Kitobni o'qish: «Тени Лордэна»

Во имя сиянья Старейшей Звезды,

Отрину я прежнюю жизнь и мечты,

Забуду обиды и пошлую страсть

И Небу отдам над душой моей власть.

Во имя людей, что молитвой живут,

Навеки оставлю покой и уют,

Без страха войду в непроглядную тьму

И сердце отродья мечом поражу.

Во имя секрета, что вверили мне

Сражу я врагов в священной войне.

Теперь я ищейка, ловец и палач,

Отец мой, услышь же предателей плач.

Пролог

– И всё же… Ты точно уверен, что не ошибся и что это то самое место? – недовольно спросил Се́нтин у товарища, стоявшего подле него и сердито скрестившего руки на широкой груди.

– В который раз ты задаёшь мне этот дурацкий вопрос, и в который раз я тебе отвечаю – да! Да! Это точно оно, – ещё более раздражённо ответил крупный и статный мужчина с тщательно расчёсанной и уложенной тёмно-рыжей бородой, искоса вглядываясь в мрачные силуэты ночного леса.

– Ну, а если это всё же не оно? Мы так-то уже третий день к ряду тут торчим, а их всё нет и нет. Может они ждут нас на другом краю леса?

– Видишь дуб? – процедил сквозь зубы купец, крепче сжав плечо.

– Вижу, – ответил парень, почесав непослушную русую шевелюру.

– А метку видишь?

– Ну… и её вижу, – Сентин немного сощурил глаза и внимательнее присмотрелся к могучему древу, чей шершавый и разветвлённый ствол не смогли бы обхватить и пятеро взявшихся за руки мужчин. Немногим повыше человеческого роста и чутка левее тёмного дупла, из которого временами выглядывала серая беличья мордочка с боязливо, но в то же время возмущённо подрагивающими усами, он увидел перевёрнутый треугольник, многими годами ранее грубо вырезанный в толстой коре, испещрённой сетью глубоких трещин.

– Так чего тебе ещё надо?!

– Ну, ладно… Ладно! Ты прав – мы там, где и должны быть, но что, если это они не могут найти это место? Ведь такое действительно может случиться. Мы ведь сидим в самой что ни на есть настоящей чаще, сюда чёрта с два доберёшься!

– Потому-то мы и встречаемся именно здесь, бестолочь, чтобы на пол лиги вокруг не было ни единой живой душонки. И не беспокойся, Лу́и точно не потеряется. Нам прежде уже не единожды доводилось встречаться на этом затерянном месте, и это именно он собственноручно вырезал эту отметку. Так что, будь так добр, возьми пример с Э́ртела и жди наших друзей молча!

– Ах, милостивый господин Во́льфуд, прошу вас великодушно простить меня, эдакого дурака, за все мои дерзости и поверьте, я более не посмею докучать вам своими глупыми речами, – издевательски протараторил Сентин и согнулся почти до самой земли, в нелепой попытке повторить изящные движения знати, окунув голову в высокую, влажную траву. На это купец ничего не ответил и, только грозно фыркнув, отвернулся, решив больше не обращать внимания на взбалмошного типа.

Подул холодный ветер. Ветви деревьев таинственно зашуршали листьями, словно бы перешёптываясь друг с другом и обсуждая ночных пришельцев, бесцеремонно потревоживших их тихий сон. Три дня к ряду после захода солнца они выходили из дверей захудалого придорожного трактира и шли по тайным тропам в самое сердце дремучей лесной глухомани, куда даже при свете дня не осмеливался заходить ни жадный грибник, ни бесстрашный охотник, какую бы великую добычу им не сулили тёмные заросли. Там они сидели всю ночь напролёт, не смыкая глаз, в мучительном ожидании заветной встречи, но никто не являлся, и с первыми лучами золотистого рассвета они, преисполненные ещё большего беспокойства, уходили обратно в трактир, где про них уже успело расползтись немало дурных слухов. Местом секретной встречи была выбрана небольшая поляна, на окраине которой рос могучий, древний дуб, закрывавший пышными зелёными руками ночное небо, а напротив него стояли рассыпавшиеся и поросшие мхом каменные столбы, бывшие некогда обласканными святилищами лесных божеств, ныне осквернённых, разбитых и всеми позабытых.

