Kitobni o'qish: «В сетях шпионажа, или «Час крокодила»»

Shrift:

Сайт издательства www.veche.ru

* * *

Лет сорок тому назад, когда я после окончания романо-германского отделения Ростовского университета преподавал немецкий язык и западную литературу в пединституте города Грозного, на меня положили глаз сразу две спецслужбы: ГРУ и КГБ. Очевидно, и тем и другим понадобился физически здоровый парень с нордической внешностью, владеющий немецким языком. В таких кадровых спорах обычно одерживал верх КГБ. Однако служить в чечено-ингушской контрразведке мне пришлось недолго. Не прошло и двух лет с момента моего зачисления в органы, как меня пригласили на смотрины в Москву, а через пару месяцев я был направлен за границу уже по линии разведки. В разведке прослужил ровно четверть века, из них шестнадцать лет за рубежом.

После ухода на пенсию пошел по пути, проторенному миллионами пенсионеров: занялся воспитанием внучки и наведением порядка на дачном участке. Однажды холодным осенним вечером, сидя у русской печи с валенком в одной руке и шилом, вмонтированным в перочинный нож, в другой, я вдруг вспомнил, что с этим самым ножом связана одна любопытная история. А не написать ли рассказ о нем? Задумано – сделано! К моему удивлению, рассказ вскоре был опубликован одним из московских журналов. Где-то после полутора десятков рассказов и двух повестей, когда мне уже стали платить приличные гонорары, жена сказала:

– Зря ты пошел в разведку. Наверное, из тебя вышел бы неплохой писатель.

– Не зря, – возразил я. – Если бы я не пошел в разведку, мне было бы не о чем писать.

Думаю, что я был прав. Контрразведка и разведка дали мне неисчерпаемый материал для моих литературных экзерсисов на всю оставшуюся жизнь.

В моих рассказах – жестокая правда оперативной работы, которую надо делать чистыми руками. Из соображений конспирации я заменил клички агентов, установочные данные фигурантов, сместил временные и пространственные рамки событий. Все остальное – правда. Правдив даже рассказ «Начало», хотя героем его я шутки ради сделал никогда не существовавшего Джеймса Бонда.

Я попросил бы читателя быть снисходительным к моим героям, которым по роду их деятельности приходится поступать порой жестоко, порой цинично. Помните слова Высоцкого: «Грубая наша работа вам дарит возможность… видеть восход»? Не забывайте, что разведчик переступает не только через противника, но часто и через самого себя. И делает он это не корысти ради, а с мыслью о благе Отечества.

А. Ростовцев, полковник советской разведки (в отставке)

Начало

Билл Саймонс не считал себя неудачником. На скользком и ухабистом пути оперативного сотрудника разведки фортуна не раз осеняла его своим крылом. Случались, правда, и провалы. Последний выплеснулся на первые полосы газет вместе с фотографией Билла, запечатленного в момент проведения тайниковой операции.

Провалившихся разведчиков в зависимости от наличия или отсутствия у них влиятельных связей либо выдвигают в начальники, либо задвигают на преподавательскую работу. У Билла связей не было. Он сделал себя сам, и потому его без промедлений и колебаний слили в одну из спецшкол ведомства, которому в обозримом будущем предстояло стать самой могущественной разведывательной службой мира. Шел 1947 год – год основания ЦРУ.

Билл легко вписался в новый коллектив и засучив рукава принялся за работу, поскольку справедливо полагал, что карьеру можно сделать на любом месте. К своим воспитанникам он относился с тихим презрением, хотя все они казались ребятами толковыми и суетливыми. Ему было наплевать на то, что каждый из них, прежде чем попасть в спецшколу, прошел сквозь сотни тестов, придуманных яйцеголовыми психологами, никогда не работавшими в разведке. Он знал, что разведчика нельзя воспитать в спецшколе, как нельзя воспитать в ней поэта. Разведчиком и поэтом надо родиться. Это от Бога, а быть может, от дьявола. «Я вам покажу, супермены паршивые, чего стоит любой из вас, – думал он, – дайте только срок».

