Kitobni o'qish: «Братство: Опалённый»

Глава 1

Созвездие Альбатроса. Пространство второй звезды

Малый транспорт, тип «Искатель», ласково прозванный в лётной среде «Ишачком», относился к самой распространённой модели грузовозов в галактике. Значительно уступая своим старшим собратьям – «Волу» и «Дромадеру», он выигрывал в скорости и манёвренности, законно занимая нишу малых перевозок – тех самых, где груз его трюма требовал быстрой, и, что немаловажно, без досмотровой, доставки.

Вот и сейчас, именно скорость и вёрткость небольшого кораблика, позволяли его экипажу уже второй час избегать прямых попаданий, отделываясь всё это время только незначительными царапинами своей брони, несмотря на все усилия его, гораздо более крупных и, соответственно, менее шустрых преследователей.

К сожалению, несмотря на всё немалое искусство экипажа Ишачка, конец этой гонки был предопределён – разойдясь широкой полусферой, сзади его подпирала шестёрка корветов, чьи борта, нёсшие на себе символы Веры и письмена молитв, выполненные из желтого, ослепительно сверкавшего в местном солнце, металла, однозначно предрекали контрабандисту, долгий пост и молитвы в каком-то из монастырей Матери Церкви.

Соблюдая между собой оптимальную дистанцию, корабли, шедшие под управлением Братьев Капитанов, неспешно отжимали Искателя к скоплению астероидов – туда, где ему неминуемо придётся сбросить скорость, став лёгкой мишенью для своих преследователей.

– Дистанция? – Неспешно прогуливающийся по рубке капитан корвета «Очищающий», брат Пётр, до своего пострига бывший вольным капитаном Берном, резко остановился и требовательно взмахнув звякнувшими в его руке чётками, повторил: – Спите?! На радаре, мать ва… Прости меня, Господи, – торопливо изобразив символ Веры, он искоса посмотрел на дремавшего в своём углу брата-исповедника Корнелиуса, надеясь, что тот не заметил его оговорки – получать новую епитимью капитан не хотел: – Радар? Ну?! Дистанция?

– Снижается, брат мой старший, – повернувшись к нему, поклонился оператор: – Благословение на нас – грешник начал сбавлять ход.

– Благодарю, брат, – кивком отпустив дежурного, Пётр, снова бросив короткий взгляд на исповедника, прикусил губу, не зная – будить того или нет. В принципе, исход был ясен – контрабандист сейчас либо попробует затеряться среди камней, надеясь переждать опасность – не вечно же будут его пасти эти святоши, либо сдастся, купившись на растиражированные СМИ обещания милостей для раскаявшихся.

Последняя мысль вызвала кривую усмешку у капитана – уж кто-кто, а он достоверно знал, испробовав на своей шкуре, милость Святых Судей около года назад.

Тогда, не сумев уйти от своих преследователей, он, капитан Берн, сдался, поверив многократно передаваемым по всем каналам, словам Патриарха, обещавшего с экрана милость к раскаявшимся грешникам.

О своём решении, тогда ещё мирянин Берн успел пожалеть многократно – и, когда стоя на коленях перед судьями, каялся в своих грехах, и, когда, будучи брошенным в каменный мешок – суд милостиво сохранил ему жизнь, приговорив к пожизненной епитимьи, он сидел в забытьи, оглушённый мерно льющимися на него молитвами, из вмонтированных в потолок, динамиков.

Его заключение продолжалось около года – как раз достаточный срок, чтобы не только по-настоящему раскаяться во всех своих грехах под чуткими словами брата-исповедника, но и выучить наизусть все молитвы, необходимые брату-капитану в его служении Богу.

Финал, как вы понимаете, оригинальным не был – получив предложение от всё того же исповедника о постриге, Берн, а уже, вернее сказать, брат Пётр, не колебался не секунды – рухнув на колени он вознёс благодарственную молитву, благо её текст, к этому дню, был прочно вбит в его сознание.

– Брат Севас? – вернувшись на своё место, он, первым делом, вышел на связь с ангаром, где сейчас братья-десантники, преклонив колена молились о ниспослании им победы.

