Kitobni o'qish: «Я – Распутин. Время победителей»

Shrift:

Серия «Фантастический боевик. Новая эра»

Выпуск 81

Глава 1

Легко сказать – похитить царевича Алексея… А как? Дворец охраняется серьезно. И полиция с Герарди, и ЕИВ конвой из казаков. На въезде КПП с пулеметом, патрули с винтовками, гвардия в пяти минутах скачки на лошадях. Все освещено, везде глаза и уши прислуги, которая докладывает новому-старому начальнику дворцовой полиции.

Плюс моральная сторона дела. Боевики никакого пиетета перед царской семьей не сохранили – насмотрелись уже в столицах разного. Имели шанс сравнить свою сельскую жизнь с крестьянами Европы. Как говорится, небо и земля. Я же сомневался – от такого стресса с больным царевичем что угодно может случиться. Пойдет кровь носом, и остановить не сможем. Или еще что… И тут был большой задел для размышлений насчет «слезинки» ребенка.

Впрочем, колебался недолго.

– Ищите место, где можно будет спрятать Алексея.

– Да что его искать? – зевнул шурин. – Дом Ник Ника, где он с полюбовницей миловался, пустой стоит. Я там недавно мимо проходил.

Боевики заулыбались, вспоминая наш визит с фотографом в гнездышко развратников.

– Тогда давайте думать, как проникнуть в Царское чело… – я почесал в затылке. – Только перед этим вот что. Ты, Коля, говорил, что окрутил какую-то телеграфистку на почте?

– Что есть, то есть. – Распопов довольно заулыбался. – Машка – девка-огонь. В рот мне смотрит, замуж хочет…

– Знает она, кто ты?

– Я шо, дурной? Нет, Емельяном представился. Питерским каретных дел мастером.

– Сможет она для нас телеграммы тайком отослать? Анонимно?

– Какие? Кому?..

– Надо бы вздернуть наших аристократов слегка. Чтобы им было сейчас не до меня. Нужно время на подготовку…

– Как же их можно «вздернуть» какими-то телеграммами? – удивился Аронов.

– Есть способ! – заулыбался я, вспоминая проделку Конан Дойла с лондонскими банкирами в десятом году. – Найдете адреса Герарди, великих князей, окромя «инженера», начальника жандармерии, главных их гвардейцев. Пусть твоя Анна пошлет им телеграммы без подписи: «Все вскрылось, срочно бегите!»

Боевики сначала хлопали глазами. Потом засмеялись. Идея такого «спама» захватила их.

Я же все думал про похищение. Надо подманить Алексея на прогулке в парке Царского Села. Отвлечь как-то бонну и… А если будет на прогулке Деревянко? Он же мигом нас опознает!

Так, давайте с другого бока. Помнится, читал я рассказ Честертона или кого-то из англичан, как ловкий вор обобрал клуб в Лондоне – он просто надел фрак, и джентльмены принимали его за слугу, а слуги – за джентльмена, ибо и те, и другие тоже носили фраки… Вот и нам нужен такой фрак-невидимка. Кого вокруг дворца много? Да конвойцев же! Две, а то и три сотни! Никто и внимания не обратит, если не лицом к лицу столкнутся! Ну так тут смотреть надо – форма у казаков яркая, приметная, издалека видная, вполне можно заранее разойтись.

Еще там постоянно ходят молочницы с царскосельской мызы и соседних ферм, по преимуществу финки. Отличная пара вырисовывается – казак и молочница, они же свинарка и пастух. Царевича можно необычной игрушкой увлечь. Сделать, раскрасить поярче – не проблема. Отвести в сторонку… а как дальше? На телегу с молочными флягами! Самый неприметный транспорт в Царском. Можно даже настоящую угнать – дать по башке и отыграть свое, гори оно огнем! Только надо очень внимательно отследить по времени, где какие караулы меняются, где и когда эти самые телеги ездят… Черт, а вот это будет непросто, там долго не просидишь. Комнату снять? Так непременно в полицию стукнут, придут проверять. На работу устроиться? Так работать надо, времени наблюдать не будет. Опять же опознают… Надо думать! Но уже ясно, что нужна Елена.

