Kitobni o'qish: «Чужак из ниоткуда – 3»
Глава первая
До свиданья, Кушка! Гроза в Ростове. Дуэт Петрова и Боширова
– Гуня!! – заорал Женька Юрасов. – Ребята, это же Гуня!
Команда резалась в «парагвай» – футбол поперёк поля. Ворота меньшей ширины и обозначаются брошенными сумками. В левых – Сашка Кочетуров, наш второй вратарь. В правых – незнакомый мне парень с выдающимся крючковатым носом и ростом на полголовы выше меня.
Играть летним днём в футбол в Кушке – самоубийство. Но под вечер, когда солнечный жар чуть спадает, можно. Я пришёл на стадион под вечер и не ошибся – все были здесь. Ну, почти все.
Меня окружили. Улыбающиеся знакомые потные лица, рукопожатья, хлопки по плечу.
– Офигеть, Серый!
– Гуня!
– Серёга! Вернулся!
– Ты где пропадал, вообще?
– Ну всё, теперь Мары порвём!
– Ура!
Вот так и выглядит возвращение домой, подумал я, улыбаясь в ответ и отвечая на рукопожатья и хлопки по плечам.
– Привет, ребята! Рад всех видеть. Ну что, первенство железной дороги взяли?
– Мары забрали, – сказал Король. – Мы вторые.
– Тоже неплохо, – сказал я и посмотрел из-под руки на клонящееся к сопкам солнце на западе. – Тут такое дело, ребята. Я уезжаю. Хотелось бы попрощаться. Пошли в ШПВ, ставлю всем пиво. Ну, или лимонад, – усмехнулся. – Как скажете.
– По такому случаю можно и пива, – сказал Юра Юрасов. – Только насчёт ставлю… Разбогател, что ли?
– Есть маленько, – сказал я. – Насчёт денег не переживайте – мои, не родительские, честно заработанные.
– А как же игра? – спросил незнакомый мне парень-вратарь. – Десять минут ещё.
– Тебя как зовут? – спросил я.
– Игорь. Игорь Ясинский.
– Серёга Ермолов, – я протянул руку, мы обменялись рукопожатьями. – Новенький?
– Мы весной переехали, в мае.
– Как он? – спросил я, повернувшись к ребятам.
– Зачатки есть, – сказал Король. – Но его ещё тренировать и тренировать. С тобой не сравнить.
– Я вообще не знаю, с кем можно Гуню сравнить, – пробормотал наш второй вратарь Сашка Кочетуров. – Прямая дорога в команду мастеров.
– Ты, Саня, нормально играешь, – сказал я. – Физику только подтянуть. И на выходах поуверенней. Новенький прав, надо доиграть, а то нехорошо получается. Давайте, а я заодно посмотрю, как он в рамке себя чувствует.
Десять минут пролетели быстро.
Я сидел на трибуне, смотрел игру и думал о том, буду ли играть в Москве. С одной стороны, хотелось. Но найдётся ли время? Судя по последним событиям, это будет не просто. Но когда что-то было просто? Опять же, любое свободное время – это вопрос приоритетов. Когда чего-то очень хочется, время на это всегда найдётся. Если не находится – значит, не так уж и хотелось.
На последней минуте новенький пропустил. Сарпек Джанмухаммедов в своём стиле обманул изящным финтом Лёзю и пробил низом. Игорь упал, стараясь поймать мяч, но было поздно, – тот уже проскочил под ним.
– Тебе нужно научиться играть ногами, – сказал я новенькому, когда команды переодевались после игры (раздевалки на стадионе не было, одежда и сумки традиционно оставляли за пределами поля и беговой дорожки, в траве у забора). – Они у тебя длинные – можешь далеко дотянуться.
– Ногами? – удивился Игорь.
– Да. Последний мяч можно было отбить. Ногой. А ты упал. Поэтому и пропустил. Хоккейные вратари – видел, как играют ногами?
– У нас не хоккей, – буркнул новенький сердито.
– Ты не огрызайся, – прикрикнул на него Юра Юрасов. – Слушай, что тебе знающие люди говорят.
– Самолюбие – это хорошо, – добавил я. – Без самолюбия нет саморазвития. Поэтому запоминай. Ноги очень важны. Я видел, как ты подбираешь простые мячи, – я продемонстрировал, – с расставленными ногами. Кто так делает? Когда-нибудь мяч выскользнет из рук и окажется в воротах, проскочив между твоими ногами.
