Kitobni o'qish: «Сомали: Чёрный пират»

Глава 1. Африканский суд и тюрьма

Фарах Рабле – сын местного бизнесмена, поднявшегося на торговле бананами и апельсинами – сидел рядом с безвольно лежащим негром со странным именем Бинго. Эта фамилия здорово напоминала стёб.

Рабле обучался на врача в Европе, точнее во Франции, выбрав своей специализацией лечебную терапию. По окончании учёбы он надеялся занять достойное место в Джибути и получить обширную практику, но не случилось.

Ещё в годы учёбы Фарах пристрастился ко многим вещам, о которых обычный негр понятия не имел. «Бинго!» – этот возглас часто звучал в казино, где молодой африканский студент безнадёжно мечтал выиграть у игрового автомата, именуемого в народе не иначе как одноруким бандитом. И означал этот радостный вопль удачу, победу. Однако сейчас его сосед по камере отнюдь не выглядел победителем.

Да и судьба самого Фараха висела на волоске… Угораздило же его связаться с Народным движением освобождения! И вот он арестован и ждёт суда. Не помогли ни связи родителей, ни деньги. Потому как в борьбе за власть судьба рядовых солдат революции (а проще говоря обычных «пешек») мало волнует тех, кто по головам идёт к своей цели. Вот он и сидел сейчас в тюрьме, ожидая приговора суда. Поговорить оказалось не с кем, единственный, кто показался ему достойным уважения, был Башир Бинго. Остальные просто…

Скоро суд. Прождав неделю, Фарах с удивлением узнал, что суд над ним и Бинго состоится в один день, и судить их будет один и тот же судья. Что это, как не счастливое совпадение?! Ведь он сколько раз желал, чтобы они держались вместе. Рабле чувствовал, что только рядом с этим необычным парнем сможет выжить здесь.

– Бинго, а ты откуда? – решился он спросить, когда тот наконец-то очнулся.

Но вместо ответа, Бинго буркнул:

– Мою пайку забери, а то у меня уже от голода живот к спине прилип.

– Да, конечно, – Фарах не посмел возразить этому странному и страшному человеку.

И когда принесли еду, передавая через окошко двери железные миски, Рабле подошёл к раздаче и робко попросил пайку на Бинго.

– Пусть сам берёт, – ответил ему охранник.

– Эй, ты! – с лежанки раздался негромкий голос Бинго, и царивший шум мгновенно стих, так что можно было услышать, как чавкают в соседней камере получившие свою пайку арестанты. – Если я сейчас встану, то ты завтра сдохнешь, понял?

Лицо колдуна исказила гримаса ненависти, превращаясь в уродливую маску какого-то древнего демона. И Бинго, не удовлетворившись этим предупреждением, что-то неразборчиво забормотал.

Никто ничего не понял, но все сокамерники отшатнулись, прильнув к стенам и мимикрируя под кладку от греха подальше. Раздатчик посерел, хлопнул половником по железной миске и наполнил её до краёв.

Рабле поправил очки на изможденном лице, взял миску в руки, схватил ложку и отнёс всё на кровать к Бинго. Сам Рабле представлял собой худосочного типа с довольно приятными чертами лица и густыми чёрными волосами. Признаком ума у него являлись очки, но он и вправду обладал довольно хорошим интеллектом и освоил профессию врача в числе первых среди своих товарищей.

С этого времени Рабле окончательно решил держаться поближе к странному негру, которого боялись все в камере, а охранники опасливо косились и предпочитали не связываться. Хотя, казалось бы, чем мог им угрожать избитый и измочаленный пытками обычный негр? Но факт есть факт.

Бинго поел, потом аккуратно отрыгнул в кулак и откинулся на куцую подушку.

– Что ты у меня спрашивал?

– А ты откуда? – повторил свой вопрос Рабле.

– Из Сомали.

– А из какого клана? – с затаённым ожиданием спросил он.

– Роду-племени я дир, а принадлежу к клану исса. Да мне, собственно, наплевать к какому клану я вообще принадлежу, – неожиданно разозлился Бинго. – Клану плевать на меня, а мне плевать на клан, так что всё по-честному. У нас с ним паритет. Он мне ничего не должен, а я ему.