С собой подозрительные полуночники приносили ржавый, закоптелый фонарь, чей тусклый и дрожащий свет был не в силах разогнать густую и вязкую мглу ночной чащи. Он отбрасывал десятки длинных, трепещущих теней, водивших безмолвные хороводы вдоль деревьев и кустов. Порой до поляны долетали протяжные и тоскливые завывания волков, скрипучие голоса лосей да полные злобы и какого-то гнетущего, бессильного отчаяния гортанные рыки косматых, невиданных чудовищ, учуявших незваных гостей в своих заповедных охотничьих угодьях.

– Чёрт побери! Да где их носит! – прорычал словно ещё один зверь Сентин, не выдержав и пяти минут тяжкого молчания. Чувствуя неутомимую потребность делать хоть что-то, он принялся ходить взад и вперёд с заведённым за спину руками, мельтеша перед глазами купца и раздражая его всё сильнее. От этого изъеденный и подточенный изнутри червём тревоги Вольфуд молчаливо закипал и в каждое следующее мгновение мог взорваться, излить новый поток сквернейших ругательств на неугомонного и непоседливого спутника и даже надавать ему добротных тумаков, но этой ночью была не судьба случиться братскому кровопролитию. Сентин внезапно остановился и бросил пристальный взгляд на Эртела, всё это время тихо сидевшего у самого края поляны и копошившегося в листве кустов. – Эй! Ты что там втихую жуёшь? А ну делись, скотина!

Не проронив ни слова в ответ, Эртел сорвал с ближайшего куста крупную ягоду и бросил её Сентину, стоявшему от него в пятнадцати шагах. Тот без труда поймал сливавшийся с тенями плод и внимательно рассмотрел его, перекатывая на кончиках длинных пальцев, которым бы позавидовал всякий лютнист. Это была тёмно-красная ягода с сероватым налётом на плотной, бугорчатой кожуре.

– Слушай, а эти ягоды разве не ядовитые? – спросил Сентин, с недоверием взглянув на друга.

– Да какая разница, – Эртел пожал плечами и засыпал себе в рот сразу половину собранной горсти.

– А и правда… какая… – доверившись словам бывалого товарища, Сентин положил плод в рот и сдавил его молярами. Кисловатый сок брызнул из лопнувшей кожуры, и мужчина почувствовал, как язык, щёки и десны стали стремительно неметь и припухать. Это странное, но в чём-то даже приятное ощущение бурной волной прокатилось по всей ротовой полости и исчезло где-то в глубине глотки так же скоро и внезапно, как и появилось, оставив после себя только терпкое послевкусие. – Слушай… а ведь интересные ягодки.

– Ага, – коротко ответил Эртел и вновь засыпал ими полный рот.

– Так вот значит, чем ты всё это время занимался. А ну двинься, я ещё хочу…

Согнувшись над кустами, Сентин и Эртел принялись в четыре руки и два рта обгладывать несчастные растения, не оставляя после себя ни единой, даже самой маленькой и хорошо укрытой в листве ягодки, чем напоминали вечно голодную и ненасытную саранчу. Теперь всю поляну заполонили приглушённые звуки возни, шелеста и аппетитного чавканья. Двое взрослых мужчин по-ребячески увлечённо и самозабвенно соревновались в том, кто же слопает больше ягод, но не успели они определить победителя этой ожесточённой битвы, как их грубо одёрнул купец.

– Вы, два балбеса, а ну-ка живо прекращайте. Кто-то приближается.

Вдалеке между деревьев завиднелась крошечная, жёлтая искорка. Неспешно, то исчезая, то появляясь, она приближалась к нашим героям и становилась всё больше и больше, пока не превратилась в ещё один замызганный и побитый фонарь. Вслед за ним на поляну вышли два человека. Их изнеможённый внешний вид, а также густой, резкий запах смешанной с потом грязи недвусмысленно намекали, что последние несколько дней они провели в дороге, не имея возможности сделать толковый привал и искупаться в холодных водах какой-нибудь тихой речушки, не говоря уже о посещение деревенской бани. Их одежда была пыльной и затёртой, а щёки покрывала густая и неровная щетина, так что в целом они напоминали пару вшивых бродяг-побирушек с большака.

