Kitobni o'qish: «Крылья Улефа»

Предисловие

Здравствуй, читатель.

С тобой я буду честна с первой страницы. Книги, которые я пишу – о принятии и доверии. Через непонимание, разницу мировоззрений и отношения к жизни, и даже личную антипатию людей друг к другу. Если ты чувствуешь себя одиноко, если тебе когда-либо казалось, что тебя никто не рад видеть, даже если ты тянешься к окружающим и открываешься им – они для тебя. Если ты запутался – они для тебя. Если ты ощущаешь, что ранен, если тебе больно внутри, там, где не помогают лекарства – они для тебя.

И, вместе с тем, эти миры для меня особенные. Правду говорят, что писательство отражает одну из граней автора. Острова – это, должно быть, та моя сторона, где живёт неизменная надежда на лучшее будущее, и я буду очень счастлива, если мне удастся поделиться хотя бы толикой этой надежды с тобой.

Вот почему эта книга была, есть и будет бесплатна. Надежду не продают. Как бы пафосно ни звучало, я действительно так думаю.

Глава 1

Витражи из цветного хрусталя причудливо и волшебно преломляли солнечные лучи, обильно льющиеся сквозь них. Пёстрые пятна, похожие на рассыпавшийся калейдоскоп, создавали на гладком полу мистическую мозаику. Отсюда, из этого коридора, по одну сторону которого вдоль всей стены тянулись бесконечные зелёные и голубые узоры умиротворяющего души, успокаивающего и очищающего разум, смягчающего сердца рисунка, а вторую – занимали стрельчатые оконные арки, шум водопада Ови слышался лишь приглушённо, словно у Ли заложило уши мягкой ватой. На этом уровне восприятия он был ограничен волей хозяев и не мог никак повлиять на пространство. Если бы не ласкающие взор оттенки и не ласковая, неторопливая, вкрадчивая музыка, льющаяся сверху, он бы нервничал, но они, видимо, слишком хорошо предусмотрели его реакцию. Стоило отклонить приглашение, но это было бы невежливо, а, возможно, стоило бы ему не только понижения в репутации. Лордам запрещено отказывать Хранителям. Это сообщение сегодня спозаранку стало для него сюрпризом, а Ли очень не любил сюрпризы. Особенно те, что не оставляют ему выбора. Ему не нравился ни Храм Равновесия, ни Хранители Гармонии, или, как их ещё называли – Крылья Улефа. Ни один из восьмерых. Они казались ему слишком отстранёнными, холодными, не интересующимися тем, что где-то ещё существует нижний мир, а в нём – несчастные, не видящие света. Впрочем, нельзя сказать, что он и сам так уж часто спускался под землю, но он хотя бы пытался понимать этих ни в чём не повинных, обездоленных судьбой созданий. И меньше всего, конечно, Ли радовало то, что и его вскоре могут тоже ввести в круг Крыльев. Ещё чего, он не хочет носить серо-белую одежду в знак своего аскетизма и очищения от всех внешних тревог и страстей! Но ладно он, Тану-то за что?! Она не подходит размеренной жизни в молитвах и обрядах, ограниченной внутренней территорией Храма да Садом Серебряных Слёз! Но правила посвящения неумолимы – число юношей и девушек среди Крыльев не должно отличаться.

