Kitobni o'qish: «Чужак из ниоткуда – 2»

Глава первая
Код восемь. Ташкент, ул. Ленина. Генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич

– Хотя… – капитан Петров ещё раз задумчиво оглядел комнату. – С выездом, пожалуй, погодим, не будем горячку пороть. А, как считаешь, Тимур?

– Считаю, нам всем… – коротко и ёмко выразился старший лейтенант Боширов. – Но бежать из республики и впрямь не выход. Во-первых, нас по любому перехватят. Во-вторых… – он покачал головой. – Не выход, короче.

– Согласен, – сказал Петров. – Тогда остаётся один вариант.

– Застрелиться из табельного оружия? – догадался старший лейтенант.

– За что я тебя люблю, так это за здоровое чувство юмора и неизменный оптимизм.

– Ага, – сказал Боширов. – Я такой. Так что за вариант?

– Пекарь, – сказал Петров. – Звоним прямо ему по защищённой линии. Код восемь. Примет, я уверен. Он в городе сейчас и на рабочем месте.

– Допустим. И что мы ему скажем?

– Всё, – уверенно произнёс Петров. – Всё скажем, расскажем и предъявим. Начиная от мальчика Серёжи, – он бросил на меня взгляд, словно желая убедиться, не исчез ли я, – и заканчивая антигравом и записями всего, что здесь, случилось. А девушка Наташа украсит нашу повесть, – он подмигнул Наташе.

Та спокойно улыбнулась в ответ – украшу, мол, не сомневайтесь. Я в очередной раз подумал, что с Наташей мне повезло. Ещё, вроде, и не было ничего серьёзного между нами, а она уже демонстрировала лучшие человеческие качества в самых непростых ситуациях. Собранная, спокойная, готовая ко всему. Чем не жена для межзвёздного бродяги, потерявшего родину? Ещё и красивая, и сексуальная… Так, отставить про жену, не до этого сейчас.

– Хм… Рискованно. А вдруг Пекарь в курсе всех этих дел?

– Уверен, не в курсе. Что до риска… Из республики когти рвать ещё рискованнее. Перехватят – всем точно хана. А так шанс есть. И шанс хороший. Пекарь – справедливый мужик. Суровый, но справедливый. Если узнает, что под него копали… Короче, есть маза не только вывернуться, но ещё и по новой красивой звезде на погоны словить. Как вам такая перспектива, товарищ капитан?

– Неплохая, товарищ майор. А что, может, ты и прав. Стоит рискнуть.

– Кто такой Пекарь? – спросил я.

– Бесчастнов Алексей Дмитриевич, – сказал Петров. – Генерал-лейтенант и начальник Комитета государственной безопасности Узбекской ССР.

– Хороший человек?

Петров и Боширов рассмеялись.

– Кому как, – сказал товарищ капитан. – Надеемся, для нас будет хорошим. Наше дело же правое?

– Правее только Гарринча¹, – сказал я. – Да и то вряд ли.

Перед тем, как покинуть партийную резиденцию узбекских товарищей, я привёл в чувство охрану, а затем, приказав всё забыть, усыпил.

Это оказалось совсем просто, – Шавкат и Рустам обладали всего лишь неплохими рефлексами и навыками, но в плане психической и психологической защиты были абсолютно беспомощны. Что и понятно. С одной стороны, никто их этому не учил, в отличие от тех же товарищей офицеров Петрова и Боширова, а с другой были они весьма неразвиты интеллектуально и натасканы на беспрекословное подчинение. Чем слабее личность, тем легче ею управлять.

То же самое проделали и с охранником на въезде, забрав также плёнку с камер наблюдения.

Наш шофёр, которого, как выяснилось, звали Игнат и который отличался эталонной невозмутимостью, домчал нас до центра Ташкента за каких-то полчаса.

Пока ехали, товарищ капитан снял трубку телефона в машине, набрал несколько цифр и поставил телефон на громкую связь.

– Бесчастнов слушает, – раздался глуховатый мужской голос.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант. Капитан Петров, Пятый отдел. У нас код восемь.

– У нас?

– Со мной старший лейтенант Боширов, шофёр Игнат Авдеенко и двое гражданских. Сергей Ермолов, тринадцать лет и Наталья Черняева, восемнадцать лет.

