Kitobni o'qish: «Рокот полуяви: Великое делание»

1. Хождение за седьмое небо

Посвящается моей маме Теплухиной Л.И.

Берег

Глеб стоял у автобусной остановки. Вечерело. Сумрак, наползающий откуда-то со стороны копчёных пятиэтажек и частных домиков, переваливал через шоссе и захлёстывал небо. Холодное блёклое небо, которое, впрочем, и в полдень казалось выстиранным и безликим, потому и солнце предстало намалёванным пятном… Ничуть не лучше, чем этот фонарь. Фонарь, чей жиденький свет бесстрастно лизал асфальт с бордюрами вместо того, чтобы сложиться в снопы, сгрести себя в пук и сделаться чем-то действительно стоящим. Зачем ты разгорелся сейчас, когда тьма ещё не поглотила город? Зачем ты нужен? Этот вопрос можно адресовать многим – и автомобилям, мчащим людей до бесконечности, и тем, кто суетился на рынке возле торговых палаток, возил тележки, нахваливал свой товар, вожделел приобрести нечто… Зачем вы здесь? Его усталый взгляд скользил по фигурам, выхватывал лица, запоминал итог очередного душного июльского дня, а в руках покоился свёрток.

Это был плащ – приобретённый в школьные годы, специально для театральной сценки, где ему отводилась роль королевской мантии. Цвет, некогда кофейно-молочный, теперь превратился во что-то трудно узнаваемое, то ли блёкло-серое, то ли отдалённо напоминающее перламутр. Школьный приятель недавно для чего-то просил эту вещицу – теперь Глеб забрал её обратно. Тряпка тряпкой, а память хранит. Он не любил расставаться с предметами, как-то отразившимися в жизни, хоть пустяшными, хоть по-настоящему полезными. Барахольщиком его окрестили давно и неслучайно, однако прозвище – не смущало. Он, в целом, довольно легко относился к поддёвкам и даже оскорблениям, будучи направленным скорее на созерцание, чем на действие. Потому отличался медлительностью, молчаливостью, задумчивостью, раздражая присутствующих рядом.

На остановке напротив он увидел красивых девушек – с ярким макияжем, в лёгкой одежонке, едва прикрывающей тело, с блестящими украшениями, наверняка ненастоящими, но броскими. Самое главное, девушки обладали именно такой внешностью, которая была в ходу в последние десять-двадцать лет.

С улыбкой, всегда слабо проглядывающейся на его тяжёлом глинистом лице, Глеб подумал о том, что уже его одноклассницы стремились к той внезапно востребованной, распутной красоте, которая сегодня захватила жилые квартиры. Одна из прелестниц – а они являлись самыми что ни на есть прелестницами, потому что стремились прельщать, и не более, – поймала его взгляд и, хищно сверкнув глазками, ответила плотоядным оскалом, вполне чарующим и манящим. Подъехавший автобус прорезал пространство между ними, затормозив несколько дальше положенного, – в любом случае, Глеб вот-вот отвёл бы глаза и проигнорировал, как делал всегда, когда объект наблюдения – всего лишь объект! – вдруг замечал его и реагировал как-то в ответ.

Несмотря на всю сдержанность и беспристрастие, он с трудом переключил внимание, словно ещё чуть-чуть, и осознал бы некую очевидность. Девушка кивнула, подмигнув и цокнув языком. Этот её жест заставил Глеба дёрнуться, будто ударило электрическим током, из-за чего он споткнулся и чуть не упал. Автобус пыхнул выхлопной трубой и поехал дальше, а в уши врезался звонкий смех. Отряхнувшись, он поправил выроненный плащ, начал было сворачивать, но вдруг решил, что не хочет нести этот свёрток, так как отправится домой пешком, не дожидаясь транспорта. Глеб накинул плащ на плечи, щёлкнул застёжкой и зашагал по обочине.

