Kitobni o'qish: «Дорогая княжна»

Пролог

Под сапогом снова плюхнул перезревший гриб, и пан Войцик воздел глаза к небесам.

Обиталище душевного целителя было совсем не таким, каким он ожидал его увидеть. Говоря уж совсем откровенно, он и сам не знал, чего ожидать, но избушек на болоте в его планах точно не было. От застоявшейся воды поднимался специфический запах, и пан поспешно закрыл нос платком.

Оставив коня и сопровождающую его группу людей у мостков, ведущих к дверям, пан направился к избе, боязливо рассматривая кости, камни и перья, привязанные к веревкам вдоль всей деревянной дорожки. Позади заскулили-завыли собаки, едва не заставив мужчину отказаться от своей затеи, но стоило ему подойти к двери, как та отворилась. В лицо ему ударила волна тепла. Поддавшись внезапной нерешительности, пан Войцик на секунду остановился. Из избушки доносился мерный шорох. В целом она казалась безопасной, и пан сделал шаг, переступая порог, а заодно и все свои сомнения.

За порогом его внезапно окутало сухое чувство уверенности. Пан огляделся. Интерьер избушки напоминал ему лавку престарелой травницы: на грубых полках стояли банки-склянки самых разных форм и размеров; на стенах висели пучки трав; в дальнем углу пан внезапно разглядел рунные камни и чьи-то черепа (не исключено, что среди них были и человеческие). Шорох, который он слышал снаружи, исходил от ступки, в которой что-то увлеченно растирал старик, одетый в синий балахон. Одеяние еще хранило на себе остатки былой роскоши – поблекшую вышивку золотой нитью.

– Присаживайтесь, пан, – предложил он, не отвлекаясь от своего дела. – Рассказывайте, зачем пожаловали.

– Вы – Обадайя? – осторожно осведомился Войцик, нашаривая взглядом табурет, накрытый лисьим мехом.

Старик кивнул. Холодный ветер ворвался в окно, гулко забренчали кости.

Постукивала ступка.

Пан сел.

– Дело в моей дочери, – сумбурно заговорил он. – Глупая девчонка живет одними мечтами да капризами. Целые дни или проводит в постели со своими бабскими книжонками, или гуляет по саду, вздыхая томно и обсуждая светские рауты да кавалеров со своими подружками-приживалками. В жизни своей палец о палец не ударила, а все одно – пирожные ей подавай да платья. Хочу ее в институт пристроить, чтоб ума набиралась. А уж потом – замуж. Но кто ее такую возьмет?

Обадайя посмотрел на пана исподлобья.

– Мужские вкусы на дев разнятся. Авось кому и приглянется.

– Мне не нужно «авось», – Войцик неодобрительно крякнул. – Мне нужно наверняка. Ей бы хоть толику ума да самостоятельности, а уж жениха я ей сам найду.

Знахарь наконец отставил ступку, потянулся.

– Я понял. Плату можете оставить в горшочке у двери. Ваша дочь не станет совершенным камнем, но уверен, что у нее получится порадовать вас, пан.

– Вот так… просто? Вы даже не взглянете на нее?

– Нет нужды, пан.

Мужчина замешкался, но все же кивнул.

Опустив мешочек с драгоценным ожерельем почившей жены в глиняный горшок, пан Войцик с облегчением покинул дом целителя душ.

Теперь его ждали долгая дорога и письма в соседние страны с рассказами о всевозможных достоинствах его дочери…

Глава 1

Все неприятности стремительно наступающей осени лучше всего переживать в теплых сапожках.

Горестно вздохнув, Иви отошла от витрины торгового центра и тут же наступила в холодную лужу. Замшевые ботиночки незамедлительно промокли. Девушка закатила глаза. Она планировала купить новые сапожки к началу зимы, но они понадобились гораздо раньше. Целыми днями с неба на Нью-Йорк сыпалась мерзотная крупа, которая ночью замерзала и покрывала улицы ледяной коркой. Наутро же эта корка щедро посыпалась какой-то гадостью. Судя по всему, делалась она из реактивных отходов, и новые удобные ботиночки Иви пришли в полнейшую негодность.