Отбил эсерке срочную телеграмму, и спустя двое суток она уже была в Питере.

В столице началась оттепель, застучала капель. В Юсуповском дворце битком – кроме эсерки я вызвал глав всех крупных ячеек «небесников» и представителей стрелковых клубов. Первых на партийную «учебу» – попросил пару известных кадетов, а также Вернадского с Булгаковым прочитать лекции про конституционную монархию, всеобщую избирательную систему… Заодно капитан под шумок устроил аудит финансовых документов. Некоторых лидеров хорошенько так допрашивали, было даже одно «персональное» дело о мошенничестве. Нижегородскому главе светила настоящая уголовка за недостачу. Умник пустил партийную кассу в предприятие друга-купца. Тот прогорел, сбежал в Париж – иди теперь его ищи-свищи…

Стрелки тоже были позваны не просто так. И у них состоялась своеобразная «лекция», ее читал специально приглашенный из Сестрорецка Владимир Григорьевич Федоров. Как оказалось, этим летом он вчерне закончил работы над автоматической винтовкой и у него уже даже был рабочий прототип. Помогал ему не кто-нибудь, а сам Дегтярев. Который служит слесарем опытной мастерской при Офицерской стрелковой школе Сестрорецкого оружейного полигона. Спайка двух гениев.

У прототипа были проблемы с осечками и задержками, но в целом стало ясно – автоматическому оружию быть. И пора начинать работы над автоматом Федорова с магазином на двадцать пять патронов.

Приглашение от стрелковой ассоциации Владимир Григорьевич принял с удовольствием. Власть не баловала оружейника вниманием, почти все свои изобретения он, по сути, делал за свой счет, так сказать, на общественных началах. И когда после лекции и демонстрации автоматической винтовки я выписал ему чек на сто тысяч рублей – удивлению и даже растерянности не было предела. Федоров долго отнекивался, отказывался брать деньги, пришлось убеждать всем миром. Под общественным давлением чек он все-таки взял, тут же пообещав передать на испытания в клубы еще несколько создаваемых винтовок. Большой военной ценности они не имели, для пехоты нужнее полноценный ручной пулемет. Но мне было важно, чтобы Федоров почувствовал общественную поддержку, ускорился с опытными образцами. Чтобы они в армию попали не в двенадцатом году, а на пару лет раньше. Пока там оформят государственный заказ, пока обкатают в частях… Самое главное – ручной пулемет сильно ударит по сознанию армейцев. Они, наконец, поймут, какой огромный запас патронов потребует будущая война.

* * *

– Ты сошел с ума! – Елена выглядела настоящей гранд-дамой. Большая шляпа с полями, манто, меховая муфта из соболя. В пустом зале, где только что закончилась лекция, эсерка вертела в руках винтовку Федорова. Умело откидывала затвор, щелкала предохранителем… Прямо русская амазонка.

На входе стояли хмурые боевики, разворачивали подальше всех желающих войти внутрь.

– У тебя есть другой план? – коротко, не желая вызвать бурю, ответил я.

– Ты! Хочешь! Похитить! Ребенка!

«На время позаимствовать», – чуть не схохмил я, но вовремя себя оборвал.

– Дадим ему снотворное. Алексей не пострадает. Даю тебе слово!

– Ты чудовище!

– Год назад ты была готова не просто похищать – убивать людей. По политическим основаниям.

– И я со стыдом вспоминаю этот период своей жизни! К тому же это были царские чиновники, взрослые мужчины!

– И у них есть жены, дети…

– Это все плохо кончится! Даже если Николай отречется… Он потом передумает.

– Не дадим. Поезд уже уедет. Лена… – я взял эсерку за руки, посмотрел ей в глаза. – Я тебе помог. Теперь твоя очередь, помоги не мне – Родине!

Прозвучало пафосно, но похоже подействовало.

– Это низко так упрекать прошлым! – девушка заколебалась.