Прилетевшая полумгла, предвестница ночи, жирными размашистыми мазками прятала различия. Он осязал кожей мельтешащих людей и в то же время брёл точно во сне, точно в коконе, благодаря которому его не касалась окружающая действительность. То ли вокруг – спящие, то ли ему дрёма свила почти непроницаемую защиту…

Возле входа на рынок к Глебу прицепился мужичонка цыганской наружности, который писклявым голосом сообщал о чём-то великом и загадочном, подвластном лишь ему одному, после схватил руку Глеба ладонью вверх и начал «читать по линиям».

Он попытался объяснить цыгану, что не верит в хиромантию, физиогномику и прочее (хотя, на самом деле, читал подобную литературу и пробовал практиковать). Цыган то ли внял словам «клиента», то ли по какой-то другой причине отбросил его ладонь – даже отшатнулся. Будь кто другой на месте Глеба – непременно обиделся бы, заскандалил, а этот усмехнулся тем же самым образом, как другие часто фыркали ему прямо в лицо, махнул и пошёл дальше. Всё равно! – сердце рвётся, как птица в силках, разум шаток, а на небе уже проглядываются звёзды.

Двадцать минут по дорожке вдоль полупустого шоссе и коттеджей, затем пересечь трассу и через дебри выйти к одному из двух озёр, украшающих здешнюю местность. Ближе к ночи тут тихо-тихо, как будто не случалось шумных компаний и десятков людей утром, о которых ныне свидетельствовали лишь горки мусора и бутылки, напоминающие крохотные курганы и крохотные тела павших воинов. Глеб жил в доме по ту сторону трассы, где располагался завод, супермаркет и пожарная часть, – там вместе с пятиэтажными старыми жилищами соседствовали частные постройки, похожие на деревенские избушки.

Он присел на берегу и смотрел, как звёзды отражаются в озёрном зеркале, подёрнутом рябью. Зрелище красивое, магическое… можно представить, как далёкие предки также вздыхали о недосягаемых вершинах, куда потомки сумели вырваться на ревущей ракете. Только тогда, в прошлом, в воздыханиях было куда больше смысла – они верили, что там божества, а теперь мы знаем – там космическая безграничность, невесомость и чёрные дыры… что толку по ним вздыхать?

Зазвонил телефон – родители, уехавшие в гости к родственникам за тысячу километров. Он принял входящий вызов, поздоровался. Мама интересовалась по поводу статьи, отправленной в редакцию.

– Нет, не приняли… ничего не говорят… – Глеб не любил общаться по телефону, тем более упоминать о том, что доставляло неудовольствие.

– Я нормально, – он продолжил говорить ещё более вяло и тягуче, когда заметил на небосводе ярко горящую точку, свет которой постепенно лишь возрастал.

«Падающая звезда?» – мелькнула мысль.

– Хорошо всё у меня, да…

А потом поспешно выдохнул:

– Ладно, пока!

Точка превратилась уже в пылающий бесформенный объект, мчащийся вперёд. Глеб утёр выступившие слёзы и припал к кромке травянистого берега, когда светящаяся штуковина пронеслась у него над головой и внезапно потухла, где-то перед пожарной частью, прямо на дороге.

Пролежав ничком полминуты или минуту, он поднял голову и прислушался: никакого взрыва или шума не последовало, хотя что-то должно было разлететься на куски, как в фильмах об НЛО (а произошедшее ассоциировалось у него именно с НЛО). Рядом прошла улыбающаяся парочка влюблённых, держась за руки. Они беспечно ворковали о разных пустяках, что было понятно по интонациям голосов. Глеб поднялся, осмотрелся по сторонам, обратился к дядьке, который с мрачным видом выгуливал собаку:

– Извините, Вы не видели тут такой сверкающей штуки?

– Что?

– Ну, вот сейчас над нами пролетела…

– Проспись, алкаш!

