Kitobni o'qish: «Тайная миссия Кутузова»
СЛОВО
Том XIV
Трилогия:
Три нашествия
Тайная миссия Кутузова
2011
© Мартыненко Алексей, 2011
Каста предателей
«– Скажи-ка, дядя, ведь не даром?..»
– Даром!..
Предательская политика российских масонов по отношению к своей собственной стране ко временам Наполеона Бонапарта не являлась чем-то уж особенно новым. Вот, например, как выглядела структура взаимоотношений наших высших слоев общества с братьями из Берлина много ранее вторжения великой армии в нашу страну. Советские источники прикрывают роль масонства в подрывной деятельности еще во времена царствования Елизаветы следующими туманными высказываниями:
«Фридриху удалось организовать в Петербурге шпионскую сеть, которая осведомляла его о каждом шаге и намерении русской армии» [140] (с. 538).
Но на самом деле ничего организовывать ему не требовалось – все давно было организовано еще Петром I. А в основе упомянутой шпионской сети стояло наше масонство, к которому и принадлежали самые в ту пору при российском дворе влиятельные круги. А сам прусский король, Фридрих Вильгельм II, наследник Фридриха Великого, являлся магистром ордена, руководящего нашими изменниками в Москве и Петербурге.
Но и его папе игрища на поприще услужения тайным обществам также в диковинку вовсе не являлись. Мало того, именно он, битый нашим христолюбивым воинством не единожды, за какие-то свои «заслуги» всемирной историографией признан «Великим». То есть и у него не то что от масонства рыльце в пушку, но просто безнадежно заросло густой щетиной преизрядно, словно рыло их идолища – Бафамета.
Вот и рассмотрим деятельность ему помощников с нашей стороны более пристально, нежели это обычно делали советские историки.
«Одержанная при Гросс-Егерсдорфе исключительно благодаря храбрости и мужеству русских солдат победа не была использована как следует русским главнокомандующим. Апраксин имел полную возможность… вскоре появиться под стенами Берлина. Но вместо движения вперед он остановился в Тильзите и отказался использовать выгодное для русской армии положение. Неоспоримый факт, что блестящие успехи русского оружия сведены на нет русским главнокомандующим. Глубокомысленные историки и до сего времени над этой загадкой ломают головы, существуют несколько объяснений о роли и поведении русского главнокомандующего, но все они обходят молчанием такую мелочь, как участие масонства в Семилетней войне и ту помощь, которую русские масоны оказывали своим высоким покровителям – прусским масонам во главе с масоном-королем Фридрихом II! Не подлежит никакому сомнению, что Апраксин предал русскую армию, но это не было изменой с его стороны: Апраксин только выполнял свой долг масона, который обязан был выручить из беды своего высокого брата Фридриха II.
Но этим не ограничилась помощь русских масонов Пруссии. В 1758 году вместо отданного под суд Апраксина главнокомандующим был назначен Фермор, деятельный масон и сторонник Фридриха II. Фермор действовал так же, как и Апраксин… В сражении при Цорндорфе главнокомандующий Фермор скрылся с поля битвы. Покинутая и преданная своим главнокомандующим русская армия не растерялась.
“Предоставленная самой себе, отданная, так сказать, во власть нападающих, русская армия продолжала сражаться. Обойденная, она не обнаруживает никакого смущения… Их атаковали с северной стороны, вместо того чтобы атаковать с южной: ну так что же? По меткому выражению военного историка Леера, «фронт битвы был для них там, откуда двигался неприятель»” (К.Ф. Валишевский. Дочь Петра Великого. Елизавета I, Императрица Всероссийская)…
На стороне Фридриха II было все: полный расчет, дисциплина, превосходство вооружений, измена русского главнокомандующего, но недоставало веры и чести, в чем заключалась сила и доблесть Христолюбивого Русского Воинства.
Требовалась снова помощь темной силы: и русские масоны в третий раз оказали помощь Фридриху II.
Сначала изменника Фермора предполагали заменить Бутурлиным, которого совершенно справедливо Эстергази называет “идиотом”, но когда это не прошло, назначили на пост главнокомандующего Петра Салтыкова, которого солдаты называли “курочкой” и открыто обвиняли в измене» [225] (с. 157–158).