Скорбно окинув взглядом сверкающее огнями и стеклами здание торгового центра, девушка вышла из лужи, сделала шаг – и тут же попала во вторую. На работе нужно быть меньше чем через час, а прямо перед ней – витрины, за которыми стоят симпатичные сапожки, а по всем этажам витает аромат кофе и булочек с корицей.

Через пару минут Иви с восторгом крутилась перед зеркалом, разглядывая обувку, сидящую у нее на ногах, но, взглянув на ценник, чуть было не схватилась за сердце.

– Вы по ошибке указали здесь стоимость всего ассортимента? – сурово обратилась она к скучающему консультанту. Тот с готовностью направился к ней.

– А разве вы не считаете, что такая красивая юная дама может порадовать себя новыми сапожками? – тут же парировал парень, будто эта фраза всегда была у него на языке и дожидалась своего коронного часа.

Иви поморщилась.

– Вот ложка, – нежно промурлыкал продавец, протягивая ей железку с изогнутой ручкой.

– Зачем она мне?

– Чтобы надеть ваши э… э… туфли.

Иви перевела глаза на неприглядные баретки с разводами соли и реагентов на носах, и рука сама потянулась к кошельку.

Мельком взглянув на наручные часы, девушка поудобнее перехватила лямку сумки с фотоаппаратом, что оттягивала плечо, и без промедлений помчалась к выходу.

Когда на горизонте уже показались широкие стеклянные двери, ноги в новых сапожках внезапно поехали в разные стороны. Перед глазами издевательски пролетела табличка «Осторожно! Мокрый пол!», Иви нелепо взмахнула руками, заваливаясь навзничь.

Но падение почему-то длилось очень долго, а свет диодных ламп все удалялся и удалялся. Иви не успела по-настоящему испугаться, когда ее тщедушная тушка ударилась обо что-то твердое, но упругое, похожее на… землю? Руки нащупали длинную траву. Такая не растет в конце осени. И уж точно – в торговых центрах.

«Охренеть», – здраво рассудила девушка, и тут же тихий внутренний голосок перебил женский вой:

– Панночка ляпнулись!..

Так и не поняв, о какой панночке идет речь и что такое «ляпнулись», Иви внезапно провалилась в темноту.

***

Очнувшись, она осознала себя лежащей на чем-то до безобразия мягком и жарком. Приложив некоторое усилие, девушка восстановила в голове последние события. Она купила сапоги. Очень неплохие, кстати. Потом… кажется, она поскользнулась. Ага, скорее всего, стукнулась головой, и кто-то вызвал «скорую»… На «скорой» Иви никогда не каталась и за всю свою коротенькую жизнь на больничную койку попадала только один раз, да и то – в далеком детстве. Но почему-то она была уверена, что в больницах не бывает настолько мягких кроватей.

Иви открыла глаза и уставилась в потолок. Хм, потолок. В больницах он простой белый, а тут – высокий сводчатый, да еще и с лепниной в виде виноградных гроздьев. И что было еще интереснее – она не чувствовала того специфичного запаха, которым насквозь пропитаны стены и сами последователи Гиппократа. Девушка медленно повернула голову влево. Взгляд скользнул по вычурной мебели из темного дерева и гобеленам с незнакомыми гербами. Нет, это точно не может быть больницей.

А вдруг ее похитили?! Затащили в секту!

Выбравшись из душного облака пухового одеяла, девушка встала на ноги и неуверенно ощупала белый балахон, в который была облачена. Завязан он был на горле и снабжен издевательскими для такой целомудренности кружевами.

Иви резво пошлепала босыми ногами к замеченному ранее зеркалу и замерла.

Это была она – и точно не она. С первого курса художественной академии Иви красилась в блондинку. Но потом осознала, насколько это дело хлопотное и затратное (особенно в условиях фриланса), и цвет обновлялся реже, чем хотелось бы. Но сейчас ее блондинистость была явно натуральной. Никакого намека на отросшие русые корни. По щекам рассыпались бледные веснушки, которых у нее отродясь не было. Но зато шрамы от ветрянки пропали. Черты лица остались точно ее собственные. Недолго думая, девушка задрала длиннющую рубашку. Ага. И природная тощесть тоже ее собственная.

Воздев глаза к роскошному потолку, девушка нахмурилась.

