Kitobni o'qish: «Тонкий ноябрьский лед»
Предисловие.
Вы когда-нибудь задумывались, почему запоминаются те или иные моменты? Наша память – это удивительный механизм, в котором вращаются сотни и тысячи шестеренок. Личная бескрайняя вселенная. Она способна годами хранить незначительные детали, словно сокровища инков в эквадорских горах. И полностью стирать то, что по всем законам логики является очень важным.
Я, например, не помню свой первый день в школе. Вижу фотографии, слушаю рассказы мамы, держу в руках тот огромный бант, который уже почти двадцать лет хранится в пыльном шкафу, но… не помню. Не помню большинство своих дней рождений. Или то, почему перестала дружить с девочками из танцевальной студии. Да в принципе не помню, чем занималась в этой студии. Зато я хорошо помню клены, которые росли в нашем дворе. Мне, ребенку, они казались огромными и древними как мир. Тогда я могла поклясться, что любому из них больше тысячи лет. Помню первую сумочку, которую мне купили. Каждую куклу, с которой играла в детстве. И момент, когда в нашем доме появился кот.
А еще я помню цвет куртки, в которой была моя сестра в день своей смерти. Желтая. В отвратительную белую крапинку. Длинная и мешковатая, словно банановое мороженое на палочке.
Как же я ненавидела эту уродливую куртку. Нам было по пятнадцать, и я каждый раз краснела от стыда, если кто-то косился на нас или многозначительно улыбался. Однажды, под смех парней из школы, в порыве бессильной злости, я сказала Вике, чтобы она перестала носить эту желтую гадость. Она только улыбнулась. И ответила, что в ней похожа на «маленькое солнышко». Природой, а, может, и самим Богом ей было даровано удивительное достоинство, о котором многие лишь мечтают, – умение полностью игнорировать чужое мнение. И к ней все тянулись. Те же парни, которые посмеивались над нелепой курткой, потом глаз не могли отвести от Вики: ее непринужденность, легкость в движениях и уверенность в себе покоряла сердца.
В день, когда она погибла, было по-настоящему солнечно.
Конец ноября, свежий морозный воздух, пестрые листья, припорошенные снегом. Не помню, кто и когда предложил выехать на природу, но два десятка человек расположились в большой беседке рядом с коттеджным поселком, название которого я так и не захотела узнать. Моя сестренка и ее подружка, оставив рюкзаки, сразу умчались. «Активный отдых – наше все, радость моя, наслаждайся жизнью, пока можешь» – бросила Вика перед тем, как спуститься вниз почти по отвесному склону.
Артем, старший брат нашей одноклассницы Алисы, громко хвастался своим умением водить машину и приглашал всех покататься. Вера Авдеева, тряхнув густыми рыжими волосами, заявила, что если он найдет замок зажигания, то это уже будет чудо. Со всех сторон послышались смешки. Раздосадованный Артем, однако, не растерялся и ответил, что после того, как Вера сядет в машину, замок зажигания ему и не понадобится, потому что автомобиль все равно не сдвинется с места. Ребята засмеялись, а краснеющая Вера потянулась через деревянный стол в попытке ударить шутника, опрокинув при этом термос с кофе. Коричневое пятно расползалось по светлому дереву, и несколько капель упали на голубое пальто до того, как я успела отодвинуться. Но никто не слышал моих возмущений, потому что все хохотали как ненормальные. И тут, сквозь грохот голосов, до нас донесся пронзительный визг.
Это последнее воспоминание о том дне: заходящее солнце, отражающееся в стаканчиках; сладкий, дурманящий воздух в лесу; остатки разноцветных листьев на деревьях, еще не успевшие опасть перед зимой; скрип первого снега под сапогами; хохот наших одноклассников и пятна кофе на моем безупречном пальто. А дальше – пустота. И в памяти вспыхивает только желтое пятно, которое Вика называла курткой.
Наслаждайся жизнью, пока можешь.
Часть 1.
– Привет, ты не спишь? – мама обожала звонить мне ровно в 9:30 утра. До 9 часов она дотерпеть кое-как могла, но не дольше. Звонила она в тот момент, когда я пыталась сварить кофе, не открывая глаза. Поздно вечером она вернулась с корпоративного мероприятия, о котором рассказывала всю неделю. Интересно, мама хоть иногда спит?
