Kitobni o'qish: «Место, где сбываются мечты»

Глава 1

Однажды Бог сказал: «Смеётся тот, кто смеётся последним». Но кто же этот последний и почему он будет смеяться? Неужели другие не поймут его шутку? Не оценят? Не улыбнутся приличия ради? И решил Бог проверить, что будет, если шутку он расскажет последовательно. Основательно.

В одной маленькой деревне на севере страны Бирмы, там, где местные жители ещё не вкусили «блага цивилизации», где не было широкополосного интернета, сетевых отелей и горящих путёвок, произошло чудо. В небольшом храме, не отмеченном на карте, стали происходить удивительные вещи.

Те, кто добирался по извилистому холму, несколько часов ступая уставшими ногами по природным лестницам, выходили к храму. С виду обыкновенному и непримечательному. Бывалый турист в таких местах, поднявшись на гору, вздохнёт, сделает пару фотографий и спускаться начнёт. А те, кто задержатся, посидят, подумают о своём да запишут своё желание на крохотном замызганном клочке бумаги, запустят необратимый процесс. Желание вдруг раз – да начнёт сбываться. Не сразу, конечно. Постепенно. Как раскрывается бутон цветка, обласканный солнечными лучами.

А чтобы совсем запутать случайно зашедших в храм туристов, Бог сделал так, чтобы во время исполнения желания человек думал, что это как-то само собой произошло.

Выпадают же молочные зубы, когда время приходит? Вот и тут так же.

А чтобы шутка удалась, Богу зрители понадобились.

В храме жил старый монах, после 72-го года он как-то перестал за возрастом следить. Может, взгляды на жизнь поменялись, а может, не хотел он лишний раз напоминать себе, как время скоротечно. Старичок, надо сказать, был бодрый, жилистый и жизнерадостный. Если хохотал, то в деревне слышен был его заливистый смех. Да и цель у него была помимо присмотра за храмом.

В его попечении был маленький мальчик, которому вот-вот должно было 11 исполниться. Мальчугана звали Монк, а Монк звал старого монаха дедушкой. Иногда, правда, звал его дедушкой Бо, когда чувствовал, что нагоняй получит.

Вот так дедушка Бо и мальчуган Монк случайно стали свидетелями чуда.

А если вам кажется, что Бог не говорил: «Смеётся тот, кто смеётся последним», – то кто же это придумал? Чьими устами это сказано было?

Всё же самый главный шутник – тот, кто придумал само понятие юмора. С этим вы, конечно, спорить не будете? А раз нет, тогда давайте понаблюдаем за маленьким Монком, который вот-вот встретит первого случайного путника, вошедшего в двери храма.

Глава 2

Маленький Монк, держа в руках бамбуковую палочку, представлял себя капитаном быстроходного корабля. Смелым. Отважным. Храбрым.

Монк поднял палочку, воображая, что это не палочка вовсе, а смертоносная шпага, и сделал выпад в сторону муравейника. Ещё замах, ещё и ещё. Бамбук свистел, рассекая воздух. Уклоняясь от листов лианы, маленький Монк рванул вперёд и воткнул кончик бамбука в основание муравейника.

Команда корабля ликует! Морское чудище повержено!

Бывалые морские волки победоносно машут саблями!

Ай да капитан!

Приняв воображаемые почести, Монк решил достать «шпагу» и, обхватив основание бамбука, замер.

Один красный муравей уже быстро-быстро полз по палочке, шевеля усищами да перебирая лапками. Не прошло и минуты, как другие муравьи отважились залезть на воткнутую бамбуковую палочку и изведать новую территорию. Добежав до края, армия муравьёв, не сговариваясь, поползла вверх тормашками обратно в муравейник.

Маленький Монк всегда с любопытством разглядывал этот живой земляной холмик и задавался вопросом, чем же они таким интересным занимаются. Бегают туда-сюда, носят всякие листики да палочки…

Мягкий звук глиняных колокольчиков заставил Монка повернуть голову и посмотреть в сторону храма.

Держась одной рукой за стену храма, мужчина снял с головы бандану и вытер мокрый лоб. Монк подскочил и зайцем побежал к незнакомцу. Мужчина был один, полноват и тяжело дышал. Стянув с плеч увесистый на вид рюкзак, он расстегнул молнию, сел на корточки и стал в нём копаться. Маленький Монк спрятался с противоположной стороны и, затаив дыхание, наблюдал.

Влажный овал во всю спину чёрной майки. Спущенные шорты, откуда торчала белая, как мёртвая рыба, полоска кожи, истоптанные пятки кроссовок и натянутые до самих колен носки.