– Юбку надень, – сказал Сашка Кочетуров.
– Вот-вот, – подтвердил я. – Обидно будет слушать. Ноги – это вторая линия защиты. Туловище тоже. Если мяч идёт понизу, всегда старайся, чтобы за руками было колено, – я показал. – Вот так, боком. Если на уровне груди – грудь. Выше – голова, – я снова показал. – Не ленись смещаться. Понял?
– Понял, – сказал новенький. – Откуда ты это всё знаешь?
– Пеле научил.
– Ты встречался с Пеле?! – большие круглые глаза новенького сделали его похожим на молодого филина.
– В газете «Футбол-Хоккей» печатают сейчас отрывки из его книги, – объяснил Король. – Там есть и об игре вратаря.
– Кстати, всем советую читать, – сказал Юра Юрасов. – Очень дельные и полезные советы. Неоценимые, я бы сказал. Кто не выписывает, – марш в библиотеку1
Ребята переоделись, подхватили сумки, и мы отправились в ШПВ. Благо – это совсем рядом. Впрочем, в Кушке всё рядом.
– Ого, – проворчала буфетчица тётя Таня, увидев нас. – Явились – не запылились. Праздник, что ли, какой?
– Вратарь наш вернулся, – сообщал Лёзя. – Отмечать будем. Пиво есть свежее, тёть Тань?
– Серёжа! – воскликнула буфетчица, увидев меня. – А говорили, ты в Америке, что похитили тебя! Правда, что ли?
– Правда, тётя Таня, – сказал я. – Дайте нам пивка и присоединяйтесь. Всё расскажу.
– Спасибо за приглашение. Не рано тебе пива?
– Ребятам пива, мне лимонада, – подмигнул я. – «Крем-соды».
– Сколько пива?
– Ящик, – сказал я. – Для начала. А там посмотрим.
Мы сдвинули столики, расселись. Тётя Таня выдала нам ящик «Жигулёвского» и лимонад. Захлопали пробки. Полился в граненые стаканы пенный напиток.
– Ну, давайте, – сказал наш капитан Володя Королёв по кличке Король. – За нашего вратаря. Рады тебя видеть живым и здоровым, Серёга!
Сдвинули стаканы, выпили. Пиво было неплохим, но, как по мне, слишком тёплым. Я выпил полстакана и перешёл на холодный лимонад.
– Так что, тебя правда американцы похитили? – спросил Боря Юрасов. – Нас тут КГБ замучило, после того, как ты пропал. Что да как. А что мы? Не знаем ничего.
– Правда, – сказал я. – Но тут такое дело, ребята, всё рассказать не могу. Про Америку – сколько угодно. А вот почему меня они похитили… Закон о государственной тайне, который я, как вы понимаете, нарушить не могу. Во избежание.
– А я говорил, – сказал Сарпек Джанмухаммедов. – А мне не верили. Зачем американцам похищать обычного советского пацана? Не бывает так.
– Кто сказал, что наш Серёга обычный? – усмехнулся Юра Юрасов. – Такого вратаря поискать.
– Да, – вздохнул Король. – Без тебя, Серёга, будет нам теперь трудно. Ладно, рассказывай, давай, что можешь. Заждались уже.
И я рассказал. О том, как меня похитили в Мары, усыпив. О том, как сбежал из ЦРУ, пристал к бродячему цирку и отправился путешествовать по Америке. О маленьких и больших городах, о простых м не очень простых американцах, о том, как вернулся домой.
Слушали меня завороженно. Даже про пиво забыли. Ещё бы! Для советского человека побывать за границей, особенно в капстране – всё равно, что в космос слетать. А за океаном, в США, – это уже как на Луне, не меньше.
– Вот так всё и было, если вкратце, – закончил я. – Отца в Москву перевели, вы, наверное, знаете уже. Поэтому теперь в Москве жить будем. Я приехал матери помочь собраться. Ну и попрощаться с Кушкой и всеми вами.
Посыпались вопросы. Меня спрашивали о ЦРУ, о цирке, об американских машинах, еде и напитках, шмотках, дорогах, отношении к нам, советским людям и многом другом. Я отвечал, как мог, стараясь не углубляться особо в некоторые темы. Так бегство из ЦРУ объяснил не своими сверхспособностями, а беспечностью на грани идиотизма ЦРУ, что, собственно, было недалеко от истины. Про свои цирковые номера тоже не распространялся – сказал, что был рабочим сцены:
– Подай-прибей, унеси-принеси, всё такое. Цирк же бродячий, на колёсах всё время, в дороге. Приехали, лагерь разбили, шапито собрали, несколько представлений дали – и опять в дорогу.