– А́йдрим, дружище! Сколько лет, сколько зим! – восторженно произнёс один из новоприбывших и с распростёртыми руками пошёл навстречу купцу.

– И я рад тебя видеть, Луи. Старый ты плут.

Двое товарищей обнялись да так крепко, что присутствовавшие могли услышать жалостливый хруст их согнувшихся рёбер.

– А я погляжу, ты всё так же любишь принарядиться, – сказал Луи, осматривая одеяния Айдрима. Он был облачён в восхитительный, скроенный из лазурного бархата и искусно расшитый золотыми нитями кафтан, доходивший ему до самых стоп и завязанный на животе широким атласным поясом с незатейливым, но всё же броским ромбовидным узором. Из-под его одежд выглядывали острые и слегка загнутые кверху носы дорогих алых сапог, щедро и заботливо смазанных свиным салом, что предавало им особый блеск и превосходную мягкость, заодно защищая от губительной влаги.

– Ну, ты же знаешь, при моей работе внешний вид это половина успеха, так что хочешь – не хочешь, а приходится стараться, – купец широко улыбнулся и похлопал себя по животу.

– Кому-нибудь другому будешь это рассказывать, а я тебя, щёголя, как облупленного знаю. Готов поспорить, что ты выбирал этот наряд с щепетильностью придворной модницы. Так ведь и было, а, мужики?

Послышались сдавленные смешки. Айдрим обернулся и увидел две тупо лыбящиеся, измазанные в ягодном соке рожи Сентина и Эртела. За последние месяцы совместных странствий они смогли хорошенько узнать всё нутро горделивого и внешне довольно-таки надменного Вольфуда и прекрасно понимали, насколько же был прав Луи. В отличие от весьма привередливого в быту и привыкшего к лоску и шику в одежде купцу они были одеты просто, удобно, без малейшей претензии на хороший вкус и выглядели как самые заурядные батраки-свинопасы из соседнего села, любившие выпить и зазвать девку на сеновал.

– Да пёс ним, с кафтаном, давай лучше к делу. Где вы так долго пропадали?

– У нас по пути возникли некоторые трудности. Откуда-то появились чёртовы храмовники и присели на хвост, так что нам пришлось хорошенько потрудиться, чтобы оторваться от них до того, как идти к вам. Прочем, ничего необычного.

– И как? Всё обошлось? Никто из наших не пострадал?

– Да все целы. Нам удалось их обмануть и пустить по ложному следу, но я уверен, что они быстро раскусят нашу нехитрую уловку и очень скоро снова возьмут след, так что времени у нас в обрез. Мы разбили привал у небольшой рыбацкой деревушки, остальные наши друзья сейчас там набираются сил. Как закончим встречу, так возьмём руки в ноги и немедля отправимся дальше, чтобы лишний раз не искушать судьбу. Нам теперь следует быть настороже, как никогда прежде. Не знаю, слышал ли ты вести, но по земле ползёт молва, что проклятый Делаи́м возвратился раньше обыденного срока и уже спустил своих ищеек да борзых с цепей по наши с тобой несчастные душеньки.

– Твою же мать… Если это правда, то ближайшие годы станут для нас сущим кошмаром. Ох-хох-хох, а ведь только всё начало налаживаться, столько связей возымел, сколько долговых расписок составил, сколько монет под рост дал, а теперь про них придётся забыть. Чтоб их поглотила бездна! Эх… впрочем, нам так жить не впервой. Так что теперь обрадуй меня и покажи, что ты там мне принёс.

– Сейчас, – Луи вытащил из-за спины кожаную сумку, развязал истёршийся шнурок и достал небольшую, но явно увесистую шкатулку из чёрного дерева с приложенным к ней конвертом, запечатанным алой кляксой сургуча без герба и печати. – Вот посылка и инструкции к ней, там написано всё, что ты должен и не должен делать. Сейчас не надо читать, сделаешь это в трактире, а как только прочтёшь, то сожги её и немедленно выдвигайся в путь и будь предельно осторожен. Наши преследователи рыскают где-то в окрестностях в поисках нас, но могут случайно наткнуться на вас.