– Код восемь. Ты уверен, капитан?

– Как бог свят, товарищ генерал-лейтенант. Дело сверхважное. Иначе я не стал бы звонить, вы же понимаете.

– Бога нет, капитан. Ладно. Когда будете на месте?

– Пятнадцать-двадцать минут.

– Хорошо, сразу ко мне. Пропуска на Ермолова и Черняеву будут внизу.

– Есть.

Петров положил трубку и перевёл дух.

– Всё, – сказал он. – Назад дороги нет.

Комитет госбезопасности республики Узбекистан располагался в мощном четырёхэтажном классическом здании в центре Ташкента на улице Ленина. Игнат поставил машину на служебной стоянке, и мы, немедля направились к главному входу, нагруженные антигравом, двигателем с пропеллером и парапланом в сумке и деньгами.

Поднялись по широкой лестнице на крыльцо, окунулись в прохладу здания. У нас с Наташей не было документов, удостоверяющих личность, и нас чуть было не тормознули на турникете.

Но обошлось.

– Сам ждёт, – сказал охране Петров. – Хочешь, чтобы я ему позвонил?

– Под вашу ответственность, – буркнул охранник.

– Ещё бы. Конечно, под мою.

Служебный лифт поднял нас на третий этаж. Мы прошагали до нужного кабинета (начищенный паркет сиял под ногами), вошли. Секретарша – женщина средних лет в строгих очках, с русыми волосами, собранными на затылке в тугой пучок, подняла глаза от пишущей машинки, молча кивнула на дверь.

Петров постучал.

– Входите! – уверенно раздалось из-за двери.

Мы вошли.

Кабинет председателя КГБ Узбекистана генерал-лейтенанта Бесчастного Алексея Дмитриевича был обширен, но не чрезмерно и обставлен, скорее, по-спартански.

Рабочий стол с несколькими телефонами. К нему под прямым углом примыкает стол для заседаний со стульями по обе стороны. На столе – классический графин с водой на подносе и стаканы. Ещё один стол, на котором громоздится магнитофон и колонки. Стандартный застеклённый книжный шкаф с работами классиков марксизма-ленинизма. Шкаф для одежды. Вешалка. Большой несгораемый шкаф-сейф. Ещё одна дверь, ведущая, скорее всего, в личную комнату отдыха. Три портрета на стене над рабочим столом: слева – Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев; справа – председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов; посередине – председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, народный комиссар внутренних дел Феликс Эдмундович Дзержинский.

Человек за столом, лет шестидесяти, в форме с погонами генерал-лейтенанта и орденскими планками на груди, поднял от бумаг голову.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – рявкнул Петров. – Разрешите войти!

– Уже разрешил, – едва заметно усмехнулся хозяин кабинета. – Проходите, садитесь. Что это вы притащили?

– Сейчас доложим, товарищ генерал-лейтенант. Это очень важно. Но сначала, если позволите, всё-таки код восемь.

– Да, разумеется. Кто?

– Полковник Усманов Ибрагим Хикматович.

– Начальник Пятого отдела?

– Так точно. Наш с товарищем старшим лейтенантом Бошировым непосредственный начальник.

– Доказательства есть, капитан? Железобетонные доказательства?

– Так точно. Наши показания и магнитофонная запись.

– Рассказывай. Только без лирики, по делу.

– Слушаюсь.

Докладывать Петров умел. Коротко и ясно он рассказал обо мне, антиграве, и как некоторые высокопоставленные представители компартии Узбекистана вкупе с начальником Пятого отдела КГБ Узбекистана полковником Усмановым намеревались использовать это поистине революционное изобретение в своих корыстных целях.

Генерал-лейтенант слушал, бросая на меня время от времени короткие внимательные взгляды.

– Ставь запись, – потребовал он, когда капитан закончил.

Петров достал катушку, поставил, включил магнитофон.

Лёгкий шорох. Тишина.

«Здравствуйте», – услышал я свой голос и следом Наташин: «Здрассьте». «Здравствуйте, здравствуйте, молодые люди, – это уже товарищ Шаниязов. – Проходите, присаживайтесь… Меня зовут Акил Ровшанович…»

Запись вышла на удивление чёткой. Умеет работать Комитет госбезопасности, умеет.