– Клёво, – вздохнул мечтательно самый младший из братьев Юрасовых, Женька. – Так ты всю Америку посмотрел?
– Всю не успел, – засмеялся я. – Но много чего, да.
– А небоскрёбы? – спросил Лёзя. – Видел небоскрёбы?
– Видел.
– И как?
– Да ничего особенного. Торчат высотные дуры из бетона, стекла и металла в деловых центрах больших городов – вот и все небоскрёбы. Америка в основном одноэтажная, ребята. Люди предпочитают не в квартирах жить, как у нас, а в своих домах. Ну и, конечно, на машинах почти все, этого не отнять.
– В дома-ах, – повторил Король. – Машины у всех… Богато живут.
– Смотря какие дома, – философски заметил Сарпек. – Кирпичные – да, дорого. А если, как у нас, саманный слепить – нормально выйдет по бабкам.
– Сарпек прав, – подтвердил я. – Дома американцы каркасные строят – деревянный каркас, внутри утеплитель, снаружи штукатурка. Это дёшево. Что до машин, то многие в кредит берут, потом выплачивают банку годами. Дома, кстати, тоже в кредит.
– Так это что же, – догадался Король. – В кабалу к банку попадаешь?
– Бывает и так, – подтвердил я. – Можно и дома лишиться, и машины, если работу потеряешь и выплачивать кредит не сможешь. Это у нас вместо безработицы статья за тунеядство, а там работу очень непросто бывает найти, а вот потерять – запросто.
Закончилось пиво. Наступил вечер. ШПВ постепенно наполнился людьми, и разговаривать стало уже не очень удобно. Да и всё основное я уже рассказал.
– Ты, конечно, не вернёшься, – сказал Женька Юрасов, когда мы прощались.
– Не знаю, – сказал я. – Всё может быть, но обещать не стану.
Я и впрямь не знал. В Америке и Москвея скучал по Кушке. Меньше, чем по Гараду, но – скучал. Я всегда быстро привязывался к местам, в которых жил, и с которыми у меня были связаны дорогие мне воспоминания. Уверен, что даже по Алмалыку с его испорченным промышленными выбросами воздухом я когда-нибудь заскучаю. Как иначе. Там я собрал антиграв. Там был милый моему сердцу дом, в котором жили дедушка с бабушкой и прабабушкой и я. Семья Кофманов. Наташа, в конце концов. Там до сих пор жил Толик Краснов, которого я считал своим другом. Вероятно, я не стал бы ему рассказывать абсолютно всё, что тревожило меня сегодня, но зато я абсолютно точно знал, что на него во всём можно положиться. А это много значит. Там, в горах Алмалыка, я дрался насмерть плечом к плечу с дедом Лёшей и дядей Юзиком. Дрался и победил. Разве такое можно забыть?
А уж Кушка… Что-то удивительно притягательное было в этом маленьком городке, затерянном на южном краю необъятной страны. Я мало здесь прожил, но этого хватило, чтобы сродниться с ним и полюбить всем сердцем.
– Не вернёшься, – повторил Женька и вздохнул. – Никто не возвращается.
На сборы ушла почти неделя. Петров и Боширов, которые откровенно маялись в Кушке бездельем, приняли в них активное и добровольное участие. Маме даже не пришлось просить в дивизии солдатиков – товарищи майор и капитан прекрасно справились сами. В ответ мама кормила их борщом, котлетами и окрошкой на домашнем квасе и даже пару раз наливала по рюмке-другой холодненькой.
– Мам, а зачем это всё? – заикнулся я в самом начале сборов.
– Что – всё? – не поняла она.
– Ну, это – тащить мебель за тысячи километров. Давай здесь оставим. Объявим гаражную распродажу, а в Москве новую купим. Деньги же есть.
– Что такое гаражная распродажа? – нахмурилась мама.
Я рассказал о гаражных распродажах в Америке. О том, что американцы часто переезжают с места на место, и поэтому к вещам не особо привязываются.