Мужчина достал флягу, открутил крышку и, поднеся к губам, вылил несколько капель. Краем глаза он заметил притаившегося маленького Монка и помахал рукой. Монк не ответил, уйдя глубже в укрытие, оставив крохотную щёлку для глаз.

– Эй, мальчик. Ты понимаешь по-английски? – помусолив сухими губами, он сделал вторую попытку. – Поооонимаааешь аааанглииийский?

У мужчины был странный акцент, хотя Монку какой только говор не приходилось слышать. Мальчик кивнул головой.

– Моооожнооо мнееее нааааабрааать вооооды? – турист указал на флягу.

Монк снова кивнул, но из укрытия не вышел.

– А гдееее? Каааап-кааап, воды? Пиииить.

В дверях храма показался дедушка Бо, и маленький Монк, выскочив из укрытия, спрятался за широкой полой дедушкиной мантии.

– Здраааааавствуйте, – мужчина снова перешёл на язык жестов, показывая пальцем то на язык, то на флягу.

Дедушка Бо указал в сторону родника.

Как только странник скрылся за ветвями деревьев, дедушка огрел палкой маленького Монка. Вскрикнув, Монк потёр ушибленное место и увидел в руках дедушки тот самый бамбук, который оставил торчать в муравейнике.

Когда турист снова появился, посвежевший, румяный, как натёртый чайник, он вяло поклонился, сделал две фотографии и пошёл вниз.

Вот так, не ведая, какой он шанс упускает, мужчина устало переступал ногами, хрустел коленями и не догадывался, что кроме набранной фляги можно было набрать кое-что ещё. Всё потому, что недостаточно знать, где происходят чудеса. Нужно быть готовым к чуду. Недостаточно шевелить усиками и лапками, переносить веточки да листики.

Об этом как раз дедушка Бо поведал маленькому Монку в особенно дождливый день.

Глава 3

Ливень, не утихая, тарабанил по металлической крыше жилища. Маленький Монк, обхватив колени, сидел на плетёном кресле. Ветер, задувая в щели, нёс прохладу и свежесть.

Дедушка Бо вернулся в комнату и передал Монку тёплый плед, как-то оставленный в храме одним из туристов. Плед был колючий, плотный, сохранивший запах бывшего владельца. Монку он казался приятным, и, когда дедушка Бо не видел, мальчик прикрывал глаза и медленно вдыхал терпкий аромат пледа.

– Что ты знаешь о готовности к чуду? – спросил дедушка, поджигая свечку.

– К чуду? – переспросил Монк, почёсывая ноготком висок. – Ну-у, гхм… Это когда ты его ждёшь, ждёшь, а потом ловишь, как бабочку! – Монк высунул из пледа руки, показывая жестами, как бы он это сделал.

– А как ты его ждёшь, Монки?

– Не знаю, дедушка. Ну… играю во что-нибудь, разглядываю светлячков, пересчитываю гусениц или просто рисую на земле палочкой.

– А что, если так сильно заиграешься, что не заметишь, как чудо мимо тебя прошло?

Маленький Монк пожал плечами.

– Ничего, деда! Значит, дождусь следующего чуду.

Дедушка Бо рассмеялся, сообразив, что говорят они о разном. Он про чудеса, а маленький Монк про только что выдуманное «чуду».

Старый монах хотел преподать урок про открытость разума, про веру в лучшее, но, услышав наивный и в то же время честный ответ Монка, в очередной раз убедился, что мудрость не в знании, а в переосмыслении вещей кроется.

Неважно, прошло ли «чуду» мимо тебя. Если ты весел и жизнерадостен, играешь и наслаждаешься жизнью, то «чуду» само вернётся и никуда от тебя не денется.

Как бы в знак подтверждения ветер задул в щели жилища сильнее и погасил свечку.

Дымок закрутился, поднялся и рассеялся в комнате.

Урок был усвоен. Маленький Монк знал… нет, понимал и верил, что его собственное «чуду» будет ходить за ним хвостиком, и, когда надо, он снова вытащит из пледа руки и хвать его, как бабочку, лениво порхающую от одного цветка к другому.

Глава 4

– Дедушка Бо, я не хочу-у-у пить, – причитал Монк, прячась с головой под одеялом.

Его лихорадило, тело трясло, и меньше всего ему хотелось покидать тёплое укрытие, чтобы пописать. Дедушка не отступал. Морщинистыми руками он сдёрнул верхний край одеяла. Монк обиженно надул губы.

– Пить.

Мальчик сжал губы.

Дедушка повторил.

Сдавшись, Монк отпил сначала чуть-чуть, а затем, застучав зубами, влил в себя четверть стакана.