– Нет, я не сплю, – объяснять, что не стоит звонить так рано, я перестала давно. Бесполезно. Если она сочла нужным позвонить, то спрятаться не удастся.
– Замечательно. Ты можешь позвонить Диане, а то с моего телефона она недоступна?
– Мама, если она вне зоны доступа, то какая разница, с чьего телефона звонить? – я никак не могла найти любимую чайную ложку: с царапиной на голубой ручке.
– Так можешь или нет? – с такой интонацией обычно мама интересуется, не хочу ли я с ней куда-нибудь сходить. Это значит, что отказ не принимается. Когда-то я думала, что со временем она изменится.
– Мама, я позвоню Диане, обязательно, – проще согласиться.
– Сегодня?
– Да.
– Днем?
– Мама!
– Прости, ты ведь знаешь, что я места себе не нахожу с тех пор, как она уехала работать в эти Тумбаи, – микроволновка звякнула, сообщая о готовности моего бутерброда.
– Мумбаи, – привычно поправила я.
– Совершенно не важно, как называется этот рассадник антисанитарии, – о, да, мама вообще не меняется. Меня задевало, когда она с такой интонацией говорила о выборе Дианы.
– Это большой и развитый город, в нем отличные условия для жизни, – честно говоря, я была у старшей сестры в гостях только однажды, – Да, к сожалению, там много трущоб и бедных районов, но есть и безопасные места, есть и туристические, например.
– Хватит спорить. Просто позвони ей и скажи, что я волнуюсь.
Мне стало стыдно. Мама беспокоится. Пусть в своей странной манере, но она всегда за нас беспокоится.
– Хорошо, я набираю. Перезвоню позже.
– Спасибо. Скучаю, – это она говорит вместо «я тебя люблю».
Кофе я, отвлекшись на мамин звонок, сварила плохо, и теперь во рту неприятно горчило. Вылила остатки в раковину и вернула кружку на положенное ей место.
Не заправленный диван манил полежать еще часик-другой. С огромным трудом подавив в себе это грешное желание, убрала подушки и одеяло. Некоторые люди, кому доводилось бывать у меня в гостях, спрашивали – а почему подушки две, если спишь ты одна? Не знаю. Класть две подушки для меня так же естественно, как чистить зубы по утрам. Привычка. Хрупкое ощущение уюта.
Отвлеклась на уборку и не заметила того потока сообщений, который появился в общем диалоге университетской группы. Плохой признак. Очень плохой. Обычно, когда начинается суета, можно и не читать, а просто собираться и ехать в университет.
Университет. Мой вымученный университет. Когда поступала, то думала, что окажусь самой старшей в группе, ведь мне было почти двадцать два года, возраст для поступления на первое высшее образование выше среднего, но мне повезло – ровесников оказалось очень много. Некоторым исполнилось двадцать пять. Поначалу меня удивляло, зачем взрослым, давно работающим людям, очное образование в университете. Потом я перестала задавать ненужные вопросы. Кто-то оказался здесь из интереса, кто-то скучал дома за счет невероятно богатых родителей и хотел разнообразия, кто-то надеялся изменить свою жизнь. Меня элементарно заставили.
Все четыре года после того, как я окончила школу, мама просила:
– Поступи. Пожалуйста, поступи.
Потом стала требовать:
– Вот, если не поступишь…
И дальше обычно следовало что-то из списка того, что со мной будет, если я не поступлю. От смертельной маминой обиды до жизни на улице. В итоге оказалось, что проще согласиться, чем продолжать бессмысленное сопротивление.
Поэтому университет в моем случае реально вымученный. Уже третий курс. А посмотреть сообщения все-таки нужно. Первое, что я увидела на экране:
«Она совсем с ума сошла?»
Не очень удачное начало. Углубившись в переписку, я сделала два вывода:
1. Да, она совсем сошла с ума.
2. Нужно срочно ехать в университет.
Любимое развлечение одной преподавательницы: любыми доступными способами доставить нам максимальное количество неудобств. То ли она реально не понимает, что делает, то ли нарочно издевается.