– Это шутка такая?! – грозно поинтересовалась она, но Небесная Канцелярия не удостоила ее ответом.

За дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Дверь распахнулась, и в комнату румяным колобком вкатилась женщина с подносом в руках, на котором ютились заварник, пончики, фрукты и что-то еще. Увидев Иви, она чуть не выронила свою ношу.

– Панночка! Девочка! Проснулись!

Мозг закоротило.

Иви нервно огляделась.

– А чего вы сразу на ножки? Нельзя-нельзя!

Женщина двинулась на Иви, подпихивая ее подносом в сторону кровати.

– А телефон есть? – пришла в голову здравая, на первый взгляд, мысль. Сейчас такое время, что телефон-то уж везде есть. Но на лице тетки отразилась крайняя степень недоумения. Все же затолкав Иви в постель, она брякнула поднос с содержимым ей на колени и скорбно поинтересовалась:

– Совсем плохо, да? Надо сказать вашему батюшке. Уж вдруг захотят пан ваш отъезд перенести. А вам покушать надо, панночка.

– Отъезд куда? – ляпнула Иви, разглядывая вкусности. Живот предательски завыл.

Тетка зацокала языком, потеребила расшитый узорами передник и выкатилась из комнаты. В животе снова заурчало. Иви схватила с подноса бутерброд с вяленым мясом. Было бы неплохо еще выяснить, где она оказалась.

Отставив поднос, девушка снова выбралась из кровати, подошла к окну и отдернула плотную тяжелую ткань. В глаза ударил яркий солнечный свет, а взгляду открылся сад. Явно запущенный. И очень-очень… старый? Нет, правильнее будет – старинный. Похоже, у этой семьи финансы поют романсы, если она не может позволить себе садовника. Методично пережевывая бутерброд, девушка побрела по комнате. Остановившись возле картины, на которой было изображение какого-то пышного пожилого мужчины с седой, аккуратно подстриженной бородой, Иви автоматически посмотрела на дату и подпись художника.

«Пан Войцик. Шерпи́н, год 895 от Катаклизма».

Бутерброд встал в горле. Ладно, с фамилией неизвестного пана все понятно – она либо чешская, либо польская. Но что такое «шерпин»? Город? Страна? Месяц? И причем тут Катаклизм?

Еще раз подняв глаза на портрет, Иви вдруг почувствовала в душе смесь обиды и некоей неприязни. Эти эмоции точно были не ее: все-таки она видела этого человека впервые. Скорее всего, они принадлежали бывшей хозяйке этого тела. От бредовости этой мысли Иви нервно хмыкнула.

Странная какая секта. Такую она ни в одном фильме не видела. Сейчас бы пригодился Гугл.

За дверями послышались шаги, и в комнате снова появилась тетка-колобок, но на этот раз с мужиком с картины.

– Панночка Эвиночка! Опять на ногах! – всплеснула руками нянька. – Ну нельзя ее в пансионат! – она обратилась к мужчине, который с крайне недовольным выражением лица взирал на растрепанную Иви и крутил цепочку часов.

– Помолчи, Янина, – оборвал ее пан.

В сознании Иви нянька только что обзавелась именем. Да и она сама, кажется, тоже.

Пан Войцик разглядывал Иви долго. Просто стоял и смотрел, подкидывая в руках луковицу часов. А девушка все чувствовала на языке неприятный привкус антипатии.

– Прибери панну, Янина, – наконец заговорил он и засунул часы в карман. – И скажи медикусу, чтобы осмотрел еще раз. Если не найдет никаких… отклонений, отъезд состоится в назначенное время.

Смерив дочь не самым приятным взглядом, пан вышел из комнаты.

– Пойдемте, панночка. Вот мы волосики приберем, приоденемся. Это ж надо, – нянька доставала из ящичков заколки, – дочь родную, как кобылицу, продавать. Все из-за денег, будь они неладны…

Усадив Иви перед зеркалом, Янина начала расчесывать длинные пряди. Происходящее было сюром чистой воды. В магию Иви не верила. Как и в экстрассенсов, призраков и драконов. Самой здравой и самой логичной была теория о том, что она ударилась головой и теперь лежит в коме. И мозг решил развлечься, сгенерировав несуществующую вселенную. Но, так или иначе, если ей придется провести в ней некоторое время, почему бы не разобраться, что к чему? Оказаться в лечебнице для душевнобольных, пусть даже в придуманном мире, Иви совершенно не хотелось.