– Перед отъездом на новое место жительства, многие делают гаражную распродажу. Так называется, потому что устраивают её обычно в гараже. Стаскивают туда мебель, посуду, книги, одежду – всё, что угодно, что уже не очень нужно. Соседи по улице и даже по городу приезжают, выбирают, раскупают по дешёвке.
– По дешёвке?
– Ну да. Дорого в магазине купить можно, а на гаражной распродаже обычно дёшево всё. Высокую цену поставишь – не купит никто.
– Зажрались твои американцы, – сделала вывод мама, выслушав все о гаражной распродаже.
– Просто мы ещё не привыкли, – сказал я.
– И не надо, – сказала мама. – Дело же не только в деньгах, сынок.
– А в чём?
– Ну вот есть у тебя деньги, – терпеливо объяснила она. – Ты думаешь так легко пойти в мебельный магазин, даже если он в Москве, и купить то, что тебе нужно? Ха-ха. Жили мы в Москве, когда папа в академии учился, помню. Нет уж, спасибо. Хотя что-то можно и оставить, ты прав, – она хитро посмотрела на меня. – Например, твой секретер. Старенький он уже. А, как считаешь? Новый купим.
Я тут же понял, что секретер мне жалко. Он и впрямь был старенький, мне уже пару раз приходилось чинить крепления, которые держали рабочую крышку, но я к нему привык и даже полюбил. Нет, только не секретер.
– Ты права, мам, – сказал я. – Расслабился в Америке. Ладно, забираем всё, а там поглядим.
– Вот, – удовлетворённом заметила мама. – Теперь я слышу слова не мальчика, но мужа.
Так вот за сборами и подошёл день отъезда. Со всеми, с кем мог и хотел, я попрощался заранее. Даже с Иркой Шуваловой, которую встретил накануне, когда обходил Кушку с подаренным цэрэушникамифотоаппаратом.
Мы столкнулись у Полтавских ворот. Я фотографировал, а она шла в город (её дом был за воротами, ближе к границе). Выросла с тех пор, как мы не виделись. Похорошела. Не девчонка уже шла по улице – молодая девушка.
– Привет! – поздоровалась она.
– Привет! Ну-ка, встань здесь, – я показал.
– Зачем?
– Фотография на память, – я попятился, приникнув к видоискателю. Ага, вот так, и солнце нормально падает.
– Внимание, улыбнись, сейчас вылетит птичка!
Ирка засмеялась, показав белые ровные зубы.
Я нажал на спуск.
Щёлк!
– Не уходи, ещё разок…
Щёлк, щёлк.
Теперь, пожалуй, хватит.
– Слышала, уезжаешь? – спросила она.
– Да. Отца в Москву перевели.
– А насчёт Америки… Правда, что тебя похищали?
– Ага. Правда.
– Расскажешь как-нибудь?
– Могу сейчас. Как раз гуляю.
– Я к тётке иду. Если проводишь…
Тётка её жила на другом конце Кушки, под сопкой с «Алёшей».
– Пошли.
Пятнадцать минут, не торопясь. За это время много не расскажешь. Да и устал я уже рассказывать о своих приключениях в Америке. Так, вкратце. Но Ирка слушала внимательно, время от времени поглядывая на меня своими тёмно-карими «кошачьими» глазами.
Мы дошли до поворота к тёткиному дому, остановились. Я всё ждал, когда она спросит о моих дальнейших планах, о том, как вышло, что я вдруг превратился из обычного слабого мальчишки в человека, которым заинтересовалась одна из ведущих разведок мира и даже сам Генеральный секретарь КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев. Но она не спросила.
– Прощай, Серёжа, – сказала Ирка. – Спасибо тебе за всё. Буду ждать письма с фотографией. Ну и вообще, не пропадай.
Неожиданно она сделала быстрый шаг ко мне, встала на цыпочки и быстро поцеловала меня в край губ. Запах солнца, чистой кожи и душистого мыла. Больше ничего.
Развернулась, пошла к дому. Летнее ситцевое платье и стройные загорелые ноги.
– Пока! – сказал я вслед. – Обязательно напишу.
Она, не оборачиваясь, подняла руку, помахала, и скрылась за деревьями возле дома.
Я поднялся на Крест, где тоже фотографировал и потом долго сидел, вглядываясь в город внизу, окружающие, порыжевшие от летнего солнца сопки, и бледно-голубое жаркое небо.