– Но как же так?

– А вот так. Ладно, а теперь ты расскажи: как сюда попал? Что-то мне подсказывает, что за убийство…

– Что?! – Рабле на минуту подавился словами от возмущения, но посмотрел в смеющиеся глаза Бинго и всё понял.

– Я политический, – грустно поведал он Бинго. Реакция его нового, как он полагал, друга оказалась непредсказуемой.

– Политический?! Ой, не могу, ты что Троцкий или Ленин?

– Кто такой Ленин?

– Ты ж во Франции учился?

– И что? Я не знаю, кто такой Ленин.

– Ну, это вождь мирового пролетариата. Во всяком случае, по мнению русских и китайцев.

– Нет, не слышал я о таком вожде.

– Ладно, не слышал и не слышал, забей! Я понял, кто ты. Против режима боролся?

– Нет, не боролся, просто выступил против пыток в своей стране и вот загремел сюда, даже родители не смогли мне помочь, а они очень влиятельные. Меня и самого здесь уже пытали, но больше для острастки, чем по необходимости. Я же ничего не сделал и не знаю.

При слове «пытали» лицо Бинго вновь чудовищно исказилось, и тесную камеру буквально затопила такая волна звериной ненависти, что Рабле невольно отшатнулся. Ему стало страшно, казалось, перед ним сидел не человек, а дикий зверь. Очень жестокий и циничный зверь. Через пару минут маска жестокости сползла с лица Бинго, и он хриплым, ещё клокочущим от гнева голосом сказал:

– Ты правильно сделал. Молодец. Уважаю. Если будешь держаться меня, то выживешь. Чувствую, нам обоим впаяют на полную катушку, а сидеть в тюрьме у меня нет никакого желания. И уж точно не десяток лет.

– Не знаю, но я уже не надеюсь на лучшее.

– Я тоже, но будем ждать суда. А там что-нибудь придумаем.

С этого времени они действительно сблизились, подолгу разговаривали, не особо общаясь с остальными сокамерниками. Правда, другие порой тоже добивались внимания и даже получали его, отчего потом старались не приближаться. Бинго очень быстро навёл порядок, не давая спать одному из самых наглых. Но зато отныне в их камере все получали свою пайку еды согласно установленным порциям. В других же камерах царил форменный закон джунглей: кто сильнее – тот и прав.

Перед судом Бинго и Рабле перевели в другую камеру, где на десяти вдрызг разбитых топчанах ютились двадцать злых и не выспавшихся негров.

***

Я мрачно огляделся. Новая камера напоминала банку со шпротами. Из моей бывшей сюда перевели только меня и моего нового товарища Фараха. Но на него надежды не было. Чего взять с доктора?

– Кто тут старший камеры?

Вопрос завис в воздухе. Очевидно, из-за постоянной текучки костяк не сформировался, каждый сам по себе. Это хорошо: меньше препятствий.

– Короче, теперь я старший камеры, и вы все будете поступать так, как я вам скажу. Первым делом мы наведём здесь порядок и решим, кто и когда будет спать, раз уж топчанов тут оказалось всего десять.

– Э, а ты кто такой вообще? – весьма колоритно жестикулируя, обратился ко мне чёрномазый урка, вальяжно развалившийся на более или менее целом топчане.

Видимо я немного ошибся: нашлась и тут тройка тех, кто держался вместе и временами наводил здесь шороху, отбирая пайку или сгоняя с мест более слабых. И сейчас один из них громко возмущался попыткой переворота, а двое других изображали рассерженных животных, молча бычась на меня исподлобья.

– Э, слышь, парниша, – усмехнулся я. – А ты что такой храбрый? Давно в зубы не получал?

Негр на секунду завис.

– Э, а ты видно получал?

– Получал и тебе отвалю. Иди сюда.

– Чё ты сказал? – и троица, решительно раздвинув толпу, клином направилась в нашу сторону.

