Kitobni o'qish: «Точка зрения»

Посвящается моим учителям,

ныне здравствующим, и тем,

кого уже нет.

С какой стороны на мир

ни посмотри, каждый видит его по-своему.

Детство

Сентябрь только начался. Ясный, по-осеннему прохладный день близился к закату. Солнце, казалось, запуталось в туго сплетённых ветвях клёна и притаилось в его золотистой листве. Резкий ветерок, словно озорной мальчуган, качал ветки и срывал первые листья. Они стремительно падали, укутывая землю в дорогой плащ, который даже самому богатому человеку на планете был не по карману. Тщетно дворник Аркадий метлой рвал осенний покров на отдельные клочья: ветер незамедлительно возвращал земные богатства на прежние места. Хулиган Женька из соседнего двора неосознанно помогал стихии, расшвыривая листья ногами на все четыре стороны. Издали усталый Аркадий грозил ему кулаком или метлой, но тот лишь удваивал усилия. Устав от бессмысленных замечаний, дворник жаловался на несносного мальчишку матери. Та за ухо тащила сына-хулигана домой, по пути приговаривая: «Дождешься у меня!»

В тот вечер дети заполонили обычный московский двор. Они бегали, таскали вёдра, лопатки, совки и формочки, прыгали в классики, качались на качелях, пели, спорили и ругались, гоняли мяч, играли в ножички и камешки, устраивали гонки на велосипедах – в общем, каждый был занят неотложным и важным делом.

С краю, в месте, где располагались лавочки, стояла группа из четверых ребят и обсуждала вчерашнюю футбольную игру, которую продули мальчишкам из соседнего двора. Провинился вратарь Лёшка Кириенко, рыжий паренёк с веснушками: в самый ответственный момент зазевался и пропустил атаку. Накануне он клялся и божился, что ляжет пораньше и перед игрой хорошенько выспится, но, несмотря на приложенные старания, игра не удалась. Лёшка, выслушивая в свой адрес едкие замечания, понурил голову, громко сопел и тихо объяснял, что не виноват; мама заставила его выучить все уроки к понедельнику. Димка, мальчишка с русыми волосами, забранными назад кепкой, с чувством толкнул друга в плечо. Лёшка попятился назад.

– Уроки учил, умник, когда мы с Гавриным поспорили! – от нахлынувшего бессилия Димка пнул ножку скамейки. – УРОКИ! Тьфу!

– Сам ты, – Лёшка насупился и отвернулся. Чувствуя вину, он носком ботинка ковырял землю.

– Что Гаврину скажем? – наступал Димка. Ему хотелось, чтобы друг подумал о последствиях своего безответственного отношения к делу.

– Оставь его, – обречённо махнул рукой Петя, крепко сбитый светловолосый малый с хулиганистым выражением лица и упрямым, чуть выдающимся вперёд подбородком. Он ещё вчера смирился с поражением.

– Давайте другого вратаря возьмём, а то Лёшка и завтрашнюю игру продует, – Вова, длинный худощавый парнишка с коротко стриженными волосами и торчащей из-под серого свитера зелёной рубашкой, был зол и возбуждён. Он поставил ногу на скамейку и осмотрел двор в поисках кандидата. – Кольку Иванова?

– Не-е-ет, – Петька замотал взъерошенной головой. – Если ему в руки журнал научный попадётся, его из дома не вытащишь.

– Верно, – Вовка провел рукой по колким волосам, а потом с чувством ударил себя по правой ноге, к которой присосался комар.

– Может, его? – Димка кивнул в сторону мальчишки, сидевшего неподалеку на лавочке.

Лёшка посмотрел на кандидата, перестал ковырять землю и возмущённо набросился на друга.

– Очкарика?! Да он нам всю игру загубит! – Лёшка захлебнулся от возмущения.

– Может, он хорошо играет? – поддразнил его Димка.

– Ага, до первого мяча в наши ворота! – Лёшка указал рукой по направлению двора, где они играли в футбол.