Тест, предложенный Биллом, был прост и гениален. Руководство после некоторых колебаний разрешило ему провести эксперимент.

Однажды после завтрака Билл усадил два десятка своих питомцев в автобус, предварительно отобрав у них все документы и деньги, загадочно улыбнулся и велел водителю ехать на запад.

– Куда именно? – поинтересовался шофер.

– Все равно, – ответил Билл.

Ехали долго. Останавливались дважды: для обеда и ужина. Говорили о чем угодно, но только не о предстоящем деле. В разведке так принято. Начальство само знает, когда открыть исполнителям тайну предстоящей операции и поставить задачу. Поздней ночью остановились на окраине маленького сонного городка. В салоне автобуса вспыхнул свет. Билл обвел лица курсантов испытывающим взглядом и сказал:

– Вот что, ребята, сейчас вы покинете автобус и разойдетесь в разные стороны. Через неделю каждый должен вернуться в учебный центр, имея при себе не менее пятисот долларов и документ, удостоверяющий личность. Разрешается все. Не разрешается одно: преступать закон. Пользоваться моим телефоном можно в крайнем случае. Гудбай, ребята! На вас смотрит Америка. Вылезайте-ка на дорогу, и да поможет вам Господь!

Ошарашенные курсанты молча покинули автобус, который тут же развернулся и уехал.

Прошла неделя. К концу установленного срока в шпионскую alma mater вернулись семнадцать изрядно исхудавших и пообносившихся подопытных суперменов. Двоих пришлось вызволять из полиции, а один так и вовсе не явился. Это был курсант под номером 007. Его Билл считал самым неспособным и питал к нему хорошо скрываемую антипатию. Никто не принес пятисот долларов, а кое-какие легализационные документы добыли немногие.

Читая отчеты своих учеников, Билл ругался и плевался. Сукины дети! Они думали не о том, как подойти к интересному объекту, как создать предпосылки для внедрения в нужные круги. Все их помыслы были направлены только на то, как набить брюхо. А где выдумка, где изобретательность, полет фантазии, вдохновение, наконец?! Один добыл деньги посредством таскания тюков, ящиков и картонных коробов с товарами на пристанях и в супермаркетах. Жалкий пошляк! Другой торговал рецептами эликсиров от импотенции и бесплодия. Мошенник! Жаль, что тебя не упекли в каталажку! Третий принял участие в состязании любителей свиных бифштексов и одержал победу, слопав шестнадцать кусков жареного мяса, о чем получил соответствующее свидетельство – пустую бумажку с изображением поросячьей хари. Конечно, голод не тетка, но почему голодный так стремительно опускается до уровня скотины, отшвыривая интеллект в сторону, как ненужный хлам? Четвертый всю неделю вкалывал при кухне Армии спасения. Был сыт и заработал на билет до места дислокации учебного центра. Для чего же ты, полудурок, оканчивал Колумбийский университет? Пятый читал лекции о том, как одержать верх в борьбе за существование и добиться успеха у противоположного пола. Вступил в Клуб друзей белой хризантемы. Приложил к отчету членский билет клуба. Неплохо для начала, но документ без фотографии – не документ.

– Седьмой вернулся! – доложил по телефону сержант с проходной.

– Выгребся-таки, кретин! – раздраженно бросил Билл, швыряя трубку и не зная, радоваться ему или печалиться.

Этот парень, на чьем лице дебильство удивительным образом уживалось с хитростью и наглостью, ему определенно не нравился.

Он подошел к окну и оторопел от изумления. Длинный пепельный «линкольн», тихо шурша шинами, вкатился во двор и замер в десяти метрах от Билла. Из машины вышел Седьмой. На нем был отличный костюм, белоснежная сорочка и галстук-бабочка. Он выглядел как истинный джентльмен. Лениво потянувшись, зевнув и сделав несколько упражнений для разгона крови, курсант направился на доклад к шефу. Поздоровавшись, выложил на стол пачку зеленых банкнотов и водительские права, которые в Штатах вполне заменяют паспорт.

– Где ты все это взял? – спросил Билл, успевший опустить на лицо маску холода и спокойствия.