Покачав головой, Глеб вышел к шоссе – наверняка там можно будет найти больше полезного. Сейчас, когда на любом замусоленном телефоне есть камера, практически ничего невозможно утаить. Но и здесь ждало разочарование – трасса пустовала, никого поблизости не было, кроме группки полупьяных парней, распивающих спиртные напитки и просматривающих видео под дружный гогот. Глеб помассировал виски, протёр глаза…

Неужели почудилось? Но тело – плечи, спина, шея – ещё помнило жар от летящего кома… неужели такой жестокий обман? Надо идти спать… нечего гулять по ночам… хватит…

Бормоча под нос какие-то невнятные невразумительные рассуждения, он проплёлся мимо широкой лужи и лишь шагов через десять осознал, что в мутной воде вместо собственного искажённого отражения увидел женское лицо. Глеб встал как вкопанный, скомкав свой импровизированный плащ. За спиной раздалось слабенькое потрескивание – так рушится тонкий лёд… Он обернулся – из лужи спиной к нему поднималась, снизу вверх, точно на невидимом лифте, пламенно-рыжая девушка, обнимающая себя за плечи и вздрагивающая всем телом…

Движения

Он завертел головой по сторонам, пытаясь найти доказательства тому, что это не мираж, не обман зрения, как только что погрезившийся ослепительный шар в небесах. Однако шумная компания парней не отрывалась от действия, воспроизводимого на дисплее, никого другого же поблизости просто не обнаружилось. Глеб с дрожью во всём теле остановился и стал наблюдать за безумством, творившимся перед его взором.

Из лужи, меленькой и длинной, не предпринимая никаких видимых усилий, поднималась рыжеволосая девушка, облачённая в плотное, но в тоже время как будто лёгкое, воздушное, платье, которое облепило нежную славную фигурку. Удивительно, но локоны её казались совершенно сухими, в отличие от одежды. Босоногая, она повернулась к нему – рыжеватые брови дёрнулись было вверх, а потом глаза как-то холодно и отстранённо блеснули, даже несколько недоброжелательно. Изящные черты лица, гладкого и безупречного, сейчас были напряжены – испуг перемешался с волнением…

Глебу никогда не нравились рыжие – нет, не потому, что он испытывал неприязнь к людям с определённым цветом волос или обладал какими-то убеждениями касательно их поведения. Он никогда не издевался над ними подобно тому, как вот уже на протяжении долгих лет в школах раздаётся дразнилка «рыжий, рыжий, конопатый…». Просто не встречал он среди людей с этим цветом волос тех, кто вызывал бы у него симпатию. Не встречал до сегодняшнего вечера, стоит отметить…

Девушка из лужи постаралась выпрямиться – это у неё плохо получилось, словно был повреждён позвоночник. Затем она сделала несколько неловких шагов, что со стороны выглядело как нелепый танец: она встала на вытянутый носок, потом резко опустилась на пятку, потом уже другой ногой повторила эти же движения и села на корточки, обвив колени руками. Глеб всего лишь подумал о том, чтобы осторожно предложить ей свою помощь, как девушка внезапно подпрыгнула, будто разжавшаяся пружина, и внутри её, в груди, в области сердца, засиял свет, прорывающийся сквозь оковы плоти наружу…

Глеб содрогнулся – заныла кожа на спине и шее, а ещё на плечах, ведь это был тот самый свет горящего НЛО, который никто, кроме него, не почувствовал и не удостоил вниманием. Он даже не успел осознать случившегося, как сверкание исчезло, потом вновь повторилось и больше не вырывалось наружу. Так происходит с лампочкой, которая должна вот-вот перегореть…

Незнакомка опять закружилась в непонятных па – и неуклюжих, и вместе с тем элегантных. Она вообще не могла делать что-либо неэлегантно. Глебу подумалось, что девушка из лужи испытывает боль – пробует встать на ноги, куда-то пойти, но взамен желаемого – ломаные жесты и скрученные судорогой конечности. Сзади раздалось вдвойне усиленное гоготанье. Он обернулся – захмелевшие парни в нескольких метрах в стороне от него тоже неожиданно заметили странный танец и теперь снимали его на камеру мобильного устройства. Глеб совершенно запутался в происходящем. После случая на озере он полагал, что только он один способен видеть это сумасшествие – падающие звёзды (или, может быть, всё-таки летающие тарелки?), красавиц, выходящих из луж, как Афродита, рождающаяся из морской пены… Теперь же оказывается, что и пьяным балбесам доступна картина, уничтожающая грань реального и недоступного.