– Помолчал бы! – хором выпалили ребята.

– Делайте как знаете! Вот уж Гаврин посмеётся.

– Выиграет очкарик, что тогда скажешь? – Димка важно задрал голову.

Лёша посмотрел на него. Димкины светлые джинсы были порваны на коленке и все перепачканы в земле, из-под тёмно-синей джинсовой безрукавки виднелся рукав тёмно-красной порванной клетчатой рубашки. Лёшка знал, у Димки строгий папа и за испорченные вещи ему влетит. Злорадство овладело им.

– Ничего твой очкарик дальше носа не видит! – Лёшка, как петух, выпятил грудь и высоко вздёрнул подбородок. – Берите слепыша, если хотите! – он важно раздул ноздри и посмотрел на крышу дома, будто разглядел там что-то важное.

– Ладно, играешь, – Петька махнул рукой. – Но если удумаешь зевать – заменим!

Так и решили. Осталось вытерпеть наглый Гавринский смех. Но Гаврин пришёл во двор хмурый и задумчивый, прошёл мимо мальчишек и ничего не сказал. Как выяснилось позже, в тот день он получил двойку по математике и отец, узнав о его провинности, наотрез отказался покупать обещанный велосипед. Так что в тот день Гаврину было не до разборок. Можно сказать, обошлось.

На радостях друзья решили потренироваться в школьном дворе, но из окна второго этажа высунулась Петькина мама и позвала сына ужинать. Лёшку утащил младший брат строить крепость. Тот хотел отвязаться и выпроводить братца, но бойкий и упрямый мальчишка упёрся ногами в землю, руками в брата и, привлекая внимание прохожих, завопил на весь двор. Сидевшая на лавочке Лёшкина мама погрозила старшему сыну пальцем, и тот, придерживая крикуна за руку, поплёлся к песочнице. Димка с Вовкой переглянулись, пожали плечами и разошлись по домам.

С тех пор, сам не зная почему, Димка наблюдал за слепышом. Тот, как любой мальчишка, часто выходил во двор, но с другими ребятами не играл – его не принимали: выгоняли, толкали, обзывали. Димка не мог взять в толк, что с ним не так? С виду обычный парень, только в очках.

Как-то вечером, оставшись в одиночестве, Дима подошёл к очкарику, который сидел на качелях и месил ногами песок. Он придирчиво и внимательно осмотрел его. Чёрные, коротко стриженые волосы, смуглая кожа, глаза, нос, рот – всё на месте.

– Пойдём мяч погоняем, – предложил он, придерживая мяч ногой.

Мальчишка поднял глаза и недоверчиво посмотрел на Димку.

– Пойдём, – поразмыслив, согласился он.

О своём поступке любитель футбола пожалел через пять минут. Мальчишка совершенно не умел играть! Реакция у него была замедленная и вялая. Он глупо переминался с ноги на ногу, пропускал все подачи подряд, закрывался руками, если мяч летел в его сторону, и вообще вёл себя довольно странно. Казалось, он боялся мяча: щурился, пригибался и уклонялся при любой возможности. Димке быстро наскучило играть, но он мужественно ждал, пока игра утомит и очкарика. Надо признать, тот оказался сообразительным. Он заметил Димкино недовольство и заунывный тон, поэтому предложил пойти поиграть в шахматы или шашки. Димка взъерошил волосы.

– Не знаю, как в них играть, – нехотя признался он.

– Я научу, – впервые в глазах очкарика блеснул живой огонёк. – Кстати, – он прищурился, – тебя ведь Димой зовут?

– Откуда знаешь?

– Я часто наблюдал, как ты с ребятами играешь во дворе.

– Тебя самого-то как зовут?

– Миша, – представился очкарик и пошёл к подъезду.

Папа не раз предлагал Димке провести время за игрой в шахматы, но он предпочитал футбол. Теперь же ему стало интересно, что люди находят в этой игре. Он ударил по мячу, ловко поймал его и поспешил за слепышом.