– На связи, брат-капитан, – спустя секунду голос старшего, появившись в эфире, перекрыл собой знакомый речитатив молитвы: – Заканчиваем молитву, брат, и начинаем погрузку. Ты же мне об этом сообщить хотел?

– Ты как всегда прав. Грешник стопорит ход, выходите по готовности.

– Принято, брат. Отбой связи.

Кивнув самому себе, в брате Севасе капитан был уверен, Пётр перешёл на общий канал и ткнул пальцем в плашку общего оповещения на экране своего планшета.

– Возлюбленные братья мои, – начал он, когда смолк предварявший его речь перезвон благовеста: – Ещё один грешник готов покаяться и отречься от своих грехов и мою душу, при мыслях о том, что мы делаем этот мир чище, переполняет свет. Прошу вас, братья, присоединитесь ко мне – вознесём молитву Богу нашему во спасение душ грешных. Кораблю малый ход. Всем в отсеках – на молитву!

Отключив общую, капитан уже было собрался выбраться из своего кресла, дабы, встав на колени подать пример вахтенным, как послышавшийся вскрик оператора заставил его недовольно поморщиться: – «Ну что себе позволяет этот дебил, пардон, брат?», – Слова ругательств едва не сорвалась с его губ, но, на сей раз, Пётр был начеку:

– Что случилось, брат мой? – Откашлявшись, нейтрально заботливым тоном поинтересовался он, мысленно подбирая подходящую этому олуху епитимью.

– Множественные засветки, брат капитан!

– С какого вектора, брат? – Всё так же спокойно вопросил он, стараясь, что бы начавшее нарастать в нём раздражение не просочилось наружу.

«Не, одной поркой этот олух не отделается», проскочила разрушающая всю его внутреннюю гармонию, мысль. Совсем деградировали – доложить по форме не могут, прости меня, Господи!

– Задняя полусфера брат. – Опомнившись, принялся торопливо докладывать оператор: – Около двух десятков, средние, движутся к нам.

– Веди их, – кивнул ему Пётр, быстро перебирая в уме различные варианты.

Инспекция? Отпадает – такими силами на проверку не ходят, да и незачем это – микроэлектронный чип, вживлённый ему в голову при постриге, лучше всяких клятв гарантировал его преданность Вере, заставляя слабую плоть корчиться в мучительных судорогах при малейшей попытки отойти от принятых правил и взятых на себя обетах. В бытность Императора, работы с подобными устройствами были запрещены – всё, имевшее хоть какое-то отношение к микроэлектронике было под запретом, но кто же пойдёт проверять монастыри Святой нашей Матери Церкви? Да и где тот Император? Пять, почти уже пять лет прошло с момента его исчезновения, давшего толчок к развалу на удельные княжества некогда единого тела Империи.

Но, если не инспекция – тогда что? Караван транспортов? А чего они к нам идут? Прыгали бы себе дальше – по маршруту?!

– Брат-капитан, – прервал его мысли оператор систем связи: – Входящий вызов, брат.

– На меня, – щёлкнув пальцами, приказал Пётр, вновь пододвигая к себе отодвинутый было в сторону планшет.

Чёрный цвет экрана сменился серым, показывая, что канал, связывающий корабли, установлен, а затем прямо по центру появились слова, выписанные каким-то рубленным, грубым шрифтом.

– Memento, quia pulvis es, – прочитал их капитан, тщетно пытаясь выудить из своей памяти перевод.

– Помни, что ты – прах, – склонившийся над экраном брат-исповедник задумчиво пожевал губами: – Не помню я, брат-капитан, чтобы у нас кто-то ходил с таким девизом. Вот только если это…

Сменившаяся картинка – оператор второго корабля решил, что прошло достаточно времени для прочтения надписи, открыла вид на рубку вызывавшего их гостя.

Там, на капитанском возвышении, в кресле, со слегка откинутой спинкой, полулежала, облачённая в красную сутану епископа, фигура с надвинутым на лицо капюшоном.

– Преосвященнейший Владыка! – произнося положенный титул, рука Петра, живя своей жизнью, дёрнулась, начиная творить Символ Веры, но замерла на пол пути – с этим епископом что-то было не так.