Блестящая и сверкающая круглая зала, похожая на зачарованный колодец, увенчивалась потолком, имитирующим звёздное небо. Таким далёким, что чёрный кружок, испещрённый золотыми искрами, отсюда, снизу, выглядел крохотным. Восемь пламенных колонн – восемь Хранителей в истинной форме. Ли поневоле содрогнулся – неужели и он таким станет, когда глотнёт из источника, услышит Песнь и проведёт сутки в Чертогах Размышлений? Он бы предпочёл сохранить тело. Настоящее, а не ту иллюзию, в которой Хранители появлялись, когда были вынуждены вести беседу с тем, чей уровень синхронизации недостаточен. Возможно, все правы, а он просто незрелый и безответственный, но Ли так чувствовал. Разве у него нет права иметь личное мнение? Ах, да, у тех, кто родился не на нижних уровнях, не приветствуется отличаться друг от друга. Одинаковые безупречные лица и мысли. Нет, черты внешности разные, но неудивительно, что примитивы их всегда путают. Уникальность составляют изъяны, они – следы жизненного опыта и самовыражения. Теряя молодость и красоту, приобретаешь нечто неизмеримо большее – воспоминания, знания, умения, понимание других и себя, незримые нити, связывающие души и сердца… Но Хранителям и ближайшим их жрецам недоступно ничто из перечисленного, они застыли, как насекомые в янтаре или стрелки сломавшихся часов. Ли не хотел разделять их судьбу, блуждать вдоль спирали времени, не касаясь её, и забывать своё про схождение – те корни, которым обязан он формированием своей личности. Он не хотел расставаться со смехом, порывами речного ветра на обнажённой коже, лиловыми травяными коврами под ногами, видом колючих серебристых хребтов на горизонте и лучами рассветного солнца, купающимися в Озере Грёз. Они же, насколько ему было известно, покидали Храм лишь в экстренных случаях и на короткий срок. Не потому что им запрещали – они, как высшая инстанция, сами себе выступали законом. Им попросту ни к чему покидать эти безупречные чертоги. Снаружи всё слишком незначительно, слишком преходяще и суетно по их меркам. Не интересно. Чтобы в тишине, покое и умиротворении размышлять о грандиозном и бесконечном – подходит и этот зал. Они видели и воспринимали слишком многое и сразу, поэтому старались неосторожными прикосновениями не повлечь ненароком чересчур сильные изменения. Там и ценности совершенно другого уровня, люди заменимы так легко, что их ни к чему, да и неинтересно запоминать в лица, за исключением совершенно выдающихся личностей, из которых потом выбирали жрецов или самих Хранителей. Яркие росчерки по серому полотну – те, кто доказал, что отличается от общей бесталанной массы. Те, кого нужно сохранить любой ценой – даже крови всех остальных. Ли знал, что лишь высокий статус и полезность для Хранителей оберегают его от положения такой же разменной монеты. Кроме того, именно поэтому за титулы и звания грызлись едва ли не все и насмерть, стремясь доказать, что на них стоит обратить внимание. И, чем ближе к вожделенной цели, чем больше амбиций и веры в себя – тем хуже люди ожесточались. Плебс особенно ни на что не рассчитывал, но среди молодых аристократов возня и толкотня творились чудовищные.

Ли шёл достаточно быстро, чтобы продемонстрировать рвение, и не так торопливо, чтобы это выглядело как лизоблюдство. Он всё же не лакей, которому позвонили в колокольчик. Музыка гладила его по щекам, перебирала волосы, проникала под кожу. Ли понимал, почему все, кто бывал здесь, обычно утверждали в один голос, что их охватывал священный трепет, а религиозное рвение и стремление отдать всё, что угодно, Хранителям, посвятить себя им целиком, возрастало раз в десять. Да, это производило впечатление, хорошо, что его предупредили заранее. И всё равно потянуло пасть перед пылающими столбами на колени, прямо на эту восхитительную мозаичную панораму из цветов и плодов, и возвести горячую хвалу. А он-то думал, наивный, что уровень его интеллекта позволяет оставаться невосприимчивым к религиозному дурману! Хотя, с другой стороны, здесь такая концентрация этих вкрадчивых, поглаживающих психику звуков в сочетании с редким набором благовоний, что не только голова пойдёт кругом, но и миражи видеть начнёшь. И скажи спасибо, если это будут стройные изящные танцовщицы в лёгких платьях, а не мрачные деревенские мужланы с топорами!

– Лорд Ли Н'Фай, мы с прискорбием вынуждены вам сообщить, что по зрелому размышлению пришли к выводу о вашей непригодности на должность Хранителя. Леди Тана Ун'Три получит другое отражение, – монотонно прогнусавил один из столбов с той стороны, где находилась женская половина.

– В соответствии с двадцатым уложением о разжалованных лордах вы отправитесь жить на нижние уровни, – подхватило её Крыло-отражение.