Миша, как оказалось, жил с Димкой в одном доме, только его квартира располагалась на четвёртом этаже в другом подъезде. Развёрнутая в другую сторону двухкомнатная квартира отличалась от Димкиной только обстановкой. Большие шкафы тёмного дерева и бело-серые обои в прихожей, тёмно-коричневый кухонный гарнитур и голубые обои в кухне, цветастые обои, диван, два кресла, журнальный столик и стенка в комнате – вот и всё, что смог разглядеть Димка в свой первый визит.

Навстречу гостю вышла невысокая худенькая смуглая женщина с чёрными, уложенными в пучок волосами. Лицо у нее было узкое. Димка сначала подумал, что это вовсе не мама, а старшая сестра. Визит женщину удивил, она застыла на пороге с приоткрытым от изумления ртом, но быстро нашлась.

– Проходи, – голос прозвучал мягко и приветливо.

– Здрасьте, – смущённый необычным поведением, буркнул Димка.

– Мы пришли в шахматы поиграть, – Мишка разулся и, приоткрыв дверь в одну из комнат, ждал его. Тот скинул кеды и поспешил следом.

С того дня Димка взял над очкариком шефство: он разгонял мальчишек, когда те дразнили и обижали его, играл со слепышом в мяч, камушки и ножичек, когда друзья разбегались по домам, помогал в магазине узнавать цены, подсказывал, когда и с кем здороваться на улице, читал вслух информацию на школьных стендах.

Наблюдая за смелым знакомым, Миша стал уверенней. Теперь он перемещался гораздо быстрее, не боялся самостоятельно ходить в магазин, в школе вплотную подходил к стенду и сам находил нужную информацию. С каждым разом у него всё лучше получалось играть в футбол и баскетбол: он двигался быстрее, смелее и активнее, научился подкручивать и чеканить мяч, всё чаще, хоть и с небольшого расстояния, попадал в кольцо, однако по-прежнему щурился и напрягался, когда мяч летел ему в лицо.

Димка был доволен успехами подопечного. По четвергам он ходил к Мише играть в шахматы. Он не мог похвастаться большими успехами, но будучи упрямым приходил снова и снова. Однажды, сам не зная как, он выиграл. Успех воодушевил и наполнил энтузиазмом. Приятное чувство помогло увереннее держаться. Теперь Димка играл с удовольствием и живым азартом.

Их отношения нельзя было назвать дружескими, но день за днем они продолжались. Возможно, постепенно ребята сдружились бы, но однажды семь лет спустя…

Тёплым весёлым майским днём Димка заболел. Через месяц ему должно было исполниться шестнадцать. Он радовался, что успеет распрощаться со школьными делами и спокойно отдохнуть, и болезнь случилась очень некстати. Поднялась температура тридцать семь и три. Вместо того чтобы пойти в школу, он пошёл к врачу. Вообще, он хотел вызвать врача на дом, но в регистратуре заявили: температура небольшая, дойдёт до поликлиники сам. Димка дошёл, отсидел получасовую очередь, выслушал диагноз – простуда, получил список лекарств и направился в аптеку. По дороге заглянул в школьный двор, вдруг там свои, заодно скажет, что не придёт. На площадке у невысокого забора стоял Мишка и неотрывно смотрел, как Гаврин собирался пробить. Димка видел, как хулиган с силой пнул мяч. Тот подскочил и взмыл в небо, и, описывая дугу, с сумасшедшей скоростью полетел в Мишкину сторону. Тот некстати отвлёкся на окрик проходящей мимо девочки и не увидел траекторию полета. Чтобы перехватить подачу и защитить незадачливого товарища, Димка сорвался с места и бросился мячу наперерез. Он неудачно споткнулся о ветку дерева, вовремя поймал равновесие, но упущенные секунды не позволили принять нужную позу. Мяч ударил Димку по голове. От сильного удара он пошатнулся и сел, из глаз посыпались искры, на смену которым пришли тёмные круги, волной накатила дурнота. Мишка подхватил Диму под руку и помог встать. Молодой человек осмотрелся и понял – что-то изменилось.