Стряхнув наваждение, капитан уже более внимательным взглядом изучил всё так же расслабленно полулежащую в кресле фигуру, и похолодел – лежащие на подлокотниках руки – ладони, выступавшие за край облачения, были в броне. В незнакомой броне, выкрашенной в темно бордовый – так выглядит запёкшаяся кровь, цвет.

– Вы кто? – не желая затягивать молчание, Пётр посмотрел прямо на человека и тот, словно отвечая его желаниям, пошевелился, и, выпрямившись в своём кресле, быстрым движением скинул с головы капюшон.

– Проклятый! Причетник! – выплёвывая вместе со своей ненавистью капельки слюны, Корнелиус дёрнулся, будто его ударило током: – Ты?! Проклятый!

– Красный Причетник, – пропуская его ненависть мимо себя слегка пошевелил головой лже-епископ: – Не трать время на сотрясение воздуха, монах. Что мне твои проклятья… Капитан, – голова, заключённая в глухой, с узкой прорезью на уровне глаз, шлем, качнулась в сторону брата-капитана: – Сдавайтесь – вы на прицеле.

– Сдаться? – эхом повторил капитан, лихорадочно прикидывая свои варианты.

– Сдаться! – в черноте смотровой щели, зелёным, каким-то кошачьим светом блеснули на миг глаза Проклятого Причетника: – Ваши корветы шустры, не спорю. Но развернуться вы не сможете – циркуляция велика, а вы уже на наших прицелах. Стопорите ход и готовьтесь к приёму перегонных команд. Не глупите – лить кровь за зря, вашу кровь, капитан, ваших экипажей, я не хочу.

– Будь ты проклят! – метнувшаяся к экрану рука брата-исповедника ткнула плашку разрыва соединения, и Пётр подался назад, едва сумев уклониться от развевавшегося рукава сутаны.

– Никакой сдачи! – нависнув над ним, налившийся кровью Корнелиус, выплёвывал слова прямо ему в лицо, не обращая внимания на летевшие изо рта брызги: – Мы будем биться!

– Нас расстреляют, – покачал ему в ответ капитан: – Он прав. Развернуться мы не сможем, – подняв руку он махнул в сторону посверкивавших в лучах светила стены астероидов: – Не впишемся. Придётся маневрировать, а тогда… – устало махнув рукой он посмотрел на своего куратора.

– Объявляй боевую! С молитвой на устах, – глаза исповедника вспыхнули фанатичным огнём: – Пойдём мы в бой!

– Нас просто перестреляют! – превозмогая возникшую в затылке боль – отвечая на любое неповиновение чип задействовал болевые центры мозга, покачал, морщась от боли капитан: – И людей и корабли положим же! – попробовал он пробиться к разуму Корнелиуса: – За зря положим!

– Я вижу, сын мой, – неодобрительно качнул головой тот: – Вера в тебе слаба. – И, прежде чем Пётр успел что-либо предпринять, он ткнул пальцем в экран, активируя режим всеобщего оповещения: – Братья мои по вере! – вещание велось на общей волне, и слова брата-исповедника могли слышать все – все, включая даже их врагов: – Дьявольское отродье вынуждает нас принят бой! Так укрепим же души наши молитвой и с Верой в сердцах дадим отпор грязным прислужникам лукавого! Помните…

– Экипажам корветов! – перебил его слегка хриплый мужской голос, в котором Пётр, ничуть не удивляясь опознал говорившего с ним лже-епископа: – Говорит Красный Причетник. Ваши смерти мне не нужны. Сдавайте корабли – гарантирую жизнь. Вы у нас на прицеле – деваться вам некуда, – усмехнувшись, Причетник продолжил: – Со мной почти три десятка рейдеров. У вас нет шансов. Стопорите ход.

– Не слушайте его! – взвизгнул исповедник, понимая, что допустил ошибку, выйдя в эфир на открытой волне: – Сие есть речи врага Человеческого! Этот кровавый палач будет истязать тела ваши! Клещами, раскалёнными жилы тянуть! Пилить руки ваши пилами тупыми! – Перечисление всех мук, которыми Причетник должен был подвергнуть пленных заняло у святого отца с минуту, после чего он замолк, тяжело дыша и вытирая пот со лба.