Бесчастнов слушал внимательно, с непроницаемым лицом, чуть склонив голову набок. Только в одном месте, когда Шаниязов упомянул полковника Усманова, на мгновение сузил глаза.

Пока генерал-лейтенант слушал, я вошёл в орно, чтобы оценить его ауру.

Быстрый и глубокий ум. Мгновенно оценивает ситуацию, просчитывает на несколько ходов вперед. При этом осторожен и в меру честолюбив. Не предаст. И другим предательства не простит.

Здоровье… Давление повышено, лишний вес, возраст. Сосуды, сердце. Не критично пока, но… Курит, понятно. Что ж за беда у них у всех на Земле с этим курением, просто повальная какая-то беда. Курят все, как подорванные, начиная от детей моего возраста и даже младше и заканчивая стариками, которым скоро в могилу. Потому и скоро, что курят.

Запись кончилась.

Я прямо видел, как поднимается давление у генерал-лейтенанта. Э, а вот этого не надо, сигарета вообще ни к чему сейчас.

Вышел из орно.

Бесчастнов уже сунул в рот сигарету и собирался прикурить от зажигалки.

– Не нужно, товарищ генерал-лейтенант, – сказал я.

– Что?

– Не нужно сейчас курить. Минут через пять-десять можно, не сейчас. У вас давление скакнуло от неприятных известий. Сигарета только хуже сделает.

– Ты-то откуда знаешь? – серо-голубые глаза Бесчастного, казалось, готовы были пробурить меня насквозь.

– Разрешите доложить, – сказал Петров. – По неподтверждённым данным этот юноша не только антиграв изобрёл и построил. Он умеет лечить руками и каким-то образом видит, чем болен человек.

– Как это – видит?

– Глазами, Алексей Дмитриевич, – сказал я. – Позвольте? Не нравится мне ваше давление.

Встал со стула, подошёл к генералу:

– Повернитесь ко мне лицом, пожалуйста.

Он развернул кресло.

– Я коснусь ваших висков пальцами, это не больно и не долго. Закройте глаза и попробуйте расслабиться. Представьте, что вы сидите на берегу лесной речки. Вода журчит. Солнышко. Облака. Птицы в лесу перекликаются…

– Ширенка, – улыбка тронула полные губы генерала. – Речка моего детства. Подойдёт?

– Лучше не бывает, – заверил я.

Понятия не имею об этой речке, но уверен, что для моего пациента сейчас и впрямь лучше не бывает.

Мне хватило трёх с половиной минут, чтобы снизить хозяину кабинета давление до нормального.

Ещё две – закрепить успех, чуток поработав с сосудами и сердцем (никакого серьёзного вмешательства – так, лёгкая настройка энергетических полей, которые имеются не только у всякого живого существа, но и у всякого живого органа).

Убрал руки, вышел из орно.

– Можете открыть глаза.

Генерал-лейтенант открыл глаза, поморгал, прислушиваясь к себе.

– А ведь хорошо! – воскликнул радостно-удивлённо. – Прямо сил прибавилось, – он повёл широкими крестьянскими плечами. – И курить не хочется. Чудеса. Как ты это делаешь?

– Могу объяснить. Но, первое, – это долго. И второе – получается не со всеми, не всегда и не со всякой болезнью. Это к тому, что не стоит на меня в этом плане серьёзно рассчитывать. Чуть помочь – да. Но не более того.

Мы встретились с генералом глазами. По-моему, он всё понял быстро и правильно.

– Хорошо, – сказал Бесчастнов. – С этим потом. Сначала – Усманов.

Вызванный немедленно полковник Усманов Ибрагим Хикматович поначалу талантливо сделал вид, что он совершенно не понимает, о чём речь. Однако под давлением неопровержимых доказательств, в конце концов, признался во всём. Мне даже не пришлось помогать. Ну, разве что самую малость и совершенно незаметно.

– Погоны, конечно, придётся снять, – сказал ему Бесчастнов.

– Если я сниму погоны, долго не проживу, – криво усмехнулся Усманов.

– Ничего. Я позабочусь, чтобы прожил. Семью тоже не тронут. Но при одном условии. Мне нужны все. Абсолютно все.

– Хорошо, записывайте…

Когда через час Усманова увели, я понял, что голоден. О чём и сообщил присутствующим.

