же методы управления в метрополии к своим собственным гражданам. В начале века Адольф Гитлер изучал британские методы управления. Германия не была колониальной страной, но отчаянно мечтала ею стать – и именно из чужих колониальных практик Гитлер почерпнул и творчески развил наиболее отвратительные методики нацизма, такие как расовые и этнические чистки, пропаганда, двойная правда, разделение людей на первый и второй сорт. Думаю, гитлеризм не был бы столь страшен, если бы Германия была колониальной страной и знала не только парадную сторону – но и изнанку колониализма. И простые немцы, и их вожди были бы куда осторожнее. Но Германия не была колониальной страной и знала только парадную сторону колониализма – в виде глобуса, четверть территории которого были помечены алым цветом. И оттого – Германия в 30-е годы была преступно романтична.
А теперь этот путь повторяли Соединённые Штаты. Если вторжение в Афганистан ещё можно как-то оправдать интересами национальной безопасности, поимкой Осамы бен Ладена – то вторжение в Ирак нельзя оправдать и нельзя никак объяснить ничем, кроме той же преступной романтичности. Джордж Буш прочитал книгу советского диссидента Натана Щаранского и решил, что он и в самом деле сможет изменить мир, сделать его лучше – если свергнет Саддама. Ничем иным, кроме искренней веры в будущее всего мира и в роль Америки как проводника свободы и освободителя от тирании – это вторжение нельзя было объяснить. Но разве плохо освобождать от тирании угнетённые народы? Да, если в сухом остатке – пять тысяч убитых только военнослужащих, не считая контрактников и гражданских, пятьдесят тысяч раненых и искалеченных, более триллиона долларов расходов – и в конце ноль. Даже хуже ноля, потому что в пассиве у нас – испорченные отношения с Европой (охлаждение началось именно тогда), Холодная война с Россией, двадцать три триллиона долларов государственного долга без малейших шансов отдать – и продолжающиеся расходы на Ирак. Мы ведь до сих пор там присутствуем. Малыми силами, конечно – в основном советники, спецназ, авиация. Но мы уже почти двадцать лет не можем стабилизировать там режим, и по-прежнему платим дань, деньгами, людьми, бомбами…
И, кроме того – ведя эту долгую и страшную войну – мы и сами сильно изменились. До всего этого невозможно было себе представить тотальную слежку ФБР за гражданами, обыски перед посадкой в самолёт, беспредел полиции, разрешение федеральным органам использовать беспилотники в рамках программы наблюдений – причём не в рамках какого-то конкретного уголовного расследования и не против какого-то конкретного человека – а вообще. И даже без уведомления атторнея штата. Те дроны, которые мы использовали против Аль-Каиды – теперь висят над нашими головами, и я не уверен, что на них нет ракет.
Возможно, уже есть. Тем более, с 2011 года с ликвидации Аль-Авлаки в Йемене1 – стало возможным использовать смертельную силу против граждан США без попытки его задержать и в рамках внесудебных процедур. В общем, никто и ничто не мешает начать наносить ракетные удары уже на территории США, тем более что сверхмалые бомбы и ракеты, предназначенные для уничтожения только одного человека с минимальным побочным ущербом – уже есть.
А если что-то технически может быть применено – рано или поздно оно будет применено. Это уже не Арендт. Это мой собственный жизненный опыт…
– Мистер Миллер?
– Да, да. Извините, я немного задумался.
– Ничего страшного.
…
– Мы должны провести стандартную проверку, мистер Миллер. Вы понимаете, о чем идёт речь?
– Я уже проходил стандартную проверку при поступлении на госслужбу.
– Верно, мистер Миллер, но это было давно. Кроме того, вы несколько лет не работали на дядю Сэма.
– Уверяю, в Стэнфорде проверяют ещё серьёзнее. Там заботятся о репутации университета. Репутация – нынче это всё, не так ли?
Вежливая улыбка. Говорит все время писатель. Забойщик молчит.