Потому все события, последовавшие вслед за этим, вовсе и не удивляют: при Кюнерсдорфе нас снова сдало наше верховное командование. Однако же вновь, как и во всех предыдущих сражениях, когда:
«…русское командование проявило полную бездарность…» [225] (с. 158),
то наш солдат, вовсе не удивившись предательству очередного своего главковерха, вновь выстоял и одержал победу:
«…снова спасли положение русские солдаты. Король трижды вел в атаку свою армию, и трижды она отступала, опустошенная русскими батареями» [225] (с. 158).
И уже после этой битвы, неизвестно на какие шиши содержащаяся королем-масоном огромная наемная его армия, просто-напросто, ни много ни мало, а:
«…перестала существовать» [134] (с. 60).
Вот что масоны сообщают сами о своей деятельности:
«…связанные предписанной орденскими законами тайной, наши масоны оставляли слишком мало следов своей организационной работы, да и из этих следов большая часть была тщательно уничтожена… очень редко попадаются отрывочные и темные известия…» [5] (с. 124–125).
Да уж, именно – темные. И вот как они сокрушаются о якобы невозможности этих темных сторон своей предательской деятельности выведения наружу:
«Нельзя не пожалеть и о том, что русскими исследователями совершенно не тронуты до сих пор иностранные масонские архивы, которые должны бы дать ценные сведения о русском масонстве в то время, когда оно еще находилось в зависимости от иностранных лож» [5] (с. 125).
Так «жаловались» эти волки, вырядившиеся в овечьи шкурки, еще в 1914 г. Но вот эти сведения, наконец, стали достоянием гласности. И что же мы о деятельности масонов тех времен узнаем?
«Да, взаимоотношения с немецким начальством были у русских масонов удивительные. В Берлин передавались подробные отчеты о делах …досье на каждого “брата”. “Из дневника русского розенкрейцера из окружения Новикова, посетившего Берлин в 1784 г., узнаем: «…утром у Вельнера, передал прошение, присягу, писанную кровью и исповедь мою», «Силуэты всех братьев я отдал ему (Вельнеру – Ю.В.) сегодня…»” [В. Острецов. Масонство, культура и русская история. М., 1998]» [21].
Так что же это за «силуэты», да не просто под какой еще присягой, но под присягой, «писанную кровью», с трепетанием души отписывали эти ведущие подкоп под основы нашего государства его непримиримые враги?
Так ведь это же самые настоящие доносы! Причем доносы друг на друга! Да еще под прессом страшных клятв, после которых не только предатель, но просто – не доноситель – вполне реально и достаточно не без оснований сильно рисковал. И рисковал не только своим здоровьем или имуществом, но и жизнью.
«И сам Новиков все “трепетания” своей души каждые четверть года заискивающе нес исповедовать не Богу, а “высокопочтеннейшему, высокодостойному начальнику” – барону Шредеру (после смерти Шварца он возглавил московских розенкрейцеров…)» [21] (с. 82).
В дневнике же самого Шредера, то есть «высокодостойнейшего начальника», шпионаж в пользу Пруссии так и вообще – писан белыми нитками. В этом теперь опубликованном документе разговор идет:
«“о плане присоединения Лифляндии к Пруссии, о планах укрепления против России и, что особенно характерно, о планах касающихся завлечения наследника Павла Петровича” (“Вестник объединенных русских лож Шотландского устава” за 1962 год, Париж)» [21] (с. 82).
А так как данное предательство у них без каких-либо обиняков так запросто публикуется, то здесь совершенно ясна политика масонства в отношении России вообще во все времена. И здесь с ними все ясно. Им, судя по всему, непонятно другое: как можно не предать, если имеется такая возможность. А потому, совершенно не стесняясь:
«Великим провинциальным мастером России был назначен англичанами известный екатерининский вельможа Иван Перфильевич Елагин. В. Старцев обнаружил в Англии письма этого руководителя масонов своим патронам…» [23] (с. 170).
И вот в чем особенности этой страны – родоначальницы масонских лож, где с 1760 г. на престоле восседал Георг III:
«…в королевском дворце начали справлять “черную мессу”, вполне серьезно поклоняясь дьяволу. Есть серьезные причины считать, что приносились даже и человеческие жертвоприношения… Георг III, и его сын и наследник, Георг IV, при многих свидетелях клялись именем сатаны…» [179] (с. 220).
И вот в чем основное отличие предательской деятельности нами рассматриваемых общечеловеков по отношению к своему собственному государству:
«…даже руководители подчас ничего не знали о планах центра» [23] (с. 170).
