Kitobni o'qish: «Будённовский рубеж»

Расследование участника событий

Памяти всех…

Вместо предисловия

В 1995 году я был молодым офицером «Альфы». Я служил в лучшем спецподразделении мира уже три года и гордился этим. Я не представлял, чем ещё тогда можно было гордиться в России, кроме «Альфы».

О Чечне я знал то же, что и все. В 1991 году республика под руководством генерала Дудаева в одностороннем порядке отделилась от России¹. В 1993 году сторонники Дудаева разогнали парламент, а годом спустя противостояние в непризнанной Ичкерии переросло в военный конфликт. Россия решила поддержать противников Дудаева и в декабре 1994 года ввела войска – формально на свою территорию. Так началась Первая чеченская война.

Штурм Грозного стал крупной неудачей федеральных сил. Отсутствие у руководства чёткого плана операции, плохая координация действий подразделений, устаревшие карты, открытые радиопереговоры, – всё это привело к тому, что операция растянулась до февраля 1995-го и закончилась не уничтожением, а отходом боевиков. При этом мировое общественное мнение – от CNN до НТВ – всячески поддерживало «борцов за независимость». Тем не менее, российская армия продвигалась – медленно, неуклюже, терпя позорные поражения и неся страшные потери.

К концу апреля 1995 года равнинная часть Чечни в основном контролировалась Россией. Боевики были заперты в горах. Казалось, победа близка. Двенадцатого мая началось новое наступление. В начале июня был взят райцентр Ведено, через полторы недели Ножай-Юрт и Шатой. Вот выдержка из передовицы в газете «Правда» от 14 июня 1995 года: «Федеральные войска в Чечне вплотную подошли к горному посёлку Шатой, последнему укреплённому оплоту дудаевских сил. В тылу обороняющихся высажен сильный штурмовой десант. И не исключено, что, когда читатели получат этот номер газеты, над Шатоем уже будет развеваться российский флаг, подведя черту (последнюю ли?) под полугодовой кровавой трагедией, превратившей республику в руины и стоившей всем нам многих тысяч человеческих жизней». Да, счёт потерь российской армии уже тогда шёл на тысячи, а мирного населения – на десятки тысяч.

Но в той же статье присутствовала и другая оценка ситуации: «Сами же дудаевские лидеры продолжают утверждать, что сопротивление далеко не закончено и речь идёт лишь о «перемене тактики», а именно: об организации массовой партизанской войны, об инфильтрации боевиков в занятые федеральными силами районы и развёртывании террористических и диверсионных действий. Насколько реальны их замыслы? Обстрелы блокпостов в Грозном, засады и минирование дорог, вспыхнувший на днях пожар на нефтебазе в соседнем с Чечнёй Хасавюрте – всё это говорит о том, что угрозы дудаевцев далеко не беспочвенны». Кто знал тогда, что эти предостережения сбудутся, едва успеет высохнуть на газетной полосе типографская краска?

Четырнадцатого июня наше подразделение подняли по тревоге. Через час мы были готовы к вылету в аэропорт Минеральных Вод. Уже там, на месте, нам сообщили, что чеченские боевики под командованием Шамиля Басаева захватили больницу Будённовска и держат в заложниках более тысячи человек. Террористы выдвинули единственное требование: российские войска должны уйти из Чечни.

Три дня спустя я лежал на земле и смотрел через прицел пулемёта на женщину, привязанную к оконному проёму больницы куском простыни. Она стояла на подоконнике и кричала: «Не стреляйте!» Я слышал её крик даже сквозь шквальный огонь боевиков, превращавший кроны деревьев в труху.

Я не знал, на чём основаны решения штаба. Но я был офицером. Мой долг – выполнить приказ. Тот, кто не выполняет приказы, снимает погоны.

Я делал всё, что мне приказывали. Я выполнил свой долг до конца.

Уже спустя время я понял: то, что произошло – абсурд. Все эти годы меня не оставляли вопросы: почему нас заставили пойти на это безумие, почему решения по Будённовску были настолько провальны? Тогда никто из нас, офицеров «Альфы», не знал на них ответов. Не знали их и те, чьи жизни стали ставкой в этом противостоянии. Не знали и их родные, у которых эти пять дней отняли годы жизни. Те, кто отдавали приказы, так и не сочли нужным объяснить стране, почему ей пришлось заплатить такую высокую цену.