– Елена Александровна… – я тяжело вздохнул, перекрестился. – Видит Бог! Я перебрал все другие способы, пытался найти выход. Его нет. Стране нужна Конституция, а Думе – выборное, ответственное правительство. Только так мы сможем подготовиться к будущей войне. Если Николай останется главой государства, этого государства через десять лет не будет на карте. Заодно история слизнет десятки миллионов русских. И сколько там будет детей – одному Богу известно! Да и Никсе с детьми также не уцелеть…

Этот спич произвел впечатление. Елена испытующе на меня посмотрела, коротко спросила:

– Что от меня нужно?

– Вот это уже деловой разговор. План таков…

* * *

Тихая паника волнами гуляла по Александровскому дворцу, накрывая крылья, выплескиваясь на курдоньер, отдельно стоящую кухню и расходясь дальше по Царскому Селу всполошенной прислугой, усиленными караулами и патрулями гвардейцев, нервными криками городовых, мчащимися санями и авто с полицейскими, военными, гражданскими…

В крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Екатерины Великой я вышел из автомобиля, страшно ругаясь на дурацкую конструкцию без теплой кабины, и почти сразу натолкнулся на взмыленного Герарди. Явился, не запылился! Жалко, недолго действовал мой «спам» – услать бы этого проныру годика так на два, на три… На Сахалин!

– Добрый день, Борис Андр… – только и успел я сказать, как он, едва ли не спихнув меня с дороги, умчался к ожидавшему его экипажу, запрыгнул в него и был таков в вихре снега из-под полозьев.

«А крепко их тут пробрало», – подумал я, проходя анфиладой в восточное крыло, где были покои царской семьи. Еще бы, такого скопления полиции тут, наверное, никогда не было и никогда не будет, вон, даже Филиппов тут.

Главный сыскарь Питера лишь на минуту выглянул из кабинета, передал бумаги флигель-адъютанту и махнул рукой ожидавшему у стены Деревянко. Тот с отчаянием обреченного закрыл за собой дверь – надо полагать, сейчас его будут допрашивать. А потом и остальных лакеев, мамок-нянек и вообще тружеников дворцового хозяйства, стоявших в очереди на совершение процессуальных действий, как написали бы в протоколе. Допрос, даже в качестве свидетеля – не сильно приятная штука, а уж для тех, кто косвенно или прямо отвечал за пропавшего цесаревича…

Да, у нас все получилось – ну так не зря столько готовились. Четыре толковые бабенки, «сосватанные» мне Манькой Шепелявой, трудились на местных фермах, обеспечивая молоком, маслом и сметаной дворцы и казармы Царского Села. Ну заодно и примечая, что, где и когда происходит.

Аронову по кусочкам надергали форму конвойца – заказывать напрямую было слишком стремно, а «своему» портному я доверил только окончательную подгонку. И не потому, что не доверял, извините за каламбур, а просто там в форме такая куча тонкостей, что человеку со стороны, хоть бы и умеющему шить, ни в жисть не понять. Вон, был у нас возле университета клуб реконструкторов, на наполеоновскую эпоху бухали, так они о плетении этишкетов чуть ли не до драк спорили. Так и тут – малость в этих «выпушках, погончиках, петличках» ошибешься и все, опытный взгляд мгновенно разоблачит. А так-то портняжка был мой с потрохами – еще бы, я ему открыл путь к славе и процветанию, пол-Петербурга вслед за мной обшивались. Ну, может, не половина, а четверть, но тоже неплохо.

Семью свою я тоже не стал в Питер перевозить, снял им дом в Царском Селе. Митька мотался по всему городу, Варька тоже не отставала. Жаль, конечно, что их из дворца выперли, идеальная же позиция была, но хоть так…

Вышло все почти идеально – Аронов отвлек няньку болтовней, Лена в костюме молочницы подманила царевича леденцом-петушком. И мало-помалу увела за собой. Немного хлороформа, царевич спит. Алексея положили на молочную тележку, прикрыли соломой, заставили флягами и увезли.

А я тем временем сидел в Юсуповском дворце и трясся, поскольку поставил на карту всё. И сорвись мой блеф – все дела пойдут насмарку, а я в лучшем случае в каторгу. И то не факт – могут и придушить, не доводя до суда.