Потом был вокзал; рукопожатья и объятья с теми, кто пришёл провожать; вагон, уплывающая платформа с машущими ребятами и девчатами; сначала медленный, а затем убыстряющийся стук колёс…
Вот уже и Кушка осталась позади; вот уже и сопки с Крестом и «Алёшей» скрылись за горизонтом. Скоро начнутся пески Каракум, а там и Мары. Потом самолётом в Ташкент и оттуда – в Москву. Уже хорошо знакомая дорога.
Ростов-на-Дону обложило летней грозой. Да такой, что вылет в Москву задержали на два часа. В самолёте нас кормили, но мама всё равно достала бутерброды с котлетами и термос с чаем.
– Лето, надо есть пока не пропали, – сказала она.
Мы с Ленкой отказываться не стали. Только Петров с Бошировым попытались улизнуть в буфет, но были безжалостно остановлены и усажены рядом.
– Потом свой коньяк пить будете, – сказала мама. – Сначала котлетку. Так оно надёжнее.
Майор с капитаном вздохнули, но подчинились.
Мы доели бутерброды. Мама с Ленкой уткнулись в книжки (Ленкина с картинками, мамина – без). Петров и Бошировсо словами, что бутерброды – это прекрасно, но коньяк с кофе сам себя не выпьют, отчалили в буфет.
Я посидел, глядя как медленно переползает с деления на деление минутная стрелка на больших настенных часах, затем поднялся.
– Схожу подышу, – сказал маме.
– Угу, – ответила мама. – Только недалеко, пожалуйста.
Я посмотрел в окно. За стенами здания аэропорта стеной стоял ливень.
Пожалуй, уйдёшь далеко под таким, как же.
От ливня снаружи укрывал навес. Я стоял, глядел на воду, падающую с неба, и думал, что если взять такси, то, можно спокойно успеть смотаться в город и вернуться назад к отлёту. Какой там обратный адрес был в письме Наташи? Улица Шаумяна, дом семьдесят два, квартира четыре.
– Это в центре, – сообщил за моей спиной голос Петрова. – Но я бы на твоём месте не ездил. Во-первых, ливень сейчас кончится, гроза уйдёт, и могут объявить посадку. А во-вторых, что ты там будешь делать, извини? Стоять на тротуаре и смотреть на окна?
Только сейчас я сообразил, что произнёс адрес вслух.
Однако.
Теряешь контроль, Кемрар-Серёжа? Нехороший симптом.
Нормальный, ответил сам себе. Нормальный симптом влюблённого пацана. Бурлящие гормоны плюс ущемлённое самолюбие – гремучий коктейль. Тут не то что адрес вслух произнесёшь – волком завоешь.
– Увезу, – сказал я. – Возьму за руку и увезу.
– Серьёзное решение, – сказал Петров. – Ты уверен, что это та женщина, которую ты искал всю жизнь?
Я молчал. Товарищ майор был прав. Не был я в этом уверен. Если бы Наташа не написала этого письма, если бы ждала…
Но она не стала ждать.
Ага, сказал я себе. Давай, вали всё на девушку. Сам виноват. Надо было ещё в Алмалыке за руку хватать и не отпускать. Теперь поздно.
– Вариант, когда жена старше на пять или больше лет – плохой, – сказал Петров, становясь рядом со мной и закуривая.
– Он знает, – подтвердил Боширов, появляясь с другой стороны.
– Мой первая жена была старше меня на шесть лет, – сообщил Петров. – Ничем хорошим это не кончилось.
– Считай, что тебе повезло с этим похищением, – сказал Боширов. – Избавился от кучи семейных проблем в будущем.
– Утешайте меня, утешайте, – сказал я.
– И утешим, – сказал Петров. – Правда, товарищ капитан?
– А то, – отозвался Боширов. – Мы, офицеры Комитета государственной безопасности, или где?
– Арлекин и Пьеро, вот вы кто, – сказал я. – Ладно, не поеду, глупо упираться, когда всё ясно.
– Молодец, – сказал Петров.
– Уважуха, – сказал Боширов.
Дождь утих. В разрыве облаков мелькнуло синее небо.
– Внимание! – объявили по радио. – Объявляется посадка на рейс «Ташкент-Москва». Пассажиров просим пройти к выходу на посадку. Внимание…
– Я же говорил, – сказал Петров.
– А ты не верил, – добавил Боширов.
