Kitobni o'qish: «История одной книги»
Habent suuin fatum libella.
И у книг есть своя судьба… Имела ее и моя «Русская Христоматия», вышедшая первым изданием в 1843 году. Но прежде чем приступить к рассказу о том, что выражает эпиграф, я дозволю себе маленькое отступление.
В «Старой записной книжке» князя П. А. Вяземского помещен следующий забавный анекдот: «Когда Карамзин был назначен историографом, он отправился к кому-то с визитом и сказал слуге: если меня не примут, то запиши меня – Карамзин, историограф. Когда слуга возвратился и сказал, что хозяина нет дома, Карамзин спросил его:
– А записал ли ты меня?
– Записал.
– Что же ты записал?
– «Карамзин, граф истории»1.
Нечто подобное случилось и со мною, во время работы моей по изданию христоматии, которая печаталась в университетской типографии, в Москве, где я был тогда преподавателем русского языка. Корректурные листы, доставляемые мне наборщиком, я отсылал, по выправке их, с моим кучером. Частая посылка в одно и то же место с какими-то бумагами возбудила любопытство прислуги. Что это такое наш барин все пишет и пишет, да посылает в питиграфию? (так они переиначили слово типография).