– Мы понимаем, мистер Миллер, но тем не менее. В Стэнфорде вряд ли будут интересоваться вашей личной жизнью. А вот нам нужно узнать кое-какие детали. Например, детали ваших отношений с мисс…
Писатель заглядывает в папку.
– Мисс Никитиной. Я правильно произношу её фамилию?
– А это-то тут при чем?
– Вы были сотрудником ЦРУ на тот момент, верно?
– Ошибаетесь. Я был в то время сотрудником некоммерческой организации, мы занимались демократизацией постсоветского пространства.
– Но вы закончили курсы на Ферме2, не так ли?
– Господи… краткосрочные курсы безопасности. После чего меня не приняли в контору даже на короткий контракт, не говоря уж о полном рабочем дне! Нас просто собрали, всех кто был под рукой – и кинули на Украину!
– А когда вас взяли в ЦРУ на полный рабочий день?
– В пятом. Уже после возвращения из Киева. А оперативником я стал в шестом. Тогда все кто успел накосячить в Ираке, уже умыли руки и в Багдадскую станцию брали всех, кого только могли найти и кто готов был работать.
– На тот момент у вас были отношения с мисс Никитиной?
– Уже нет.
– Почему же?
– Потому что специфика нашей работы не способствует искренней и чистой любви.
Писатель и забойщик молчат. Смотрят на меня.
– Господи Боже. Это был всего лишь секс. Я был молодым и не сдерживал себя. Я что, не имел права трахнуть русскую?
– Ну, с учётом специфики вашей работы могли бы и воздержаться. Тем более, ваше происхождение само по себе…
Я вдруг понимаю, что они серьёзно.
– А что не так с моим происхождением? Да, черт возьми, я еврей. Это теперь и здесь – преступление?
Писатель явно пугается – я вижу проблеск страха в его глазах… опыт и подготовка научили меня чувствовать страх в людях. Это может для него плохо кончиться – если я сообщу о дискриминации по национальному признаку, тем более еврея. Антисемитизм – это клеймо. Это может кончиться увольнением с государственной службы без характеристики.
– Мистер Миллер, никто не говорит, что проблема в том, что вы еврей. Просто ваши родители – приехали из СССР…
– Моего отца преследовал КГБ. С детства его преследовали сверстники, обзывая жидом. Я родился в Нью-Йорке на американской земле и являюсь гражданином США с рождения. Я ничего и никогда не хотел, кроме равного отношения и равных возможностей. Как и мой отец, который прибыл сюда, чтобы спастись от ГУЛАГа.
– Да, конечно, мистер Миллер. Никто не хочет сказать, что вы как гражданин США в чем-то хуже других. Но мы должны проверить. Тем более, вы лучше других знаете, чем всё кончилось на Украине. В работе станции ЦРУ в период вашего пребывания там были странные и болезненные провалы. Мы обязаны задать эти вопросы.
– Извините, вы были в Украине?
– Нет. Но…
– Если бы вы были, то сейчас не задавали бы подобные вопросы. СБУ – их служба безопасности – была инфильтрована российскими внедренцами снизу доверху. Большая часть оперативных сотрудников тогда – закончила советские разведшколы, где учились бок о бок с теми, кто потом начал работать в ФСБ и ГРУ. Многие украинцы не считали себя украинцами, у них была русская или советская идентичность, и они искали возможность, как навредить. При таких обстоятельствах просто удивительно, что хоть кто-то нормально работал! И не забывайте, именно я в конечном итоге – пробил решение принимать каждый год на обучение на Ферме и в Академии ФБР по пятьдесят украинских курсантов. Курс в академии ФБР так теперь и зовётся, курс Миллера.
– Мы это знаем, мистер Миллер. Но мы должны написать отчёт, а для отчёта – должны взять у вас интервью. Мы были бы очень благодарны, если бы вы рассказали нам своё видение того, что происходило в Киеве в период вашего пребывания там.
– Моё видение…
Прошлое. 28 ноября 2004 года
Киев, Украина. Майдан
– Кофе будете?