Фарах тут же забился за мою спину и попытался съёжиться, чтобы стать меньше. Я же с улыбкой смотрел на разбегающихся по углам негров и на приближающуюся троицу. Дальнейшее происходило столь стремительно, что оказалось полной неожиданностью для всех: одним молниеносным движением я вдруг прыгнул на главаря, свалив его на пол. Тот даже не успел сгруппироваться, впечатавшись в пол под двойным весом наших тел, как его и так довольно широкий африканский нос расплющился ещё сильнее, встретившись с моим кулаком.

Негр попался нехилый и попытался сбросить моё тело с себя, но я прижал его горло к полу локтем, надавливая изо всех сил и не обращая внимания на удары по своей голове от его прихвостней.

Добившись того, что главарь наконец-то отключился, я развернулся и, дёрнув ногой в обманном движении, заставил одного из подельников главаря сместить упор на вторую ногу, под которую тут же провёл обычную подсечку, опрокинув врага на пол. Повернулся в сторону третьего и увидел лишь летящую в меня грязную пятку! Мой нос взорвался жгучей болью, из глаз вышибло слезы, сквозь которые успел заметить, как веером брызнула из носа кровь. Сука!

Стараясь как можно быстрее встать, я поднялся на колено и получил следующий удар. Целились в солнечное сплетение, я выдержал этот не самый честный удар, успев напрячь пресс, и церемониться в ответ не собирался. Выкинув правую руку, я резко схватил врага между ног и сильно сжал. Дикий вопль огласил камеру. Есть контакт! Вот что значит: ущемлённое мужское достоинство! От болевого шока и этот враг оказался выведен из строя, как и первый. Оставался второй, что как раз сейчас вставал с пола.

Схватив его за грудки, я что есть силы врезал ему лбом в лицо. Вот и третий нос хрустнул, орошая красной кровью очередную чёрную рожу. Второй удар был уже добивающим. Ну, а ещё несколько ударов кулаком по уже упавшему противнику просто позволили избавиться от остатков ярости.

Я стоял над тремя лежащими и стонущими врагами. Моё лицо, в который раз разбитое, обильно сочилось кровью, поврежденными оказались брови и нос, и начинал стремительно заплывать правый глаз. Обведя залитыми кровью (как в прямом, так и в переносном смысле) глазами камеру, я с удовлетворением увидел понимание в глазах своих нынешних товарищей. Товарищей по несчастью. Впрочем, какие они мне на хрен товарищи?! Так, случайные свидетели моего постепенного восхождения к славе и власти.

– Я сказал, что Я теперь отвечаю за порядок в этой клоаке. Все вместе вы сделаете свою жизнь лучше, иначе я не буду Мамбой. Меня не просто так прозвали Мамбой! И я не хочу никого пугать, но каждый, кто что-то имеет против меня, тот сдохнет, как от укуса змеи. Сам сдохну, но горло перегрызу любому.

Я обвёл глазами всю эту шатию-братию и обернулся к Фараху, что уже воспрял духом.

– Всех перепиши и закрепи за каждой койкой. Спать будем все по полночи. С отбоя до часу ночи и с часу ночи до подъёма.

– Мне не на чем записать, Бинго.

– Не на чем, тогда запоминай! – заорал я, окрысившись и утираясь рукой.

Кровь по-прежнему сочилась из разбитого носа. Видимо, мне его основательно сломали. Ну, да ладно. И так не особо красив был, не стоит и привыкать. Главное, чтобы на обезьяну похож не оказался, человекообразную…

Фарах испуганно кивнул и принялся опрашивать всех в камере. Попутно разбираясь, кто и где спал, и как вообще всё тут происходит. А я спокойно уселся на топчан и стал майкой останавливать себе кровь, шепча всякие известные мне заговоры. Это помогло, и вскоре почти все раны покрылись бурой коркой свернувшейся крови.

Эти действия не прошли незамеченными. Избитые мной негры ещё долго хлюпали своими разбитыми носами и жаловались на ушибленные яйца. Ну, так яйца надо беречь, они нужны для размножения. Хотя какое в тюрьме размножение, одни извращения. Так что, незачем тут они.

К вечеру порядок в камере более-менее устаканился и, испуганно косясь на меня, все выстроились в очередь за тюремной баландой, изрядно удивив этим администрацию. А ещё через неделю состоялся суд. Самый справедливый суд в мире.