Он не знал, что в это же время, прячась за деревьями возле заборов частных домишек, следил за всем ещё один человек. Это был Игнат – темноволосый, несколько нервный молодой мужчина с беспокойными бегающими чёрными глазами и синеющей щетиной. Он жил по соседству с Глебом и имел с ним приятельские отношения, настоящей дружбы за все минувшие года меж ними не завязалось. Сейчас на лбу у Игната появилась испарина, щёки втянулись, воздух со свистом проникал в лёгкие через полураскрытый рот с толстыми губами. Периодически он поглаживал подбородок с большой ложбинкой посередине вздрагивающей рукой.

Из мрака, словно тень, отлипшая от ближайшей ограды, возник другой худощавый человек в длинном тёмно-фиолетовом плаще, с бархатным котелком на голове. Неестественная желтизна кожи и худоба заставляли сравнивать его с мертвецом, а хищный крючковатый нос делал его образ – зловещим. Лакированные туфли, чьи носы выглядывали из-под брюк, еле слышно поскрипывали. Глаза скрывали необычные очки: круглые стёкла были в виде тайцзи, чёрно-белого символа, выражающего концепцию инь-ян в древнекитайской философии. Этот странно одетый человек встал в двух-трёх шагах позади Игната. Ладонь его покоилась на отполированной гладкой трости, и на безымянном пальце поблескивал драгоценный перстень с отливающей золотым и серебряным буковкой «Г».

– Действуй! – худощавый господин обратился к Игнату, почти не разжимая губ.

– Там много людей, – выдавил Игнат, боясь смотреть на своего знакомца.

– Возьми!

Игнат обернулся полностью и замер, внутри всё похолодело – ему протягивали заряженный пистолет. Причём не какой-то современной модели, а маузер, каким, наверняка, не побрезговали бы комиссары времён Гражданской войны.

– Бери! – настоял человек в очках. – Три заряда. Надо – убери соседа, но она мне нужна!

Встрепенувшись, Игнат принял оружие, опять посмотрел на дорогу и понял причину, по которой ему велели в случае необходимости «убрать соседа». Глеб подошёл к рыжеволосой девушке, выбившейся из сил, и накинул ей на плечи свой плащ. Пьяные ребята затихли – запечатлев на телефоне несуразный танец, они решили просмотреть его, но дисплей засветился изнутри, покрылся сетью трещин, приведших аппарат в полную непригодность, и погас навсегда. «Да ну её!» – закричал тот, что снимал на камеру, и первым побежал подальше от этого места, почувствовав животный страх. Через пару секунд к нему присоединились товарищи.

Придерживая незнакомку за талию, Глеб помогал ей передвигаться. Игнат изготовился, надавил на курок… Последовал наименее всего ожидаемый шипящий звук, с которым вместо пули из дула вылетел некий сгусток.

– Аккуратней! – без эмоций прикрикнул человек в очках. – Два осталось! Прибереги!

Услышав неприятный звук, прорывающийся, словно сквозь толщу воды, Глеб по инерции пригнулся и, соответственно, потянул за собой девушку. В следующее мгновение, ему показалось, что над их головами промчался небольшой чёрный шарик. Маленький снаряд как будто вынырнул из небытия прямо перед ними и также канул в небытие, не оставив ни следа, ни примет.

Ночь продолжала обрастать странностями…

– Ты должен сделать всё! – разгневанно промолвил человек в очках.

– Угу, – робко кивнул Игнат, бросая косой взгляд на странного господина.