– Я тоже хочу есть, – сказала Наташа. – И ещё очень беспокоюсь, как там наши родители и твои дедушка с бабушкой. Сейчас уже шесть вечера. Мы должны были давным-давно быть дома, они, наверное, с ума сходят.

Бесчастнов ткнул клавишу селекторной связи:

– Татьяна Владимировна, бутерброды с хорошей колбасой и чай на всех. И хлеб, пожалуйста, режьте потолще, как я люблю, а не как вам мой врач шепчет.

– Перекусим, – сообщил он. – Нормально потом поедим, сейчас времени нет. Телефон у вас дома есть, Наташа? Должен быть, если папа такую должность занимает.

– Да, есть.

– Диктуйте номер, – генерал-лейтенант снял трубку.

– Алло, – произнёс он через минуту. – Добрый вечер. Это квартира Черняевых? Илья Захарович? Вас беспокоит генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич. Председатель Комитета госбезопасности Узбекистана. Нет, не шутка. Слушайте меня внимательно…

– Ну вот, – сказал он через пять минут, кладя трубку на рычаги. – Через два – два с половиной часа твои, Наташа, родители и твои, Серёжа, дедушка с бабушкой и прабабушка будут здесь. Поживут в Ташкенте день-два, пока мы разные дела не уладим. На всякий случай.

– Где поживут? – спросил я.

– Имеется у нас для подобных случаев специальное жильё, – сообщил Бесчастнов. – Не волнуйся. За ними присмотрят.

– Есть ещё одна семья, которую нужно привезти в Ташкент, – сказал я.

– Кто?

– Кофманы. Муж и жена. Иосиф Давидович и Эсфирь Соломоновна. Там же, на Металлургов живут, в Алмалыке. Адрес я скажу. Телефона нет.

– Евреи, – утвердительно произнёс генерал-лейтенант. – Куда ж без них… Это с помощью Кофмана золото достали, я правильно понимаю?

– Так точно, – сказал Петров.

– Без Кофманов вообще бы ничего не вышло, – сказал я. – Вопрос был не только в золоте, а в его техническом использовании. Иосиф Давидович проделал сложнейшую ювелирную работу. Не знаю, кто бы сумел сделать так же.

– Ага, так он ювелир?

– И ветеран войны. Танкист. На окраине Будапешта его танк подбили, а мой дед его спас. Дядю Юзика, не танк. Танк сгорел. Экипаж погиб, один дядя Юзик выжил.

– Я понял, – кивнул Бесчастнов. – В Будапеште, значит. Надо же, как мир тесно устроен. Сколько живу, столько удивляюсь. У нас с Юрием Владимировичем, – он покосился на портрет Андропова, – тоже в Будапеште было дело в пятьдесят шестом… – по его лицу пробежала и пропала короткая тень воспоминания, – Ладно, и Кофманов привезём. Что-нибудь ещё?

Прошло время, и я узнал, что Ювелиром звали иногда председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова коллеги, поскольку его дед по матери был евреем, родом из Финляндии, и до революции владел на Москве магазином, торговавшем ювелирными изделиями. Совсем недалеко от нынешнего здания Комитета госбезопасности на Лубянке, к слову.

Но это было позже. А пока я просто догадался, что товарищ генерал-лейтенант Бесчастнов Алексей Дмитриевич не только умён, но и вполне доверяет совей интуиции и «знакам свыше», если можно так назвать мелкие случайности и совпадения, которые большинству кажутся таковыми, но на самом деле ими не являются. Или не всегда являются.

– Это всё, – сказал я. – Пока.

– Отрадно слышать. Ответь мне на один вопрос, Серёжа.

– Только на один?

– Пока на один.

– Давайте, – сказал я. – Хотя лучше бы после бутербродов. Жрать охота – сил нет.

Генерал-лейтенант весело рассмеялся.

– Знакомо! Сам по молодости вечно голодный был. Тебе тринадцать?

– Ага. С половиной.

– Я в твои годы в пекарне работал. Отсюда и кличка – Пекарь, они думают, я не знаю, – он кивнул на Петрова и Боширова, которые одновременно состроили искренне непонимающие лица. – Только это и спасало. Бывало, зимой стянешь пару свежих бубликов с лотка… Горячих! Пахучих! На улице мороз, в подсобку нырнёшь, в уголке присядешь, слопаешь этот бублик в четыре укуса, да так, чтобы ни крошки не упало, второй – за пазуху, и снова жить можно… да.