– Точно нигде не болит, панночка? – Янина ловко перевязывала косы расшитыми лентами.

– Точно, – уверенно подтвердила Иви, но это была не совсем правда. Болел мозг.

Янина отодвинулась, оглядела плод своих трудов и резво покатилась к шкафу. Из его недр появилось нечто, похожее на халат. Накинув его на плечи Иви, нянька снова подтолкнула ее к кровати.

– Пождите, панночка, сейчас медикуса позову, – и женщина, чуть покачиваясь из стороны в сторону, вышла из комнаты.

Медикусом оказался мужчина преклонных лет, растерявший все волосы, но оставивший при себе ясный ум и зоркий глаз. С невозмутимым видом и явно чувствуя себя хозяином положения, господин (кстати, не соизволивший назвать своего имени) попросил Иви встать ровно, все так же невозмутимо расстелил на прикроватном столике льняную тряпицу и начал раскладывать на ней медицинские приборы.

От одного взгляда на них у Иви побежали мурашки. Про анестезию тут, наверное, и слыхом не слыхивали. Не дай бог чего случится. Закончив, медикус жесткими и холодными руками ощупал плечи и позвоночник девушки, периодически встряхивая, как куклу; попросил закрыть глаза и сесть, затем – встать; постучал небольшим молоточком по коленкам. Осмотр закончился тем, что медикус попросил панночку высунуть язык, а чужая душа едва не померла от стыда, заставляя Иви тоже испытывать некий дискомфорт. Удовлетворенно хмыкнув, мужчина вернулся к тумбе и начал методично собирать инструменты, которые ему даже не пригодились. “К счастью”, – подумалось Иви. Когда медикус закончил с инструментами, из его саквояжа появились бумага, перо и чернильница. Он что-то черкнул на бумаге, разбрызгивая чернила по сторонам, помахал листком в воздухе и аккуратно свернул его в трубочку.

– Вот это отдать пану. А после передать в академию.

Иви молча взяла записку.

Настроение затерялось где-то в минусовых дебрях.

***

«Пир во время чумы», – вот так бы описала Иви состояние поместья. Когда девушка пыталась выяснить, что же стало причиной бедности, Янина сначала отмахивалась, ведь «негоже вам, панночка, такими делами головушку забивать», а после все же призналась, что на землю напал мор, и за несколько сезонов от урожая практически ничего не осталось. Соответственно, торговать было нечем, и финансовое положение некогда богатой и влиятельной семьи покатилось под откос.

Но это не мешало хозяину устраивать партии в покер, на которых подавались не самые дешевые сигары, отнюдь не бюджетный алкоголь, а сами паны щеголяли друг перед другом дорогущими камзолами. Почти все слуги были распущены, в семье остались лишь несколько личных горничных, кухарка да лакей. Нетрудно было догадаться, что пан Войцик был в долгах, как в шелках. Но тем не менее он не поскупился на удобную коляску с блестящими шишечками на колесных втулках и десятком мягких подушек на сиденьях, когда пришла пора отправиться в академию.

Об академии Иви тоже узнала немного, лишь то, что он находился почти в восемнадцати часах езды от поместья и что там каждый год собирали девиц из самых состоятельных семей. Никто не знал, что именно происходило в академии, но зачастую ее выпускницы блистали в лучах света высшего общества.

Иви же сделала вывод, что сейчас ее ждет два варианта: либо ее везут в институт благородных девиц, либо в бордель. А что? Она часто видела в фильмах, как какой-нибудь благородный джентльмен находил себе спутницу жизни именно среди женщин для удовольствия. По сюжету он должен был упасть перед ней на колени, признаваясь в такой порочной, но такой страстной любви, а потом увезти в закат. В сказочную жизнь.

Отъезд был назначен на семь утра, и для Иви это стало испытанием, но она не могла не признать – сборы вышли красивыми, как в кино.