Помощник начальника станции Бредли Стивен Бишоп посмотрел на стаканчик с кофе, который я взял для него.
– По крайней мере, не растворимый?
– Не думаю, сэр.
– Ладно, давай…
Бишоп взял стаканчик и тут же отхлебнул из него – в то время как я пытался согреть о свой ладони. Просто понять не могу, как люди могут пить почти кипяток.
Было и в самом деле, холодно…
Согревая руки, я принялся притопывать в такт доносившейся с Майдана незалежности мелодии «Разом нас багато». Интересно было бы снять это на фото – два сотрудника ЦРУ, точнее один сотрудник и один стажёр, стоят на промозглом киевском ветру и греются кофе из соседнего кафе, ожидая информатора.
А менее чем в полумиле от нас – вроде как творится история.
Выборы, которые в постсоветских странах чаще всего являются просто легализацией либо действующего «отца нации», либо указанного им преемника – в Украине в 2004 году вышли из-под контроля. Предыдущий украинский президент, с фамилией Кучма – стал нерукопожатым на Западе после странного исчезновения оппозиционного журналиста и бегства на Запад офицера его личной, президента, охраны, который обнародовал плёнки, доказывающие причастность Кучмы и к исчезновению журналиста, и к незаконным сделкам с иракским режимом, включающим, помимо прочего, продажу Саддаму установок пассивной радиолокации «Кольчуга» – последнему достижению советской оборонной мысли. Локаторы, которые нельзя выявить и подавить противорадиолокационными ракетами, какие есть на вооружении США. Это было весьма и весьма некстати, так как мы в то время готовили вторжение в Ирак…
Поскольку Кучма уже отработал два срока на президентском посту – баллотироваться ещё раз он не мог. Схватка разгорелась между двумя кандидатами. Прозападным Виктором Ющенко и пророссийским Виктором Януковичем – оба были премьер-министрами у Кучмы. Но Ющенко перешёл в оппозицию после исчезновения того журналиста, Янукович же оставался кандидатом от партии власти. Он был выходцем из Донецка – крайне криминализированного шахтёрского региона на границе с Россией. Для многих киевлян такой президент представлялся неприемлемым. Но Янукович – набирал большой процент голосов в восточных регионах страны, которые были плотно населены и голосовали иначе, чем центр и запад страны.
Первый тур выявил минимальное, буквально на процент превосходство Ющенко – кандидаты шли ноздря в ноздрю, и это само по себе обещало проблемы в будущем – потому что в такой стране как Украина власть всегда тесно связана с собственностью и передел власти почти всегда означает незаконный передел собственности. Во втором туре, когда остались только два кандидата – победил Янукович. После чего – в центре Киева вспыхнули гражданские протесты – столица хотела другого президента. Протесты эти – вплотную подошли к кровопролитию…
Лично я считаю, что Янукович и, правда мог победить – следом за двумя Викторами шли коммунисты и социалисты, во втором туре их голоса почти наверняка достались бы Януковичу, а не Ющенко. Но это означало бы победу России, победу пророссийского кандидата. Потому то мы и здесь, мёрзнем…
Чёртов ветер…
Киев построен по оба берега огромной реки, называемой Днепр – река и правда очень крупная, почти как Миссисипи. Берега довольно крутые, особенно западный, на котором мы стоим – и получается своего рода аэродинамическая труба. Вниз от нас – пустота до самой трассы, идущей по самому берегу Днепра, тут зона памятников и отдыха. Громадная скульптура за нашей спиной – это монумент в честь единства России и Украины. Это символично…
– Мне кажется, этот придурок совсем не придёт. А я тут получу воспаление лёгких…
– Нужно ко всему относиться с оптимизмом, сэр.
Громкоговорители на Майдане – слышны даже здесь. Город в оранжевом колере – это цвет революции. Даже водители разделились – три сигнала подряд это за Ющенко, четыре за Януковича. Но Ющенко побеждает, это видно как только из дома выходишь.