– Я трахался с богатыми старухами, сэр, – ответил Седьмой без малейшего смущения.

– Так… Рассказывай все по порядку.

– Мне очень хотелось есть. Меня прямо-таки шатало от голода. Я прошел много миль, но так и не смог добыть какой-либо пищи. И тут на пути моем возник храм, и я подумал, что это Господь дает мне последний шанс. Я вошел в церковь и, опустившись на колени перед распятием, принялся усердно молиться, прося Господа о хлебе насущном. Однако чувство голода отвлекало меня от молитвы. Я поднял голову и увидел рядом пожилую женщину в черном. Она молилась истово, страстно. Так молятся только великие грешницы, сэр. Она почувствовала, что на нее смотрят, и подняла голову. Мы встретились взглядами, и я сразу понял, что ей надо. Из церкви мы вышли вместе. Она хорошо кормила меня, а через двое суток отпустила, сунув мне в карман триста долларов. И я пошел от храма к храму, безошибочно находя среди молящихся своих клиенток.

Билла охватило чувство гадливости, и он вспомнил знаменитый постулат о том, что разведка – это грязная работа, которую надо делать чистыми руками.

– Кто подарил тебе машину?

– Вдова сенатора Кольриджа, сэр. И права тоже она достала. Это очень добрая женщина, сэр, хотя в постели сущий зверь! Она обещала положить в банк кругленькую сумму на мое имя, если я буду навещать ее дважды в неделю. Вы мне позволите это, сэр?

– Не позволю. Деньги сдай в кассу. «Линкольн» будем использовать в оперативных целях.

Седьмой вздохнул.

– Почему ты так осунулся? Тебя ведь хорошо кормили.

– Это тяжелая работа, сэр. Бабульки не хотели отдавать своих денег зазря.

– А сколько лет вдове сенатора?

– Лет сорок пять – сорок семь.

– Какая же она старуха, болван!

– Но мне-то она – в матери.

Билл скорчил брезгливо гримасу и покачал головой.

– Если отвлечься от этической стороны вопроса, то ты обошел всех на два корпуса, бездельник. Получишь благодарность и денежный приз. Иди отсыпайся. Отчет напишешь после…

Билл рассказал о приключениях Седьмого мистеру Филби, советнику из СИС¹. Тот смеялся от души и пожелал своими глазами увидеть будущего супершпиона.

– Чересчур атлетичен, бросок, но по личным качествам почти готовый нелегал, – подытожил Филби свои впечатления от знакомства с Седьмым. – Ничего, что у него левое ухо больше правого. Такая особая примета маскируется прической. Странное выражение лица у этого субъекта – симбиоз тупости с прохиндейством. Люди с такими лицами частенько выбиваются в президенты, премьеры или диктаторы. Непонятно, зачем его понесло в разведку. С вашего позволения, мистер Саймонс, я расскажу о его похождениях моему лондонскому приятелю, который после выхода в отставку намерен заняться сочинением детективов…

Оперативная биография Седьмого сложилась удачно. Везде, где бы он ни появлялся, его уже ждали. Противник то и дело подставлял ему свою агентуру, напичканную дезинформацией, поэтому он никогда не проваливался. У начальства Седьмой числился в маяках. Сейчас он на пенсии и заканчивает мемуары. Что же касается его литературного и киношного двойника, то тому повезло куда больше! Молодой и здоровый, он до сих пор бодро шагает по полотняным бродвеям киноэкранов, разбивая табуретки о головы чекистов и лишая невинности юных и очаровательных агентесс КГБ. Его оперативную кличку, короткую и звонкую, как выстрел, знает весь мир. Мы, русские, пока не смогли никого противопоставить ему. Штирлиц не в счет. Это герой совсем иного плана. Он – разведчик-мудрец, разведчик-философ. Думай, соображай, размышляй, дерзай, сотрудник российских спецслужб, если природа одарила тебя легким и быстрым пером. Слово за тобой!

Грезы любви

Это было так давно, что, может быть, этого вовсе никогда и не было.