Мы постояли ещё несколько минут, вдыхая свежий, пахнущий дождём и летней мокрой травой воздух, развернулись и вошли в здание аэропорта. Петров с Бошировым, а заодно и жизнь вместе с ними были правы – поздняк метаться, когда мяч в воротах. Надо доставать его из сетки и начинать с центра поля. Весь матч ещё впереди. Отыграемся.
Глава вторая
Леонид Ильич. Новые заботы. Проектно-конструкторское объединение «Радуга»
Лето для меня закончилось на следующий день по прилёту в Москву. Утром, только успел позавтракать и допивал кофе, раздался телефонный звонок. Трубку сняла Ленка, которая уже проснулась и теперь активно исследовала новую квартиру.
– Алло! – услышал я её звонкий голос из прихожей. – Это квартира Ермоловых! У аппарата Лена! Кто говорит?
– Серёжка, там тебя какой-то дядька просит к телефону! – сообщила радостно, вбегая в кухню. – Говорит, что его фамилия Цуканов и он помощник самого Брежнева. Врёт?
Мама подавилась кофе. Папа засмеялся и похлопал её по спине:
– Привыкай, Надюша. Теперь у нас так.
– Не врёт, – сказал я, отставил чашку и пошёл к телефону.
Цуканов поинтересовался как мы долетели и сообщил, что через пятнадцать минут за мной приедет машина.
– Куда? – поинтересовался я коротко.
– Не телефонный разговор, извини, – сказал Цуканов. – Враг не дремлет, – и положил трубку.
Впрочем, я догадывался, куда. Ещё на последнем оздоровительном сеансе мы договорились с Леонидом Ильичом, его супругой Викторией Петровной, а также с Евгением Ивановичем Чазовым, что по возвращении из Кушки продолжим.
– Это только начало, – объяснил я. – Чтобы вернуть в норму ваш организм, Леонид Ильич, нужно больше времени. Вы его все эти годы не жалели.
– Время такое было, – сказал Брежнев. – Не до жалости к себе.
– Как в фильме «Коммунист»?
– Видел? – заинтересованно спросил Брежнев. Он любил кино, я уже знал об этом.
– Дважды, – признался я. – Мощное кино.
– Да, – вздохнул Леонид Ильич. – Кино хорошее. Ещё бы жизнь нашу к этому кино приблизить и совсем бы хорошо стало.
– Жизнь к кино или кино к жизни?
Брежнев остро глянул на меня.
– И Викторию Петровну слегка оздоровим-омолодим, – сказал я с невинным видом. – Если, конечно, она не против. А то неправильно будет. Муж и жена – одна сатана.
– Соображаешь, молодец, – засмеялся Брежнев и повторил то, что я слышал уже неоднократно. – Откуда ты только взялся, такой мудрый и сообразительный…
Когда я вышел на улицу ровно через пятнадцать минут, знакомая чёрная «волга» уже ждала меня у подъезда.
– Доброе утро, Василий Иванович, – поздоровался я, садясь на переднее сиденье.
– Привет, Серёжа, – ответил он, протягивая руку. – Ну что, поехали?
– Погнали.
Никаких спецсигналов на машине не было, мы и так, в обычном городском потоке, домчались до дачи Брежнева за привычные десять минут. Да и какой там поток – название одно. Московские улицы и проспекты широкие, машин относительно мало – езжай не хочу. Я вспомнил Нью-Йорк с его ревущими автомобильными стадами. Да, Москве пока в этом смысле далеко. Оно и к лучшему. Если всё пойдёт, как надо, скоро будем летать, а не ездить. Хотя нет, вспомнил я Гарад, всё равно будем и ездить тоже. И по морям-океанам плавать. С меньшими энергетическими затратами – это да, но будем.
Леонид Ильич встретил меня в прекрасном настроении и всё том же спортивном костюме.
– Прямо заждался я тебя, – сообщил он, улыбаясь. – Заварилась такая каша, что хлебать нам не обляпаться. Новая революция, мать её так! Хоть и научно-техническая, но всё-таки.
– Лёня! – укоризненно воскликнула Виктория Петровна.
– А что я такого сказал? Или ты думаешь, что в ближайшее время наш молодой человек не наслушается гораздо более интересных слов и выражений? Ха-ха.
– У нас в России без интересных слов и выражений ни одно дело не сдвинется, – сказал я. – Не беспокойтесь, Виктория Петровна, я кушкинец, а кушкинские пацаны давно их все знают.