Высотные дома, окружившие наш двор, были выкрашены в светло-розовый цвет, как небо перед рассветом. Десяток домов. Сотни квартир. Тысячи жильцов, волей судьбы живущих рядом, но не знакомых друг с другом. И у каждого – своя история.
***
В университете группу ожидал сюрприз – к последнему экзамену половина из нас не допущена. Наталья Петровна не зачла работу в семестре, не зачла рефераты и доклады, не зачла выступления на конференциях и отсутствие пропусков. Хотя прежде она говорила совершенно иное. Все было настолько плохо, что я сидела в аудитории и подумывала о том, что отчисление проходит довольно быстро и безболезненно. Если прямо сейчас озвучить свои пожелания, то через неделю точно будешь абсолютно свободным человеком.
Слушать Наталья Петровна никого не стала, попрощалась и ушла. Это обидно. Это несправедливо. И, как оказалось, с этим бесполезно бороться.
– И мы это стерпим? – сказала Мила, покидая аудиторию вместе со всеми.
– А что тут можно сделать? – спросил Дима. Вопрос, скорее, риторический. Ведь все знают, что это тупик.
– Как минимум, пожаловаться кому-нибудь, – продолжила Мила.
– Кому? Заведующей кафедрой? Так я тебя расстрою – это с ней ты сейчас разговаривала. Предлагаешь пожаловаться ей на нее же? – Дима не оценил энтузиазма Милы.
– Есть декан. Ректор, в конце концов. Можем пойти и добиться того, чтобы ее наказали за это.
Мила у нас полна необоснованного оптимизма.
Я махнула рукой на экзамен. Оно и к лучшему. Освободилась от сессии на три дня раньше, а пересдать можно и в сентябре.
Я вышла на улицу.
Примерно через три квартала вспомнила, что что-то не сделала. Забыла. Наверное, пора покупать таблетки для улучшения памяти. Проходящая мимо женщина так громко говорила по телефону, что я не могла сосредоточиться на своих мыслях. Телефон. Я не позвонила Диане! Конечно, если она вне зоны доступа, то в этом нет никакого смысла, но ради самоуспокоения позвонить нужно. Торопливо набрала номер. Недоступна. Это меня нисколько не беспокоило, Диана иногда не берет трубку неделями, если она забралась в горы.
Летом по вечерам в Петербурге пахнет морем. Невысокие дома в центральных районах, узкие улочки, стройные ряды маленьких магазинчиков вдоль дорог – все напоминает мне курортные города. Иногда, сидя в кафе на Большом проспекте, я совершенно забывала, что нахожусь в северной столице: запах моря, свежей выпечки и цветов, отблески закатного солнца уносили меня далеко-далеко, к южным берегам. В такие вечера я всегда звонила Диане. И, если она отвечала, то неизменно рассказывала о том, как красиво жить на берегу океана: встречать рассветы в открытом море, качаясь на волнах; ужинать на пляже под шум прибоя; подниматься в горы, чтобы оттуда увидеть красоту тропических лесов. Потом она присылала фотографии, которые лично делала в самых разных уголках Индии. Две главных ее страсти: приключения и фотографии. И я ей завидовала.
Диана прислала сообщение, что с ней все в порядке, и попросила передать маме приветствие на сегодняшнем ужине. Я вспомнила, что у меня нет времени на подготовку к юбилею Александра Петровича. Не было времени ни на что. Поездка в университет «съела» свободные минутки, а спешка никогда не приносила ничего хорошего, но ехать все равно придется.
***
В пафосном ресторане все вокруг было белым. Это резало глаза после того, как я вылезла из темного такси, водитель которого трижды подъехал не к тому дому. Расплатившись и не дослушав извинения, выскочила и побежала к входу. В тот момент я опаздывала на двадцать минут.
На пороге меня перехватила мама и стала поправлять воротник, больно его оттянув:
– Кто тебя собирал?
– Личного стилиста у меня нет, поэтому собиралась сама, – отмахнулась, проходя внутрь, где должна была увидеться еще и с отцом.
– Твой отец здесь, – прочитала мои мысли мама, – Напивается. Собирается позорить себя и нас.