Ни сразу после операции, ни по прошествии многих лет мы в подразделении не только не проводили разбора наших действий, но старались даже не обсуждать те страшные события. Конечно, мы поминаем погибших, в годовщину иногда даже прилетаем в Будённовск, на десятилетие выпустили памятные медали и вручили их заложникам. Но так, как участники штурма дворца Амина собираются и отмечают ту операцию, такого не бывало. Словно нам до сих пор совестно, что мы не смогли освободить заложников и отпустили Басаева в Ичкерию героем. Словно было что-то постыдное в том страшном бою.

Когда три года спустя я с двумя офицерами подразделения решил съездить в Будённовск, сослуживцы наперебой отговаривали нас. Да мы и сами не знали, как воспримут этот визит местные жители, что они думают о нашем участии в тех событиях. Мы не афишировали наш приезд. Скромно помянули погибших на местах их гибели, походили вокруг больницы, вспомнили те дни. А когда нашли дом, где просидели сутки после боя, ожидая прорыва, к нам вышел мужик и прямо спросил: «Это за вами я тогда гильзы выметал?» Отпираться было глупо. Но когда хозяин пригласил нас в дом и усадил на место почётных гостей, напряжение спало. Местные интуитивно понимали, что мы, как и они, в той ситуации оказались заложниками.

С годами пришло понимание, что прятать голову в песок и загонять проблему ещё глубже – не выход. Завершая работу над книгой «Люди А», я уже знал, что она – только прелюдия к этой, главной книге-размышлению. Я понимал: чтобы разобраться в том, что произошло, мне нужно прежде всего самому освободиться от этого тяжкого груза. Я не уверен, что найду все ответы на мучащие меня вопросы, что смогу всё себе объяснить. Но это тот случай, когда лучше сделать и жалеть, чем жалеть, не сделав.

Большинству участников той операции нечего стыдиться. Мы сделали всё от нас зависящее. И я буду рад, если эта книга-расследование поможет кому-то из моих боевых товарищей избавиться от комплекса вины, который засел глубоко внутри.

Я приезжал в Будённовск, говорил с местными жителями. С заложниками и оперативниками. С русскими и чеченцами. Я ездил в Чечню, чтобы расспросить тех, кто воевал на той стороне. Я брал интервью у генералов и экс-министров, у тех, кто отдавал приказы, и у тех, кто их выполнял. У каждого были свои воспоминания и своя оценка событий. Я попытался свести их воедино, восстановив события тех дней. Результат перед вами.

МЕСТО И ВРЕМЯ

Россия, Ставропольский край, город Будённовск. Июнь 1995 года.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

СЕРГЕЙ ПОЛЯКОВ. Руководитель Первого отдела Группы «Альфа».

ВЛАДИМИР ПОПОВ. Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью УБОП при УВД Ставропольского края.

АНАТОЛИЙ СКВОРЦОВ. Заслуженный врач Российской Федерации, хирург высшей категории. Заведующий хирургическим отделением ЦРБ г. Будённовска.

МАГОМЕД РАМЗАЕВ². Боевик.

ЕВГЕНИЙ УЛЬШИН. Электромонтёр по ремонту телефонных аппаратов. Заложник.

АЛЕКСЕЙ ФИЛАТОВ. Офицер Группы «Альфа». Пулемётчик.

АЛЕКСАНДР ГУСЕВ. Командир Группы «Альфа».

МИХАИЛ ЕГОРОВ. Заместитель министра внутренних дел России. Руководитель штаба во время теракта в г. Будённовске.

СЕРГЕЙ СТЕПАШИН. Директор ФСК³ России.

АЛЕКСАНДР КОРЖАКОВ. Начальник охраны Бориса Ельцина.

ВЛАДИМИР ЧЕРНОБЫЛОВ. Начальник военной контрразведки Северо-Кавказского военного округа.

Накануне

ПОЛЯКОВ

Мог ли предположить 26-летний офицер, в 1980 году прошедший отбор в лучшее подразделение страны по борьбе с терроризмом, что через десять лет ему придётся работать «пожарным» – гасить локальные конфликты, полыхавшие по всему Союзу? Да, в 1990-м он почти не вылезал из таких командировок: Баку, Ереван, Вильнюс, Ош… А в конце года подполковник Поляков возглавил Хабаровский территориальный отдел Управления «А». Там, помимо борьбы с терроризмом, ему пришлось заниматься криминальными разборками, хищениями с приисков золота и драгметаллов. В 1992-м, когда отдел передали местному Управлению, Сергей Андреевич вернулся в столицу, став заместителем начальника Первого отдела. Формально – понижение, но приказ есть приказ. Да и работы в новой должности хватало: следом за осетино-ингушским конфликтом разгорался чеченский.