– Я же говорил – талантливая у нас молодёжь! – засмеялся Брежнев.
После оздоровительных сеансов, Брежнев позвал меня в свой небольшой кабинет, усадил напротив.
– Забыл спросить. Тебе же, наверное, деньги нужны?
Ага, подумал я. Значит, Бесчастнов не стал докладывать всё об узбекском деле? Хм. Вряд ли товарищ генерал-лейтенант пошёл бы на такой шаг. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза не тот человек, от которого стоит утаивать подобную информацию. К деньгам здесь отношение двойственное. С одной стороны, их презирают, поскольку считается, что при коммунизме денег не будет (здесь они ошибаются, хоть и не очень сильно), а с другой – уважают, поскольку деньги являются эквивалентом социалистической собственности. Расхищение которой жёстко карается законом. Значит, одно из двух. Либо товарищ Бесчастнов Алексей Дмитриевич дурак, либо товарищ Брежнев Леонид Ильич меня проверяет. Первое исключено (иначе следует признать, что дурак я). Значит, второе.
– Денег хватает, Леонид Ильич. Думаю, Алексей Дмитриевич Бесчастнов доложил о нашей узбекской экспроприации. Кстати, можно неудобный вопрос?
– Давай, – разрешил Брежнев.
– Я правильно понимаю, что с Юрием Владимировичем Андроповым мне дела иметь больше не придётся?
Брежнев молчал.
Наверное, без этого вопроса можно было и обойтись, подумал я. Но теперь уже поздно.
– Юрий Владимирович Андропов – верный сын партии, – сказал, наконец, Брежнев. – Но он тяжело болен, а болезнь часто заставляет человека совершать ошибки. Такой ответ тебя устроит?
Меня устраивал. Я даже не стал спрашивать, почему в лечении верного сына партии не использовать мои способности. Может быть потому, что сам не особо этого хотел? В конце концов, всех вылечить невозможно, а Андропов и впрямь был очень болен, я это сразу заметил. К тому же было в этом человеке что-то для меня весьма и весьма несимпатичное. Слишком скользкий. С двойным, а то и с тройным дном. Взять моё похищение. Я много размышлял, было время, и пришёл к выводу, что председатель Комитета государственной безопасности СССР мог иметь к этому отношение. Разумеется, никаких доказательств у меня не было, но чисто теоретически, если предположить, что я со своими знаниями должен был сыграть роль разменной монеты… В конце концов, властные амбиции Андропова прочитывались в его ауре, а США уже чуть ли не на глазах всего мира сваливались в жесточайший кризис, в связи со своей, на мой взгляд, абсолютно идиотской войной во Вьетнаме. Так что могли быть какие-то тайные договорённости, вполне могли. Но я своим побегом спутал карты всем. В результате товарищ Андропов хоть и остался номинально председателем КГБ СССР, но от реальных дел был отстранён. По состоянию здоровья, разумеется, как же иначе. ЦРУ же, не успев разрулить дело со мной, с размаху вляпалось в Уотергейтский скандал. В результате чего уже все козыри оказались на руках Леонида Ильича Брежнева, который, ко всему прочему, неожиданно для всех вернул себе здоровье и молодую энергию. Так как, стоит это всё денег или нет?
– Всё понятно, Леонид Ильич, – сказал я. – Спасибо за ответ.
– Вот и хорошо, что понятно. Но продолжим. Денег много не бывает. Особенно с той работой, что тебе предстоит. Поэтому учти, что твои должности консультанта предполагают зарплату. Весьма неплохую, кстати.
– Какую, если не секрет?
Зарплату я ещё в СССР не получал, только гонорар, и мне стало интересно.
– Что-то порядка трёхсот пятидесяти рублей в обоих случаях, не помню, уточнишь у Цуканова.
– В обоих это…
– Верховный Совет и ЦК, в КГБ тебе зарплата не положена, ты там вне штата.
– Значит, в общей сложности семьсот?
– Да, это без вычета налогов. Плюс ежеквартальные премии и прочее, тебе расскажут.
Очень неплохо, подумал я. Семьсот в месяц «грязными» плюс премии, да плюс «узбекские» деньги… Жить можно. Папа столько не зарабатывает.