Первым позвонил Дрюня и парой кодовых фраз сообщил, что все прошло удачно. Потом, правда, оказалось, что боевая группа чуть не засыпалась, когда дорогу тележке преградил шедший в казармы эскадрон желтых кирасир и проснувшийся было Алексей помахал им ручкой. Хорошо хоть Лена догадалась перед этим закутать ребенка большим клетчатым платком крест-накрест, и цесаревича приняли за сына работницы с фермы…

Второй же звонок был уже из Царского Села, звонил, как ни странно, барон Фредерикс и голосом с визгливыми интонациями, совершенно необычными для него, потребовал моего срочного приезда. Вот я и приехал.

Государь был плох. Мешки под глазами, руки ходуном, постарел разом на десяток лет. Еще хуже с царицей – та ожидаемо впала в истерику и безутешно рыдала. Когда я появился в гостиной – даром что не бросилась мне на грудь, причитая, что зря позволила отселить Парашку с детьми. Умоляла простить и вымолить сына.

Меня же колотило ничуть не меньше – ничего ведь еще не кончено, все может сорваться в любой момент.

Совместный молебен немного всех успокоил, заплаканных княжон увели спать, когда примчался бледный Герарди и прямо в руки передал Николаю конверт.

В нем было письмо, составленное из букв, вырезанных из газет.

«Завтра в полдень подписать публично, в присутствии репортеров и послов, Конституцию кадетов и передать всю власть избранной Думе. Ребенок будет передан обратно через три дня в полдень на одном из вокзалов. В противном случае… Время пошло».

Царь поначалу просто не поверил.

– Нет, нет, этого не может быть! – и бросил лист, на который я с таким трудом ночью наклеивал буквы, прямо на пол.

Потом начал кричать. Лицо самодержца так покраснело, что я испугался – вот хватит его удар и власть передавать будет просто некому. Но нет, Николай выдержал первый приступ. Суета слуг, обморок Аликс, которая подобрала письмо…

Вот кому реально поплохело – начальнику штаба Отдельного корпуса жандармов Саввичу. Схватился за грудь, еле успели подхватить под руки.

– Никто! Слышите, никто… – помазанник ткнул в конверт, – не должен узнать об этом. Всех слуг, нянек изолировать. Казаков запереть в казарме…

– Какой позор! – рядом тихо вздохнул Фредерикс, вытирая пот со лба платком.

Следом разъяренный царь наорал на полицейских за то, что они до сих пор не смогли найти никаких зацепок.

– Может, привезти собак из питомника в Петергофе? – потерянно пролепетал Герарди.

– Если вы сами ни на что не способны, везите хоть собак, хоть кошек! Найдите Алексея! Сегодня же!

Полицейские гурьбой покинули кабинет, от греха подальше. Остались только мы с Фредериксом да император, который неожиданно придвинул стул к окну, сел и прислонился к стеклу лбом.

– Если бы они попросили выкуп… Но Конституция! Нет, России без самодержавия не выстоять…

– Ваше величество… – начал было барон, но Николай только махнул рукой.

– Подите прочь!

Министр ушел, а я вот – нет. Сел рядом, положил руку на плечо царя. Было ли мне его жалко? Было. Но Россию было жальче.

– Подпиши, бумага стерпит…

– Ты еще тут?

– Где же мне быть?

– Я окружен предателями… – Николай закрыл лицо руками. – Все бесполезно.

– Манифест от семнадцатого, – продолжал нашептывать. – Считай, та же Конституция. Ну будет еще одна бумажка, большое дело. Как вернут Алексея и, ежели похочешь, порвешь ее и всех делов. Жизнь сына важнее!

Царь отнял руки от лица, посмотрел на меня долгим взглядом.

– Великие князья не позволят подписать… да и маман.

Как же ему тяжело даются решения. До последнего всегда тянет.

– Ежели сына по частям начнут присылать? Тогда что?..

Николай побледнел, в глазах показались слезы. В кабинет зашла Аликс. Царица зачем-то переоделась во все черное, будто уже кого-то хоронить надо. В глазах у нее плескалось безумие. Сейчас она устроит Никсе… Надо валить.