Стояло ясное майское утро. Атташе советского посольства в Италии, он же оперуполномоченный римской резидентуры КГБ Коля Лиходеев битый час шлялся по Палатинскому холму, делая вид, что ему жутко интересны развалины дворца Флавиев и облупившиеся фрески на стенах дома божественной Ливии, супруги императора Октавиана. Навеки застывшее безбрежное каменное море стилей и эпох простиралось перед ним. У ног его лежал античный Форум, утыканный останками колонн, триумфальных арок, базилик и храмов. Рядом темнела мрачноватая громадина Колизея. Левее, поодаль, сиял вознесенный на стопятидесятиметровую высоту золотой крест, венчающий гигантский купол собора Святого Петра.

Коле не было дела до всего этого великолепия. Он нервно прохаживался взад-вперед, сжимая в потных руках опознавательный знак – пухлую «Стампу» за тринадцатое число, и вожделенно ждал агента, который явно не спешил выходить на встречу, а это была первая Колина встреча в условиях заграницы. Уж эти мне итальянцы! Они столь же непунктуальны и необязательны, как и русские.

Почему молодому и неопытному оперу поручили проведение встречи с ценнейшим источником, который к тому же в течение долгого времени находился вне связи? Это была очередная выдумка резака, любившего алогизмы со скрытым глубинным смыслом. Расчет генерала как раз и базировался на Колиной оперативной девственности, незасвеченности. Контрразведка противника пока не принимала его всерьез и не ходила за ним стаей, подобно голодным волкам, плетущимся за медведем-шатуном в ожидании проявлений глупости или слабости с его стороны. Встреча эта не таила в себе ничего опасного. Надо было всего лишь оговорить с агентом новые условия связи, и ничего более. Опытные сотрудники резидентуры, держась в отдалении, с двух точек вели наблюдение за местом встречи, готовые в любой момент прийти на помощь. Коля видел ребят краешком глаза, и их присутствие помогало ему не впасть в панику.

Ага, наконец-то! Он сразу узнал агента по фото, имевшемуся в резидентуре: пожилой, совершенно седой человек с густыми черными бровями и лицом, изборожденным глубокими морщинами. Поблескивал значок с изображением Гарибальди на лацкане пиджака. Все было как надо. Старик остановился, ожидая, когда к нему подойдут, и Коля подошел.

– Простите меня, синьор, – сказал он. – Я иностранец. Мне все интересно в Риме. Не могли бы вы показать место, где находился Золотой дворец Нерона?

Старик смотрел на него улыбаясь.

– Это было колоссальное сооружение, синьор…

– Никколо.

– Это было колоссальное сооружение, синьор Никколо. Оно занимало все пространство между Палатином и Эсквилином. От него сохранилось только северное крыло. Теперь там музей.

Пароль и отзыв были сказаны, но старику явно хотелось поболтать, и он принялся увлеченно рассказывать:

– Вестибюль дворца был такой, что в нем поместилась статуя императора высотою в тридцать пять метров. В остальных покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и перламутровыми раковинами; в обеденных залах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы; в купальнях текли соленые и серные воды. Так говорит великий историк Древнего Рима Светоний… Видите эту мраморную плиту, синьор Никколо? Под нее я еще вчера вечером положил сверток. Возьмите его после моего ухода – не пожалеете… Когда дворец был закончен, Нерон заметил, что теперь он, наконец, будет жить по-человечески.

Коле стало легко и весело. Ему захотелось продолжить беседу, хотя это было вовсе не обязательно.

– А откуда Нерон любовался пожаром?

– С Меценатовой башни. Он поджег город совершенно открыто. Консулы ловили у себя в домах его слуг с паклей и факелами, но не решались их трогать. Целую неделю свирепствовала страшная огненная стихия, а народ искал убежища в каменных склепах. Кроме бесчисленных жилых построек, горели дома великих полководцев, украшенные военными трофеями, горели древние храмы, горело все достойное и памятное, что сохранилось от старых времен, а император, наслаждаясь великолепным зрелищем, пел в театральном одеянии «Крушение Трои».

– Однако он был способен на поступок, – пробормотал Коля, и агент, уловив в его голосе нотки восхищения, осекся и с изумлением взглянул на него.