Развал СССР нанёс сокрушительный удар по элите спецназа. «Альфа» горько переживала предательство, никто не понимал, что происходит и куда идёт страна. Уничтожение оборонки, разложение армии, продажа черноморского флота, американские советники повсюду – всё это выбивало почву из-под ног. Наверное, так же чувствовали себя русские офицеры после революций 1917 года. Нищета 90-х затронула и Группу «А». И хотя после ГКЧП⁴ её вместе с «Вымпелом»⁵ из ведения КГБ передали в ГУО⁶, где зарплату хоть как-то платили, экипировку для многочисленных командировок бойцам зачастую приходилось покупать за свой счёт. Сотрудники подрабатывали, как могли: ездили на «стрелки», «крышевали», по ночам охраняли банки. Ушло много толковых ребят. Кто-то окунулся в бизнес, стал создавать охранные структуры. К середине 90-х подразделение потеряло почти половину состава.

Переломным моментом стал 1993 год, когда президент страны приказал «Альфе» и «Вымпелу» взять штурмом осаждённое войсками здание Верховного Совета, где находились оппозиционные Ельцину депутаты. Но они выполнили приказ не так, как хотел Борис Николаевич. Офицеры «Альфы» без штурма проникли в здание и под свои гарантии сумели вывести опальных депутатов. Ельцин остался очень недоволен. «Вымпел» был передан в структуру МВД, после чего его покинула бо́льшая часть личного состава⁷. «Альфу» отстоял руководитель ГУО Барсуков. Но офицеры понимали, что отныне их судьба висит на волоске: малейшее своеволие – и они разделят участь «Вымпела».

Накануне войсковой операции в Чечне подполковник Поляков вместе со своим подразделением находился в Прохладном, недалеко от Моздока. «Альфа» серьёзно прорабатывала план ликвидации Дудаева и его ближайших соратников. Это позволило бы урегулировать ситуацию без большой войны, которая назревала на Кавказе. Все помнили штурм дворца Амина, и подобная операция в Грозном даже той, постперестроечной «Альфе», была вполне по силам. В Грозном работала агентура, выезжали на разведку и сотрудники подразделения. Но руководство России сделало ставку на чеченскую оппозицию, щедро снабдив её оружием и боеприпасами и отправив ей в помощь танки и авиацию. Тот первый, «неофициальный» штурм Грозного провалился, вошедшие в город танки были сожжены, часть российских солдат погибла, часть попала в плен. Президент России наотрез отказался разговаривать с Дудаевым, решив показать, «кто в доме хозяин». Шла подготовка к вводу крупных федеральных сил на территорию мятежной республики. «Альфе» больше там делать было нечего.

ПОПОВ

Подполковника Владимира Попова отправили из Будённовска в Моздок 15 декабря 1994 года, через четыре дня после ввода войск в Чечню. Задача – сбор оперативной информации на границе Чечни, Осетии и Дагестана. По просьбе Попова из Будённовска откомандировали и его друга, Фёдора Заикина, толкового опера, родом из Чечни. Первое время им было негде жить – ночевали в машинах, в сараях, в каких-то непонятных домах. Около месяца кантовались в бывшем наркоманском притоне. Потом Владимир попросил помочь с жильём своих старых знакомых – чеченцев, и они привели его в Герменчук, небольшой посёлок возле Шалей, в дом своего отца Хусейна.

Хусейну было семьдесят четыре года, и он повидал в жизни всякое. К идее независимости Чечни он относился без восторга. Он говорил, что любой суверенитет кончается за калиткой его двора. Хусейн мог так говорить. Его уважали. Почти весь Герменчук был его тейпом. Он приходился родственником самым разным людям. Так, Асламбеку Большому, полевому командиру и правой руке Басаева, он был двоюродным дядей.

Когда Асламбек узнал, что у Хусейна живёт русский опер, он пришёл ночью разделаться с ним. Но постоял в дверях и ушёл – не решился оскорбить дядю убийством гостя в его доме. Тем более, с Хусейном Попов сдружился. До того, что старик называл его своим сыном. В Чечне это серьёзно.

Это была уже вторая попытка Асламбека убрать Попова. До этого он подослал родного брата Шарипа, воевавшего с ним в горах. Тот тоже пришёл ночью, но после откровенного разговора решил остаться и помогать тому, кого должен был убить. Он увидел, что русский опер хочет мира, а не войны. С тех пор Шарип больше не воевал.