Бо раздвинул шторки, впустив в комнату солнечный свет, и убрал с тумбочки недоеденную мякоть кокоса. Монк внимательно следил за дедушкой. Когда тот положил ладонь ему на горячий лоб, мальчик виновато улыбнулся. Больше всего он не любил доставлять дедушке хлопоты.

Никаких медикаментов в храме, конечно же, не было. Для дедушки болезнь означала одно – знак. А к знакам он относился внимательно и считал, что тело через недуги говорит о чём-то важном. Только о чём?

Дедушка Бо, уставившись на паутину у кровати, стал перебирать в голове занятия, которыми нагружал маленького Монка. Размышляя, он не заметил, как заиграли глиняные колокольчики.

– Деда?

…

– Деда, ты что?

Бо очнулся и, заметив, что мальчик указывает на двери храма, округлил глаза, встал и поспешил встретить гостя.

Шурша листвой, дедушка про себя подумал, что неплохо было бы подмести пол. А когда встретил посетительницу храма и то, как она продемонстрировала оттопыренный указательный палец на сомкнутом кулаке, обозначающий что-то вроде «подождите», растерялся.

Девушка уселась на ступени, стянула кроссовки и принялась массировать ступни.

Одну, затем другую. Старый монах легонько кашлянул, но путница сделала вид, что не заметила, лишь вздёрнула плечами и переключилась на массаж икр.

Старый монах видел многое за свою жизнь. Он сходил к роднику, чтобы угостить путницу водой, и когда вернулся, резко остановился, уронив на пол несколько капель.

Девушка стояла на цыпочках, подняв руку с зажатым телефоном, и быстрыми шагами ходила туда-сюда.

– Да ловись ты уже, наконец…

Бо стоял и рассматривал юную путешественницу. На вид ей было не больше 35. Стройные ноги, подтянутое тело. Олимпийка, повязанная вокруг шорт, тёмно-зелёный топ, густой хвост волос, стянутый резинкой.

Дедушка снова кашлянул, привлекая её внимание. Девушка замерла, перевела взгляд с Бо на стакан и обратно, а затем мило улыбнулась.

– Не ловит связь, – проговорила она, принимая стакан из его рук.

Жадно выпила и поставила пустой стакан на пол.

Дедушка Бо часто подмечал таких людей. Даже уехав за тридевять земель от работы, они не могли оставить её позади.

Опустив взгляд, он заметил мозоли на её ахилловом сухожилии. Казалось, они зацементировались и стали таким же постоянным атрибутом девушки, как серьги или кольца.

Пройдя за спину монаха, путница заметила мраморный столик, окружённый молитвенными барабанами. Подойдя ближе, она бросила быстрый взгляд через плечо на Бо, а затем, покрутив левый барабан, взялась за старый томик исполнения желаний. Тот самый, куда можно было записать несколько строчек, чтобы они сбылись.

Было, однако, одно правило, действующее и за стенами этого храма: чтобы что-то получить, нужно что-то отдать. Дедушка Бо хорошо его выучил и знал, что без него чудо, да и «Чуду», как говорил Монк, не придёт. Знала ли об этом путница?

Сейчас монаху было крайне любопытно, что же она напишет в томике исполнения желаний.

Глава 5

– Дедушка, ты точно уверен, что она написала «Хочу стать счастливой»? – откашлявшись, спросил маленький Монк.

Старый монах в таких вещах не ошибался. Он встал, вытащил из-под спины внука подушку, взбил её, подняв облачко пыли, заигравшее в солнечных лучах, и вернул на место.

– Да, Монки, так и было.

Очень часто путники просили счастья, но почему? Тут дедушка Бо разводил руками. Для него просить счастья… странно, неестественно. Как просить дождь стать мокрее.

– Деда.

– А?

– Может, я буду помогать им? – маленький Монк покраснел и отвёл взгляд от строгого лица монаха. – Ну-у… помогать им быть счастливыми.

– Это как же ты помогать собрался?

Внучок на локтях приподнялся, открыл рот, задумался и, глядя в потолок, произнёс:

– Буду говорить, что, если они хотят стать счастливыми, то пусть будут.

Дедушка с трудом сдержал улыбку.

– И что же, они после этого счастливыми станут?

– А как же! Я же им это скажу, а если не поймут, то повторю!

– А-а-а.

Внук скрестил руки на груди.

– Деда, ты не веришь мне, да? Не веришь, что сработает, да?

Дедушка Бо встал с края кровати и подошёл к окну.

– Не всё так просто, Монки… не всё так просто. Стать счастливыми эти люди не смогут, а вот быть… Быть – да.

– Что-то не пойму. Как это стать они не могут, а быть могут?