Папа никогда не напивается. Он изредка балует себя бокалом дорогого коньяка, смакуя, но мама до экстаза обожает обвинять его в пьянстве. Они не разговаривают между собой восемь лет, но оклеветать друг друга перед родственниками и друзьями – это традиция.
– Если вы ходите на праздники к общим знакомым, то лучше притворяйтесь чужими, чем пытайтесь спровоцировать конфликт, – осадила я ее, – Где Лиза? Хочу пожаловаться ей на жизнь.
– Ты лучше спроси, где Максим, – намекнула мама, а у меня перехватило дыхание.
– Мама, он здесь? – я в бешеном ритме крутила головой, чтобы высмотреть человека, который всего несколько месяцев назад был моим женихом. Он клялся, что измена не повторится. Мама клялась, что Максим и его родители сегодня на торжестве не появятся. По-моему, с меня достаточно клятв.
– Так будет лучше, – прошелестела мама мне в ухо.
Так будет лучше… Другие люди всегда знают, как тебе будет лучше.
– Почему ты не приходишь ко мне по утрам и не говоришь, какой кусок яичницы надо съесть? И не перечитываешь состав йогурта у меня в холодильнике? Но при этом считаешь, что ты вправе выбирать мне специальность, работу и даже мужчин.
– Вздор, – сказала мама, втянув меня в женский туалет.
– Я ухожу, – и я бы, действительно, со всеми распрощалась, но, толкнув дверь, чуть не попала Лизе по лбу, – Извини!
– Снайпер, – она увернулась, – Я искала тебя, между прочим.
Вспомнила Диану. Почему она не проходит через эти издевательства? Все, на самом деле, банально. Потому что Диана умеет говорить «нет» нашей матери, а я не умею. И, пока я не научусь говорить «нет» и отстаивать собственное мнение, у меня будет нелюбимый университет, нелюбимый жених и нелюбимое будущее.
– Пойдем.
При Лизе мама смолкла, одарив меня презрительным взглядом, что означает – «разговор не окончен». Я вырвалась из ловушки. С Лизой мы завернули в банкетный зал, где разгоралось веселье. Не поднимаясь с места, мне помахал папа, указывая на белый стул рядом с ним, который совершенно свободен.
– Твоя мама снова хочет управлять тобой, как куклой на ниточке? – спросила Лиза, взяв меня за локоть. Другой рукой она потрясла салфетку, будто марионетку на сцене.
Я ответила кратко:
– Она хочет, чтобы я раздвоилась.
Искреннее изумление на лице Лизы немного меня остудило. Я выдала правду. Мама всегда была ближе к Вике. Все то, чего она ожидала от моей сестры, сейчас проецируется на меня.
– Я не особо рада тому клану из семей, который создали наши родители, но я безумно благодарна им за то, что росла рядом с тобой, – Лиза по-прежнему стояла рядом, – И с Кириллом, – она расплылась в улыбке.
Наши родители – университетские друзья. Они из финансового мира. Моя мама, например, бухгалтер, а папа – начальник отдела кредитования корпоративного бизнеса. У Лизы вся семья принадлежит к бравым сотрудникам налоговой службы. Как и у Максима. Порочный круг семейной дружбы, из которого не удрать, потому я лишена привилегии расстаться с молодым человеком и забыть, как он выглядит.
Я встала на цыпочки, чтобы посмотреть, куда сел Максим, и ненароком не оказаться поблизости.
– Сядь к отцу, – Лиза верно оценила мои движения.
– Поздно, – рядом с папой прочно обосновался юбиляр и болтал без умолку.
– Тогда – к маме, – она усмехнулась, – Или к нам с Кириллом. Он веселый. Сама знаешь.
Не то чтобы мы с Кириллом враждовали, но и общий язык не сумели найти. Выбирая между подростковой лекцией о взаимоотношениях полов и несмешным монологом в жанре «Стендап», я согласилась на предложение Лизы, но проворная мама меня перехватила.
Когда все расселись, ведущий прогрохотал:
– Слово имениннику!
Я, как и большинство гостей, удивилась подобному повороту событий, но сообразила, что ведущий действовал по просьбе самого юбиляра.