– Пойду молится, чтобы Господь ниспослал мне видение о цесаревиче.

Николай и Аликс подняли на меня глаза. Видок у меня, надо думать, был еще тот – нечесанные с утра патлы, круги под глазами.

– Прикажите в часовню никого не пускать.

Меня довели до двери с красивыми резными крестами, пропустили внутрь и затворили. Теплый свечной дух и запах ладана подсказал мне, что делать – я взял несколько свечей из ящичка, зажег их от лампадки перед иконой и поставил перед алтарем, а сам лег крестом на пол.

И заснул – организм от этой нервотрепки как выключился.

Сколько спал, не знаю, но свечи прогорели до конца и в темноте светились только огоньки лампад.

В коридоре мне навстречу поднялся Старков – молодой парень-лакей, знакомый мне с первого визита во дворец.

– Веди, Прохор. Было мне видение.

Новость пожаром пролетела по всему дворцу, и по дороге я слышал, как шепчутся две горничные:

– Батюшка Григорий Ефимович всю ночь в молениях провел.

– Спаси Бог, спаси Бог…

Николай и Аликс сидели на диване, обнявшись, и дремали, склонив головы друг к другу, – наверное, так и не легли.

– Жив царевич, было мне видение, – сказал я, присев перед ними и взяв обоих за руки. – То правильно, что Конституцию подпишешь, – спасешь сына.

– Где Алексей?! – спросила царица.

– То мне неведомо, но где-то рядом, чувствую с ним связь.

* * *

Думу от Манифеста о даровании Конституции разорвало, как того хомячка от капли никотина. Тут, понимаешь, один парламент за другим разгоняют, на депутатов кричат, а Николай вдруг лично приезжает в Таврический дворец и в присутствии репортеров, сенаторов, послов подписывает Манифест.

В последний момент все чуть не сорвалось по второму кругу. Владимир Александрович буквально бросился в ноги царю, отговаривая его и хватая за руки. Великий князь чуть ли не плакал, умоляя Николая повременить и дать время полиции. Царь нашел меня взглядом, я лишь покачал головой.

Под вспышки фотоаппаратов мы прошли в зал заседаний, помазанник подписал Манифест, отдал его Головину.

Надо было видеть лица депутатов. История о похищении царевича так и не вышла за пределы Царского Села – никто ничего не понимал. Началась давка на балконе, где находились репортеры и публика, потом она перекинулась в зал – все хотели посмотреть, а что именно подписал Николай.

Надо было срочно публиковать и Манифест, и Конституцию. Но у нас был первый документ и только черновик второго.

Октябристы бушевали, Пуришкевич орал с трибуны, Шульгин и Балашов мутили в кулуарах, но явно согласованной позиции не имели. Все были в страшной растерянности. Слишком крутые перемены… и никто к ним не был готов.

Заседать исключительно нашим с кадетами блоком я посчитал неправильным. Все-таки у октябристов полторы сотни голосов, да и начинать такое дело ссорой со Столыпиным не стоит. Последний, кстати, сам заявился на собрание, сел справа у стола. Как министр внутренних дел он, естественно, знал о событиях в Царском, но помалкивал.

– Заседание Сеньорен-Конвента Думы объявляю открытым… – откашлялся Головин, посмотрел вопросительно на меня.

На столах у всех лежал проект Конституции кадетов, отдельно поправки от «небесников», которые составил Варженевский с приглашенными юристами. Разумеется, следуя моим ценным указаниям.

– Выборы должны проходить по цензовому принципу! – начал с самого важного Шульгин.

– Полностью согласен, Василий Витальевич! – в ответную атаку пошел я. – Ценз предлагаю двойной – либо имущественный, либо образовательный.

– Это как?..

– Недвижимое имущество на определенную сумму и окончание гимназии либо приравненных заведений, реальных училищ, например. Если проходит хотя бы по одному цензу – то может голосовать.

Парламентарии задумались – октябристам импонировал имущественный ценз, кадетам – образовательный. Столыпина устраивали оба варианта.

– И как часто вы предлагаете проводить выборы?

– В думу – раз в пять лет, как в рейхстаг.

– А в Государственный совет?