То есть о планах того же Георга IV!
«В письме 1774 года Елагин благодарит за избрание, сообщает о постоянных собраниях и констатирует, что русские масоны “никак не поймут, чем же им следует заниматься в своих ложах?”» [23] (с. 170).
Ох, и до чего ж наивны эти глупые казибошки, попавшие в лапы паука: никак уж они не могли дойти своими утлыми обесермененными «соображалками», что надлежало-то им заниматься ни чем иным, как исключительно предательством интересов своего Отечества в пользу иностранных спецслужб! В данном же случае, в пользу просто открытого сатаниста – Георга IV!
Однако ж такие подробности становились известны им лишь много поздней, когда путь назад оказывался уже отрезан. И вот как комментирует Екатерина II цель этой иноверной секты, словно динамит тлеющей в основании государства еще со времен смуты начала XVII века:
«”…Мимо законной, Богом учрежденной власти дерзнули они подчинить себя чертогу Брауншвейгскому, отдав себя его покровительству и зависимости… Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Касельским и прусским министром Зельнером…» (цит. по исследованию В. Старцева).
Этот документ лишь подтверждает, что масонские ложи в своих действиях руководствовались из Англии, Германии, Швеции и мало учитывали интересы России, а подчас и вовсе выступали против российских интересов» [23] (с. 171–173).
А потому становилось уже слишком заметно, что:
«…при самых блестящих успехах русского войска русское государство всегда может остаться в проигрыше…» [150] (с. 837).
Такой исход многих ведущихся тогда межправительственных переговоров целиком и полностью зависел от принадлежности к масонству лиц:
«…от которых зависит ведение дипломатических отношений» (там же).
А ведь еще при Петре I масонство уже выбралось из подземелий и совершенно легально начало опутывать Россию, где первыми адептами этого басурманского лжеверия упоминаются граф Лефорт и Гордон, а затем и сам Петр с его правой рукой —
Алексашкой Меншиковым – кавалером какого-то тогда еще весьма таинственного «красного знамени». Но и в противостоящей ему еще до совершенного им переворота коалиции все высшие сановники оказываются масонами: и фаворит Софьи – князь Василий Васильевич Голицын, и Симеон Полоцкий (Петровский-Ситнианович), и Артамон Матвеев (см.: [209] (с. 65–68)). С тех пор подземная эта тайная река все ширится, обнаруживая себя на поверхности в виде заговоров и убийств неугодных планам тайного правительства императоров и престолонаследников.
«Закулисная дипломатия Фридриха II, осуществляемая через Панина, – пишет О.Платонов, – вызвала резкое обострение русско-турецких отношений, вылившееся в 1768 году в войну. В этой войне Россия осталась без союзников. Этим воспользовался Фридрих II, чтобы привести к осуществлению давно задуманный проект раздела Польши… Разрушение славянской страны вело к ослаблению России и вместе с тем значительно усиливало Пруссию… Чьи интересы преследовал здесь масон Панин, подготовивший этот договор?» [21] (с. 83).
Но что там Польша с населяющими ее басурманами? Ведь одерживая над Турцией блестящие победы, Россия, целиком и полностью благодаря засевшим в ее дипломатических кругах масонам, освобождаемые территории с православным населением из подданства одних басурман передавала в ничуть не лучший полон к басурманам другим:
«…славянские области Турции присоединяли к Австрии, православно-греческие – к католической Венеции…» [194] (с. 47).
И, напротив, сапог русского солдата, крепко стоящий в столице Польши Варшаве, вовсе не освобождал западно-русского православного крестьянина от католического гнета вроде бы как подчиненных России польских панов.
Так что политика масонства еще и с этой стороны теперь просматривается более чем четко: ни на миг не прекращаемая жесточайшая война на истребление – против Православия.
И вот как тот же Панин заметает следы очередного масонского заговора, чьей целью было свержение императрицы, заупрямившейся передать масонам всю власть в стране:
«…Неплюев через Теплова поручил Панину подвергнуть Мировича пытке и узнать его сообщников, “ибо нельзя надивиться, что такой малый человек столь важное дело собою один предпринял”, писал Неплюев… Допросы Мировича, естественно, ничего не могли раскрыть, так как верхнее руководство следствием находилось в руках Панина, который и был вдохновителем преступления Мировича… следствие ничего не раскрыло. Мировича быстро ликвидировали. Его казнили 15 сентября на Петербургском острове на Обжорном рынке» [225] (с. 167–168).
