«Религия для атеистов» kitobidan iqtiboslar
Существует дьявольски прямая взаимосвязь между масштабностью идеи и нервозностью, которая охватывает нас при необходимости ее обдумать. Можно не сомневаться, что нам нужно подумать о чем-то чрезвычайно важном, если сама мысль о том, чтобы остаться одному, кажется невыносимой.
Опасность грозит с другого бока: мы сталкиваемся с искушениями, которым можем противостоять, если находимся от них достаточно далеко, но не в силах устоять перед ними, если они на расстоянии вытянутой руки, пусть даже это вызывает отвращение к себе и разочарование. Зрелая сторона нашей личности с отчаянием наблюдает, как инфантилизм топчет наши самые возвышенные принципы и плюет на то, что мы больше всего ценим и уважаем. И, возможно, наше самое сокровенное желание: пусть кто-то придёт и спасёт нас от нас же самих.
Можно оставаться равнодушным к христианской Троице или к буддистскому Восьмеричному пути и при этом интересоваться, как проводятся религиозные церемонии, поддерживается мораль, возникает дух общности, используются искусство и архитектура, поощряется тяга к путешествиям, тренируется разум и выражается благодарность красоте весны. В мире, кишащем самыми разнообразными фанатиками, как религиозными, так и мирскими, существует возможность сбалансировать отвержение религиозной веры с избирательным уважением к религиозным ритуалам и концепциям.
Когда в нас проявляется высокомерие – или superbia, если перейти на латынь Августина, – в нашей личности главенствует грех гордыни и отрезает нас от окружающих. Мы становимся неинтересны для других, когда все, что нам хочется, так это убедить окружающих, до чего у нас все хорошо, а ведь дружба имеет шанс расцвести, лишь когда мы решаемся поделиться тем, чего боимся и о чем сожалеем. Прочее – всего лишь умение привлечь внимание.
У религии хватило мудрости, чтобы составить подробные календари и расписания, организующие жизнь верующих, не оставляющие ни месяца, ни даже дня без того, чтобы они не получили тщательно отмеренную дозу идей. Эти календари и расписания очень подробно растолковывают верующим, что надо читать, петь или делать чуть ли не в каждую минуту.
Живя в гигантских городах, мы все больше чувствуем себя заключёнными в кастовых гетто, образовательных, классовых или профессиональных, и начинаем считать остальное человечество скорее врагом, чем интересным коллективом, к которому мы хотели бы присоединиться.
Так же, как и людей, уродливые здания можно описать в таких терминах, как грубый, циничный, самодовольный и сентиментальный. Более того, мы не менее уязвимы к их воздействию, чем к дурным поступкам наших знакомых.
Многим религиям известно, что процесс переваривания пищи располагает к нравственному воспитанию. Есть такое ощущение, что стоящая перед нами еда убеждает наши обычно упрямые «я» проявить к другим великодушие, проявленное к нам.
Нынешний период истории характеризуется тем, что миряне настроены гораздо оптимистичнее верующих: есть в этом какая-то ирония, если учесть, как часто первые упрекали вторых в наивности и доверчивости. Именно в мирянах стремление к совершенству так немыслимо разрослось, и они уже представляют себе, что рай можно построить на земле — еще через несколько лет роста финансового благосостояния и медицинских исследований. Для них не существует никаких противоречий, когда, решительно отрицая веру в ангелов, они искренне верят, что МВФ, медицинская наука, Силиконовая долина и демократическая политика совместными усилиями излечат все болезни человечества.
Надежда Платона, что философы станут царями, а цари – философами, отчасти реализовалась через много веков после того, как он изложил ее в «Республике», в 313 году после Рождества Христова, когда усилиями императора Константина Спаситель стал Богом для огромной, поддерживаемой всей мощью государства христианской церкви и, таким образом, превратился в первого квазифилософского лидера, получившего возможность продвигать свои идеи при институциональной поддержке.