– Своих представителей губернии могут избирать когда угодно. Тоже на пять лет. И государь также может назначать в любое время.

– Назначать?

– Именно. А еще судей Верховного и Конституционного суда, причем этих – пожизненно. Еще государю необходимо право вето на утвержденный Думой состав правительства.

Николая никак нельзя было оставлять без рычагов, а то эти говоруны могут без надзора вразнос пойти. Потому мы предложили совместить посты главы государства и верховного главнокомандующего.

Думцы заволновались, но после короткой дискуссии согласились, что это приемлемо. Судя по всему, их уже начинало раздувать от чувства собственного величия – еще бы, первый настоящий парламент в России, ответственное правительство! Ничего, я эту свору еще взнуздаю, узнаете, что такое настоящая работа. А то ишь, в реале сидели, по пять-семь лет важнейшие законы не могли принять!

Пока депутаты шумели, Столыпин кивнул мне на выход. Пора было договариваться о реальной власти.

Глава 2

– Мне все это очень и очень подозрительно! – премьер посмотрел на меня долгим взглядом.

Сели в кабинете, Анечка принесла на подносе чай. И этим сбила Столыпина с мысли. Я ввел для сотрудников секретариата униформу – черные юбки, белые блузки, никаких сложных причесок у женщин. Волосы закалывать в пучок или хвост – офисный минимализм. Но и в таком виде Танеева выглядела прекрасно. Девушка стала носить очки на цепочке – прямо учительница в старшем классе, мечта пубертата.

– Вы? Анна Александровна… Как же так? Здесь? Секретарем?.. – премьер увидел чай на подносе.

– Всякая работа почетна! – Танеева сказала, как отрезала. И подала мне срочный номер «Слова», который мы втайне готовили, чтобы обойти конкурентов. Гигантский тираж, огромные, аршинные буквы в заголовке. «Конституция! Слава царю!»

Столыпин впился глазами в передовицу, я подвинул газету ему поближе.

– Ничего подозрительного тут нет, – я ловко перевел разговор, показывая глазами Танеевой, чтобы она оставила нас. – Имел беседу с редактором «Слова». Каюсь, проговорился о вчерашних разговорах про Конституцию в Царском Селе. Вот они и подготовились.

Я хитро посмотрел на Столыпина.

– Сегодня же вечером хотим у Зимнего торжественный митинг собрать. Ты не против, Петр Аркадьевич?

Напор и напор. Не дать ему вернуться к подозрениям.

– Зачем митинг?..

А чтобы царь ненароком не передумал.

– Разумеется, в поддержку Манифеста. Сколько народ чаял свободы, и вот она, бери, не хочу! Я бы и завтра митинг собрал, а також всю неделю славил царя на площадях.

– Стало быть, судьба Алексея тебя не волнует?

– Молюсь за него каждый день! Было мне видение – все будет ладно, вернут малого в целости.

Разговор опять повернул в ненужную сторону.

– Дозволяешь митинги?

Столыпин поперхнулся чаем. Вот так за здорово живешь брать на себя ответственность?

– По премьерству твоему все решим прямо тута, – я решил зайти с козырей. – Как только соберется Дума, назначим заново главой нового правительства. Все голоса на то у нас есть…

Столыпин задумался. Он явно меня в чем-то подозревал. Но и куш перед ним светил приличный. Стать сразу первым избранным премьером страны, главой ответственного правительства. Не нужно прогибаться перед великими князьями, слушать часами жалобы Аликс и угождать царю – бери и делай. Прямо просвещенная Европа. Большой соблазн.

– Фрейлины тебе чай подают, министры на поклон ездят, теперь уже и премьеров, значит, назначаешь?

А вот на эту провокацию мы не поведемся!

– Не я, народ! А за Танееву мне выговаривать – стыдно. Вон, девок без любви в деревнях выдают, так сколько их потом вешается или топится… Давно на похоронах не был?

Повздыхали. Столыпин, похоже, неплохо знал о ситуации с фрейлиной и в этой истории еще не успел дойти до конфликта с ней.

– Какие условия? – премьер допил чай, достал из портфеля бумагу, макнул перо в чернильницу. Записывать готовится.