– Но за что? Насколько мне известно, моя квалификация всё равно достаточна, чтобы служить в Храме, даже если я не заслуживаю повышения! И я не совершал ни святотатства, ни предательства! – по-детски обиженно вырвалось у Ли. Да, мысли мыслями, но он никогда не давал им хода!

– Леди Тана может начать отвлекаться на вас и не пройдёт обучение, а, следовательно, и не сдаст экзамен.

– Кроме того, симпатия к вам может побудить её отказать достойному напарнику. Этого не произойдёт, если вы больше не будете числиться в живых.

– Способности леди Таны невероятны. У неё высокие шансы превзойти нас всех без больших усилий.

– И нам очень важно увидеть, кем она станет на пике своей силы.

Ли закусил нижнюю губу и отшагнул назад, собирая в ладони разноцветные блики Калейдоскопа. Если он ударит хоть кого-то из Хранителей – сразу превратится в еретика, и его смогут казнить на законных основания, но он выбрал ту грань кристалла, что отвечала за защиту, право на неё отнять невозможно. Радужное сияние пульсировало в его руках, стекаясь к кончикам пальцев, красный сменялся голубым, а жёлтый – фиолетовым. Нежный мелодичный звон наполнил воздух, наполняя Ли верой в себя и надеждой на то, что даже в таком положении для него ещё не всё потеряно. Разумеется, не всё, Крылья могущественны, но даже они – не боги, не настоящие боги, кем бы себя ни возомнили!

– Ты глуп, мальчик, – сказал один из Хранителей-бывших мужчин.

Раздался звук, напоминающий щелчок пальцев, разбивая едва зарождавшуюся мелодию оберегающего заклинания. Калейдоскоп Ли разлетелся стеклянными осколками, стремительно теряющими цвета. Секунду спустя и он сам полетел в черноту – словно бы у него прямо под ногами разверзнулся ледяной зловещий колодец, уничтожающий свет, тепло, счастье – всё, из чего состоит мир, что делает его живым. Холодное, безразличное, высокомерное сияние Крыльев стремительно удалялось, пока не померкло совсем. Ли успел горько пожалеть, что его таланта не хватило на изучение Зеркала – обращение любых чар против того, кто их применил. А вот у Теры это оказалось врождённой особенностью… Тера, маленькая Тера, как же она теперь будет одна? Её старший брат пропал, а вскоре его ещё и заочно объявят преступником! Представив себе непонимание и ужас в её голубых глазах, Ли заплакал, но солёные капли его слёз ничего не значили в бездонной пустоте.

Тишина стирает из памяти имена и лица, голоса и запахи. Он должен поверить, что всегда был тут, и только тут. В самом деле, зачем тешить себя пустыми фантазиями, если и здесь вполне идиллическая тишина, не нарушенная ни его же собственным дыханием, ни пульсом.

Тонуть там, где нет ни воды, ни какой-либо другой жидкости. Даже влага, исторгнутая отчаянием и болью из его глаз, высохла.

Последней разлетелась в мелкое крошево сверкающая белоснежная жемчужина, таившаяся у Ли в груди и согревающая его изнутри. Его храброе, но оказавшееся таким беззащитным и слабым на поверку сердце.

Крупицы бывшего сердца плавно уносились вверх, подобно пушинкам одуванчика, и с уходом каждой из них из поля зрения Ли погружался всё глубже в апатию. Когда исчезла та, что замыкала их вереницу – он потерял сознание. Признаться честно, он был благодарен своему телу за это – не увидеть, что с ним будет происходить дальше, казалось проявлением высшего милосердия.