Открылась дверь, и Татьяна Владимировна внесла большой поднос, на котором стояли чашки с чаем блюдо с толстыми бутербродами и сахарница.

Какое-то время все с аппетитом уплетали бутерброды, запивая их вкуснейшим горячим сладким чаем (за один только чай можно полюбить Землю, нет у нас, на Гараде такого напитка даже близко).

– Я умер, товарищ генерал-лейтенант, – сообщил я после второго бутерброда.

– Что? – от неожиданности Бесчастнов чуть не поперхнулся.

– Семнадцатого февраля сего года я умер, – повторил я. – Клиническая смерть. Меня сбила машина. Случилось это в городе Кушка – самой южной точке Советского Союза. Врачи отчаянно боролись за мою молодую жизнь, и всё-таки победили. Хотя я думаю, что здесь не обошлось без какого-то редчайшего стечения обстоятельств, которые иначе можно назвать чудом. Во всяком случае, мои врачи считают, что произошло медицинское чудо. Я умер, но воскрес.

– Какие именно врачи?

– Например, начальник кушкинского госпиталя, подполковник медицинской службы Алиев Ильдар Хамзатович.

Бесчастнов кивнул.

– Дальше.

– Дальше начались и вовсе непонятные вещи. Я быстро встал на ноги, всё зажило быстрее, чем на собаке. Более того, после выздоровления, точнее, ещё в процессе, я почувствовал, что во мне проснулись новые способности. Скажем так… не совсем обычные.

– Например, умение лечить руками?

– Например. Но не только. Я вижу в темноте. Различаю слова, сказанные тихим шёпотом, за тридцать, а то и пятьдесят шагов. Моя реакция быстрее реакции самого тренированного человека, а память практически абсолютна.

– Он семьдесят пять метров под водой проплывает спокойно, – сказала Наташа. – Без маски, трубки и ласт. И я думаю, что это не предел.

– Не предел, – подтвердил я.

– Это ладно, – сказал генерал-лейтенант. – Впечатляюще, но, в принципе, объяснимо. Прямо в этом здании имеются люди, способные за несколько секунд запомнить массу информации и даже проплыть сотню метров под водой. Да и людей с необъяснимыми с точки зрения марксистской науки способностями я встречал. Вот эта штука, – он показал пальцем, – Гравигенератор твой. Антиграв. Экранирует силу тяжести, так?

– Да, нейтрализует воздействие гравитационного поля.

– Как тринадцатилетний мальчишка, пусть и получивший чудесные способности после клинической смерти, смог это придумать?

– Честно? – спросил я.

– Будь любезен.

– Не знаю. То есть, вообще понятия не имею. Сунул руку в ящик и вытянул антиграв. Как отец Кабани.

Глава вторая
Демонстрация. Хороший самолёт Ту–154. Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов

– Кто? – спросил Бесчастнов.

– Литературный персонаж, – сказал Петров. – Из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Гениальный изобретатель-самоучка. «Ящик… – повторил отец Кабани упавшим голосом. – процитировал он по памяти. – Это мы говорим, будто мы выдумываем. На самом деле все давным-давно выдумано. Кто-то давным-давно всё выдумал, сложил всё в ящик, провертел в крышке дыру и ушел… Ушел спать… Тогда что? Приходит отец Кабани, закрывает глаза, с-сует руку в дыру… Х-хвать! Выдумал! Я, говорит, это вот самое и выдумывал!.. А кто не верит, тот дурак… Сую руку – р-раз! Что? Проволока с колючками. Зачем? Скотный двор от волков… Молодец!»

– Спасибо, капитан, – поблагодарил Бесчастнов. – Слышал, но не читал.

– Прочтите, товарищ генерал-лейтенант, – посоветовал я. – Хорошая книжка.

– Может быть, и прочту, – задумчиво произнёс Бесчастнов. – И вот что, хватит уже генеральничать. Зови меня Алексей Дмитриевич. Я тебе в деды гожусь.