Оранжевая зима…
– Кстати, вон идёт… – первым увидел я.
– Похоже. Вон, там постой. Увидишь, кто снизу идёт – свистни.
Я не обижаюсь. В дела ЦРУ лучше не лезть. Я и вообще тут быть не должен, просто я представляю гуманитарную организацию с большими связями в Белом доме. Потому ЦРУ заставили делиться с нами информацией – я передаю её дальше, на Майдан. Всё это незаконно – в том числе и по американским законам. Но сейчас не до законов, и все это понимают – включая дипломатов в посольстве, которые круглые сутки сидят на прямой линии с Госдепом.
Информатор – скорее всего из полиции или СБУ – тут у них так КГБ называется. Стучат тут многие, я уже это понял. Жалование полицейского офицера – чуть более трехсот долларов. В СБУ – долларов пятьсот. Это не в неделю, это в месяц. Потому – за американскую грин-кард без очереди – тут можно купить кого угодно.
Нам выделили пятьдесят штук. По линии Госдепа. Распоряжаюсь ими не я, но возможности влиять на принятие решений есть. Надо будет подумать, как ими распорядиться…
Опасность.
Вероятно, я увидел их даже раньше Бишопа – группа молодых людей спускалась сверху; грабители или кто похуже. Восемь человек – ещё со времён взросления в не лучшем квартале Нью-Йорка я всегда знаю, сколько человек у врага, сразу как только вижу – пересчитываю. Спортивные костюмы, которые тут носят в качестве повседневной одежды, одинаковые пуховики. Одинаковые. Скорее всего, выдали на складе.
Донецкие…
Бишоп их тоже заметил – толкнул информатора, он побежал ко мне – а я наоборот, к Бишопу, оскальзываясь на покрытых мокрым снегом ступенях и срывая с себя ветровку.
Ветровка была чертовски прочная. Хелли Хансен, я её специально для переделок купил. Вращая рукой, я свернул её в толстый жгут, и с размаха – ударил что есть силы по спине ближайшего ко мне донецкого.
– А, бля! – заорал он.
Больно? Ещё бы, у меня в кармане обломки кирпичей. Закон не запрещает носить в кармане обломки кирпичей, верно? Это меня хлопцы на Майдане научили.
Вывел из строя второго – куртка соприкоснулась с его головой с отвратительным костяным стуком и тот упал как подкошенный. Третий выхватил нож – но Бишоп вырубил его короткой дубинкой, которую успел выхватить.
– Бежим!
Мне удалось пробить коридор – и Бишоп решил то же что и я – нет никакого смысла строить из себя Чака Норриса. Мы бросились вниз, к Днепру, по пустой в это время дня и годы лестнице. За нами, издавая воинственные кличи, бросились молодые донецкие бандиты…
Как мы бежали…
Я не знаю, какого черта они к нам пристали, может, ограбить хотели, а может, им не понравились наши оранжевые шарфы, из-за которых незнакомый человек мог просто подойти и обнять тебя на улице. Но в любом случае, у нас было больше мотивации, чем у них – мы спасали свою жизнь.
Лестница – заканчивалась подпорной стенкой, несколько метров высотой. Выхода не было.
– Прыгаем!
Земля ударила в ноги, из тоннеля рядом дуло как из аэродинамической трубы, нас высветило светом фар. Я подумал – приехали, ещё бандиты – но машина стала тормозить. На антенне была повязана оранжевая ленточка.
Водитель опустил стекло, я бросился к машине.
– Помогите! За нами донецкие гонятся!
Водитель – незнакомый украинец, не раздумывал ни секунды.
– Садитесь…
* * *
В машине было тепло, уютно, безопасно. Играла музыка… хотелось закрыть глаза и открыв, увидеть что ты дома, в Нью-Йорке… увидеть огни Бродвея или послушать тишину в ночном Центральном парке, куда я никогда не боялся ходить…
– Донецкие к вам привязались, да? – мужик за рулём был полон праведного гнева. – Вот, подонки. Но ничего, Ющ им покажет…
– Ограбить хотели… – сказал я – денег требовали…
– Этих нам только не хватало… засрали весь Киев. Я на Левый берег поеду, вам куда?