– Эээ… Святой Отец, – даже в голосе Причетника звучали теперь уважительные нотки: – Вы до пострига кем были? Не в отделе дознаний? Так тонко знать методику усиленных допросов и психоломки…

– Изыди! – устало мотнул головой Корнелиус, будучи сейчас не в силах посрамить своего оппонента.

– Угу. – Тотчас ответил, словно только этого и ждал тот: – Аж вот побежал прямо. Ход стопорим. Это – последнее предложение. Кто не подчинится – уничтожу.

Подчиняясь приказу брата-исповедника, корветы, перейдя на малых ход начали медленно разворачивать свои вытянутые тела прочь от астероидного поля, так и не ставшего ловушкой для зазевавшегося контрабандиста.

Задуманные как корабли преследования, это гончие пространства могли вести огонь только в узком переднем секторе, выбивая двигатели своих жертв, что бы более медлительные их собратья могли взять добычу руками своих абордажных групп.

Прекрасно зная об этой их особенности, рейдеры, разбившись на шесть отрядов, повисли у них на хвостах, готовый в любой момент открыть огонь по притухнувшим дюзам главной тяги, но их командир медлил, надеясь на благоразумие экипажей корветов.

Но такого приказа, разумеется, брат Корнелиус отдавать не стал – более того, скомандовав «разворот сто восемьдесят – все вдруг», он, не будучи хоть сколько ни будь военным, подписал окончательный приговор и себе и всем, оказавшимся под его началом, силам. Будь на месте исповедника тот же Берг – капитан Берг, не брат Пётр, он бы скомандовал совершить поворот пересекающимися курсами – что бы корветы могли прикрывать друг друга, отгоняя висящих на шести рейдеров убийственно-точными залпами своих дальнобойных орудий, но увы – брат Пётр, мучимый вбиваемым ему чипом в мозг раскалённым гвоздём, думал только об одном – о чётком выполнении полученного приказа, привычно выведя за скобки своего сознания всё лишнее.

– Что ж… – Потянулся в своём кресле Причетник, увидев, как корветы, никак не реагируя не шедшие к ним непрерывным потоком предложения сдачи, продолжали свой манёвр: – Вольному – воля… Адмирал Шнек? – Его шлем качнулся в сторону застывшей рядом, обтянутой ослепительно белым мундиром, фигуре: – Они ваши, – подтверждая свои слова Люциус, или, как его называли в СМИ «Бешеный Сэм», махнул рукой: – Только, Шнек, прошу – ты уж слишком их не калечь – такие бы кораблики нам нужны.

– Не боись, – отвесив короткий поклон, в котором были перемешаны и уважение к старому другу, и усмешка, бывший старпом, а ныне Адмирал Нового Братства, принялся отдавать короткие приказы.

В принципе и ему тоже делать особо было нечего – ловушка, в которую влетел отряд кораблей Церкви, ничем ни отличалась от тех, что они расставляли прежде, охотясь на боевые корабли, уцелевшие в огне, прокатившейся по галактике, гражданской войны. Менялась только сцена и приманка, оставляя практически без изменений план действий – преследование будущими жертвами заведомо слабой цели и появление сил Братства, отрезавших польстившимся на лёгкую добычу капитанам пути отхода.

Кто-то сдавался, предпочтя сомнительным результатам боя, жизнь, а кто-то дрался до последнего, желая подороже продать и себя и свой корабль. Вторых, впрочем, было гораздо меньше – пропажа Императора и последовавшая затем смута основательно проредила ряды бойцов, оставив в живых не сколько смелых и решительных – эти шли в бой первыми, где и закономерно гибли, а изворотливых и ловких, сумевших не только выжить, но и сохранить свои корабли.

Первый же залп рейдеров, по своей сути, ставший и последним, повредил сопла главных двигателей, лишив корветы возможности набора скорости, превращая их в удобные для расстрела мишени. Заняв удобные позиции, канониры Братства, спокойно – как в тире, принялись выбивать турели точечной защиты, стремясь сделать проход десантных кораблей к своим жертвам максимально безопасным.