– Ясно, так всё и сделаю. А куда надо её отвезти?

– В Лордэн, так что путь не самый близкий, но зато там у нас всё схвачено, сможете расслабиться ненадолго.

– Лордэн значит… – с названием этого города на губах Айдрима заиграла лёгкая улыбка. – Луи, мне ведь можно посмотреть, что я должен везти?

– Да, но только быстро, а то эта встреча уже успела слишком затянуться, – отрезал Луи, хотя всей душой желал ещё немного поговорить со старинным другом, поделиться с ним историями о передрягах, в кои он влипал как пчела в мёд, и рассказать ему ту глуповатую и крайне пошлую шуточку, которую он услышал ещё на прошлой неделе от случайного извозчика.

Положив шкатулку на левую ладонь, Айдрим осторожно отогнул один единственный крючок, что удерживал крышку. Едва он это сделал, как из приоткрывшейся щели вырвались тонкие лучи оранжевого сияния, разрезавших липкий сумрак. Айдрим неспешно поднял крышку, и его лицо озарило теплое, переливающееся, волнистое сияние. Сентин и Эртел подошли ближе, чтобы тоже взглянуть на источник мистического света, но то, что они увидели, превзошло все их ожидания. Не зная, что сказать, они просто стояли и смотрели, поглощённые очаровывающим и манящим светом, но их прервал Луи, грубо захлопнув крышку.

– Хватит таращится, а не то нас могут заметить. Приятно, было с тобой повидаться, дружище, но теперь нам всем пора в путь-дорогу.

– Верно… верно. Ты прав, – невнятно пробормотал Айдрим, пытаясь прийти в себя. – Клянусь жизнью и Древним, что доставлю их в целости и сохранности.

– Уж ты постарайся. Удачного вам пути.

– И тебе, Луи.

Старые друзья ещё раз обнялись на прощание и разбрелись в разные стороны. Каждому из них предстоял долгий и нелёгкий путь, богатый на невероятные приключения и непредвиденные опасностеи, и каждый из них в глубине души понимал, что их дороги могут больше никогда не пересечься.

Погода стремительно портилась. Ночной лес содрогался в преддверии надвигавшейся с севера бури, и каждый пустой ствол да старое дупло гудели аки иерихонские трубы. Разбушевавшийся ветер неистово разматывал кроны деревьев, расшатывал стволы, обнажая из-под земли разорванные корни, и обдирал с ветвей листья, унося их ввысь к мрачным облакам. Всякая лесная тварь забивалась в глубь норы, дупла или гнезда и, затаившись, дрожала в надежде, что могучая природа в порыве всеразрушающего и неистового гнева всё же обойдёт её хлипкое жилище стороной. Однако не все звери были столь трусливы и малодушны. Среди грохочущих порывов ветра слышалось гулкое уханье филина, и оно, словно бы вторя разгулу и бесчинству стихии, с каждой минутой становилось всё громче и быстрее, пока не перерождалось в безудержный и преисполненный зловещим безумием хохот, который мог принадлежать одному только человеческому существу. Та мрачная птица, пернатая властительница ночи, была единственной, кто наслаждался пришествием хаоса и самозабвенно воспевал разрушение родной лесной обители.

Трое заговорщиков второпях пробирались по узкой лесной тропинке, петлявшей между оврагами и обрывистыми склонами. Тучи брызнули моросью, и мелкие капли заносились в воздухе, словно мошкара над топью вековых болот. Они впитывались в сукно и погружались в него, от чего оно тяжелело и прилипало к телу. Впереди всех, защищая фонарь от ветра, шёл Эртел, за ним, прижимая к груди полученные от Луи вещи, словно мать своё любимое дитя, следовал Айдрим, а замыкал колонну Сентин. Проникшись рассказами Луи о близкой опасности, он шёл и внимательно смотрел по сторонам, прислушивался к окружавшей его какофонии звуков. Теперь он наконец-то понял, что же терзало его последние дни, и почему же он не мог спокойно ждать прибытия старых подельников. Всем своим нутром он чувствовал, что они были здесь не одни…

– Эй, ты чего встал? – Айдрим окликнул Сентина, когда тот неожиданно замер и начал пристально всматриваться в темноту.