– Это ещё не всё, – продолжил Леонид Ильич. – Мне прекрасно известно, как работает наша советская бюрократия и сколько палок в колёса тебе насуют, как только ты возьмёшься за дело по-настоящему. А я надеюсь, ты возьмёшься за него по-настоящему, – он испытующе посмотрел на меня.
– Можете не сомневаться, Леонид Ильич, – заверил я. – Иначе и браться не стоит.
– Так вот. Чтобы эти палки обломать, насколько возможно, выделим тебе машину со спецсвязью. Дома у тебя тоже установим спецсвязь. Что это такое, знаешь?
– Нет, но догадываюсь.
– В случае, когда другого выхода нет, звони прямо мне. Соединят. В том случае, если Цуканов не сможет решить проблемы. Или Алексею Дмитриевичу.
– Бесчастнову? – уточнил я.
– Ему. Он, как первый нынче заместитель председателя Комитета госбезопасности, исполняет его обязанности. Кстати, на днях получил генерала-полковника, можешь его поздравить.
– Обязательно, – сказал я. – Рад за него.
– Я тоже рад, – Брежнев пожевал губами. – Ради дела можешь звонить вообще любому министру или должностному лицу страны. Справишься?
– Уж номер набрать как-нибудь сумею, – сказал я.
Брежнев усмехнулся.
– Вот и хорошо. Впрочем, мы с тобой теперь будем часто видеться хотя бы какое-то время, так что и без всякого телефона можешь мне рассказывать обо всём и просить любой помощи.
Машина оказалась не только со спецсвязью, но и с усиленным корпусом, ходовой и движком. Переделанная ГАЗ–24 белого цвета (я отказался от чёрной, слишком официально, а белый мне нравился) летала по Москве, легко обгоняя кого угодно и всюду успевая.
Василий Иванович, которого я попросил оставить мне в качестве личного шофёра, нарадоваться не мог на машину, а я на него, – он знал Москву лучше любого таксиста, и карта города лежала в «бардачке» исключительно для проформы.
А мотаться по городу пришлось много. Много и быстро. Дел навалилось столько, что просто мама не горюй.
Кстати, мама и не горевала. Хотя, конечно, очень за меня волновалась. Особенно поначалу.
Как не волноваться, если у тебя дома звонит телефон, а на другом конце провода человек представляется личным помощником Брежнева Цукановым Георгием Эммануиловичем и просит к телефону твоего сына, которому и пятнадцати не исполнилось, хотя по паспорту целых шестнадцать? И это ещё не самый интригующий вариант.
Август пролетел московским соколом – в трудах и преодолениях бюрократических препон. Я прекрасно понимал, что козырную карту с Леонидом Ильичом по любому поводу использовать не стоит, поэтому в большинстве случаев старался решить вопрос самостоятельно, или подключая тех или иных должностных лиц, которые ещё способны были на проявление инициативы и понимали, куда начинает дуть ветер.
Увы, таких было мало. Приходилось разъяснять, уговаривать, льстить, давить и даже угрожать. Дело двигалось, но медленно. Гораздо медленнее, чем я рассчитывал. К тому же сопротивление чаще всего было активным. То есть человек, обличённый властью, видя перед собой четырнадцатилетнего пацана, отторгал его инициативы с порога. Даже зная, что соответствующие полномочия у пацана имеются. Даже видя, что инициативы эти правильные и могут принести стране большую пользу.
Натура и самолюбие не позволяли. Ещё возраст, конечно же. Мужики за сорок, пятьдесят и шестьдесят, многие из которых прошли войну, имеющие награды и заслуги перед Родиной, просто не могли на равных ко мне относиться. Яйца курицу не учат. И весь сказ.
Поэтому чаще всего я убеждал. С цифрами, чертежами и схемами в руках доказывал свою правоту. Для этого пришлось хорошенько поработать над своими техническими записями, которые в своё время я оставил Андропову. Значительно их дополнить и уточнить по каждому разделу.
Четыре слона: Энергетика, Космос, Информация и Воспитание, стоящие на черепахе по имени Безопасность. Каждый требовал особого и неусыпного внимания.
Проще всего, как ни странно, оказалось с первыми двумя – энергетикой и космосом. Хотя, если разобраться, ничего странного. Действующий гравигенератор уже был построен. Более того, в сентябре, в подмосковной Дубне, на базе Дубнинского машиностроительного завода, должен был начать работу первый в стране опытный цех по сборке уже промышленных гравигенераторов разной мощности.