***

Тана не находила себе места от беспокойства. Что-то было не в порядке, хотя огромные серебристые бутоны тысячелепестных роз цвели, как и прежде, на её балконе, а обманчиво бескрайнее – а, впрочем, кто знает, есть ли где-нибудь там, в далёком далёке, ещё какой-нибудь берег? – зелёное море всё так же размеренно катило свои волны, и те разбивались о подножие утёса, на котором стоял её особняк, как и год, и тысячу лет тому назад. Всё обстояло как обычно, убаюкивая её нервное напряжение кажущимися спокойствием и безмятежностью. Тана не знала, за что ей взяться, куда себя применить, и просто расхаживала по просторным светлым коридорам, между колонн из голубого мрамора, под расписанным летящими птицами сводом потолка, по тонко выполненной мозаике в виде узоров, какие бывают на крыльях бабочек. Дышалось легко, лёгкий ветерок доносил из сада нежный, в меру сладкий аромат. Холодно. Почему так холодно, погода же замечательная? Сама себя не понимая, Тана медленно опустилась на колени, закрыла лицо руками и расплакалась. Без причины и повода, как последняя дура, лишь сердце глухо бухало в груди, противным шумом отдаваясь в ушах, а в висках – сверлящей тупой болью. Тана ощущала потерю, и, хотя назвать её не смогла бы, точно знала – пропало что-то, без чего она не сможет обойтись. И её это совершенно не устраивало, Тана не привыкла и не любила терять, так что за своё она собиралась бороться до последнего… Понять бы только – как и с кем! Но она разберётся, и отражения ей помогут. Они, конечно, капризные и вредные, как все духи запределья, но границы видеть умеют и отлично соображают, когда от шуточек и розыгрышей лучше воздержаться. Пусть кого другого, а не Мастера Зеркал, пугают гротескными ситуэтами и никому не принадлежащими тенями в той области, которую зрение едва улавливает. Любят дурачить людей, негодники! Те и приметы сочиняют, и друг на друга пеняют, мол, розыгрыш, да ещё и жестокий, ведь пугать других понапрасну запрещено. Разве что в качестве наказания – но в такой форме их уже несколько столетий не применяют. А вот Тана умеет следить за их блужданиями по ту сторону, и крошку Теру учит – её не проведёшь на такой глупой мякине.

Закусив губу, Тана решительно поднялась на ноги и направилась в Чертог Гаданий. Она не просто не станет игнорировать наглое нападение, но и не отложит расследование ни на минуту.

Глава 2

В кромешной темноте и пустоте, не знающих ни звёзд, ни луны, в чернильном вакууме, похожем на крылья мёртвого ворона, даже случайно залетевшая туда мысль замерзала насмерть за считанные секунды. Казалось, ничто не способно зародиться в ней, она поглощает даже звёздный свет, то есть – свет сердец умерших Хранителей, подобно сверхмассивной чёрной дыре, и ни одна искорка испокон веков ещё не выбиралась оттуда наружу. Тонуть, падать вниз там, где нет никакого направления и никакой гравитации, растворяться во мраке более плотном, чем грех на совести убийцы или покрывало на священном алтаре, чем покров земли над гробом, чем чернота безлунного ночного неба. Какая ещё судьба может ожидать несчастного, угодившего сюда? Не имеет значения, сколькие бросятся искать его повсюду и не найдут, как много душ погаснет от горя и тоски. Он не вернётся, так не бывает. О, как же много их уже кануло на дно, заблудилось в хитрых и обманчивых тенях, отреклось от себя! Что есть любой человек, если утратил и память, и рассудок, и желания, и надежды? Меньше, чем призрак, чем блик на стекле, чем угодившая на свечу бабочка. Горсточка праха, чью принадлежность уже не установить. Имя – штука непростая, кому попало не выдаётся. Это аванс от жизни, обещание того, что вырастешь достойным человеком. Это пожелание, выражение веры в тебя, чаще всего ищут покрасивее, что-то звучное и броское. Чтобы удача и хорошая судьба не промахнулись, выбирая, непременно заметили и ближе подошли. Если ты разочаруешь бытие – имя потеряешь. Станешь как травинка на просторном лугу летом, как одна из сотен птиц в огромной стае, как листок дерева в диком лесу – неразличимый, слитый со всеми остальными, и называться как-то отдельно тебе не нужно. Не заслужил. Разбросано, упущено, разошлись нити. Как же кто-то вспомнит тебя, если сам себя не помнишь?

Это конец? Всё пропало?

Так кажется, не правда ли? Само мироздание отворачивается, оставляя бывшего пассажира за бортом.