Соломон

В Диминой семье важные решения всегда принимал отец, но в этот раз… Мама стояла лицом к окну, терпеливо слушая рассуждения мужа о том, как лучше возить сына в новую школу, а потом тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Мы переезжаем.

– Представься, пожалуйста, классу и расскажи о себе, – учительница опустила голову на сплетённые в замок пальцы.

– Жил да был Остроумов Соломон Спиридонович, – в тот момент Димкой правила лишь злая ирония.

– Садись, Остроумов Дмитрий Алексеевич, – учительница указала на место за второй партой у окна. – Пытаешься оправдать фамилию?

Молодой человек пожал плечами, прошёл и сел. За время урока он не проронил ни слова, сидел и смотрел в окно на проезжающие мимо машины, на поверхность стола, где ломаными линиями расходился рисунок дерева, на таблицу Менделеева, где, кроме клеток, он теперь ничего не видел. Дима старался смотреть куда угодно, только не на учителя и не на ребят: не нравилось ему здесь – всё чужое, все чужие. На перемене он поспешил в уборную; может, вырвет. Но, как он ни старался, его не рвало, даже стойкий запах мочи не вызвал позыва. «Этот кошмар никогда не кончится!» – он открыл окно и сел на подоконник. Ему хотелось взять в руки палку и разнести всё вдребезги.

В школьном дворе две девчонки качались на качелях и весело смеялись. Диму разобрала злость. Он не понимал, как можно смеяться, если толком ничего не видишь? Как вообще можно чему-то радоваться, если ты заперт в месте под названием «школа-интернат для слабовидящих»? Страшные названия всплыли в голове: глаукома, катаракта, атрофия, миопия – эти трудные, непонятные слова здесь знали наизусть, как таблицу умножения. У каждого здесь были эти самые глаукомы, катаракты, миопии, астигматизмы и прочие ужасы, но самое страшное, что теперь и у него в карте стоял одно из этих диагнозов: частичная атрофия зрительного нерва, так называемые осложнения после отслоения сетчатки и болезни.

«Пока я вижу, но что будет дальше? – Дима уронил голову на колени. – Врач сказал, может быть только хуже, сказал шепотом, чтобы я не услышал, но я услышал и теперь не знаю, что с этим делать». За дверью раздался шум. Молодой человек вскинул голову. В туалет вошёл высокий худой мужчина лет сорока в сером костюме-тройке и чёрной рубашке. Его седоватая шевелюра была аккуратно уложена, широкие усы слегка свисали и прикрывали губу, а серые глаза смотрели на мир с грустью. «Интересно, какой предмет ведёт усатый?» – Дима ждал, пока тот сделает первый ход, и пытался понять, о чём думает учитель, и тут же раздражение закипело с новой силой: раньше он улавливал малейшее движение мускулов на лице, а теперь лишь общие черты, и всё. Мужчина подошёл ближе.

– Что ты тут делаешь? – он пытался оценить обстановку.

– Пью и курю, – кипевшее негодование вырвалось наружу в виде колкого сарказма.

– Угостишь? – мужчина, словно ожидая, что ему на самом деле дадут прикурить, протянул вперед руку.

– Закончились, – Дима растерялся, так как подобной реакции не предвидел.

– Закрой окно и иди в класс, звонок к уроку давно дали. Если не поспешишь, останешься на дополнительные занятия, – учитель со знанием дела расписал последствия прогула и вышел.

Дима нехотя сполз с подоконника и медленно пошёл по коридору: оставаться на дополнительные занятия он не хотел. Молодой человек открыл дверь кабинета истории и застыл: за столом сидел усатый. Жестом он пригласил Диму войти.

– Соломон опоздал, – раздался смешок с задней парты.

Там сидел крепкий высокий парень с русыми взъерошенными волосами, горбатым носом и весёлыми глазами. «Отъявленный хулиган», – мелькнуло в Димкиной голове. Класс разразились весёлым смехом. Диму это только подхлестнуло.