«Панин доложил императрице: “Мирович действовал на свой страх и риск”» [21] (с. 83).
Так что своих пешек масоны никогда не жалели. И целью их деятельности всегда являлась подрывающая устои России работа, направленная как на уничтожение самой Державы, так и на уничтожение ее устоев, каковыми всегда и являлось Православие. И перевороты шли один за другим – одни более удачливые, другие менее.
Подготовка же к ним велась: когда скрытно, тайно и невидимо, а когда и откровенно, внаглую, без всяких стеснений и сантиментов привлекая нужных людей подкупом, шантажом или посулами занятия престижных или денежных должностей.
Светочи масонской цивилизации
Был ими захвачен в свои руки и сам процесс формирования плодящей масонов прослойки общества – интеллигенции:
«Российская академия, Шляхетский корпус и Московский университет… превращаются в мощные масонские центры, откуда льется свет вольнокаменщического учения…
Российская академия (1787) из 60 членов имела тридцать масонов» [225] (с. 185).
«В 1775 году в Москве усилиями масонов с широкими связями И.И. Шувалова и М.Ломоносова был открыт Московский университет…» [36] (с. 242).
«Кураторами университета с самого начала становятся масоны же; Херасков, подлинный его руководитель…» [191] (с. 307).
Что вовсе не случайно. Ведь среди наследующих ему кураторов числится и мастер стула ложи «Скромности» – Мелиссино, который до своего кураторства занимал весьма пикантный для масона пост в государстве Екатерины II:
«Был обер-прокурором Св. Синода с 1763» [225] (с. 492).
А уже с:
«1771 – куратор Московского университета» (там же).
Между тем уже само этого учебного заведения открытие явилось вовсе не рядовым очередным этапом борьбы масонства с Православием. Ведь этот университет стал первым в те времена революционным антирелигиозным заведением вообще среди всех иных учебных заведений:
«В отличие от принятой в Европе системы тут не было богословского факультета. Ломоносов полагал, что истинная наука не терпит вмешательства церкви» [40] (с. 7).
«И ему, как первому действительному духовному создателю Университета, поставлен в 1876 году памятник…» [190] (с. 241).
Поставлен, заметим, царем-демократом Александром II, чья причастность к масонству в последнее время проявляется все более отчетливо. Что и объединяет духовность этого императора с духовностью пестуемого им масона. А если «истинной наукой», духовно окормляемой Ломоносовым, является еще и алхимия, то детище расхваленного нам на все лады этого «с широкими связями» масона теперь начинает проливать некоторый свет на то, что творилось в стенах данного учебного заведения: оно вело деятельную подготовку масонов алхимиков для скорейшего воцарения антихриста.
И если после выше приведенных фактов о масонстве Ломоносова у кого-то еще и возникнут сомнения, то здесь следует привести свидетельства, запечатленные еще и в камне:
«…архитектор М.Ф. Казаков выстроил университетское здание… реставратором его явился Д.И. Джилярди…» [190] (с. 242).
Оба, что общеизвестно, масоны.
Однако ж безбожному высшему образовательному заведению должно было оказать подспорье и подобного же рода заведение начальное:
«Студентов для университета должна была готовить гимназия при нем. На этом пункте Ломоносов настаивал особенно. Без гимназии, писал он Шувалову, “университет, как пашня без семя”» [40] (с. 7–8).
И вот на каком фундаменте зиждились стены этого заведения, уже изначально предназначенного выращивать «драконьи зубы»:
«В доме рядом была Казанская австерия – питейное заведение, которое случалось навещать и государю Петру» [40] (с. 8).
И если учесть, что государь Петр был хроническим алкоголиком, то можно представить, до какой степени часто он это заведение навещал.
«В Москве одна была до 1754 года аустерия у курятных ворот в том доме, где открыт Московский университет…» [32] (с. 883).
Но откуда столь инородное наименование, Австерия (аустерия), появляется у питейного заведения в самой цитадели Православия – Москве, где чуть ранее за шинкарство, то есть спаивание русского народонаселения, вообще – головы рубили?
А вот откуда.
В.Ф.Иванов, большой знаток масонства, уже в 30-х гг. XX в. подетально исследовавший существо этой тайной организации, сообщает о конечной цели масонов как о достижении:
«…царства Астреи и земного Эдема» [225] (с. 39).