– Шнек? – Боровшийся с в очередной раз заевшей защёлкой шлема, Сэм, дёрнул головой, пытаясь хоть так ослабить замочек ремня: – Ты это… Уфф! – Тихо щёлкнув, ремни, удерживавшие его шлем, наконец, сдались и он, стащив его с головы, облегчённо выдохнул, передавая пустой костяной горшок стоявшему рядом Банкиру: – Хорошо-то как! – Подставив голову под струю холодного воздуха – решётка кондея располагалась прямо над его креслом, он зажмурился, расплываясь в счастливой улыбке.

– Чего хотел? – Полуобернувшись и сохраняя вид очень занятого человека, осведомился адмирал: – Я тут, если ты забыл, корабли захватываю. Для тебя – между прочим!

– Для нас, – поправил его Сэм, продолжая, с блаженным видом, крутить головой в потоке с потолка: – Нам, корабли эти, Шнек. Нам. Вам в подчинение, адмирал.

– Чего хотел-то? Давай быстрее – сейчас стыковаться начнут.

– На одном из них старший поп есть.

– Угу, – пробежав глазами по списку результатов сканирования, подтвердил адмирал: – На Очищающем. Некто Корнелиус – брат-исповедник. Чего? Пообщаться хочешь?

– Ага, – откинувшись на спинку, Сэм, сохраняя на лице всё тоже, крайне довольное выражение, потянулся и встал, желая размять затекшее от долгого сидения, тело: – Пообщаться – как поп и попом. Вопросы Веры обсудим… – Сделав несколько энергичных движений руками, он повернулся к Шнеку: – Сделаешь?

– Доставлю. На блюдечке, с яблоком в зубах. Хочешь яблоко, а, Сэм? – Вытащив краснобокий плод из ящика своего стола, он подкинул его на ладони: – Бери, пока я добрый.

– На камбузе спёр? Смотри – Снэк, смотреть, что ты у нас Адмирал, и всё такое, не будет – отоварит скалкой промеж глаз – где я нового найду?

– Адмирала? – С хрустом вгрызшись в плод, и глядя поверх его красного бока, поинтересовался Шнек.

– Кока! Вас-то чего искать – стадами ходите, а хороший повар – товар редкий, штучный.

– Да ну тебя, – продолжая хрустеть яблоком, он отвернулся от Сэма, бросив через плечо: – Делом лучше займись.

Осознав, что высадки десанта им не избежать, корветы принялись разворачивать свои противоабордажные системы – комбинацию выстрелов с закреплёнными между ними тросами. В теории растянутая между длинных балок паутина должна была не позволить приближавшимся к их корпусам десантным ботам прилипнуть к броне – но это была только теория. На практике же, недаром говорят, что на любую хитрую гайку найдётся свой болт, на практике эта система, изобретённая невесть каким гением в сутане, сработала только один раз – первый и единственный, в нашу первую встречу с этим шедевром. Тогда, несколько месяцев назад, нашему десанту и вправду пришлось пережить несколько неприятных минут, пока рейдеры – всем скопом, обрушив на крейсер огонь всех своих орудий, нивелировали корпус цели, делая его ровным и пустынным. Крейсер-то мы взяли, если, конечно, голый корпус можно было назвать крейсером – ремонт, а точнее восстановление некогда грозного корабля, обещал затянуться не на один месяц, обесценивая этим сроком все наши усилия.

Но, на сей раз, мы были готовы к подобному развитию сюжета – приваренные к корпусам десантных модулей заточенные гнутые полосы металла, конечно не добавляли эстетизма и без того не самым красивым кораблям этой вселенной, но – они работали, а это было главным.

Конечно – в нормальных условиях, без нашего многократного перевеса, толку бы от этих контр ухищрений, было бы мало – за то время, что наш десант прорывался, разрезая мешанину тросов, его бы гарантировано расстреляли турели точечной защиты – но так то в нормальных условиях, при честном бое, в то время как происходящее здесь таким образом назвать было никак нельзя.

А сейчас… Сейчас корабли, раздвигая своими корпусами мешанину балок, уверенно шли на сближение с поверхностью корветов, обещая их экипажам, нервно вздрагивавшим каждый раз, когда очередной рассечённый лезвием трос звучно щёлкал о корпус, короткий и жестокий бой накоротке, выиграть который у защитников шансов не было.