Он хотел сначала сказать: «Почему бы тебе самому не выполнить то, что требуется?» – однако сдержался. Точнее, его заставил сдержаться отвратительный ожог на левой щеке человека в очках. Многое Игната пугало и раздражало в собеседнике, но прекословить он не мог. Стоило только на миг опустить глаза, как человек в очках исчез. Иногда Игнату казалось, что он сходит с ума, а неожиданный визитёр всего лишь плод больного воображения, что-то сродни тому, как Есенин описывал чёрного человека. Но вот маузер, тяжёлый и неподдельный, говорил об обратном – всё по-настоящему, всё серьёзно… даже слишком.

Кухня

Можно, конечно, решить, что история началась. Причём началась там, у озера – в блеске и свисте стремительного падения с небес ослепительного шара. Или же – в момент необъяснимого возникновения из лужи неизвестной особы, заставившей прохожего остановиться и взирать, распахнув изумлённо рот, – почему бы здесь не случиться завязке сюжета, правда? Не правда – так рассудили звёзды, сплетаясь в узоры, в которых зашифрованы послания о грядущем. Всё случилось, как всегда, просто и банально – на кухне. С кухонных разговоров начинается великий поход, из кухонных разговоров вырастают грандиозные деяния и непредсказуемые последствия, а чаще всего – не вырастает ничего.

Глеб усадил на кухне дрожащую, озябшую незнакомку. Для согрева и успокоения налил ей и себе виски из отцовской бутылки – первое, что попало под руку. Одним глотком одолел свою порцию, потянулся было ещё, но замер, глядя на девушку. Словно котёнок перед миской молока, она наклонилась над бокалом, повела носиком, принюхиваясь, потом поднесла к губам и чуть-чуть отпила.

– М? – она посмотрела на Глеба. – Что это такое?

Он, молча, подвинул к ней бутылку, так, чтобы была видна этикетка. Незнакомка пристально осмотрела виски, точно пронзала насквозь острым взором. Дотронулась до стекла, покачала головой из стороны в сторону – так обычно удивляются какой-нибудь невидали. Глебу не верилось в то, что, по крайней мере, в этом городе, найдётся человек, не знавший о виски, однако он поглядел на девушку, которая несколько минут назад была мокрой и продрогшей, теперь же – платье на ней полностью сухое, очень чистое, а сама она, если напрячь зрение, излучает приятное серебристое сияние. Глебу подумалось, что у него что-то с глазами, он окинул взглядом всю комнату и внезапно кожей почувствовал влившуюся в дом белизну. Он взял бутылку, к которой девушка уже потеряла всякий интерес, плеснул себе немного жидкости и так же, одним глотком, опустошил бокал.

Неожиданное ощущение ошарашило его.

– Это чай! – воскликнул Глеб, распознав подвох.

Девушка непринуждённо передёрнула плечами.

– Как?! – глаза у него полезли на лоб. – Только что было виски! А теперь чай!

Он медленно сполз по стене, ероша волосы, которые, наверное, вот-вот встанут дыбом.

– Я сбрендил… надо позвонить в психлечебницу, да?

– Не нужно, – смущённо улыбнулась девушка. – Это из-за меня.

– Конечно, из-за тебя! – нервно хохотнул Глеб. – Кто бы ещё смог столь эффектно выплыть из лужи? Кто ты такая вообще? Как тебе удаётся… ну, вот это вот всё… а?

Она, закинув ногу на ногу и неуловимым жестом расправив складки своего платья, положила одну ручку на стол, а другой подпёрла подбородок, сверкнула волшебным притягивающим взором и заговорила совершенно спокойно, не переставая всё также источать серебристость:

– Имя мне Веденея.

– А? – Глеб издал жалобный звук.

– Веденея, – терпеливо повторила девушка. – Или Ведана, если угодно.

– Не-не, Веденея – нормально.

Она улыбнулась, тряхнув копной волос:

– Хорошо. Я желаю, чтобы ты успокоился и воспринимал действительность таковой, какова она есть. Да, я понимаю, что сегодня, всего за полчаса, тебе довелось увидеть столько необыкновенного, сколько другие не видели за всю жизнь.

– Ага! – кивнул Глеб, выпучив глаза.