– Александр всегда любил излишнее внимание к его великолепной персоне, – слегка надменно произнесла мама, утыкаясь в телефон.
После емкой речи Александра половину присутствующих заставили танцевать в конкурсе. Мы, выжившие, сжимались на стульях, мечтая с ними слиться, пока не в меру активный тамада зорким глазом выискивал следующую жертву. Надо мной Ольга и Роман, «полезные» друзья Александра, восторженно вскрикивая, обсуждали успешную дочь Филатовых.
– Сколько, говоришь, магазинов? – влезла в их диалог тетя Катя – мамина двоюродная сестра.
Еще бы.
– Три, – напевают ей в ответ, – С ее-то невысоким интеллектом так взлететь! Счастливая.
Я хочу зажать уши скатертью и испариться. Обсуждать кого-то столь наглым образом вообще неприлично. Делать это на публику – отвратительно.
– И три развода. Сомневаюсь, что она такая счастливая, какой хочет казаться, – добавляет моя мама, но так, чтобы слышала только я. Маме этот комментарий кажется забавным, мне же в нем видится некая предвзятость.
– Если у нее нет мужа, то она не может быть счастливой? – спрашиваю я, пытаясь заглушить вопрос шуршанием салфетки.
– Глупый вопрос, Рита. Безработный человек может быть счастливым, а вот одинокий – никогда.
– Ты сама одинока, – сказала я раньше, чем подумала.
– Разве я когда-то говорила, что счастлива?
– Будто, если бы у тебя не было работы, ты была бы счастливее, – мне не понравилось, в какое русло уходит разговор.
Мама хотела что-то ответить, но ее отвлекала тетушка Макса, которой вдруг захотелось обсудить, в какой цвет лучше перекрасить седые корни. Мероприятие делалось для меня все более тягомотным. Как и для большинства гостей, со скучающим видом клевавших невкусные салаты.
Я заметила, как от музыкальных колонок отделилась фигура Максима. Его тетя не по личной инициативе заговаривала маме зубы. Секунда – и я оказалась возле отца, вовлекая его в разговор:
– Почему ты грустный?
– Потому что сосед, которому наш банк на днях отказал в потребительском кредите, утром вылил на лобовой стекло моей машины добрый литр фиолетовой краски. И принесло же его именно к нам. Но он знал, где я работаю, – папа поправил очки.
– У него малый бизнес? – я пригибалась, закрываясь стаканом сока, хотя Максим меня, конечно, видел.
– Нет.
– Какое отношение тогда к нему имеет твой отдел?
– Никакого. Он просто видел, что я работаю в этом банке. Между нами говоря, ему и не нужен кредит, который он с максимальной вероятностью не сможет выплатить. У него недавно описали имущество. Так что была бы долговая яма.
– Может, он хотел одним кредитом погасить другой? – я задумалась над финансами и перспективами.
– И я об этом.
Время от времени мы болтали не о делах, болтали о чем-то личном. Сегодня папа не в духе. Я посидела с ним, кивая и поддакивая, и встала, когда Максим прекратил опасно слоняться вокруг стола. Лиза и Кирилл собирались улизнуть с праздника: они уже накинули на себя плащи.
– Вы далеко? – подошла к ним.
– Прогуляемся, – призналась Лиза, – Тут до истерики тоскливо.
– Покажу ей, как вставать на руки на перилах моста, – заявил Кирилл. Я не всегда понимала – шутит он или нет.
– Навернешься, – пригрозила я ему, видя, как зеленеет от переживаний Лиза.
– Только после вас, – отшил меня Кирилл, – Шутка. Никто никуда не полезет. Я циркач, а не сумасшедший.
Его манера раздражала.
– Ты не надумала ехать? – разбила перепалку Лиза, – Нас трое. Четвертой ты вполне влезешь.
Их идея добраться до морского побережья на автомобиле и отдохнуть выглядела заманчиво. Но я боюсь путешествий. Я обычно не вылезаю из своей скорлупы, сократив перемещения до дороги в университет и на работу.
– С вами, вроде, Денис вызвался ехать. Ты в курсе, что мне дискомфортно при посторонних. И я домоседка.