– Слушаюсь, Алексей Дмитриевич, – сказал я. – Мой дед, кстати, девятьсот десятого года рождения.

– Вот видишь, а я тринадцатого. Воевал дед, говоришь?

– Воевал. В разведке.

– Почти коллеги, значит. Ладно, интересно будет познакомиться с твоим дедом… По всему видать, не робкого десятка человек. Так что же, можешь прямо сейчас мне продемонстрировать, как твой антиграв работает?

– Не вижу препятствий, – сказал я. – Медицинские или любые другие весы в этом доме найдутся?

– Пошли.

Бесчастнов открыл вторую дверь в стене. Как я и предполагал, там имелась небольшая комната отдыха. Диван, кресло, телевизор, полка с книгами (я отметил «Три мушкетёра» Дюма, «Остров сокровищ» Стивенсона и «Пётр Первый» Алексея Толстого), журнальный столик с газетами и настольной лампой.

Уже хорошо знакомые мне белые медицинские весы стояли в углу, у окна с задёрнутой шторой.

– Врач говорит, надо за весом следить, – сообщил Бесчастнов. – И физические упражнения. А когда? Времени нет совершенно.

– Врач прав, – сказал я. – На самом деле физические упражнения дадут вам время, которого сейчас не хватает. А вес… Сладкое любите? Пирожные там всякие, конфеты?

– Нет. Но чай с сахаром пью.

– Пейте и дальше. А также ешьте побольше мяса, можно жирного, и поменьше хлеба. Больше белков и животных жиров, меньше углеводов.

– И масло сливочное можно?

– Нужно. Жарить тоже на сливочном масле. И яйца куриные, и сало ешьте много и смело. Лучший завтрак – яичница на сале.

– Правда? – в голосе председателя КГБ Узбекистана послышалась какая-то детская надежда. – Обожаю яичницу по утрам.

– Вот и ешьте на здоровье. Только хлеб пусть вам жена и Татьяна Владимировна всё-таки потоньше режет. Крупы и макароны тоже ограничьте.

– Но врач говорит…

– Врачи тоже люди, а люди ошибаются, – всё это я рассказывал, надевая на себя сбрую с антигравом. – Попробуйте, Алексей Дмитриевич. На месяц хотя бы. Лучше на два. Хуже точно не будет, а вот лучше почти наверняка. Так, я готов. Наташа, взвесишь?

– Конечно.

Тот же самый эксперимент, который я совсем недавно проводил во дворе дедушкиного дома, дал те же результаты.

На глазах присутствующих мой вес плавно изменился с шестидесяти восьми килограмм до шести килограмм и восьмисот грамм при десятикратном напряжении антигравитационного поля.

– Ещё раз, – потребовал Бесчастнов. – Только теперь я буду взвешивать.

– Считаете, подвох, товарищ генерал-лейтенант? – ехидно осведомилась Наташа.

– Считаю, что важные вещи необходимо проверять лично, – ответил Бесчастнов. – А по возможности и делать. Во избежание.

Я повторил.

Шестьдесят восемь (оказывается, почти четыреста грамм я прибавил. Наверное, бутерброды и чай. Ну и расту, конечно). Включил антиграв, повернул верньер реостата, меняя напряжение.

– Тридцать килограмм, – зафиксировал Бесчастнов. – Теперь восемнадцать… Есть. Шесть восемьсот.

– Это максимум, – сообщил я.

– Хорошо, – сказал товарищ генерал-лейтенант. – Теперь снимай, я попробую.

– Во избежание? – спросил я.

– Именно, – буркнул генерал-лейтенант. – А то знаю я вас, архаровцев. Нет уж, принял решение – выполняй до конца. До самого донышка. Тогда и краснеть не придётся. Запомните это, молодой человек.

– Знаю, – сказал я. – Это как в футболе. Если нападающий выскакивает с вратарём один на один, то вратарь в долю секунды должен принять решение: или бросаться нападающему в ноги, или оставаться на месте, надеясь, что защита выручит или он сам промажет. Первое предпочтительней, но дело не в этом. Приняв решение, нужно его выполнять. Задёргался, передумал на середине, сдал назад – гарантированная плюха.

– Интересное сравнение, – сказал Алексей Дмитриевич. – Играешь в футбол?

– Играю. Вообще, дружу со спортом.