– Все шесть прилипли, – оторвавшийся от своего экрана, Шнек довольно потёр ладони: – Ещё минут двадцать, и они наши.

– Про исповедника не забудь, – напомнил ему Сэм, просматривая последние новости на своём планшете: – Иди сюда, – подозвал он его, и, развернув заинтересовавшую картинку, протяну планшет: – Что скажешь?

Рекламная статья, так заинтересовавшая Сэма рассказывала о новинке, недавно появившейся на рынке детских игрушек и за короткий срок завоевавшей любовь не только детей, но и взрослых.

Это была небольшая пластиковая коробочка, удобно помещавшаяся в обычном нагрудном кармане. На лицевой стороне, занимая почти всё место, размещался жидкокристаллический монохромный экран, да пара кнопок управления, нажатием которых велось управление игрой и регулировалась громкость крохотного динамика-пищалки.

Сам экран был разделен на три части – сверху, примерно с четверть всего пространства занимало небо со звёздами, меж которых носился, помахивая крылышками и прижимая к груди Рог Изобилия, пухленький амурчик. Встряхивая, время от времени Рог, этот ротозей, ронял вниз, к грешной земле, яблоки, конфеты и прочие сладости, которые медленно опускались к поверхности, по которой, бегал, подоткнув рясу, карикатурно смешной монах, держа над головой корзину, в которую и следовало собирать все высыпавшиеся с неба дары.

Собственно, в этом и заключался весь процесс игры – нажимая кнопки следовало гонять монаха по экрану собирая сладости и набирая очки. Если же конфета или яблочко падало на землю, то, из-под её поверхности вылезал симпатичный, ну – Сэму он показался именно таким, чертенок и, мерзко хихикая тырил упущенное угощение, соразмерно снижая количество набранных очков.

Вот согласитесь – ничего особенного, да? А затягивала эта игрушка совсем не по-детски – в сети люди выкладывали свои рекорды, делились тактикой сбора даров и устраивали чуть ли не целые войны, оспаривая мнение своих оппонентов.

– Смешно, угу, видел уже. Дочке купил, да сам часов пять просидел с ней. До пятого уровня дошёл – дальше ни как, вот и забросил – нервы дороже, – пожал плечами Шнек: – А что? Купить хочешь?

– Смотри, – палец Люциуса упёрся в набранную мелким шрифтом строку: – При одобрении Святой Церкви.

– И что? – дёрнувшись, адмирал хотел было вернуться к своим обязанностям, но, будучи пойманным за рукав, недовольно засопел: – Ну чего? Сейчас наши корабли брать будут, а ты мне хрень всякую детскую…

– Шнек, – подтянув его к экрану, Сэм сунул экран ему в лицо: – Ты что? Не понимаешь? Это же – электроника! Микросхемы, программирование и всё такое – проклятое и запрещённое! И попы её развивают – гонят в массы, приучают к ней! Теперь дошло?!

– Электроника? Программирование? – Опасливо глянув на планшет, Шнек отодвинул его вместе с рукой товарища: – Но ведь есть же – запрет! Древний. Ещё когда…

– Походу святые отцы забили на него. И ещё – это массовый продукт, а значит…

– Значит есть заводы, НИИ и всё такое. – Завершил за него фразу адмирал.

– И это тоже, но главное-то другое. Раз попы начали выпуск подобного, Сэм встряхнул планшетом: – То – они точно уверены, что Императора нет, что он не вернётся и не спросит – за нарушение запрета.

– Но Он – бессмертен. Его нельзя убить. – Покачал головой его товарищ.

– Точно. Все знают, что происходит после смерти очередного, но ведь Символ Империи не появился? Новый назначен не был!

– Ты хочешь сказать, что Император жив?

– Дракон же не появился.

За прошедшие пять тысяч лет, что существовала Империя, процедура выбора нового Императора, не нарушалась ни разу. Правитель был бессмертен – это факт, ни яд, ни пуля не могли его убить – отраву он просто игнорировал, а пули – раны от них, как бы тяжелы они не были, зарастали на нём за считанные секунды. Да что раны – Императору, шедшему под порядковым номером Четырнадцать – снесли голову, на параде, прямо под камерами. Свихнувшийся начальник парада. Саблей.