– Я что-то слышал, – негромко ответил он и плавными, почти бесшумными шагами, двинулся в сторону кустов, откуда ему почудился подозрительный звук. Он крался словно голодная кошка на охоте, не сводя немигающий, всепрожигающий и бездушный взгляд с ничего не подозревающей добычи. Подражая дикому зверю, он остановился, сжался в комок и на мгновение замер, чтобы в следующий миг молнией броситься в кусты. Не имя при себе ни рогатины, ни ножа, он был полон мужества и решительности сражаться до конца, даже если бы ему пришлось искусать противника до смерти, но среди веток никого не оказалось.

– Пусто, – сдавленно прорычал Сентин, всё продолжая метать полные подозрения взгляды по сторонам.

– Потому что тебе показалась!

– Нет, я действительно слышал какой-то хруст, тут кто-то был, – ответил мужчина, не прекращая попыток найти треклятого шпиона.

– Прекращай дурить и пойдём скорее назад в трактир, пока боги не решили стереть этот поганый лес с лица земли.

– Ладно, – смиренно, но всё же недовольно буркнул Сентин и вернулся обратно на тайную тропу.

Когда заговорщики отошли подальше, и свет их тусклого фонаря превратился в мерцавшую звёздочку, недалеко от кустов, в которых рыскал Сентин, под повалившимся деревом началось движение. Словно гибкая и скользкая змея, из-под сломанного ствола выползла невысокая человеческая фигура, облачённая в чёрные одежды. Его лицо закрывала старая деревянная маска, искривившаяся в уродской и пугающей гримасе, изображавшую то ли гнев, то ли нестерпимую боль. Растворившись в ночной мгле, незримой тенью он последовал за своими жертвами.

Глава I. Печать Изувера

Даровано мне было послание свыше, и нынче же пришёл я к вам не с миром, но с мечом, ибо тот, кто не обратил взор свой ко свету всевышнему и чистейшему, тот принял проклятие в сердце своё и запер его от всего доброго, и тем потерпел убыток великий. Так свершится же предначертанное, и низвергнется сий город презренный и народ нечестивый его в огненную бездну через три дня и три ночи.

«Книга Каи́фа»

В старом, давненько нечищеном камине, сложенном из шершавых булыжников неправильной формы, тлели крупные угли, мерно пульсируя под дуновением сквозняка и неспешно обращаясь в рассыпчатую золу. Вслед за тёплым сиянием лихо танцевавшего, а ныне трагически погибшего в расцвете сил пламени обеденную залу покинули весёлые гости и шумные постоялицы, и, добравшись до тёплых и мягких постелей, они с головой окунулись в омут тихих и сладких грёз. Опустевшая таверна теперь напоминала мрачную пещеру, залитую бескрайним океаном ночной мглы, в чьих безмятежных водах в ожидании беспечной жертвы крылись молчаливые левиафаны и посреди которого мерцал крохотный и совершенно одинокий островок света, рождённый фитильком масляной лампы, поставленной на высокую барную стойку, за которой виднелись круглые очертания огромных пивных бочонков, лежавших на боках, словно морские львы на усыпанном галькой берегу. Возле наполненной пахучим рыбьим жиром глиняной чашечки с угловатым носиком, облокотившись на лакированные и заботливо начищенные до зеркального блеска доски, стоял несколько полноватый и довольно низкорослый, но вполне симпатичный и весьма обаятельный для своих солидных лет мужчина с заметно поредевшими на макушке волосами. Это был хозяин таверны, носивший красивое имя Кари́сий Афуле́нто, но оно было слишком длинным для заплетавшихся языков его подпитых посетителей, и при всей глубине их уважения и безмерности их почтения к трактирщику, они всегда звали его просто Ка́рс. Его полный всяческих забот и всевозможных хлопот трудовой день был уже давно окончен, и он, сняв с с шеи разукрашенный сальными пятнами фартук, неспешно доставал из мешочка лесные орешки, клал их в рот, разгрызал толстую и твёрдую скорлупу своей массивной и сильной челюстью с поросшими винным камнем зубами и шумно выплёвывал ошмётки в деревянную миску. Напротив него на длинноногом табурете немного сгорбившись под тяжестью житейских забот и положив оба локтя на стойку сидел один единственный посетитель, что остался в заведении в столь поздний час.