– Он не посторонний, – сказал Кирилл.
– Он толком не возвращался домой с выпускного, и не виделись мы несколько лет, так что вполне посторонний, – открещивалась я, – Если захочу, то позвоню тебе, Лиза.
Они ушли. Я продолжила стоять под навесом, вдыхая ночной воздух. Пока мы были в ресторане, почти стемнело. Зачем я здесь? Для галочки. Чтобы никто не обиделся. Ко мне сзади подкралась обманчиво веселая мама, пританцовывая под отголоски музыки, доносившейся из зала:
– Не смей даже думать про автомобильные путешествия, – она улыбалась, но это иллюзия: мама избрала самую холодную интонацию из всех, что она накопила за полвека.
– Сама разберусь.
***
Мне снилась Вика. На наш седьмой или восьмой день рождения. В тот год устроили пикник на даче у Ильиных. Уплетая третий кусок торта, тучная Зинаида Семеновна вдруг спросила, кем мы хотим стать, когда вырастем. В тот период детства почти все дети мечтают быть космонавтами, актерами или волшебниками, а мы хотели открыть свой ресторан. Наверное, мы были какими-то приземленными. Вика, топая ножкой, доказывала, что она будет непревзойденным шеф-поваром, а я стану директором. Наша маленькая мечта, которая быстро забылась, но в тот день рождения, после праздника, прячась на кровати под одеялом, мы поклялись, что воплотим ее в жизнь. Это было настолько по-детски, что, вспоминая, можно лишь снисходительно улыбнуться.
Ненавижу сны. Ненавижу за то, что они заставляют меня поверить в реальность происходящего. Не хочу ничего вспоминать.
Я проснулась, думая, что звонит будильник. Это не так. Трезвонили в дверь. Посмотрела в «глазок» и помолилась, что на площадке грабители, но нет – в подъезде, в элегантном образе, бесновалась мама.
– Доброе утро тебе в восемь утра, – впустила ее, – Что?
– Оно вовсе и не доброе, – она уставилась на меня, – Объяснишься? Я не стала скандалить в ресторане, но я жажду объяснений. Почему вечером ты мне нагрубила? Ты серьезно поедешь с ними на другой конец страны?
– Возможно, – развела я руками, – Я двести лет не была в отпуске. Да я ни разу в нем не была, как отметила совершеннолетие.
Я хотела и не хотела. Вернее, мой страх не пускал. Отрицательный ответ основывался именно на нем.
– Запрещаю, – отрезала мама, хватаясь за сердце, – В могилу меня загонишь.
– Не надо утрировать.
– Я куплю вам с Максимом путевки в Турцию, – открытый шантаж сменился откровенной торговлей.
– Лети с ним сама, потому что мне изменщик даром не сдался.
Мама набрала полную грудь воздуха, чтобы приступить к воспитательному процессу:
– Человек должен знать, что его любят и поддерживают даже в такой ситуации. Покажи, что ты не отвернулась от него из-за одной ошибки, и ваши отношения станут только крепче.
– А еще человек должен знать, что у всего есть цена и предел, – ответила я, демонстрируя маме неповиновение.
– Я о тебе забочусь, Рита. Только о детях я всю жизнь и думаю. На кого ты собираешься его променять? На какого-нибудь безответственного хорька из клуба, который месяц поиграет с тобой и бросит? На алкоголика из подворотни? Думаешь, что те мужчины, чьего внимания ты жаждешь, намного лучше Максима?
Тяжелая дымка непонимания повисла вокруг нас. Как доказать человеку, что его планы на твое будущее не сходятся с твоими? Мама расхаживала по коридору, вытирая слезы. Я опять пожелала отправиться с Лизой и Кириллом, лишь бы не стоять посреди квартиры в пижаме, глядя, как плачет мама.
– Именно так я и думаю.
– Собираешься рассмотреть вариант с окончательным расставанием?
– Собираюсь рассмотреть вариант с алкоголиком, – мне пришлось показать на дверь: если мама не выйдет из квартиры сейчас, то последствия могут быть самими непредсказуемыми.