Всех, кому предстояло предстать перед судом, выгнали из камер, посадили в тесный, как гроб, автозак и повезли. Хотя сравнение с гробом не очень хорошее. Скорее автозак можно было сравнить с душегубкой: нас так плотно утрамбовали в машине, что лишили даже возможности пошевелиться.

Поездка до суда оказалась непродолжительной. Нас вытолкали из машины и повели в красиво изукрашенное здание суда на двенадцатой авеню. Вот почему все здания суда внешне так красивы и торжественны, а внутри их царит не только закон, но и беззаконие? Как раз там нужна абсолютно некомфортная атмосфера для господ судей, чтобы они могли на себе прочувствовать все последствия от принятого ими решения. А получается всё совсем по-другому. Исключение – военный суд, там всегда всё грустно.

Загнав в здание суда, нас сразу отправили в очередной подвал, усадив на корточки. Там мы и ожидали решения своей участи. Вызывали по одному, а вернувшихся после суда сажали уже совсем в другую камеру.

В числе первых увели Фараха. Уже гораздо позже, проходя мимо обезьянника, в который его вернули, я спросил:

– Сколько дали?

– Пятнадцать!

– Ууу, – протянул я и тут же получил тычок в спину. Не обращая на это внимания, пошёл дальше.

Помещение, где должно состояться заседание суда, оказалось небольшим. Перед массивным судейским столом и притулившейся справа от него кафедрой располагались три скамейки для зрителей. Впрочем, желающих поприсутствовать на судилище не наблюдалось.

За столом сидел один судья: пожилой негр, убелённый сединой коротких курчавых волос. Справа от него расположился прокурор. Адвоката не было, никакого.

– Кто?

– Башир Бинго.

Судья сверился со списком, что лежал у него на столе.

– А, торговец снадобьями.

Я кивнул.

– Вы обвиняетесь в покушении на убийство путём отравления пожилого человека. Вы подтверждаете это?

– Нет.

– Также вы обвиняетесь в сговоре с бандой района Серпент. Подтверждаете?

– Нет.

– Хорошо. Два обвинения по пять лет. Что скажет прокурор?

Долговязый и худой негр, оторвавшись от книги, взглянул на меня мутными глазами и, на мгновение задумавшись, сказал, словно выплюнул изо рта жвачку:

– Пятнадцать.

– Ммм. Отклоняю, хватит и десяти. Десять лет! – громко резюмировал он и стукнул при этом об стол деревянным молотком. – Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Следующего.

Меня тут же увели и бросили в соседнюю с Фарахом камеру. Тот, смотря на меня, одними губами прошептал:

– Сколько?

«Десять!» – показал я ему на пальцах. Тот кивнул.

В камерах мы просидели до вечера, пока уставший от нас старый судья изволил обедать, потом он снова продолжил раздавать приговоры направо и налево самым странным образом. За убийство дал пять лет, а за грабёж двадцать. В общем, как душа к чему лежала, так и давал.

Обедом нас не кормили, про ужин тоже забыли, и забрали лишь вечером. Потом долго куда-то везли. Привезли, как оказалось, в местную тюрьму под названием Габоде, уже затемно и втолкнули в старый кирпичный барак. Пытаться качать права ночью было бесполезно, и её остаток мы провели сидя на полу и прижавшись спиной к стене.

Утро разбудило весь барак. Зашевелились спящие, а обычного вида негр-охранник, проорав: «Подъём!», ушёл из барака. Тут же началось привычное знакомство. Толпа подошла, осматривая нас с любопытством, но тут поступила команда строиться для переклички, и все вышли во двор.

Там, присев на корточки в колонну по четыре, заключенные стали терпеливо дожидаться, когда всех подсчитают. Трое охранников с дубинками прошлись вдоль строя присевших в ожидании людей. Пересчитав, всех погнали на завтрак.

На завтрак оказалась та же баланда, что и в тюрьме, и называлась она по-сомалийски кратко и ёмко – «еда». Просто еда и всё. Позавтракав едой, мы разбрелись по территории. Вокруг тюрьмы возвышался высокий трёхметровый забор, щедро увитый сверху путанкой из колючей проволоки. Да четыре вышки по краям забора, вот, собственно, и всё.