Но Коля уже взял себя в руки и принялся объяснять старику новую систему связи.

Когда агент ушел, Коля еще полчаса гулял среди исторических развалин, никак не решаясь залезть под плиту. Ему категорически запретили принимать что-либо от источника, в чьей оперативной биографии было немало сомнительных моментов, подлежавших проверке. Возможна провокация, думал он, а если нет, тогда… Коля стремительно направился к плите, на глазах удивленных прохожих опустился на колени, извлек из-под плиты небольшой целлофановый пакет, сунул его в карман и почти бегом спустился к Виа Кавур, где его ждала машина. Никто не предпринял попыток задержать его.

– Идиот! – ласково сказал ему резидент, когда Коля доложил о результатах встречи. – Ты мог всех подвести под монастырь. Всех нас и страну нашу! Слава богу, что все обошлось. Пошел вон! Получишь взыскание.

Генерал развернул сверток и ахнул. Он держал в руках информацию, которой не было цены. Далеко не каждому разведчику удается получить такую за тридцать лет безупречной службы. Генерал сам написал победную реляцию в Центр и сам отнес ее шифровальщику. Затем отыскал в кулуарах посольства Колю Лиходеева и, хлопнув его по плечу, прорычал:

– Ты схватил Бога за яйца, парень! Крути дырку!

– Я вас не понимаю, – пролепетал Коля, ошалело глядя на шефа.

– А чего тут понимать? Восстановил связь с ценным источником и сразу же получил ценнейшую информацию… А вообще так больше никогда не делай. Один раз пронесет, другой, а в третий – подзалетишь!

Резидента потянуло на лирику.

– Ты плохо знаешь Рим, – продолжал он. – Даю тебе три дня отпуска. Употреби их на знакомство с городом. Ты помнишь, где Гоголь написал «Мертвые души»?

– Думаю, что в Москве.

– Ну и дурак. Тут он их написал, тут, в Риме, в доме номер 126 по Виа Феличе, на Счастливой, значит, улице, возле площади Испании. Улица теперь называется Виа Систина, а прочее – как при Гоголе. Пойди посмотри, что есть стиль барокко, посиди у фонтана «Лодочка», проникнись… Но это завтра. А сейчас готовься к приему. Между прочим, Сильвия Бернари будет. Тебе как культурному атташе не мешало бы с ней познакомиться. Действуй, сынок! Сегодня твой день!

Коля, не чуя под собою ног, поплелся на свое рабочее место, достал из недр сейфа бутылку коньяка, шарахнул граммов сто пятьдесят, закусил конфеткой, сел и погрузился в сладостные воспоминания. Сильвия Бернари! Он еще студентом увидел ее в «Грезах любви» и понял, что никакая другая женщина ему не нужна. В свои двадцать пять лет он не помышлял о женитьбе, хотя девки висли на нем, как репяхи на собаке. Знаменитая звезда экрана снилась ему по ночам, мешала работать днем, улыбаясь со стены своей знаменитой невинно-порочной улыбкой, будоража воображение, волнуя кровь… Коля выпил еще и отправился домой переодеваться к приему.

Явившись вечером в Большой зал посольства, он сразу увидел Сильвию. Она стояла у открытого окна и о чем-то беседовала с женой посла. На ней было очень открытое вечернее платье. Тугой корсет сделал совершенно осиной и без того тонкую талию, приподнял и без того высокий бюст. Тяжелые волосы, уложенные короной, оттягивали назад прелестную гордую головку на лебединой шее. Бриллиантовое колье переливалось волшебным сиянием на мраморной груди. У Коли аж дух захватило, когда первый секретарь посольства, представив его звезде, покинул их. Он принялся лопотать какую-то чушь о необходимости дальнейшего укрепления культурных связей между Советским Союзом и Италией, но мысли его были совсем о другом. Господи, спаси и помилуй, думал он, неужели эта принцесса когда-то была портовой шлюхой? Но ведь была же! От того периода ее жизни осталось только одно: низкий, хрипловатый, прокуренный голос.