И то ничего – отросла за несколько минут – свою прежнюю, Четырнадцатый потом долго держал у Трона – залитая прозрачным лаком, она служила грозным напоминанием послам и просителям о бессмертной сути восседающего на троне.

Умереть Император мог – но исключительно по своей воле – устав. Всё же он был человеком, пусть и вознесённым на вершину Олимпа, но человеком. Тот же самый Четырнадцатый правил триста пятьдесят лет – злые языки утверждали, что вторая голова оказалась лучше оригинальной, намекая на наличие в ней мозгов. Восемнадцатый продержался почти четыре сотни лет, а абсолютным рекордсменом был Двадцать Третий, чье царствование тянулось немногим более пяти сотен лет.

Но всё же, это были люди. Изначально – люди. Устав, если бы речь шла о технике, здесь можно было бы сказать – выработав ресурс, Император умирал. Окончательно, внезапно и без воскрешения, и об этом немедленно узнавало всё население галактики. На шпилях ратуш самопроизвольно гасли огни, затухали, исходя на нет языки пламени Вечных Огней, а эфир, на всех экранах сразу, без разницы – как далеко от Тронного мира он располагался, начинал демонстрировать Символ Империи. Выборы нового Властителя происходили так же моментально – счастливчик, или проклятый этой ношей, появлялся на экранах спустя несколько минут, и символ прежнего Императора медленно таял перед ним в воздухе, что бы истаяв до конца, появиться вновь, приняв форму нового Символа, готового сопровождать своего повелителя в его служении галактике.

Но в этот раз ничего подобного не произошло – Вечные Огни не гасли, шпили ратуш также ярко сияли – там, где не были разрушены, разумеется. Да и эфир, забитый низкопробной развлекаловкой не прерывался, являя шокированной публике дракона – Символа Двадцать Восьмого Императора, грустно склонявшего свою голову с экрана.

– Ну… Вообще-то ты прав, – признал правоту слов Сэма Шнек: – Раз нового нет, значит старый жив. Думаешь эти его, – он кивнул на экран, где продолжал метаться монах: – Заперли? Ну – в келью сырую, – он добавил в голос трагизму: – И сидит наш Двадцать Восьмой весь в цепях, на хлебе и воде…

– Или на каком-то из Орденских миров, где климат помягче, с монашками отжигает. – Качнул головой его собеседник: – А что – вполне мог с попами договориться – вам галактика, мне планета с девками.

– Ха! Ха-ха! – заржал во весь голос Шнек: – Сэм! Вот свои фантазии на других переносить не надо!

– А по-серьёзному, – не обратив внимание на подколку товарища продолжил Люциус: – Если Император – настолько устал, что послал подальше Империю – почему он всё ещё жив? Он должен был умереть, а на Трон взойти следующий – Двадцать Девятый.

– Верно, – враз став серьёзным, Шнек озадаченно потёр лоб: – Все предыдущие – ну, с ними так и было. Империю никто не бросал. Хм…

– И – электроника эта. И – развал Империи на кучу княжеств. Хорошо хоть война закончилась.

– Что кончилась, хорошо, не спорю, – начал было он, но раздавшийся от тактического пульта сигнал, заставил Шнека замолчать и вернуться к рабочему месту.

– Так… – продолжил он спустя пару минут: – Корветы «Архангел» и «Святитель» под нашим контролем. «Благовест», «Меч Веры» и «Благонравный» сдуются минут через пять – наши там уже около рубки. А вот на «Очищающем» – проблемы. Дерутся как черти. Уже два раза наших от рубки отгоняли. Поп твой – Корнелиус этот, даром, что монах – оборону так выстроил… – Не договорив, Шнек махнул рукой.

– Живым его взять надо. Только живым – передай… Кто там старшим? Самсонов?

– Ага, он.

– Передай ему – пусть живым берёт.

– Да в курсе он, – раздражённо поморщился Шнек: – В курсе. А толку? Всё одно сдохнет – сам знаешь, этих, что исповедников, что кастелянов… Сколько мы их уже брали – до Дока ни один живым не добрался – все по дороге дохли.