Тюрьма оказалась не очень большой, и чем тут заниматься долгие годы, кроме как заживо гнить, совершенно непонятно. Однако я такой цели перед собой и не ставил. Нужно пытаться выйти любой ценой. А что требуется для того, чтобы совершить побег? План и сообщники. Выкупать нас отсюда никто не собирался, так что выход оставался только один.

Между тем основная масса заключённых разбрелась по двору. Предоставленные самим себе негры развлекались, как умели. Кто-то просто слонялся, переходя от одной группы к другой. Несколько человек завывали какую-то унылую мелодию. Но нашлись и интеллектуалы, играющие в замму или манкалу. Вокруг них собралась огромная толпа болельщиков, ну и, само собой, советчиков. Делать всё равно было нечего: ни мастерских тебе, ни электричества. Из всех удобств лишь туалет и умывальник с водой из бочек. Сходил, смыл за собой ведром. Умыться также.

В тюрьме находилось тысячи две заключённых в бараках по сто человек. Курить было запрещено, еда с воли тоже. Но в ходу оказалась своя валюта в виде местных папирос.

Всех новичков подозвал староста, чардж по-ихнему, с ним рядом находился смотрящий, то есть отвечающий за дисциплину. Опросив других, они принялись за нас.

Старосту звали Дин, а смотрящего Ибрагим. Староста, уже в годах, худой, но жилистый негр с суровым лицом, окинул нас обоих взглядом. Фарах, что оказался вместе со мной в одном бараке, держался строго позади меня.

– Эй, ты, – обратились сначала к нему, – хватит прятаться. За что посадили тебя и как зовут?

– Фарах! Я политический.

– Ясно, а тебя как зовут и за что? – обратились уже ко мне.

– Бинго. За двойное убийство, грабёж и бандитизм.

– Чего?

– Так судья сказал. А я ему верю.

– Так ты убивал?

– Убивал, и не раз, – пожал я плечами, – но не тех, на кого указал судья.

– Гм. Что-то я сомневаюсь, – скептично покосился на меня Дин.

– В чём? Что я могу убить?

– Да.

– Легко.

Мимо проходил какой-то незнакомец. Сделав шаг, я внезапно схватил рукой его шею в замок, быстро зажав нос и рот, лишив тем самым воздуха. Тот затрепыхался, но я держал так крепко, что он ничего не мог сделать. Я же по-прежнему сжимал его, спокойно отнимая чужую жизнь и с усмешкой смотря на старосту.

– Верю! – кратко констатировал он, и сразу же мои смертельные объятия разжались.

Нечаянная жертва свалилась на землю и ошалело вылупилась на меня, откашливаясь и держась за шею.

– Ты жесток. Тебе бы дали новый срок за убийство.

– И что? – снова равнодушно пожал я плечами. – Впереди меня ждёт вечность. Я там уже был, и буду снова. Ничего нового.

– Ты решителен. Но здесь у нас свои порядки.

– Я не собираюсь устанавливать свои. Не трогайте меня и всё. Я только помогу вам с порядком.

– Нам не нужна твоя помощь. Сегодня ты получишь одеяло, все спят на нём. Только у десяти самых уважаемых человек есть матрасы. Вы новички, привыкайте. Проживёте здесь год, может, тоже чего-то добьётесь. Жизнь на этом не заканчивается, – философски добавил он.

Я счёл нужным промолчать. Спорить не имело никакого смысла. Фарах тоже со всем был согласен. Вечером, получив порцию ужина, на этот раз с бобами, мы улеглись спать на пол, подстелив под себя тонкие шерстяные одеяла. Сначала мне не спалось, но, поворочавшись на жёстком полу, я заснул.

И приснился мне сон.

Глава 2. Травля

Я стоял на высокой горе и с тоской смотрел вниз, в непроглядную ночную темень. Она казалась настолько кромешной, что даже свет мощного прожектора не смог бы прорезать эту чернильную вязкую мглу. Где-то там на самом краю чёрного континента сейчас спало моё тело.

Рядом возникло движение воздуха, и через мгновение возле меня материализовался змееголовый.

– А вот и я. Как тебе нравится вид с Килиманджаро?