Но вдруг непроглядный мрак расчерчивает крохотная капелька влаги. Слезинка касается кожи, озарив ту мягким голубым сиянием, и неожиданно под ней обнаруживается чья-то живая и тёплая щека. А потом – о чудо! – из утративших чувствительность, заиндевевших, неестественно бесцветных губ вырывается слабый вздох. Тьма раскрывается лепестками огромного цветка, выпуская наружу – в тускло-фиолетовую пучину, в которой пленник тут же начинает судорожно барахтаться, пытаясь подняться на поверхность, туда, где виднеется что-то вроде холодного серебряного солнца, не согревающего, однако, достаточно яркого, чтобы указать путь. Вынырнув, безымянный обнаруживает себя в самой середине озера, скрытого в глубине пещеры – мрачной, но хотя бы вполне осязаемой и реальной, в отличие от изнанки мира, которая едва не поглотила беднягу без остатка. Он не помнит, кем является и как сюда попал, но донельзя счастлив, что живой. Так счастлив, что кричит во весь голос. Даже недружелюбность и суровость этого странного места ничуть не угнетает его – он выбрался из посмертия, остальное наверняка тоже получится. Осознавать себя, дышать, видеть, чувствовать кожей холодный воздух, каменные стены и пол – уже благо, это волшебство, сотворённое для него. Второй шанс.

Но откуда взялась хрустальная сфера с жемчужно-белым огнём внутри, левитирующая у него над головой, под самым сводом пещеры? Благодаря ей он и разглядел, где находится. Стены отливали фосфоресцирующим зелёным. Для естественной породы они, пожалуй, выглядели слишком гладкими, а весь грот – чересчур правильной круглой формы. Отлично. Значит, это место когда-то исследовали и заодно облагородили, а, следовательно, где-нибудь имеется выход.

Не так-то легко стереть из бытия однажды рождённое. То, что раз создано, будет цепляться за жизнь до последнего, карабкаться вверх по стене, заросшей колючим диким шиповником и ядовитым плющом. Бежать по лабиринту, чьи стены тщатся тебя раздавить, и ты даже не различаешь, куда мчишься, только бы не споткнуться. Ни наверху, ни в конце тоннеля может не оказаться никакого выхода, но пытаться всё равно надо. Небезразличие. Связь между сердцами. Познание нового. Всё это мешает просто махнуть рукой, отрекаясь от бесчисленных будущих возможностей, и позволить своему телу провалиться в бездну.

Этот шар – точно знак, что всё обойдётся, его счастливая путеводная звезда! Доверяя тому, что однажды уже помогло ему, юноша решил следовать за сферой. Ему не по карману быть разборчивым и подозрительным, любая мелочь кстати.

***

– Как вы могли?!

Тана не просто ворвалась в залу без приглашения, подобно спятившему вихрю, в центре бешеного потока вращающейся со скоростью звука серебристой и лазурной энергии, но и с порога ударила того из Хранителей, кто стоял к ней ближе всех. Хранитель отразил атаку, и яркая, сверкающая сила брызнула во все стороны. Тана, однако, тут же собрала её вновь одним мановением руки и превратила в зазубренный клинок, подобный кристально чистому льду. Она полоснула другого Хранителя, и на пару секунд его сияние развалилось надвое. Однако, почти сразу же тот восстановился, и золотой луч, вырвавшись из его ослепительного тела, контратаковал Тану. Она едва успела топнуть ногой в мозаичный пол – и пробежавшая по гладкому холодному покрытию рябь в мгновение ока сделала то зеркальным. Тана сразу же нырнула туда, буквально сквозь землю провалилась, сливаясь со своим отражением, и мощь Хранителя пропала втуне – просвистела в пустом воздухе и развеялась.

– Мы так и предполагали. Вы достойны, леди Тана.

– Вы узнали о том, что произошло, даже быстрее, чем мы надеялись.

– Мы довольны вами.

Унисон голосов Хранителей ещё больше вывел Тану из себя. Её ярость была подобна свирепой песчаной буре или гигантской безжалостной волне, встающей до самых небес во время шторма на океане – пленительно, завораживающе, красиво, убийственно.