– Надо же. Прямо какой-то пионер из светлого коммунистического завтра, – заметил Бесчастнов, даже не подозревая, насколько он близок к истине.

Хорошо, что бабушка соорудила сбрую с большим запасом – таким, что подогнать её можно было практически под любой размер. Во всяком случае, на весьма крупного пожилого мужчину, каковым являлся председатель КГБ Узбекской ССР товарищ Бесчастнов Алексей Дмитриевич, она налезла.

– Ну, попробуем, – бодро сказал генерал и влез на весы. – Наташа, будь добра…

– Ага, значит, опять доверяете, товарищ генерал-лейтенант?

– Язва, – добродушно заметил Бесчастнов. – Взвешивай, давай.

– Сто двадцать четыре килограмма, – сообщила Наташа, передвинув гирьки весов. – Неплохо.

– Да уж… Где тут поворачивать? Здесь? – Алексей Дмитриевич взялся за верньер.

– Здесь, – подтвердил я. – Только плавно.

– А в нашем непростом деле только плавность и нужна. Плавно спустимся с горы… – он медленно повернул верньер сначала на «два», потом, чуть помедлив, на «три».

– Ого, – сообщил. – Легко как стало! Словно килограмм тридцать сбросил!

– Больше, – сказала Наташа. – Ваш вес сейчас – восемьдесят семь килограмм.

Радуясь, как ребёнок, товарищ генерал-лейтенант испытал антиграв полностью, доведя напряжение антигравитационного поля до максимума и чуть ли не прыгая от ощущения лёгкости во всём теле.

Однако прыгать не стал. В особенности, когда я объяснил ему, что масса тела при этом остаётся прежней.

По-моему, он не сильно понял, чем вес отличается от массы, но уяснил, что вести себя следует осторожно.

– Что ж, – сказал Бесчастнов, разоблачаясь. – Думаю, пора звонить в Москву. Звонить и лететь.

– Что, прямо сейчас? – спросила Наташа.

– Нам – да, прямо сейчас. А вот тебе, думаю, лучше пока остаться. Встретишь родителей, дедушку Серёжи с бабушками, Кофманов, введёшь их в курс дела, побудешь с ними, пока мы не вернёмся. Хорошо?

– Как скажете, – сказала Наташа.

– Так и скажу. А вот папу твоего я бы прихватил на всякий случай. Но это мы скоро решим.

Затем последовал звонок в Москву непосредственно Юрию Владимировичу Андропову – прямому начальнику генерал-лейтенанта.

Я не особо разбирался в иерархии властей в Советском Союзе.

Часть моей памяти, принадлежащая мальчику Сергею Ермолову, не имела насей счёт каких-то исключительных сведений. По вполне понятным причинам – тринадцатилетний советский пионер знал обо всём этом ровно столько, сколько ему официально позволялось знать.

Да и не стремился мальчишка к подобным знаниям. Зачем? Партия – наш рулевой! Так сказано в песне и начертано на плакатах. А из песни, как известно, слов не выкинешь. С плаката – тем более.

Ещё – Советы. Рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как написано в учебниках и энциклопедиях.

Сейчас – просто трудящихся.

Профсоюзы – об этом вообще краем уха. Равно как и о судебной системе, все знание о которой укладывалось в одну реплику из ужасно смешного фильма «Кавказская пленница»: «Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»

Что ещё?

Армия?

Это не власть – это инструмент власти, о чём прекрасно известно сыну советского офицера.

Остаётся только одна организация: Комитет государственной безопасности.

Легендарная в самом прямом смысле слова.

Прямая наследница НКВД и ВЧК.

Всесильная, всезнающая и во многом таинственная.

Что касается знаний взрослого человека, инопланетянина Кемрара Гели, то он родился и вырос в совершенно другом обществе. В обществе, которое нынешнее советское посчитало бы идеалом. Да и то, уверен, не всё, а лишь его наиболее пытливая и развитая часть, не утратившая пассионарности.

В этом обществе не было (или почти не было) соперничества властей, постыдных или страшных тайн и, уж тем более, организации, целью которой являлся поиск и обезвреживание врагов – сиречь инакомыслящих.

Потому что мыслить иначе позволялось всем.

И даже высказывать свои мысли публично.