А я устала. Устала думать о том, что всю жизнь придется мириться с его изменами или о том, что следующий парень обязательно окажется еще хуже. Мама умеет добиваться своего. Вот и сейчас она вновь добилась того, что под сомнения я поставила абсолютно все свои решения.
– Делай, что хочешь. Твоя жизнь, – патетично воскликнула она и ушла, захлебываясь в рыданиях.
Переодевшись в домашний костюм и устроившись на диване, я задалась вопросом, на который не смогли ответить лучшие умы человечества – что делать? Оставаться на месте было невыносимо, срочно нужно занять чем-то хотя бы руки, если в голове все равно не навести порядок. Идея родилась сама собой. Приготовлю пирог. Это меня всегда успокаивало, может, и сейчас получится?
Через полчаса я жевала остывший пирог и говорила с Лизой по видеосвязи. Она сортировала одежду, параллельно чихая от аромата автоматического освежителя воздуха:
– Апчхи! – Лиза приложила платок к покрасневшим глазам, – Она опытный манипулятор. Ты ей и в подметки не годишься. Кто вынудил тебя поступить в университет? Кто годами поощрял ваши отношения с Максом, когда ты в них сомневалась? Если не отстоишь себя сейчас, то манипуляции не закончатся никогда. Тебе еще не намекали на второе высшее?
– Намекали, – нехотя призналась я.
– Что и требовалось доказать, – Лиза потрясла курткой, – Будто ты обязана отдуваться за двоих.
– В каком-то смысле – да, обязана.
Но мама хоть как-то участвует в моей жизни. Отцу, похоже, вообще наплевать.
– Поговори с ней и скажи, что ты ее очень любишь, но решение примешь сама.
– Я ее очень люблю. И… все не настолько просто.
– Все в мире как раз очень просто. Сложности в голове. Отдохни с нами. Разгрузи мозги. Может, легче станет.
Я кладу трубку и долго решаюсь на невероятный шаг.
– Ты бы поехала? – спрашиваю я пустоту, глядя на портрет Вики, как на икону в церкви. Смотрю на ее рыжие, чуть вьющиеся волосы, точно такие же, как мои. Она мне не ответит, но иногда кажется, будто ее глаза на фотографии живые. Я вижу в них радость, когда делюсь своими достижениями, и осуждение, когда поступаю плохо. Она не ответит. Но я надеюсь, что увижу в ее глазах хоть что-нибудь, похожее на эмоции. Стою, пристально вглядываясь в цветную картинку на стене, – Конечно, поехала бы. О чем речь?
***
Я парилась в спортивной куртке возле выхода из метро, безуспешно пытаясь пристроить неподъемную сумку на чистый участок поребрика. Кирилл, я не сомневаюсь, специально придумал, что по всему городу пробки, и ему выгоднее и удобнее забрать меня с окраины, чтобы доставить мне как можно больше дискомфорта.
Мальчик у магазина расхныкался и потребовал у мамы мороженое. Воды. Мне бы воды.
От мамы прилетело сообщение: «Я тебя убью, как только твоя нога ступит на территорию Санкт-Петербурга». Папа, как всегда, просто отправил смайлик. Я их предупредила, что уезжаю, и многократно пожалела об этом.
– Карета подана, – подошел Кирилл со своим неуместным юмором.
– Иду, – я подхватила вещи.
– Ой, мы провозимся до полуночи, если ты будешь двигаться со скоростью черепахи, – он выдернул сумку и понес ее сам.
– Как вы галантны. Не забудь, что это не я опоздала.
Снова сообщение от мамы: «Отправляй мне геолокацию каждый час». Мне больше двадцати пяти. Я сама, в теории, лет семь или восемь могу являться мамой вполне разумного ребенка, уже способного переодеться, зашнуровать ботинки, добраться до детской площадки и поиграть со сверстниками без пристального родительского контроля. Послание мамы я проигнорировала.
– Я и не обязан быть идеальным. У меня не такси премиум-класса, – ответил Кирилл.
– В этом я как раз и не сомневалась.
Мы приблизились к его серебристой «Тойоте», где сидела Лиза с давно потерянным Денисом, и я замолчала, чтобы наши любезности не испортили Лизе поездку.