– Сколько ты сто́ишь, Сильвия? – брякнул он вдруг ни с того ни с сего и сам ужаснулся своей наглости.

Но сегодня был его день. Актриса не плюнула ему в лицо и не ударила его, а, продолжая спокойно улыбаться одними кончиками губ, окинула юного атташе оценивающим взглядом прекрасных черных глаз, светившихся влажным блеском. А почему бы и нет? Высок, строен, красив. Голубоглазый шатен. Таких не каждый день встретишь в Италии, где мужчины от злоупотребления пивом и спагетти рано толстеют.

– Я стою миллион, – ответила она просто.

Миллион лир – это не так уж много. По тем временам – одна тысяча долларов. Сильвия Бернари, пребывавшая тогда в расцвете красоты и в зените славы, стоила гораздо больше. У ног актрисы валялись президенты, кардиналы, знаменитые гангстеры, арабские эмиры и африканские царьки, которые по одному мановению ее ручки, затянутой в тонкую душистую перчатку, готовы были осыпать кинодиву золотом, и они с восторгом делали это. Подлинная рыночная цена ее была в то время миллионов пятьдесят, однако Сильвия не стала пугать Колю астрономической цифрой, поскольку он ей понравился. Сказать же, что она не стоит ничего, ей не позволяла прежняя профессия.

На Колину беду, он накануне был назначен казначеем резидентуры и в его служебном сейфе лежало несколько миллионов лир, поэтому он спросил уже совершенно уверенным тоном:

– Когда и где?

– Через час у моей машины. На парковке слева. Светлый «шевроле».

В машине она болтала с ним, как со старым приятелем.

– Я живу на Виа дель Корсо. Это в двух шагах от фонтана Треви. Ты уже бросил в фонтан монетку, Никколо?

– Еще не бросил.

– Надо бросить. Не бросишь – потеряешь Рим.

Что ему было до Рима? Закончился его день, наступила его ночь, и в эту ночь он чувствовал себя Нероном, спалившим Вечный город, а она была его покорной рабыней, сгоревшей в огне великого пожара любви.

Утром Сильвия приготовила ему душистый кофе и, когда он допил чашку, положила перед ним пачку ассигнаций.

– Возьми свои деньги, дурачок. Разве ты не видишь, как я богата? Мне было хорошо с тобой. Возьми деньги. У тебя могут быть неприятности по службе.

– Я могу иногда навещать тебя, Сильвия?

– А вот это ни к чему. Ни одного мужчину я не любила более одной ночи. Любовь не должна становиться повседневностью, дорогой Никколо.

– Но, Сильвия!

– Чао, бамбино, сорри! – пропела она и, послав ему воздушный поцелуй, исчезла в глубине роскошных покоев.

Коля взял деньги и вышел на улицу. Он отдал миллион владельцу цветочной лавки у фонтана Треви и велел ему каждый день отвозить корзину белых роз на виллу синьорины Бернари.

– Конечно, синьор, – ответил лавочник, – но этого хватит ненадолго.

– На сколько хватит, на столько и хватит! – отрезал Коля и отправился в посольство муниципальным транспортом. Карманы его были пусты. У него не осталось монетки, которую надлежало бросить в фонтан, известный всему свету по фильму «Дольче вита». Бросить, чтобы не потерять Рим.

В посольстве Коля написал короткий рапорт о случившемся на имя шефа, а через три часа он уже летел в Москву самолетом Аэрофлота.

Начальник разведки, досадливо морщась, говорил кадровику:

– Придется докладывать в ЦК. А не доложу я, доложит Громыко. Как же он, сукин сын, отважился на такое?

– Не иначе как гормоны шибанули в башку, Владимир Александрович, – ответствовал кадровик.

– Подготовь распоряжение мне на подпись, чтоб неженатиков больше в ДЗК не направляли…

Николай же получил строгача по партийной линии, стал невыездным и был направлен на работу в научно-оперативное управление главка. Там он и прослужил до выхода на пенсию. В коллективе ценили и уважали бывшего атташе советского посольства в Риме и немного завидовали. Ведь его же любила сама Сильвия Бернари!

1.СИC – британская разведка.