– Всё пройдёт, пройду и я на свое место, – он взглянул на «хулигана» ещё раз, сел и задумался.

Старая школа – типовое здание, построенное в традициях однообразия и безликости: тёмные серые коридоры вели школьника в буднично-серые классы, которые оживлял лишь одарённый Богом педагог. В момент, когда педагог брал слово, казарма для учащихся превращалась в обитель человеческого воображения и мышления, но урок заканчивался, и всё возвращалось на круги своя: учитель растворялся в пространстве длинного тёмного коридора, а класс поглощал хаос, наполненный криками, смешками, толкотнёй и в конечном итоге согласованным бегством.

Школа, в которой находился Дима сейчас, разительно отличалась от предыдущей. Первое, что бросилось новичку в глаза, – это крыльцо. Четыре белые колонны, искусно соединённые балясинами, напоминали парадный вход в старинную усадьбу. Отсутствие забора, ограждающего ступени крыльца, рождало ощущение свободы. Длинные светлые коридоры с большими окнами встречали ученика натёртым паркетным полом, легким тюлем, удобными большими пуфами и столами, разлинованными под шахматную доску. Череда классов через дружелюбно распахнутые двери демонстрировала индивидуальное оформление. Вот и кабинет истории, в котором оказался Дима, отличался от остальных. Небольшая комната в два окна, тюль и шторы на окнах, цветы на подоконниках, три ряда парт, большая доска, по бокам которой висят синие шторки, карта России и плакат с флагами различных стран. В конце комнаты, в правом углу, выставка: макеты различных исторических предметов. Тут находились и мечи, и ножи, и шпаги, и шлемы со щитами, костюм крестьянина и лапти, самовар и чугунок, кочерга и прочая утварь. Одно окно в кабинете приоткрыли, чтобы не было душно; с улицы доносился шум машин, пахло сырой осенней землёй. Дима вспомнил, что по форме здание напоминает перевернутую букву «п», это он узнал, рассматривая пожарный план в первый визит. Левое крыло школы отвели под классы, а правое – под спальни. Как узнал Дима, почти все ученики оставались в школе на пятидневку.

То ли потому что он был новеньким, то ли потому что не проявлял к происходящему интереса, но за время урока Диму ни разу не спросили. Благополучно задремав, он очнулся только тогда, когда кто-то положил ему тяжёлую холодную руку на плечо. Повеяло чем-то неживым и потусторонним. Он скосил взгляд и вздрогнул; на плече лежала чёрная морщинистая лапа. Димка вскочил и порывисто обернулся. Класс сотрясся от громкого хохота. Смеялись мальчишки во главе со светловолосым хулиганом. Это он ради смеха прицепил себе руку неандертальца и теперь приветливо махал ей. Дима покрутил пальцем у виска, а светловолосый поднял руку и, сотрясая ею воздух, громогласно заявил:

– На уроках спать не положено, а то станешь неучем, как мы – твои предки! – той же рукой он потёр затылок. – Остроумов, фамилиями махнёмся? – предложил задира, так как остался доволен выходкой.

– Чем собственная не угодила? – Дима подхватил рюкзак и запихал в него учебные принадлежности.

– Соломон шуток не понимает, – хмыкнул хулиган. – У меня звучная фамилия – Зыков, – похвастал он, – а ты лишь Остроумов, что, кстати, ещё доказать надо.

– Я не знаю, где кабинет литературы, – Дима не хотел спорить и пререкаться, поэтому перевел разговор в другое русло.

– Айда со мной – не пропадёшь! – светловолосый положил руку неандертальца на полку, схватил портфель и, подтолкнув Димку в спину, вышел из класса.

Кабинет русского языка и литературы находился на четвертом этаже в конце коридора, напротив кабинета химии.