– Не знаю, ничего ж не видно.

– Это потому, что ты тут похоронен. Старая жизнь заслоняет новую, а новая не может пробиться сквозь старую. Ты – молодой и старый, старый и молодой, не поймёшь какой ты. Твой мозг не может адаптироваться к твоему телу. У старика уже ушли многие желания, у молодого они в самом разгаре. Но ты всё преодолеешь, это меньшее зло. Скажи, у тебя очередные проблемы?

– Да, нужно выйти из тюрьмы.

– Тюрьмы? А что это такое?

– Ну, это как бы временное рабство для тех, кто совершил преступление, убийство там или кражу.

– Да, это серьёзное преступление, но разве за это назначают смерть?

– Смотря где и смотря кому.

– Понятно, и у вас есть боги младшие и боги старшие. Есть равные, а есть те, кто равнее. Кстати, познакомься с теми, кого ты вызвал с моей помощью из небытия.

Из темноты стали появляться человеческие фигуры, увенчанные головами животных или птиц. Все они проходили мимо меня и снова исчезали во тьме, не задерживаясь ни на секунду. Они словно говорили, что существуют.

– Боги Египта?

– Да, и не только, не пришёл лишь быкоголовый Молох. Он сказал, что не будет помогать человеку, что ненавидит жертвоприношения. И вообще, в тебе он не чувствует то, что присуще белым расам, живущим на островах и дальнем континенте.

– Я всё же русский, а не англосакс.

– Неважно. Он так считает, и это не зависит ни от меня, ни тем более от тебя. Ему до сих пор приносят жертвы, но тайно.

– Кто?

– Я не знаю, какие-то белые расы, живущие на полуострове, что имеет вид тигра. Ну, не будем о нём. Те старые боги, что пришли, помогут тебе в твоих странствиях и приключениях. Но на многое не надейся. Просто знай и замечай знаки, они подскажут тебе, что делать дальше. Это всё, чем я могу тебе помочь. Знаки судьбы будут на твоей стороне. Люди называют это удачей. А сильную удачу – мистикой. Они не могут найти рациональное объяснение. Так происходит на войне. Один погибает сразу, лишь вступив в бой, а другой уворачивается в последний момент от удара копья, и его получает кто-то другой. Тот, кто понимает, благодарит судьбу, но девы судьбы уже давно ушли в небытие, а боги остались.

– Я понял. Спасибо тебе за помощь.

– Прощай! Эта встреча отняла у меня много сил. В следующий раз мы встретимся с тобой, когда ты снова принесёшь в мою славу множество своих врагов.

Он исчез, а вслед за ним растаяла и тьма, оставив после себя головную боль. Я открыл глаза. Сквозь решётки на редких окнах пробивался неверный свет раннего утра, бегали клопы, деловито пробираясь от одного чёрного тела к другому, ещё не кусанному. Прыгали вши, резвясь в коротких курчавых волосах.

Привстав, я стал складывать одеяло, невольно разбудив этим местного смотрящего.

– Время подъёма ещё не наступило.

– И что? Я не хочу спать.

– Тот, кто не хочет спать, тот будет работать весь день.

– И что?

– Ничего, – буркнул смотрящий и снова закрыл глаза.

День прошёл так же, как и другие. Только, как и сказал смотрящий, я работал, пока другие ничего не делали, а просто сидели или слонялись без дела. Я же то убирал мусор, то помогал чинить бараки, то таскал воду на кухню. Глядя на это, ко мне подошёл смотрящий.

– Ну, что? Понял?

– Понял. Удавить тебя ночью надо было и всё.

– Угу, я уже немало в жизни наслушался угроз, иди туалеты убирай.

– Туалеты убирать ставь других людей, я этим заниматься не буду.

– Будешь! – попытался он прогнуть меня.

– А ты попробуй, заставь.

Вокруг нас потихоньку собиралась толпа, с любопытством ожидая продолжения перепалки. Смотрящий попытался что-то сказать, но взглянул на моё спокойное лицо, сжатые до боли кулаки и отступил. Весь его вид буквально кричал о том, что своим неповиновением я подорвал его авторитет, и с рук мне это не сойдёт. Я проводил его взглядом и решил, что если отважится на подлость, то он больше не жилец на этом свете, так же как и староста.