– Деловой подход, – покивал я. – Мыслю так. Надо бы разделить премьерство и пост министра внутренних дел.

– Согласен. Сам уже с трудом справляюсь. Кого хочешь на МВД?..

– Зубатова! – вздохнул я. Сейчас начнется жар. Добавил: – Охранное отделение с жандармерией надо бы слить – одним делом заняты. Назвать, скажем, Службой государственной безопасности. А хошь – комитетом, как французишки называют.

Я посмеялся про себя. Сколько уже бабочек в этой истории перетоптано – не сосчитать.

– Отделения жандармерии в войсках отдать Смершу.

Вот тут наконец до Петра Аркадьевича дошло, и он заспорил. Поскольку не хотел создавать второе силовое ведомство – конкурента МВД. Пришлось нажать на него, рассказать о прогнившей охранке. Рачковский – экс-глава зарубежного отделения – был много лет завербован французами и работал на Второе бюро. Замешан в убийстве Плеве, якшался с Азефом, который, собственно, и укокошил бывшего министра внутренних дел. Рачковский сейчас хоть и в отставке, но его люди работают во всех отделениях, зачитываются «Протоколами сионских мудрецов» от бывшего шефа. Тут требуются чистки. Проще это делать во время реорганизации. Да и вообще правильно разделить полицию и спецслужбы. А то, когда они все варятся в одном котле… Не к добру это.

Дискутировали долго, Танеева успела принести легкие закуски с новой порцией чая. Наконец, согласовали все позиции, мне пришлось сдать Столыпину должность начальника Комитета. Кто им будет – не знал ни я, ни сам премьер. Отказался также и от идеи товарища премьера. Столыпин совсем не хотел себе зама, который может его подсидеть.

Пока мы торговались, депутаты согласовали финальный вариант Конституции. Многое отстоять не получилось. Ни избирательного права для женщин, ни всеобщих равных выборов… Еле отбил единоличное назначение губернаторов Столыпиным. Тема Синода и обер-прокурора тоже подвисла, решили вынести ее на голосование Думы отдельным вопросом. Хотелось, конечно, пораньше пустить православную церковь в свободное плавание, дать архиепископам-митрополитам столь чаемого им патриарха, но сейчас важнее было не опрокинуть лодку, которую и так штормило.

Голосовали за Конституцию несколько раз. Сначала взбрыкивали октябристы, потом с очередными правками прибежал Головин – у кадетов подгорело с Финляндией.

– Ее статус определим позже, – отрезал я. – Скорее всего отменим все привилегии и сделаем княжество просто губернией. Но сначала туда надо будет ввести дополнительные войска. К бабке не ходи – начнутся волнения. И по Польше також придется что-то решать.

Опять споры, кулуарные интриги… Только сейчас октябристы и К^о поняли, какую власть получает не просто Дума, а главы комитетов. Опять пошла торговля. Конституцию мы могли принять простым большинством, но я хотел двумя третями. А желательно единогласно. Понятно, что националы будут против, левые скорее «за» – перед ними открывалась возможность взять всю следующую Думу. Образованных среди эсеров и трудовиков – пруд пруди. Оставалось убедить октябристов. Делать было нечего, пообещал переголосовать комитеты. От «обещал» ведь никто не обнищал, правильно?

Наконец, рано утром, двадцатого декабря 1907 года, в пять тридцать, подавляющим большинством мы, сонные и уставшие, приняли Конституцию. Четыреста два голоса за, сорок один против. Каждого заставил лично подписаться на огромном листе-приложении. Те, кто против, тоже. Страна должна знать своих героев!

Собрав все документы, я помчался в редакцию «Слова». Там тоже не ложились спать – ждали. Точнее попытался помчаться. Дорогу из приемной мне преградила Елена.

– Ты?! – я обалдело уставился на эсерку, которая была одета под мещанку. Простенькое, серое платье, замызганный полушубок. На голове – цветной платок.

– Я! Специально приехала посмотреть, правда ли?

– Что правда?.. – я затащил Елену внутрь, захлопнул дверь. – С кем Алексей?