Стал помощником и другом Владимира и младший сын Хусейна Абдулбек. Вместе с Фёдором Заикиным чеченцы вошли в оперативную группу Попова. Каждый получил российское удостоверение, подписанное Командующим ОГ ФВ в ЧР⁸.

Но наладить диалог Попову удавалось не со всеми. Более того, появились у него и серьёзные враги. Один из них – Абу Мовсаев, глава Департамента госбезопасности Ичкерии. В феврале 95-го Попов украл у него пленного российского солдата. Тот сидел во дворе – непривязанный, неприкованный: ни у кого и мысли не возникало бежать из контрразведки. Попов со своими оперативниками зашли в ворота, быстро схватили солдата и увезли. Неделю они со спасённым солдатом прятались в Сержень-Юрте, на окраине бывшего пионерского лагеря. Тогда Абу страшно разозлился и долго его искал. Через четыре месяца Попов встретится лицом к лицу и с Асламбеком Большим, и с Абу Мовсаевым в захваченной больнице Будённовска.

А пока группа Попова продолжала по собственной инициативе вызволять из плена наших солдат. Кого воровали, о ком договаривались с чеченцами. Пленных передавали федералам, но те, бывало, открещивались от «дезертиров». «Какие дезертиры? – негодовал оперативник. – Парень пошёл в туалет, ему кинули мешок на голову и утащили. Ему 18 лет, он жизни ещё не видел». Попов отвозил вызволенных из плена солдат к себе домой в Будённовск, где оставалась его семья – жена и пятеро детей. Владимир сам рассылал телеграммы родным спасённых им солдат, а потом передавал их с рук на руки мамам и бабушкам. Отцов у многих ребят не было.

СКВОРЦОВ

В Будённовске Анатолий Скворцов оказался случайно. Возвращаясь из поездки по Кавказу промозглым январским днём 1971 года, он изучал расписание автобусов на вокзале Минеральных Вод и наткнулся на смутно знакомое слово – Прикумск⁹. Оно зацепилось в памяти за фамилию друга юности: да ведь это же его родной город! А как он рассказывал о рыбалке на Куме! И Анатолий купил билет до Прикумска. Но в любом городе главной достопримечательностью для хирурга Скворцова была больница. И по приезду он сразу отправился её разыскивать. А может, подумал он, остаться здесь работать?

Свою профессию Скворцов не просто любил – он жил ей. Сразу после института отправился в бедную участковую больницу в северном Казахстане, где ему фактически пришлось стать земским доктором – хирургом, травматологом и рентгенологом в одном лице. Условий не было никаких, оперировать приходилось в почти неотапливаемом помещении. Потом ему не раз пришлось менять место работы. Но уже по другим причинам. Характер у Скворцова был не из тех, что нравится начальству, – прямой и бескомпромиссный. Да ещё в сочетании с самоуправством – ну не считал нужным молодой талантливый хирург советоваться со старшими товарищами! Это раздражало. И, несмотря на блестящие результаты (а, может, как раз поэтому), с руководством Анатолий Германович не уживался. Два года спустя ситуация повторилась и в Будённовске. Тогда для проверки пригласили целую комиссию из Москвы. Профессор и членкор Академии наук подивились, какие операции с успехом делает хирург районной больницы. И рекомендовали присмотреться к его методам. Скворцова оставили.

Через десять лет, став заведующим хирургическим отделением, Анатолий Германович принялся строить новую систему. Зачем столько дней люди лежат в палатах? Обследуются? Пусть обследуются в поликлинике, а приходят сразу на операцию! Хотят пораньше выписаться? Пожалуйста. Медсестра придёт, сделает перевязку на дому, снимет швы. Многомесячные очереди исчезли, в палатах появились места, но пациентов стало в разы больше. В области шла молва про чудесного доктора, операционная работала без перерыва. Потом Скворцова стали вызывать в другие больницы на сложные случаи, и он предложил переводить их в Будённовск, где условия были лучшими. Со временем оборудовал ещё одну операционную, разделил отделение на гнойную и чистую хирургию. По-новому организовал работу врачей и младшего персонала. По его схеме медсёстры каждые три месяца меняли профиль работы – постовые, процедурные, перевязочные. Им нравилось это разноообразие, а врач отныне мог взять в операционную любую из них, проблемы взаимозаменяемости не стояло. Позже, в захваченной больнице, это позволит делать операции сутки напролёт.