Вечером отужинав, я спокойно лёг спать. Ночью, сквозь сон я услышал странный шорох. Меня как будто бы кто-то толкнул локтем в бок. Сон слетел, словно его и не было. Раскрыв глаза, я увидел, как ко мне осторожно пробираются двое, и у одного из них в руке какой-то предмет. В том, что шли они именно ко мне, я не сомневался ни минуты. Мозг лихорадочно заработал, ища варианты решения этой проблемы. Наконец, искра плана загорелась у меня в голове, и я прикрыл глаза.

Негр навис надо мной, решая, как удобнее на меня напасть. Убедившись, что я вроде как сплю, он резко ударил рукой с зажатым в ней обломком ножа. В это время все мои чувства обострились до предела. Я лежал и ждал, когда он решится ударить, и успел это почувствовать.

Внезапно для него открыв глаза, я перехватил руку с ножом и резко дёрнул на себя своего врага, тот свалился рядом. Не издав ни звука, я с силой ударил ребром ладони, целя в кадык. Удар достиг своей цели, кадык хрустнул, и мой противник стал задыхаться, судорожно хватая воздух ртом. «Тебе, змееголовый, посвящаю!» – шепнул я. Жить ему оставалось недолго, но ещё оставался второй, что застыл в оцепенении от увиденного.

Быстро вскочив, я прыгнул на него и повалил на пол. Противник оказался более сильным, чем первый, и сразу попытался убить меня. В руках он держал деревянный молоток, что выпал у него из зажатых пальцев от толчка. Рыча и дубася друг друга, мы катались по бараку, будя остальных.

Рядом с первым нападавшим всё ещё валялось лезвие ножа, часть которого для удобства была обмотана тряпкой. С трудом нащупав его левой рукой, я правой удерживал противника. Хорошо, что моё новое тело имело сильную левую руку, и она оказалась не слабее правой. Крепко вцепившись в тряпичную рукоять и добавив мысленный посыл: «Вам, боги Африки!», я нанёс резкий удар в живот врага.

– Аааа! – крик раненого сотряс барак, перебудив всех заключённых.

Удар, ещё удар, противник ослабел, и я сбросил его с себя. Наклонившись над врагом с разбитым кадыком, быстро вложил в его руку нож. Он уже отходил в страну вечных снов. Второй, тот что с ножевым ранением, ещё мог прожить часа два, но пора подумать и о себе.

– Ааа! Убивают! Убивваааают! – заорал я во всю мощь своих лёгких. – Помогите! Помогииите!

Многие вскочили на ноги, не зная, что делать, а я бросился бежать к выходу. Теперь уже все повскакивали со своих мест и, не понимая, что происходит, тоже попытались сбежать. В бараке возникла полная неразбериха, и я оказался далеко от того места, где спал.

Было где-то около трёх часов ночи. Охранники спали и бросаться на помощь не спешили. Но крики не стихали, и часовые на вышках, отойдя от сна, уведомили об этом старшего охранника ночной смены. Тот явился лишь утром, когда все успокоились, и стало понемногу светать.

К этому времени уже оба отдали змееголовому свою душу, поддержав тем самым меня. Дверь распахнулась, и в барак вошло сразу пятеро охранников. Все с оружием.

– Выходи строиться!

Толпа заключённых хлынула из барака, следуя приказам начальника охраны тюрьмы, сразу же присев на корточки возле стены. Внутри осталось только два трупа, что уже никому ничего не могли рассказать. Благодаря суматохе, никто на меня не подумал. Правда, пара человек видели, как я боролся со вторым противником, но не понимали: почему и как. Точно обо всём знал староста и смотрящий, но они молчали, мрачно поглядывая на меня.

– Так, – начал старший охранник, – двое убитых. Кто их убил?

Все молчали.

– Кто что видел?

Поняв, что никто ни в чём признаваться не желает, старший охранник тыкал пальцем в конкретного заключённого и спрашивал:

– Что видел?

Все отрицательно мотали своими чёрными головами, и лишь трое показали на меня, мол, видели, как я катался по полу с одним из мертвецов.