При одном условии, – если эти мысли не были откровенно человеконенавистническими и не трансформировались в призывы к насильственному свержению существующего общественного строя.

Хотя организация, в чьи обязанности вменялась защита общества, существовала.

Но выявляла она не врагов, а угрозы (в том числе, кстати, исходящие из космоса), и продуктивность её работы оценивалась не по количеству выявленных угроз, а по фактическому отсутствию оных.

Так что, в общем и целом, я мало что знал о КГБ. Хотя и был уже награждён медалью Комитета. А уж о взаимоотношении КГБ с партийными и советскими органами – и того меньше.

Одно было понятно после последних событий: были эти отношения отнюдь не простыми и кристально ясными. Особенно в национальных республиках, где сильны были прежние, ещё дореволюционные традиции.

Если совсем честно, разбираться во всех этих властных интригах и хитросплетениях мне не особо хотелось. Но я уже понимал, что без этого не обойтись.

В особенности теперь, когда действующий антиграв – вот он! – был собран. Чтобы без большой оглядки и достаточно свободно действовать дальше, надо было прислониться к сильному, и лучше Комитета и комитетчиков я вряд ли бы кого-то нашёл.

Главное было – выбрать среди них правильных и честных. Уж что-то, а эти качества в людях разглядеть я умел.

Не было бы счастья, да несчастье помогло – эта русская пословица лучше всего описывала текущую ситуацию. Я-то рассчитывал на долгий и трудный путь, преодоление массы препятствий, косности, бюрократизма, зависти и даже прямых угроз, но тут судьба подбросила историю с золотом, и появилась возможность сразу прыгнуть в дамки.

На время телефонного разговора с Андроповым генерал-лейтенант оставил нас в комнате отдыха. Звукоизоляция здесь была на высшем уровне, даже мне не удалось расслышать ни слова.

– Значит так, – сообщил Бесчастнов, заглянув в комнату через пятнадцать минут. – Я был прав. Сейчас у нас ровно девятнадцать часов. Через четыре с половиной часа мы должны быть в Москве. Наташа, ты остаёшься здесь. Все нужные распоряжения я отдам, ни о чём не беспокойся. По коням.

– Папу не ждёте? – спросила Наташа.

– Никого не ждём.

– Один вопрос, Алексей Дмитриевич, – сказал я.

– Зубную щётку и всё, что потребуется, тебе дадут.

– Другой. У меня деньги, что с ними делать? – я показал на невзрачную сумку из синего кожзама с белой надписью «Спорт» на боку.

– Ах да, деньги узбекских товарищей, нажитые нечестным путём. Хотя какие они нам товарищи… Волки тамбовские им теперь товарищи. Сколько там, напомни?

– Тридцать две тысячи.

– Неплохо. Давай-ка возьмём их с собой. На всякий случай.

Через пять минут две белые волги с включёнными спецсигналами (за рулём одной сидел наш шофёр Игнат, которого тоже решено было оставить в Ташкенте), прыгнули с места и, мгновенно набрав скорость, понеслись по ташкентским улицам к аэропорту.

Реактивный самолёт Ту–154 – красивый, стремительных очертаний, ждал нас на лётном поле.

Даже трап уже подогнали, и две приветливые стюардессы в синей униформе и пилотках на тщательно уложенных причёсках, словно сошедшие с рекламного плаката Аэрофлота, встречали нас наверху трапа при входе в нутро летающей машины.

– Добрый вечер! – одинаково белозубо и красиво улыбнулись они.

– Добро пожаловать на борт, – добавила та, что ростом повыше.

– Добрый, – поздоровался Бесчастнов, поднявшийся по трапу первым (я шёл вторым, следом капитан Петров и старший лейтенант Боширов, нагруженные сумками с антигравом и остальным снаряжением). – Девушки, ужином накормите? Не успели на земле.

– Не сомневайтесь, товарищ генерал-лейтенант. Жареная курица, картофельное пюре, салат из огурцов и помидоров устроят? Чай, кофе, сок, вода – на выбор. При желании можем предложить коньяк. Хороший, армянский.

– Коньяк отставить, остальное принимается, – благосклонно кивнул генерал-лейтенант и, пригнув голову, шагнул в салон.

После взлёта и ужина я уснул. День выдался непростой, и моему растущему организму требовался отдых.