– Должно же нам свезти, – упрямо мотнул головой Люциус: – Да чего я тебе говорю – нам язык нужен. Хороший, разговорчивый.

– Угу. Вот только… – новый сигнал опять не дал ему договорить: – Ага! «Благовест», «Меч Веры» и «Благонравный» – наши.

– А «Очищающий»?

– В рубке уже, – пожал плечами Шнек: – Ещё пару минут потерпи.

– Вот лучше бы я с Михой пошёл, – недовольно потёр шрам на щеке Сэм: – Самому – оно надёжнее.

– Ага. И опять бы вляпался. Сиди уж. Во – лёгок на помине, – щёлкнув тумблером он активировал канал связи и над тактическим столом высветилась голова Самсонова.

– Сэр? – козырнув старший десанта откашлялся: – Корвет «очищающий» взят, сэр! Потерь среди личного состава – нет.

– Ещё б они у тебя были, – хмыкнул Шнек: – В броне-то.

– Погоди, – жестом попросив его замолчать, Люциус весь подался к проекции: – Что с исповедником? Жив?

– Ну… Жив. Почти жив, сэр. – посмотрел куда-то в сторону Самсонов.

– Это как – почти?!

– В отключке – мы ему по голове, ненароком, сэр, случайно, прикладом заехали. Часа через два – очнётся.

– Случайно? Прикладом?

– Тут такая драка была, – пожал плечами Михаил: – Вахта – как с цепи сорвалась, дрались всем. К самоликвидатору раза три прорваться пытались. Ну вот мы исповеднику и того…

– Он хоть живой?

– Дышит, – пожала плечами голограмма: – Бошку мы ему перевязали, кровь остановили. А в остальном…

– Ладно. Молодцы. Спасибо за корабли, Самсонов! Давай этого брата сюда. – Прервав связь, Сэм вызвал мед отсек: – Док?

– Да, сэр?

– Сейчас к тебе очередного попа приволокут. Посмотришь?

– Труп?

– Пока нет. Вырубили его – слегка прикладом по кумполу приголубили. Говорят – живой пока.

– Пока – понятие растяжимое… Жду.

Брата исповедника, связанного и с перемотанной бинтами головой, на которых бурыми пятнами, несмотря на толстую обмотку, проступала кровь, доставили в медотсек довольно быстро – корабли только закончили разворот, ложась на курс возвращения домой – на Новый Акзар.

– Прикладом? – Ворчал Док, осторожно срезая слои торопливо намотанного бинта: – Слегка? – Сняв последний слой он, окинув месиво из крови и костей, аж присвистнул: – Да его теперь пристрелить проще. Сэр? – поковырявшись пинцетом в ране он достал оттуда кусок кости, и приподняв его на уровень глаз, вздохнул: – Не жилец. Можно за борт вываливать.

– Погоди, Док, – показав на приборы, чьи экраны демонстрировали более-менее ровные зелёные линии: – Он же жив?

– Жив, – кивнул врач, выуживая из черепа очередной кусок: – Как цветок на могилке. И вот, глянь, – в пинцете красовался обломок микросхемы: – Его так долбанули, что вся их электроника, святая, на куски разлетелась.

– А говорить-то он сможет?

– Ну… – Брезгливо выбросив обломок в ванночку, уже почти на треть, заполненную кровавым месивом, Жвалг пожевал губами: – Может. Если вколоть ему…

– Вкалывай!

– Только зря потратим, да и было бы на кого… – Продолжая недовольно бурчать, он отломал кончик ампулы и наполнив шприц, ввёл содержимое в шею Корнелиуса.

Пронёсшееся по сонной артерии лекарство подействовало моментально – не прошло и нескольких секунд, как монах вздрогнул, открыл глаза и прошептал, хриплым, с трудом различимым шепотом:

– Пить… Дайте…

– Дайте ему, доктор, – кивнул на поильник, стоявший на соседнем столе Сэм, накидывая на голову капюшон своего так и не снятого епископского облачения.

– Это убьёт его… Впрочем, – пожал плечами Жвалг: – Ему всё одно минут десять осталось.