Со временем Скворцову удалось не только перестроить работу отделения, но и поднять зарплаты своим врачам и медсёстрам. В больнице, да и в крае им откровенно завидовали. К зависти Анатолий Германович давно привык. А вот к нищете, что захлестнула богатейший край в начале 90-х, привыкнуть так и не смог. Начались перебои с лекарствами, пациенты вынуждены были покупать их на свои сбережения. По вечерам, выгуливая своего сенбернара, он с горечью смотрел, как старики роются в помойках в поисках еды.

Его пытались продвинуть выше. Дважды назначали главным хирургом Ставропольского края. И дважды он отказывался. Ему надоело воевать с ветряными мельницами, начинать всё заново. Здесь жила его семья – жена, дочь и внучка. Здесь его знали и ценили, здесь он был нужен.

Будённовск – тихое место. Правда, рядом Чечня. Скворцов поморщился. Он помнил, как радовались в больнице: наконец-то ввели войска и всё это безобразие кончится. Анатолий Германович не радовался. Он считал, что войска ввели поздно. Дудаевцы уже успели сорганизоваться и создать полноценную армию.

Ходили слухи, что чеченцы могут напасть на российскую территорию. Отсюда, из Будённовска, они уехали. Куда-то скрылись и вездесущие цыгане. Плохой знак. Всё это может кончиться очень большими неприятностями, в который раз подумалось ему.

РАМЗАЕВ

Магомед Рамзаев не занимался политикой. Он не ходил на митинги, не орал, не спорил. Он занимался овцами. Вместе с братьями он держал большой дом и стадо шерстяных овец. Шерсть в те годы была в цене. Жили нормально, хозяйство было большое. По торговым делам пришлось даже на три года переехать в Волгоград. Хорошее было время.

В декабре началась война, и он пошёл на войну. Не было вопроса о том, идти или не идти. Война – значит, надо идти. Тем более, больше некому. У братьев – семьи, дети. Магомет женился, но детей не было. Он был молод, двадцать шесть лет. К тому же, он служил в Советской армии. Он знал, как русские умеют воевать. Поэтому сказал братьям, что пойдёт за всю семью.

Весной 95-го стало понятно, что война проиграна. Федералы вошли в Шатой и Ведено. Остатки армии Ичкерии оказались зажаты в горах. Нужно было или бежать, или придумать что-то невероятное.

Операцию спланировали четверо: Шамиль Басаев¹⁰, Абу Мовсаев¹¹, Асламбек Абдулхаджиев¹² (Большой) и Асламбек Исмаилов¹³ (Маленький). Рамзаев с первого дня воевал у Маленького. Он был его земляк-шалинец, они подружились. Для Рамзаева авторитетом был только он. Сообщили об операции и Дудаеву – к нему ездили Абу Мовсаев, Асламбек Большой и Асламбек Маленький. Но даже он не знал, что, где и когда произойдёт.

План выглядел просто: атаковать Россию изнутри. Чтобы и её жители поняли, что такое война. Ехать решили, пока не остановят. Хоть до самой Москвы. Даже назначили, кто будет комендантом Кремля, кто какое крыло будет контролировать. Но если не дойдём, биться там, где придётся. Иншалла.

На успех никто особенно не рассчитывал. Но все были уверены: если погибнут, то с честью – как они её понимали.

УЛЬШИН

Светловолосого улыбчивого Женю Ульшина в его родном Будённовске хорошо знали. Он ремонтировал телефонные аппараты (не мобильники какие-нибудь – самые обычные проводные, советского производства), и с наступлением повальной телефонизации у него в мастерской побывало немало народу. Приём населения Ульшин любил. Люди не просто приносили поломанную технику, но и разговаривали за жизнь. Женщины жаловались на мужей, на родню. Женя сочувствовал, давал советы. Ему это нравилось – общаться. Иногда он думал, что мог бы стать психологом. Но быть просто хорошим человеком, которого знает полгорода, тоже чего-то стоит.

Зато работать он предпочитал в одиночестве. Потому и вставал спозаранку. До центра города, где находилась мастерская – полчаса ходьбы. Он любил ходить пешком – и под автобус не подстраиваться, и для здоровья полезно. С семи до десяти можно спокойно ковыряться в железе, с десяти до двух – приём граждан. С двух полагалось ходить по вызовам, если они были. Чаще их не было.

В то утро он проснулся, как обычно, в шесть. Хряпнул кофейку. Солнце уже заливало окрестности яркими лучами. Ночь не принесла прохлады, улица дышала жаром. Женя шёл по тихому, сонному городку, где никогда ничего не случается. Это был обычный будний день – среда, четырнадцатое июня.