– Ах, вот как! Зато я недовольна вами! – горячо выпалила она, сжимая кулаки, её щёки пылали. – Это что же, проверка?! Эксперимент?! Ли вам не игрушка и не подопытный материал! Вы не можете поступать с нами так, будто наши тела, души, мысли и желания принадлежат вам!

Даже не презрительный, а великодушно-снисходительный смех Хранителей гулким рокотом вознёсся к потолку. Они настолько не сомневались в своём праве, что укол Таны даже не заметили.

– Но так и есть. Кто вы без нас?

– Беспомощные сосуды, лишённые цели и смысла бытия. Прах, в который обязан возвратиться любой, чья полезность исчерпана.

– Ли стал лишним звеном в нашей схеме, и мы избавились от него.

– Забудь об этом юноше. Мы дадим тебе партнёра куда совершеннее.

– Ошибаетесь! Я сама могу разобраться, кто им станет! И я верну Ли, чего бы мне это ни стоило!

Зеркальная волна захлестнула одного из Хранителей – бывших мужчин. Он закричал и развоплотился.

– Сопротивление бесполезно, – терпеливо, но строго и серьёзно, будто общаясь с ломающим стулья и бьющим тарелки ребёнком, сказала Хранительница, выступавшая в роли парного Крыла этого неудачника, ничуть не впечатлённая произошедшим.

– А вот я так не считаю! – Тана, всё ещё скрытая в зеркальных глубинах, мелькнула ненадолго, чтобы указать на неё рукой.

Копья, подобные ожившей, разумной амальгаме, пронзили женщину насквозь, воткнувшись в живот снизу вверх, а выйдя из спины между лопатками и из плечей.

– Вы уязвимы! – торжествующе заявила Тана, широко улыбаясь.

– Уверена?

Кто-то вцепился в её запястье и выволок наружу из укрытия, разрушив мнимое ощущение безопасности Таны. Кто-то?! Нет, тот самый мужчина, на короткое время избравший свою человеческую ипостась – так удобнее было выудить Тану из её личного магического пространства! Он не погиб! Ловко и умело разыгранный спектакль заставил Тану забыть, с кем она имеет дело. Неужели они пытались внушить ей веру в близкую победу, чтобы она расслабилась и допустила ошибку?! С этих мерзавцев станется!

– Эти тела трудно повредить, – мягко проговорил он и, продолжая держать её, второй рукой погладил по голове.

– К сожалению, мы не готовы проигнорировать и оставить без наказания подобное поведение, – добавила его напарница, во мгновение ока избавляясь от зеркальных кольев Таны и заживляя раны. Она сделала это демонстративно, глумясь над поверженной пленницей.

– Твои воспоминания подлежат уничтожению. Все, кроме тех, что связаны с великолепными боевыми навыками.

– Нужно ещё оставить детство. Нам ведь недосуг нянчиться с младенцем во взрослом теле, верно? – вставил голос совсем юного паренька. Подросток? И такой же циничный, как старшие?

– Кроме того, я предлагаю корректировку характера, – продолжал уже иной женский голос.

– Принято.

– Нет! – Тана рванулась, но это не помогло.

Двое Хранителей обволокли её янтарным сиянием, подняли и понесли прочь.

– За… Чем? За что? – еле шевелящимися губами пролепетала Тана, уже теряя сознание, не рассчитывая, что её услышат.

Но в ответ на эти слова одна из Хранительниц погладила её по щеке.

– У тебя сильное чувство справедливости, не так ли, милая? Вернее, того, что ты принимаешь за неё… Когда ты видишь, что кому-то больно и плохо, ты хочешь защитить этого человека, бороться за его благополучие, если сам он постоять за себя не может… Правильно? Ты не принимаешь в расчёт то, что он может нести заслуженное наказание. Или быть невинным, но мешать на пути осуществления куда более грандиозных планов. Жертвовать кем-то, конечно же, всегда печально, и вполне вероятно, что искупления такому нет, но этот грех можно принять на себя, если он осчастливит неизмеримо большее количество душ и сердец, чем те, кому придётся причинить страдания… Зная, что наш труд необходим, мы готовы пойти на крайние меры. Твой друг был хорош, но он мешал нам.