– Просто до станции метро… – усталость от погони навалилась только сейчас, – и спасибо вам большое.
– Да не за что… – мужику было явно приятно помочь – если мы друг другу помогать не будем… кто поможет?
* * *
Мы снимали несколько расположенных рядом помещений в одном из офисных центров, который был устроен в правлении недавно обанкротившегося завода – но у нас были арендованы площади и на территории, там хранили агитационные материалы и кое-какое имущество типа палаток и тепловых пушек, которые мы закупали на деньги донаторов и снабжали ими протестующих. Стоявший на входе вахтёр – в этой удивительной стране завод может не работать, но вахтёр обязательно будет стоять – знал меня в лицо, потому кивнул и освободил вертушку. Он был наш, оранжевый, кажется с братом из-за выборов в смерть разругался. Это русские так говорят – в смерть. Ну и украинцам. Он тут недалеко жил, мы иногда ходили к нему позвонить, опасаясь прослушки.
– Что тут? – спросил Бишоп.
– Горячий кофе, диван и даже есть аптечка. Устраивает?
– Более чем… – устало сказал ЦРУшник – а ты не ботаник, драться умеешь. И страха в тебе нет. Молодец.
– Перестаньте. Я обычный парень. Просто родился не в самом лучшем районе Нью-Йорка.
– Ты из Нью-Йорка?
– Точно, сэр. Могли бы догадаться – по кофе.
– Хочешь, верь – но я тоже из Нью-Йорка.
– Откуда, сэр?
– Гринвич-Виллидж. И перестань ко всем чертям называть меня сэром. После того, как ты огрел того парня, что хотел мне голову проломить – ты имеешь на это полное право. Служил?
– В армии? Нет.
– Драться на улице научился?
– На ней.
– Значит, любишь игры в тёмных переулках?
– Стараюсь не вляпываться… Мы пришли.
Я отпер дверь своим ключом – по правилам дверь всегда должна была быть заперта.
Девчонки – у нас на троих парней в группе было восемь девчонок – пили кофе. Увидев меня, они вскочили.
– Эл, ты откуда? Господи…
– Местный моб прицепился. Знакомьтесь, это Бред, из посольства. Ему тоже попало. Кофе и аптечка не помешают…
– Убил бы за горячий кофе… – сказал Бишоп.
* * *
Примерно через полчаса – подъехала машина из посольства. Без дипломатических номеров, разгонная. В ней было двое морпехов из охраны посольства, один привёз шифрованный спецтелефон.
Бишоп коротко переговорил по нему… я не прислушивался, но слышал. Ночью – будет штурм майдана.
– Эй, Эл…
…
– Найди меня в посольстве, завтра или послезавтра. Надо поговорить.
– Окей.
– А пока дружеский тебе совет – запри все двери и носа на улицу не высовывай. Целее будешь.
Бишоп махнул рукой и в сопровождении морских пехотинцев – начал спускаться вниз по лестнице…
– Это кто? – спросила неслышно подошедшая Стася. Она заканчивала Гарвард и здесь была по их гранту.
– Так, помощник посла.
У нас уже все есть. В Нью-Йорке бы мне не светило с такой цыпой, а тут – пожалуйста. Когда женщин восемь, а мужчин всего трое – у них включается инстинкт соперничества. И добиться своего намного проще. В нью-йоркском баре Стася потянула бы на девять из десяти как минимум. А я вряд ли бы и до семёрки дотянул. Но борьба за демократию вызывает зверское желание потрахаться.
– Это не помощник посла, верно?
– Ну, он помогает в посольстве…
– Не связывайся с ними, слышишь?
– Слышу.
– Поклянись.
– Извини, не могу… – повернулся я к ней
– Но почему?
– Демократия требует жертв…