– Мальчик с Распоповым, учится играть в чижика… – девушка достала из кармана часики, посмотрела на них. – Точнее, учился. Сейчас спит.

– Ты должна быть с цесаревичем! – прошипел я ей в лицо. – Ты что творишь?!

– Это что ты творишь?? – прошипела в ответ эсерка. – Взял себе Танееву в любовницы и думаешь, я не узнаю?! Где она?

Елена пробежалась по приемной, зашла в кабинет.

– Окстись! Шесть утра! Анна устроилась ко мне секретарем. Я ей обещал помочь, когда жил во дворце…

Какой дурдом! Страна входит в эпохальный период, я везу публиковать важнейший после «Русской правды» документ в истории России, а тут Елена с ревнивыми бреднями.

– А это? Это что? – девушка кидает на стол номер «Кабацкого листка», низкопробной желтой газеты. В ней целая статья посвящена персонально мне. И Танеевой. Ее называют госпожа Т. Журналист прямо намекает, что старец соблазнил и увел прямо из-под венца фрейлину двора. Скандал!

А ведь я даже не прикоснулся к Анечке. Хотя та и намекала. Во дворце зашла в мои покои полураздетой, спрашивала, не надо ли чем помочь. Но я работал над правками к Конституции – мне было не до утех. А теперь обидно. Так хотя бы за дело полоскали.

– Ложь! От начала до конца, – отмел я подозрения Елены. – Ничего промеж нас с Танеевой не было! Богом клянусь!

Я перекрестился. После чего взял икону из красного угла, поцеловал.

– Ну, раз так… – эсерка в удивлении покачала головой.

– Елена Александровна! – я умоляюще сложил руки. – Езжай обратно! Завтра вам возвращать Алексея. Кстати, мальчик сможет вас опознать?

– Нет. Как ты и велел, мы надевали на лица шелковые маски. И ему тоже – вроде как игра.

– Тогда срочно езжай назад. Как только все будет готово, дай знать.

По пустым утренним улицам я почти мгновенно домчался до редакции «Слова», текст Конституции тут же начали заверстывать.

– Эпохально! Я прямо поверить не могу… – Перцов прыгал от счастья и даже позвал Адира сфотографировать сначала меня, а потом себя с листами Основного закона. – Мы считай вошли в историю! Да что вошли… Вбежали!

Ага… Как бы нас за такое из истории не вынесли. Вперед ногами.

– …никто не ожидал. Месяца не прошло, как его императорское величество вновь наотрез отказался от Конституции – и тут вдруг такие перемены. – Перцов продолжал фонтанировать эмоциями. – Григорий Ефимович, вы не знаете, что случилось?

Киднепинг будущего русского царя. Я очень надеялся, что благодаря моим усилиям Ипатьевского дома в этой истории не случится, и мы с Алексеем и княжнами отделались малой кровью.

– Царь внял чаяниям народа. И моим молитвам… – я тяжело вздохнул. – Но уверенности, что до конца – нет. Павел Петрович, вели подверстать внизу передовицы объявление.

– Какое?

– Сегодня с обеда и все следующие дни на Дворцовой площади мы будем славить царя.

– Дельно! Сейчас же распоряжусь.

Перцов убежал, а я перекусил в трактире и поехал… в Зимний. Взошло яркое солнце, день обещал быть ясным. Опять начала стучать капель – декабрь выдался непривычно теплым, не питерским. На улицы, со вчерашними газетами в руках, высыпали толпы людей. Они яростно о чем-то спорили, кто-то уже шел быстрым шагом в центр. Ничего… Сейчас мы по вам вдарим экстренным выпуском «Слова» – Перцов велел нанять максимальное количество уличных мальчишек-газетчиков – и вот тут посмотрим, чья возьмет. Ни секунды не сомневался, что Николай попробует все откатить обратно.

В Зимнем я скинул шубу служителю, быстрым шагом пошел в рабочее крыло. Дворец напоминал растревоженный улей, чиновники бегали по этажам с бумагами, лица у них были ошалевшие. Кое-кто из знакомых лиц пристроился мне в фарватер, усилились перешептывания за спиной.