Светловолосый развалился на пуфах, которые стояли под окном. В класс входить он не торопился. Прозвенел звонок. Дима, чтобы узнать, где ему разместиться, заглянул внутрь, но учителя в классе не было, поэтому он нерешительно остановился возле двери. Девчонки весело сновали туда-сюда, будто звонка не было.

– Ну и где наша Марго пропадает?! – поинтересовался хулиган, всматриваясь в конец коридора.

– Я тут, Ромочка, – как из-под земли перед ними появилась женщина.

Она была совсем маленькая, чуть больше метра, с едва заметным горбом и весёлыми въедливыми глазками, которые внимательно смотрели на мир поверх круглых очков. Она остановилась перед «хулиганом», кончик её туфли заплясал влево-вправо, влево-вправо.

– Сходи в учительскую за журналом, – попросила она светловолосого. – Остальные в класс.

Дима внимательно посмотрел на женщину: «Учитель, адекватно реагирующий на выходки учащихся?» – таких преподавателей он ещё не встречал.

– Новенький? – учительница смерила глазами Диму, который маячил в дверном проеме. Тот кивнул. – Можешь занять любое свободное место.

Новичок разумно осмотрелся. В кабинете, не считая его, было семь учеников. На первых двух партах сидели девчонки, дальше, по одному, располагались мальчики. Один стол пустовал. Дима, не раздумывая, двинулся в его сторону, но вовремя спохватился. «Последняя парта пустует?» – он вспомнил отсутствующего хулигана, обогнул парту и сел рядом с парнем, напоминающим отличника. Вид у одноклассника был умный и сосредоточенный, на носу прочно сидели круглые, как у кота Базилио, очки, только стёкла были не тёмными, а прозрачными. Он кого-то смутно напоминал, но кого – Димка не мог вспомнить. Он обернулся, чтобы составить окончательное мнение о месте, в которое попал. В конце класса висели два стенда с информацией о русских писателях. В данный момент один стенд занимал Александр Сергеевич Пушкин, другой… Димка перевёл взгляд на соседа и замер. Отыскивая схожие черты, он сверлил его глазами. «Бывает же!» – думал он, переводя взгляд с портрета на соседа.

– Тонь, – внезапно прозвучало над самым ухом, – Соломон тебя узнал, – и тут же Диме. – Похожи они, правда?

Дима встретился с «хулиганом» взглядом – тот весело улыбнулся и пожал плечами. Одновременно зазвучало два голоса:

– Сколько можно повторять одно и то же, – зло шипел один. – Не называй меня так!

– Рома, разбери предложение на двадцать пятой странице, второй абзац, – другой, тонкий и высокий, был спокоен и выразителен.

– Влип из-за вас, – опускаясь на место, буркнул светловолосый.

«Тонь? Это производное от Антона?» – Дима вопросительно посмотрел на соседа, потом ещё раз на стенд; молодой Чехов смотрел вдаль и легко улыбался. «К тому же тёзки?» – он перевел глаза на страницу, расставил знаки препинания и заполнил пропуски в тексте.

Незаметно прошла первая неделя, а за ней вторая. Дима постепенно привыкал к людям, к месту. Единственное, что злило, раздражало и к чему никак не хотелось привыкать, – «новое» зрение. Стало трудно запоминать и узнавать людей. Если раньше хватало бросить взгляд и сразу запомнить человека, а при новой встрече в знак приветствия помахать рукой издалека, то теперь… Теперь, чтобы кого-то запомнить, его необходимо было рассмотреть, при этом желательно подойти поближе и поговорить минуту-другую. И сколько бы новый знакомый ни махал издалека, ответить на приветствие стало просто невозможно: мало ли кто там машет!..

Пейзаж вдалеке превратился в нечто неопределённое: вроде всё видно, но нет чёткости образов, они размыты и от того утеряны. Из окон соседних домов «пропали» соседи, будто съехали, хотя Дима наверняка знал, что те по-прежнему там живут. Тяжелее всего приходилось во время беседы: раньше им «читались» малейшие изменения на лицах, а сейчас лишь общие черты.