– Можешь долить? – обратился он к Карсу, протягивая большую, окованную жестью кружку, на дне которой ещё оставалось пару глотков выпивки.

– Разумеется. Тебе снова тёмного или на сей раз чего-нибудь другого?

– Нет, давай то же самое.

Трактирщик подхватил кружку и подошёл к дальней бочке, на крышке которой тёмно-зелёной краской была отпечатана медвежья лапа, окружённая венком из ячменных колосьев, и открыл краник. Тёмный душистый эль стремительно полился из отверстия, журча, шипя и густо пенясь. Заполнив кружку почти до самых краёв, так что вздымавшаяся над ними пенная шапка грозила вот-вот сползти вниз, словно снежная лавина с горных вершин, Карс закрыл вентиль и отработанным за годы движением руки ловко перенёс её на стол, не пролив ни единой капли. Гость благодарно кивнул и склонился к шепчущей кружке. В это самое время с улицы донёсся едва слышный бой далёких башенных часов, возвестивших о наступлении полуночи.

– Послушай, Хром, у меня есть к тебе одна небольшая просьба, – начал Карс, когда его товарищ оторвался от прохладного напитка. – Тут люди уже не первый день поговаривают, что у нас в окрестностях новая бандитская шайка завелась. Хвала богам, я сам ещё не имел удовольствия с ними пересечься, но несколько моих гостей рассказывали, как при свете дня их нагло затащили в подворотню, хорошенько так отколошматили по бокам, по пузу и по голове, а потом обшарили карманы, забрав всё добро до самого последнего грошика. Такое, конечно же, и прежде не раз бывало, но ведь не так часто и не столь нахально. А ещё они прижали нашего местного торговца овощами и потребовали регулярно платить им дань, если ему дорого здоровье. Ему, конечно, такой расклад не пришёлся по нраву, и он перестал приезжать к нам с товарами, а что за пиво с сосисками без домашней квашенной капусты? Можешь сделать доброе дело и приказать своим ребятам, чтобы они с ними разобрались, а то мне чутьё подсказывает, что наши местные стражи почешутся только тогда, когда кто-нибудь отправится на тот свет, а я тебе зуб даю, что в ближайшие пару недель мертвец таки появится, и мне бы не очень не хотелось занять эту почётную должность жертвенного барана.

– Это без проблем. Дело должно быть плёвым, но ты случаем не знаешь, сколько человек в той банде? – усталым, но ничуть не обеспокоенным и не капли не раздражённым голосом спросил Хро́мос, пытаясь увидеть дно кружки сквозь густой эль.

– Ну, ничего точного я тебе сказать не могу, только передать некоторые слухи. Среди народа поговаривают, что их человек десять, может немногим больше или немногим меньше. Шайка, вроде как, собралась из здешних молоденьких парней, но кто у этих паршивцев за главаря не знает никто.

– Ясно. Должно быть очередные тунеядцы, желающие быстрых денег для лёгкой и весёлой жизни. Чтоб их… Хотя быть может и так, что они это не сами выдумали, а кто-то шибко умный из трущоб дал им добрый совет и научил порядкам, – Хромос сделал паузу и отхлебнул эля. – Впрочем, это уже не имеет значения, отвечать за свершённые их собственными руками преступления всё равно придётся им самим и никому иному. Завтра замолвлю словечко, чтобы сюда прислали отряд и, если это действительно молодняк, то с ними быстро разберутся.

– А если не секрет, то, что с ними сделают? – спросил Карс, выплёвывая скорлупки.