Дедушка сложил руки за спиной, провёл большим пальцем по мозолям и всмотрелся в рощицу каучуковых деревьев.

– Каждый человек счастлив. Просто кто-то придумывает условия для счастья. – Бо вспомнил девушку, охотившуюся за сигналом сети, причислив её к карьеристкам. – «Вот добьюсь результатов на работе, то тогда стану счастливым», – думают они. А условия и счастье несовместимы, как огонь и вода. Где есть условия, там нет счастья.

Дедушка Бо отвернулся от окна.

– Вот ты, Монки, счастлив?

– Да, – без колебаний ответил он.

– А почему?

– Почему… почему… – маленький Монк прищурился. – Вопрос с подвохом, дедуля! Я счастлив не почему-то, а просто так!

Старый монах громко зашёлся смехом. Стирая слёзы с глаз, он спросил:

– А где твоя левая рука?

– Вот же! – затряс маленький Монк рукой.

– А счастье твоё где? За подушкой проверял уже?

– Счастье – оно вот здесь. – Монки указал пальцем на голову.

Старик Бо улыбнулся. Он так за это время привык к маленькому Монку. С тех пор как у дверей храма оставили полугодовалого младенца, прошло почти десять лет.

– Да, Монки, счастье тут, – дедушка повторил за внуком, тыкнув пальцем в межбровье. – Но чтобы счастье включить, нужно заняться сердцем. А пока… вставай и поможешь дедушке со сбором каучука.

Глава 6

Гевея, или, по-другому, каучуковое дерево, служила мостиком между материальным миром и отстранённой монашеской жизнью.

Когда дорога к храму затеряна в лесной чаще, а сам подъём занимает долгие изматывающие часы, рассчитывать на доброту местных жителей не приходится. Вот и сейчас, обходя одно дерево за другим, Бо всматривался в чаши и проверял на ощупь белое латексное молочко. Если бы не маленький Монк, старик питался бы только фруктами и кореньями, однако растущий организм требовал свежих овощей.

– Ну-ка, Монки, придержи чашу.

Старый монах поднял с земли орудие, похожее на долото, и осторожно, как скульптор, срезал слой коры. Не больше и не меньше. Не глубоко, чтобы не причинить вред дереву. Умеренно и бережно. В каждом движении Бо считывалось уважение.

Тонкая струйка молочного латекса потекла к трубочке, а затем в чашу. Обхватив её верёвочкой и жгутиком, дедушка подошёл к следующему дереву. Срезая новый виток коры, Бо мысленно благодарил дерево за природные дары и наставлял Монка повторять за ним.

– Деда, но деревья же всё равно нас не понимают!

– Они чувствуют. Слова не нужны, когда есть язык любви.

Монк сел на корточки и взял с земли мягкую, как кожуру апельсина, кору гевеи.

– Чувствуют?

– Конечно.

Дедушка Бо уже стоял у следующего дерева. Монки обратил внимание, что перед тем, как снять очередной слой коры, дедушка клал ладошку на ствол дерева и замирал.

– Но как они чувствуют? – не унимался Монк, шмыгая носом.

– Ну вот смотри. – дедушка Бо положил на землю орудие для снятия коры и сказал: – Ты самый лучший малыш на свете.

Монк нахмурил брови. Тогда дедушка подошёл к нему и крепко-крепко обнял. Ослабив объятья, Монки всмотрелся в морщинистое улыбающееся лицо.

– Услышал язык любви?

Монки кивнул.

– А ведь я ничего не говорил.

Дедушка выпрямился и, подмигнув, принялся за следующее дерево.

Какое-то время работали молча, каждый думал о своём.

Убирая с пятки прилипшую веточку, старый монах заметил задумчивое лицо внучка и решил разъяснить подробнее.

– Вот ты хотел всем туристам рассказать про счастье. Говорить, как это просто – быть счастливым. Так?

Монки кивнул.

– Нельзя выразить такие вещи словами. Человек должен сам к этому прийти. А теперь… положи ладошку на ствол дерева. Да, вот сюда… Прикрой глаза.

Дерево на ощупь было шершавым и тёплым.

– За все те свежие овощи, грибы и рис ты обязан ему. Благодаря этому дереву ты сыт и не знаешь, что такое голод.

Маленький Монк что-то почувствовал. Не сразу и не так ярко, как можно представить. Скорее, это напоминало уголёк в области груди, который при должном внимании согревал душу.

– Вот он, язык любви, – сказал дедушка Бо и объяснять больше ничего не стал.

Тут чем больше пытаешься подобрать слова, тем сильнее запутываешь. Чувство либо есть, либо нет. Его не выстрадаешь, и насильно любить не заставишь.