– Нельзя… Так… Нельзя… – не сдавалась Тана, хотя ласковому вкрадчивому голосу тянулось сдаться, уступить, согласиться, чтобы доставить удовольствие его хозяйке, такой он был приятный.

– Да, не исключено, что ты права. Наверно, мы прокляты своим положением и могуществом. Но, когда твои руки должны оберегать равновесие мира – не замарать их по самые плечи не получится. Увы, мы живём не в сказке.

Сияние Хранительницы, успокаивающее, надёжное, золотисто-белое, отражалось в полуоткрытых глазах сопротивлявшейся неизбежному девушки. Казалось, оно хочет поцеловать бедную пленницу, не распоряжавшуюся сейчас даже своим телом, соблазнительно беззащитную и открытую любому воздействию. Грудь Таны взволнованно и испуганно вздымалась и опускалась… И в ней всё ещё ощущался не подавленный гнев, пылающий упрямой свечой, помогавшей Тане не погрузиться в колдовской сон. Хранительница, впрочем, не сомневалась – надолго её не хватит.

– Дитя, если ты расслабишься – облегчишь себе участь, – с искренним сопереживанием и симпатией к Тане сказал Хранитель, видимо, состоявший в дуэте с этой женщиной.

Тана, парализованная, но не сломленная, кипела. Они планируют остаться безнаказанными! Они – высшая, непобедимая инстанция власти, воплощение истины для всех! Разумеется, они провернут свою гнусную задумку как по маслу! Сила заметалась в ней, не находя выхода, оковы надёжно подавляли любую возможность прорыва. А Тана бы не пощадила тех, кто превратил её в марионетку, в посмешище, в инструмент!

– Вы… Чудовища. И когда-нибудь… Вас изгонят! И поделом! – злость придала Тане энергии почти выкрикнуть это.

Оба Хранителя замерли.

– Может быть, нам ещё сделать её и немой? – мягко промурлыкала женщина.

– Зерно беспорядка и лжи пустило глубокие корни в её душе. Она испорчена и воспринимает мир искажённо. Детские представления о доброте неприемлемы для взрослого. Бедняжка не понимает правил нашей реальности, она витает в своих идеальных грёзах, и это плохо. Остаётся лишь надеяться, что семя скверны не успело загубить все лучшие задатки в ней… Но да, ей и правда не стоит оставлять возможность общаться и сеять смуту и хаос в окружающих. Жаль, у девочки острый ум, я был бы не прочь поговорить с ней снова.

Хранитель тяжело и печально вздохнул, и они продолжили идти, больше не обращая внимания на трепыхания Таны. Она как будто умерла для них, и они несли её скорбно, как в гробу. Они неподддельно расстроились, и свет их потускнел. Им хотелось, чтобы она разделила их великие замыслы и поняла, зачем они так с ней поступают. Они верили, что, осознай Тана всю глубину идеи – сама бы с энтузиазмом предложила распоряжаться ею. Она ведь достаточно ответственная девушка, чтобы не отказываться от высокого долга, одно лишь существование которого делало ей честь.

Глава 3

Лабиринт туннелей и пещер был похож на фантазию спящего – такой же нескончаемый, гротескный, абсурдный и нелогичный. Даже несмотря на то, что бредущего по нему юношу сопровождала загадочная сфера, озарявшая ему дорогу – он ухитрился заблудиться, совершенно не запоминая, где уже побывал, а где нет. Всё казалось абсолютно одинаковым, будто одну и ту же заготовку сотни и сотни раз скопировали, и эти дубликаты соединили между собой. Первоначальное воодушевление, которым юноша заразился благодаря своему чудесному спасению, сменилось усталостью – и телесной, и душевной. Он с трудом передвигал ноги, его желудок урчал, а горло просило хоть глоток воды. Смерть всё ещё не казалась юноше привлекательной альтернативой, но страх уже съел почти всю его радость от возможности жить, видеть и чувствовать. Тем не менее, присутствие шара напоминало ему, что его зовут, ждут обратно, и не имеет значения, что юноше не удавалось вспомнить ни лица, ни голоса того, кто помогает ему. Осознавать потребность в твоём возвращении, в сохранении твоих жизни и здоровья кого-то ценно само по себе.