Так что пьянствовал Петр со всем своим «Всешутейшим собором» именно в масонском земном раю – в питейном заведении.
«Австерия с годами обветшала, и ее разобрали, чтобы кирпич употребить на постройку здания для университетских служб» [40] (с. 8).
Каких таких служб, если от Православия Ломоносов в своем заведении напрочь отказался?!
Для каббалических ритуальных мистерий, которые, судя по всему, и происходили здесь же при участии масона Петра и его окружения, состоящего исключительно из масонов же. Все они заканчивались, как у них и принято, обязательнейшей попойкой (прикрытием черных месс, судя по всему, являлся и «Всешутейший собор»). Потому-то чисто официально это помещение и именовалось: питейным заведением.
А ведь именно Московский университет, в подтверждение вышесказанного, всегда и являлся рассадником все сильнее опутывающей Россию по рукам и ногам тайной организации, которая имела власть убивать или свергать неугодных ей императоров, подпитывала все впоследствии образовывающиеся антирусские партии, чем, в конечном итоге, и довела нашу страну до ее нынешнего состояния.
«При Екатерине русское общество к принятию масонского учения было подготовлено в предшествующие царствования, начиная с Петра I, и с тех пор все делается по трафарету. Профессора открывают борьбу за “свободу научного исследования” с духовным и светским деспотизмом, то есть с церковью и государством, несут проповедь новой религии и морали по образцам западноевропейского мистицизма и, наконец, увлекают своих питомцев в царство грез и мечтаний о переустройстве всей жизни на земле и превращении ее в цветущий сад, в царство всеобщей любви, в царство Астреи» [225] (с. 185).
И впереди всех стоит имя Ломоносова – эдакого «дивного светоча» от вышеуказанной «науки». То есть масонской алхимии.
Вот какими заслугами перед большевиками, что выясняется, этот Михайло, якобы выходец из народа, в их интерпретации чуть ли ни крестьянский сын, снискал себе популярность!
А ведь именно они его нам из забвения и вынули, от толстого слоя пыли, осевшего на его памяти после смерти царя-демократа, пооттряхнули, да так раскрасиво его кипучую деятельность порасписали, что это всплывшее его масонство с «широкими связями» приводит просто в недоумение. И вот где большевики пробалтываются, ставя рекламирование его деятельности в свою выдающуюся заслугу:
«В XIX веке глубокий смысл деятельности Ломоносова перестал быть непосредственно понятным, о нем стали забывать, и только Великая Октябрьская социалистическая революция… вновь пробудила особое внимание… к Ломоносову. В результате огромной, напряженной работы ученых… за советские годы творческий образ Ломоносова раскрылся с поразительной полнотой. На этой основе стало, наконец, возможным… раскрыть его значение для нашей науки…» [140] (с. 5–6).
Так что ж он для клики, захватившей в нашей стране власть, такого уж больно особенного понаваял, что они его уж с таким усердием из забвения извлекли, от двухвековой пыли поотдраили да нам на обозрение и выставили?
Он, как выясняется:
«…высоко поднял знамя материалистического учения…» [140] (с. 8).
То есть того самого рода «лапши», которую на наши уши, более фундаментально, масонам удалось развесить лишь после захвата власти в нашей стране большевиками. А потому:
«Только советские люди с гордостью раскрыли… многообразие глубокого и разностороннего новаторства Ломоносова, установили его неоспоримый приоритет в открытии важных законов природы, осознали все значение его исторических заслуг в развитии самых различных отраслей русской промышленности, экономики, техники, науки и культуры» [140] (с. 8–9).
То есть лишь пришедшие к власти в нашей стране масоны и обвешали регалиями своего брата, чей «смысл деятельности» ранее оказавшегося в русской православной среде в презрении и забвении, был теперь изъят из архивов, слегка поочищен от пыли и выставлен на всеобщее обозрение.
Но даже широкое рекламирование Ломоносова большевиками ну никак не могло объяснить многих темных пятен его странной биографии. И даже при самом теперь пристальном рассмотрении существо этой темной личности, некогда занимавшей в стране одно из высших сановных мест, настолько не выяснено, что требует к себе особого внимания. Вот что сообщается о его отце:
«Он женился в первый раз, по тогдашним воззрениям, очень поздно, лет 27–28, на сироте…
Время рождения Михаила Васильевича Ломоносова принято относить к 8 (19) ноября 1711 года, хотя подлинной записи в церковных книгах не сохранилось. Не найдено и записи о браке Василия Дорофеевича» [140] (с. 8–9).