– Но давай будем последовательны в наших умозаключениях. Если ты видишь нечто запредельное, чего иные не способны не только постичь, но даже заприметить, то получается, тебе либо дозволили глядеть на запретное, либо ты просто не различаешь тонких граней. Я лично не люблю, когда на меня обращают много внимания, потому обычно стараюсь… э-э-э… отводить глаза случайным прохожим. К сожалению, в этот раз со мной приключилась неприятность – приземление выдалось болезненным, я не смогла совладать с собственным весом. Как видишь, от моего желания мало зависело.

Глеб немного помолчал, а затем осторожно полюбопытствовал:

– Что же? Выходит, я сам сумел разглядеть всю эту чепуху на берегу, да? НЛО, тебя, какие-то мутные знаки…

– Получается, дело не в моём или чьём-то вмешательстве, а в твоём собственном зрении, – вздохнула Веденея.

– Ну, да, да, – Глеб встал, опершись о стол. – Вдаль плохо вижу, близорукость небольшая.

– А этот свет, который сейчас окружает нас, видишь? – по голосу Веденеи можно было понять, что она едва сдерживается, чтобы не засмеяться.

– Ах, свет… я-то подумал, что туман в глазах от недосыпа…

Звенящий голос девушки продолжал нарастать и почти казался чем-то вещественным:

– Просыпайся уже! Хватит отпираться! У тебя живое зрение! Посмотри вокруг: вон, возле шкафа сидит косматый мужичок в лаптях – это домовой, вон в зеркале мордашка Зеркалицы, вон другие духи, наполняющие жилище!

Глеб присел на стул, потирая разболевшийся лоб – как будто что-то лопнуло в голове, что-то надломилось, словно череп треснул, подобно переспевшему арбузу, пополам, а в широкой прогалине, жаром горя, точно пламенное сокровище, наружу проклёвывается колеблющийся, резонирующий мозг. И внезапно всё то, что мелькало раньше лишь невоплощёнными грёзами, размытыми и хмурыми тенями, пугало нарочитой лживостью с показной противоестественностью, – всё разом обрело смысл, цвет, форму и, самое важное, глубину! Всё обрядилось во плоть, нашло своё отражение в Глебовом восприятии и перестало дичиться его, будто с окружающей тайны сдёрнули пыльное покрывало.

В одночасье узрел он мир таким, каким ежедневно и еженощно наблюдал его далёкий предок! Предок, вздыхающий на звёзды подле водоёма тысячи лет тому назад и верующий, что там высоко-высоко следят за миропорядком небожители. Недрёманным оком предстала царица-луна, а солнце теперь мнилось вечно бодрствующим странником, стремящимся хотя бы на краткий миг возвратиться в свою обитель, где ждёт-пождёт его матушка. Зашуршал домовой – не мистическим непонятным скрежетом, но явным и доступным звуком. И вдали на берегу – заплескались русалки, а за окном прошёл покряхтывающий дворовой – в гости к сварливому баннику, выпить вместе с ним по ковшу самогонки…

Заиграл старый мир новыми красками, раскрылся, развернулся, как скатерть-самобранка, самовольно подпихивая под нос удивительные и невероятные картины да образы. А раз так, то и огненные шары способны падать с небес, оставаясь никем незамеченными… и загадочная незнакомка может, как на лифте, подниматься из лужи, которая муравью по колено… и целая бутылка отцовского виски от её единственного прикосновения может превратиться в крепкий несладкий чёрный чай – а почему бы нет, коли всё вышеперечисленное является свершившимся фактом?

Глеб изучил Веденею взглядом, стараясь применять только что обретённый дар… дар, который давно наметился, но до сих пор был не в состоянии пробиться наружу, словно неуверенный желторотый цыплёнок, страшащийся проклюнуть скорлупу, за пределами которой, оказывается, прячется целая вселенная.

– Кто ты? – задал он вопрос, будучи не в состоянии распознать её сущность, идентифицировать, как то случилось с домовым, дворовым и прочими поразительными существами, живущими параллельно.

Она мягко и сердечно улыбнулась в ответ:

– Звезда.