– Что, что… Без лишних разговоров побьют, повяжут и отправят дожидаться суда в тесной клетке. Если будут сильно сопротивляться, то и на месте порешат, чтобы остальным было неповадно. Хотя… согласно своду наших законов и в независимости от их раскаяния в содеянном судья приговорит их к несправедливо продолжительной работе на рудниках, а оттуда уже не все выйдут. Повезёт, если хотя бы половина не погибнет под завалами или не покинет шахт в заколоченном ящике. Так что пускай сопротивляются во имя лучшей доли и как можно отчаяннее, решительнее, прямо-таки до последнего.

– Вот как, – призадумался трактирщик. – Суровые ты вещи говоришь… Однако, как ты сам прежде сказал, они сами виноваты. Было бы меньше дури в голове, пошли бы в порт и устроились грузчиками или матросами на какой-нибудь корабль, благо, что в экипажах почти всегда найдутся свободные места. Работа не самая простая и благодарная, но зато честная, а это много стоит. Я вон в своё время тоже мог пойти по кривой дорожке. В кармане не было и гроша, каждый день отходил ко сну голодный как собака, так что заснуть было не в мочь, и пара непутёвых дружков у меня тоже была, но всё же что-то внутри не позволило мне причинять зло незнакомым и беззащитным людям, чья судьба была не шибко то и лучше моей собственной. Поступи я с ними дурно, то ввек бы себе этого не простил.

Ну, а там, как-то так все звёзды сошлись, попался мне на пути мудрый человек с хорошим советом в кармане, и я ушёл в море, в поисках лучшей жизни. Конечно, потом не раз оказывался на волосок от смерти в морской пучине, потерял пару зубов от цинги, но, оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что, не смотря на все пережитые беды и несчастья, я вообще ни о чём не жалею, и, если бы у меня был шанс прожить жизнь заново, то я бы поступил ровно также, как и прежде и никак иначе! – излив историю своей души, бывший матрос с любовью посмотрел на массивный якорь, висевший над бочками с пивом. Разумеется, что он был не настоящим, а мастерски вырезанной из дерева подделкой, раскрашенной краской из перетёртого угля, но для Карса это был священный идол, в котором он хранил драгоценные воспоминания.

Решив не мешать другу вспоминать былые, подёрнутые сверкающей дымкой ностальгии деньки, Хромос вновь отхлебнул из кружки и перевёл поникший и немного размытый взгляд на шлем, стоявший на столе немного правее кружки и смотревший на людей, словно ещё один молчаливый, незаметный, но очень внимательный собеседник. Это был открытый шлем с низким ребристым гребнем, покрытым мозаикой ярко-синих пластинок перламутра, переливавшимися в тусклом свете лампы. Синий цвет гребня обозначал звание капитана городской стражи Ло́рдэна, коим и являлся Хромос. Одет он был в лёгкий чешуйчатый доспех, надёжно защищавший торс и верх бёдер от внезапного удара ножа, дубины и уж тем более кулака. Сухие, загорелые предплечья закрывали литые наручи, частично подменявшие громоздкий щит, а за широкий кожаный ремень была заткнута пара толстых кожаных перчаток с большими, угловатыми заклёпками на костяшках, делавших и без того тяжёлый удар ещё более болезненным. С плеч капитана спадал плащ из лазурного атласа, на котором был вышит золотой герб городской стражи – пламенное солнце за двумя скрещенными мечами. Подобные плащи носили только старшие офицеры, и, по правде говоря, таскать эту тряпку за спиной было весьма неудобно – она так и норовила испачкаться о грязь улиц или попасть под пятку, а в бою она и вовсе превращалась в смертельно опасную обузу, однако, эстетику и статус никто не отменял, и большую часть времени носить его всё же приходилось.

Несвежее лицо капитана покрывала короткая, тёмная щетина, успевшая заметно отрасти с последнего похода к доверенному цирюльнику, а его слегка волнистые тёмные волосы были слегка взъерошены после снятия шлема. Из-под густых прямых бровей выглядывали умные глаза серо-зелёного цвета с редкими жёлтыми прожилками, которые делали их немного светлее, но в тот вечер они померкли и больше походили на цвет холодной стали, изъеденной ржавыми трещинами. Всю неделю Хромос провёл на таможне у городских ворот, следя за порядком, подписывая непрекращающийся поток бумаг и по необходимости лично участвуя в досмотре прибывающих в город торговцев.