– Привет. Неожиданно, но приятно, что ты согласилась, – встретила меня Лиза, приоткрыв дверь переднего сидения для пассажира, будто намеревалась вылезти.
– Сама не ожидала, – я постояла у автомобиля, подумав – вдруг повезет, и Лиза захочет поменяться местами?
– Погнали, – Кирилл плюхнулся за руль.
Пришлось лезть назад…
– Сколько лет, – улыбнулась я, глядя на Дениса. Он такой же, как и прежде. Хотя что могло в нем измениться? Среднее телосложение. Высокий рост. Темные волосы. Вряд ли он когда-то хотел перекраситься в синий.
Я не придумала достойного приветствия. Так часто бывает, когда сталкиваешься со старыми приятелями. Вроде, родные, а, вроде, чужие. Кажется, что столько всего изменилось, и у нас есть неиссякаемый источник тем для разговоров, но видишь вблизи лицо человека и понимаешь, что сказать совершенно нечего.
– Да, здравствуй… Да, – он кивнул и уткнулся в телефон.
Покатаемся под увлекательную беседу, я чувствую.
– Куда мы конкретно едем? – уточнила я, перегнувшись через кресло, чтобы Лиза могла передать заколку.
– К побережью, – Кирилл выкрутил руль как фрисби.
– К побережью Белого моря? – насела я, – Протяженность береговой линии страны отнюдь не маленькая. Куда держим путь? К Черному, Белому или Японскому? Ты уточни, а то километраж разный.
Почудилось, что Денис слегка усмехнулся. Но лишь подучилось. Он не замечал нашу перебранку, как в упор не видел и нас самих. Лиза сморщилась от недовольства.
– Лиза, заткни ее, пожалуйста, – перебросил меня через плечо Кирилл. Образно, естественно, – Рита, к Черному морю. Ты намеренно задаешь очевидные вопросы, чтобы выводить меня на эмоции.
– Тебе было трудно сразу дать нормальный ответ? – взбеленилась я. Просто ведь спросила. Мог назвать район или отель, но нет, ему непременно нужно было умничать, отвечая про побережье.
– А зачем вообще человеку, который будет всю дорогу сзади спать и переводить кислород, знать точный адрес? Спи. Довезем, – огрызался Кирилл и дальше.
– Я устанавливаю железный запрет! – Лизе надоело нас терпеть, она перекинула внушительную косу ярко-каштанового цвета с левого плеча на правое, и разделалась со всеми разом, – Запрет на сарказм, иронию и издевательства. Хотя бы до завтра.
Мы умолкли.
В день, когда Лиза и Кирилл объявили, что у них отношения, я сказала ей – «ты подумай хорошенько, он, мягко говоря, не Нобелевский лауреат». Я ляпнула это спонтанно и в приступе гнева, который тотчас же испарился, потому что я поняла, что Кирилл подслушивал. Он слышал. Он понял. Хотя мы и до того события не были дружны: он дразнил меня из-за легкого косоглазия, вылеченного в семнадцать лет, я отвечала шутками про его непропорционально длинные пальцы, как у лягушки – с кругляшками на концах.
Повзрослели, а детский сад остался. Однако никто из нас не желал первым пойти на уступки и помириться.
На выезде из города Лиза смилостивилась:
– Едем, правда, к побережью. Путешествуем. Гостиницу не выбирали. Я думала, что определиться на месте – неплохая идея. Что скажешь? Доедем до Новороссийска или до Джубги. До Геленджика. До Туапсе. Совсем не принципиально.
Мне тоже было без разницы, и я промолвила:
– Отличная мысль.
– К утру проедем Москву, – заключил Кирилл.
Спидометр отсчитывал километры, а мы сидели в тишине салона, увлекшись планшетами и телефонами. Интересно, сколько дней человек может провести, глядя в плоский экран? Три? Пять? Всю жизнь? Я только и делала, что туда пялилась, когда не работала в кофейне и не редактировала рефераты. Большая часть моей жизни умещалась в крохотной коробочке с аккумулятором.
Постепенно затекла шея и заболела голова. Возникли справедливые опасения, выдержу ли я путь в две с половиной тысячи километров, выгибаясь и не имея возможности прилечь?