То есть с его происхождением – полная темнота. И давно ходящая у всех на слуху версия, что на самом деле он является сыном Петра I, под этот странный рассказ вполне подходит. Ведь лишь после женитьбы на этой самой сироте, чуть ли ни «казанской», его отец и получает неизвестно откуда доставшийся ему капитал, что позволяет ему вдруг внезапно стать человеком очень зажиточным. Вот что сообщают о названном отце Ломоносова, прикрывшем очередной грешок Петра I, его биографы:
«Василий Дорофеевич благодаря упорному труду [во что и сами-то биографы не верят – А.М.] стал самым зажиточным в округе промысловиком: во всяком случае, он первым из жителей края построил и по-европейски оснастил галиот…» [275] (с. 6).
Упорный труд во времена Петра I ничего не приносил (см. систему обложения налогами в те жуткие времена: [209] (с. 101–116)).
Однако ж, вдруг, в местности появления на свет Ломоносова, причем, что выше цитировано, в целом крае (!), появляется единственный на весь север нувориш. И кто же вы думали это мог быть?
Так ведь сам папа Ломоносова! Это просто удивительное совпадение с разнесенной молвой историей о бастарде Петра.
Потому следует здесь принять на вооружение единственную хоть с чем-либо согласующуюся версию, что донесла молва. А по ней вырисовывается, что саму эту «сироту», будущую невесту его исключительно названного папы, Петр, при своем посещении местных северных краев, притащил с собой. Благочестивых поморянок безчестить, судя по всему, в те времена было достаточно небезопасно даже ему, окруженному многочисленной свитой и охраной. А вот прихватить с собой шлюшку из какого-нибудь питейного заведения, из числа им понаструганных во множестве, – легче некуда.
Но вот незадача – набил и ей Петр брюхо. За что боролся, как говорится, – на то и напоролся.
Что делать?
Поступить как обычно (а рождений бастардов Петра историей засвидетельствовано под сотню) – осуществить акт благодеяния: выдать замуж. Вот нашли бездельника, замухрышку, и выдали за него брюхатую Петром невесту с весьма не хилым приданным. Потому-то папа нашего «дарования из народа», ранее нищий и по нищете своей холостой, становится вдруг, после женитьбы на этой сироте «казанской», сказочно богат. И не просто богат, но самым богатым во всем крае!
Так что лишь этой единой из всех иных странностей становится вышеописанная версия появления на свет Ломоносова более чем внятно объяснена. Иных вариантов здесь прослеживаться просто не может: они не смогут объяснить хода всех вышеописанных с его родителем чудес. А тем более и всех чудес последующего: просто невозможного по тем временам великого скачка из крестьянского сына в царские вельможи…
Далее о его «гениальности»:
«…Ломоносов выучился грамоте не столь рано, как уверяют некоторые биографы…» [140] (с. 77).
Так ведь и Петр: в свои 16 лет знал лишь первые два правила арифметики! А ведь яблоко от яблони недалеко падает.
Потому, несмотря на явную протекцию, он и оказался учеником-переростком. Все же его шараханья от сочинения стихов до алхимических опытов и от мозаики до сантехнических приспособлений – полностью повторяют шараханья в желании получить обучение и сразу, и всему – царя Петра. Так что слух о родстве Ломоносова с Петром отнюдь не безпочвен, а особенно – в свете именно им и учреждения в главном учебном заведении страны очага поклонения божеству, которому всю жизнь свою исправно служил и сам Петр.
А вот насколько близки безнравственностью его поступки своему увенчанному лаврами рожденному в таком же беззаконии предшественнику на посту «просветителя» России.
Когда потребовался священник в экспедицию на Аральское море, Ломоносов, горя желанием развлечься в столь заманчивом экзотическом путешествии, с легкостью лжет о своем происхождении:
«4 сентября 1734 года он подал прошение, в котором объявил, что у него отец “города Холмогор… поп Василий Дорофеев” и что он жил всегда при своем отце… Ломоносов дал подписку, что если в его показаниях что ложно, “за то священного чина будет лишен и пострижен и сослан в жестокое подначалие в дальний монастырь”.
Но “ставнический стол” академии вознамерился проверить через Камер-коллегию истинность показаний недавнего дворянского сына, и Ломоносову пришлось рассказать правду… Дело кое-как замяли» [120] (с. 77).