– Что ты потерял здесь, ребёнок? – внезапно заговорила с ним стена.

Юноша шарахнулся в сторону, трепеща от нахлынувшего ужаса. Голод, холод и одиночество истощили его, и он не мог драться, не мог даже достаточно быстро убежать… Впрочем, никакого монстра он не увидел. Да и вообще никого. Ни захудалого привидения, ни хотя бы крысы – чем демоны не шутят, вдруг её чьи-то чары наделили даром речи, он бы не удивился.

– Это я, – сказал чёрный камень, лишь небольшой частью торчавший из стены. Почти целиком он был скрыт в этой сплошной породе, как массив айсберга – под толщей океанских вод.

Неким необъяснимым, совершенно нелогичным, но острым и чётким наитием юноша осознал, что речь звучит прямо у него в голове. И, вместе с тем, исходит из толщи горы. Здравый смысл не давал юноше взять в толк, как первое увязывается со вторым. Пришлось попросту смириться с фактом непостижимого.

Но мальчик? Не таким уж и маленьким он выглядит!

– Я не… – начал было юноша доказывать, что уже давно достиг совершеннолетия, но вдруг осознал, что не в состоянии определить свой возраст даже приблизительно. Он перестал понимать, как это делается.

– В тебе чего-то не хватает. Я давно свихнулся, это вернее верного, сынок, но уж не настолько, чтобы не заметить дыру в чужой груди! Да через неё сквозняк проходит, как в распахнутую настежь дверь! Что, для тебя это сюрприз?

Юноша тут же на всякий случай почти судорожно ощупал обеими руками свою грудь. Нет, тело как тело… Он недоуменно моргнул, уставившись на камень в ожидании объяснений так, словно тот был ментором в университете. Юноша отчего-то сразу начал воспринимать нового приятеля старшим и куда более умным. Ему было вовсе не стыдно и не дико думать так о каком-то застрявшем в стене, случайно встреченном булыжнике, слишком уж уверенно в себе тот держался, явно имея некоторый опыт.

– Не воспринимай всё так буквально! – камень издал странный звук, между потрескиванием и поскрипыванием.

С запозданием юноша догадался, что слышит смех. Жутковатый, признаться, смех. Чем-то это напоминало ему звук, с которым точат бруском что-то металлическое, вроде серпа или косы.

– Ты знаешь, что это за место? – наконец, отвеселившись, спросил камень. Юноша поклялся бы чем-нибудь, имей он при себе хотя бы что-то ценное, кроме тела – его странный собеседник внутренне улыбается. Иронично, однако, при этом и тепло.

– Откуда же мне знать, – бурчание вышло невежливым и жалким.

– Это пучина. Дно без дна. Ты выберешься отсюда, когда все осколки, выпавшие из твоего сердца, вернутся на свои места. Самые очевидные – это имя, воспоминания и цель. Остальные тебе придётся определить самому.

– А кто вы? – не без любопытства прищурился юноша.

– О! Тебе полезно это узнать! Я – тот, кто в своё время провалил такой же поиск. Ты станешь подобен мне, если не успеешь или позволишь страхам, злости и отчаянию овладеть тобой.

Юноша отшатнулся. Камень вновь рассмеялся – на сей раз уже не скрывая подлинных эмоций, жутко и совершенно безжалостно. Не выдержав этого потустороннего скрежета, юноша кинулся бежать, налетая на стены и спотыкаясь, а вслед ему всё так же неслось страшное, злорадное, переполненное жаждой поскорее дождаться его страданий ликование. Тёмное и тяжёлое, оно эхом отдавалось вдоль всего туннеля. Отпечаток эмоций человека, которого больше нет? Или оно изначально родилось таким? Юноша понятия не имел, ведь существо легко могло и солгать, наслаждаясь тем, как легко бестолковый простак поверил. Наверно, здесь совсем нет развлечений, поэтому тварь и воспользовалась подвернувшимся случаем.