Лето подходило к концу, погода благоволила путникам, и длинные вереницы караванов из гружённых доверху телег и обозов съезжались в Лордэн, чтобы распродать привезённые товары на месте или же пересесть на быстроходные корабли и уплыть за океан, где их груз оценивался в разы дороже. Бесконечная и совершенно однообразная бумажная волокита, нудные таможенные процедуры, трудоёмкие обыски и постоянные конфликты с вечно недовольными, крайне обидчивыми и неприлично крикливыми иноземцами выматывали Хромоса похуже любых битв и сражений, оставляя за собой чувство полной опустошённости и морального бессилия.

– У тебя ведь сейчас должны отпускные начаться? – спросил Карс, вернувшись из приукрашенных воспоминаний в скучную реальность.

– Ага. Пару дней могу отдохнуть, а потом придётся служить телохранителем и защищать одну очень важную задницу.

– Кто такой?

– Посол из Эрсума. Он будет здесь только проездом, но задержится на несколько дней. Обменяется официальными любезностями с нашими сенаторами, нажрётся разок другой до поросячьего визга на пышном приёме, быть может наставит кому-нибудь почётных рогов, а потом сядет на корабль, уходящий в Даркрина́с. Так что дело в целом-то пустяковое. Я там буду нужен только для вида, как жест почтения и уважения к высокому титулу посланца и к самому королю. У него и так своей охраны будет чуть ли не целый полк, да и не станет никто в городе на него нападать.

– Вот как, должно быть и правда важный человек. Хотя, мне то какая разница. Всё равно он в моей таверне останавливаться не станет, слишком уж она простецкая.

– Зато тут выпивка добротная и компания хорошая, – отпустив комплимент, капитан скромно улыбнулся и неспешно отхлебнул. Карс ухмыльнулся ему в ответ и засунул в рот очередной орех.

Так они и сидели, разговаривая о всяком, что случайно приходило на ум, порой вовсе ни о чём, а частенько и просто молча. Несмотря на вполне заметную разницу в возрасте и пропасть в общественном положении, они хорошо ладили друг с другом и нередко засиживались до поздней ночи, как это и случилось на сей раз. Прикованному службой к одному городу капитану было интересно послушать байки и небылицы бывшего путешественника, часть из которых ему довелось пережить самому, а другая часть которых была подслушана им в кабаках далёких портов. Хромос далеко не всегда верил его рассказам, но никогда не пытался поймать товарища на лжи, в которой не было и крупицы злого умысла или напускного тщеславия, но только желание потешить и удивить благодарного и щедрого на внимание слушателя. От него же он порой получал сведения о внешне благопристойных и порой даже обладавших безукоризненной репутацией горожанах, на деле творивших тёмные делишки за непроглядными ширмами, и в прошлом эти туманные слухи не единожды давали капитану ключ к разгадке запутаннейших преступлений. В же свою очередь Карс иногда с помощью Хромоса защищался от вымогателей и бандитов, посягавших на покой его любимой таверны и на его не особо то и толстый кошелёк. Можно сказать, что их дружба была очень даже взаимовыгодной, но отнюдь не держалась на одной сухой корысти.

Когда на дне кружки вновь остался последний глоток пива, и Хромос в последний раз за вечер собирался просить добавки, в мутных стёклах окошка показался свет от пары фонарей. Нараставшее металлическое лязганье и сбивчивая дробь твёрдых каблуков о брусчатку ясно намекали, что к трактиру стремительно приближалась группа солдат. Раздались несколько коротких, но громких ударов, и Карс, нехотя отлипнув от стойки, шаткой и немного вальяжной походкой, словно в тот момент он снова очутился на корабельной палубе, направился к запертой на засов двери. Капитан же остался сидеть на стуле, рассеяно болтая остатками эля по дну кружки. Ещё не узнав, кем же были посетители и зачем они явились в столь поздний час, он уже был полностью уверен, что его долгожданный и столь желанный отдых закончился, так и не успев толком начаться.