Насчет «правды», которую якобы поведал Ломоносов, как-то уж больно сомнительно: знал ли он ее вообще?
Но ведь и в дальний монастырь его также не сослали. Значит, что-то знали о том, кто он такой на самом деле. Может быть, знали много больше и его самого. А точнее, что следует из всего случившегося, были люди, которые его родословную знали лучше него:
«Это дело стало известно вице-президенту Синода Феофану Прокоповичу, который заступился за Ломоносова…» [275] (с. 24).
Так кем же являлся этот удивительный нашего «крестьянского сына» заступничек?
Основной фигурой при Петре I, с помощью кого наш «преобразователь» преобразил Русскую Церковь в одно из многочисленных чиновничьих ведомств:
«…он по поручению Петра I подготовил теоретическую базу для ликвидации института Патриаршества и создания синода – государственного органа, осуществлявшего с 1721 до 1917 года руководство Русской Православной Церковью» (там же).
Но и во времена своих «учеб» этот «вышедший из народа» Михайло, ставший научной знаменитостью лишь при большевиках, шарахался из одного учебного заведения в другое, как только мог:
«Академическая биография 1784 года сообщает, что Ломоносов в поисках науки побывал и в Киеве…» [140] (с. 120).
О чем, что и понятно, в телевизионных «шарадах» о нашем этом «крестьянском сыне» ни слова ни полслова. То же и во всех иных «исторических» на эту тему опусах.
Но не знания, что выясняется, были нужны нашему Михайле, но карьера. А потому:
«Отдав себе отчет в том, что Киевская Академия не отвечает его планам и надеждам, он поспешил в Москву, где мог скорее рассчитывать на изменение своей судьбы» [140] (с. 120).
Эти чисто карьеристского толка «изменения» и в дальнейшем всецело руководили поступками нашего Михайло – эдакого большевицкого Кулибина:
«В июле 1735 года он был зачислен в философский класс. Но наука Спасских школ ему прискучила. Он испытывал томительное и безпокойное раздумье. Неизвестно, куда бы он еще метнулся, если бы в конце 1735 года не пришло сенатское предписание выбрать из учеников Спасских школ двадцать человек… и отправить их в Петербург, в Академию наук» [140] (с. 120–121).
Ну, такой оборот – это совсем другое дело! Ведь ему все равно в какой области себя прославлять: в химии или ваянии картин, стихосложении или вентиляторо- и вертолетостроении. Главное, чтоб наиболее крутой в подъеме была именно карьера!
Но это не было случайностью. Ломоносов, для достижения своей цели:
«…пустил в ход все средства и обратился к покровительству Феофана, который, по преданию, ему в том “способствовал”» [140] (с. 121).
То есть теперь нами обнаруживается один из его тайных покровителей! И кто же это?
Так ведь самый еще при Петре погрязший в коррупции священник – Феофан Прокопович! И вот каким было вплотную с карьерой увязанное его вероисповедание:
«Феофан Прокопович учился сначала в Киевской академии, потом последовательно в иезуитских коллегиях во Львове, Люблине, Вильне и Познани. Его не раз обвиняли в безбожии, ереси, но ему покровительствуют сначала Петр I, затем Екатерина I, наконец, Бирон» [191] (с. 76).
С чего бы это вдруг такая при дворе известная фигура покровительствует якобы всем безвестному какому-то такому увальню Михайло – «крестьянскому сыну»?
Для этого стоит лишь более пристально приглядеться к той организации, к которой имел принадлежность как облагодетельствовавший его чудеснейшим образом Феофан Прокопович, так затем и сам этот «крестьянский сын»:
«“Властители дум” русского общества получили свои познания от масонской премудрости и сами были членами ордена вольных каменщиков. Под знаменем пятиконечной звезды прошли: Артамон Матвеев, князь В.В. Голицын, “птенцы гнезда Петрова”, Прокопович, Татищев, Кантемир, князь Щербатов, Сумароков, Херасков, Новиков, Радищев, Грибоедов, декабристы, Герцен, Бакунин, Нечаев, либералы, радикалы, социалисты, Ленин.
В течение двух столетий передовая интеллигенция шла под знаменем мятежа против божеских и человеческих установлений.
Она шла от рационализма к пантеизму и закончила атеизмом и построением Вавилонской башни» [225] (с. 127).