– Это ты убил? – охранник злобно посмотрел на меня и демонстративно положил руку на оружие.

– Нет, конечно же, нет. Аллах свидетель! Я обычный лекарь. Они дрались друг с другом, потом один из них упал на меня, а я испугался и попытался убежать. Я просто нечаянная жертва! Я сразу же убежал, едва они снова сцепились друг с другом.

– Угу, а что скажет смотрящий?

– Да, они подрались друг с другом, – нехотя подтвердил он мои слова.

– А откуда у них тогда оказался нож?

– Не знаю, я не видел.

Деревянную киянку уже успели спрятать, а вот нож прятать – себя подставлять, всё ж орудие преступления. Тела выволокли из барака и осмотрели. Ещё попытав и для острастки избив тех, кто особо не понравился, охранники перестали заниматься разборками.

Ну, убили двух заключённых, какие проблемы? Сами подрались, сами и порешили друг друга. Что теперь суду в этом разбираться? У суда своих проблем полно, а у тюремной администрации своих. Лишние никому не нужны. Трупы погрузили в старый и раздолбанный рыдван с эмблемой Тойоты на кузове и увезли из тюрьмы. А мы снова зажили прежней жизнью.

Я продолжал работать и ремонтировал всё подряд, попутно ища всякие травки-корешки. Бесполезное занятие, ничего тут не росло, да и не могло вырасти на земле, утрамбованной тысячами чёрных пяток. Но работать и искать я не прекращал, что на общем фоне выглядело дико.

Мало того, что все заключённые ленивые и недалёкие, так и охранники оказались не лучше. Я же умел и любил чинить всякую мелочь, и вскоре охрана стала приносить из дома неработающие электроприборы. За это я получал сигаретки и всякую мелочь для обмена и не только.

Староста от меня на время отстал. Лишний кипиш ему не нужен, да и я уже доказал, что связываться со мной себе дороже. Постепенно и многие другие уяснили, что лучше не задирать ни меня, ни Фараха, которого я защищал. День шёл за днём, всеобщая скученность уже изрядно надоела мне. И я принялся готовиться к побегу.

Как-то раз, сидя за починкой очередной хрени, я заметил бегущего мимо меня небольшого чёрного скорпиона. Поддавшись охотничьему азарту, тот наступал на какого-то жука, не замечая ничего вокруг. Вот ты-то мне и нужен! Ловко поймав скорпиона, я сделал его своим узником, усадив в небольшую ямку и привязав к палке, что удерживала его на месте своей массой.

Поздно вечером, перед самым отбоем я освободил своего пленника и занёс в барак, спрятав его в матрасе смотрящего, пока царила суматоха проверки. Когда всё закончилось, мы стали укладываться спать, заполнив всё пространство пола. Вдруг со стороны, где спала «элита» барака, послышался дикий вопль:

– Ааа! Скорпион! Откуда он тут?

Кто ж вам правду-то скажет?! Естественно, на всё воля Аллаха, и скорпион прибежал в матрас сам. Они же любят матрасы. Маленький скорпион абсолютно чёрного цвета уже успел ужалить того, кто лёг на него самым бессовестным образом. Яд у него, конечно, сильный, но не смертельный. Но смотрящему хватило! Он мучился всю ночь, от жжения и тошноты впав в полубредовое состояние.

С утра смотрящий по-прежнему маялся, но я на него даже не смотрел, мысленно глумясь над серокожим черномазым. Не нужно это, чем меньше на тебя думают, тем лучше спишь. А передо мной стояла уже другая задача, мне нужно найти подходящий для массового отравления яд. Любой яд. Так как за мою работу меня пускали во все уголки тюрьмы, я потихоньку его искал. Ничего особо сложного в том не было. Существует куча ядов, какие можно найти повсеместно. Всё дело в концентрации, ну, и в знаниях.

Растительные самые слабые, животные яды сильнее, но откровенно ядовитых насекомых и животных тут как-то не наблюдалось. Ловить пчёл или ос, не привлекая внимания, вряд ли получится, а вот найти и собрать ту же жёлтую плесень или чёрную гниль мне ничто не мешает. Я и собирал.