Иви разбудили дворовые девушки. Одеты они были по-праздничному: в белых вышиванках, замужние были в высоких красных намитках¹. Подняв Иви с постели и заведя красивую песню, девушки сперва проводили ее в ванную, сами обмыли, облачили в кружевное исподнее. Скорбно вздыхающая Янина прибрала ей волосы, вплела в них белые ленты; девушки в это время готовили платье и собирали в саквояж последние вещи: меховую муфточку, теплые чулки, что-то из косметики. Переодев Иви в пышное платье, девушки проводили ее в холл, где уже ждал кучер. Янина сунула ей в руки узелок с вкусностями и взмахнула перед девушкой рукой в жесте, очень отдаленно напоминающем перекрестие.

После няньки к лже-панне приблизился сам хозяин поместья. Абсолютно формально заключив девушку в объятия и трижды поцеловав ее в обе щеки, пан сухо сказал:

– Твой путь к выпуску должен быть безупречным галопом, а не нелепым ковылянием – только так ты сможешь послужить на благо семьи. В противном случае тебя будет ждать святая обитель, где ты будешь приносить успокоение всем заблудшим душам. Я уверен, если ты не справишься, это будет самым достойным вариантом твоей дальнейшей судьбы.

Иви закусила губу, присела в неуклюжем реверансе и забралась в коляску. Монастырь? Не-е-ет, это не для нее. Смирение, испытываемое частью чужой души, к которой девушка пока не смогла привыкнуть, она игнорировала.

Лошадка резво бежала вперед, коляска катилась по грунтовой дороге, иногда подпрыгивая на кочках; разгорался по-осеннему поздний рассвет. Жуя рогалик, Иви с интересом разглядывала природу и иногда горестно вздыхала, жалея, что фотоаппараты в этом мире еще не изобрели.

Соотнести местность с реальной страной не удавалось. Холмы везде были холмами, трава – травой, и деревья облетали так же, роняя листья на прохладную землю.

Иви достала из сумки небольшой блокнотик в мягкой обложке и угольный карандаш.

Усевшись настолько удобно, насколько это было возможно в постоянно подпрыгивающей коляске, девушка начала схематично набрасывать неспешно проплывающий пейзаж.

Это была одна из ее милых странностей, над которой посмеивались родственники и немногочисленные знакомые: зарисовывать все на свете. Иногда рисунки выходили кривобокими, иногда – довольно неплохими, но так или иначе, они перестали быть просто увлечением, когда Иви решила поступать в Парсонс.

Учеба взбесила ее в первую же неделю: Иви представляла себе старейший колледж искусств совсем по-другому. В ее мечтах это были полеты фантазии, бессонные из-за вдохновения ночи, живопись – фантастические миры на холстах… Но ночи оказались бессонными не из-за наплывов вдохновения, а из-за зубрежки древнегреческих ордеров. А рисовать нужно было кувшины и головы.

Через полтора года рисования кувшинов бунтарская душа не выдержала, и Иви, отчислившись с курса и победоносно ткнув в бесстрастные окна колледжа неприличным жестом, стала рядовым фотографом-фрилансером.

Закончив картинку, Иви перекусила очередным бутербродом и задремала, убаюканная покачиванием.

Солнце уже медленно катилось к закату, когда коляска подъехала к большим воротам. Иви проморгалась, с интересом разглядывая тонкую ковку створок. Двое мужчин в строгой форме распахнули ворота, и коляска покатила по аллее. За воротами оказался целый мир: сад со статуями и фонтанами, небольшие домики, о назначении которых пока приходилось только догадываться, и самое главное – огромное здание, больше похожее своими размерами и великолепием на настоящий дворец. Коляска остановилась у большого крыльца, на котором толпились девушки. Их было около пяти десятков; большинство – со своими гувернантками.

Через некоторое время на крыльцо вышла высокая, очень худощавая и очень морщинистая женщина. Одета она была в строгое платье; волосы, тронутые сединой, были уложены в узел на затылке, а поджатые губы выражали вечное недовольство.

– Добро пожаловать в академию Сен-Рур, – заговорила она поскрипывающим голосом и с ярко выраженным гавкающим акцентом.

Иви на секунду подумалось, что дама непременно должна была быть немкой в реально существующем мире.

– Меня зовут графиня Гофман, и мне доверена забота о юности и младости. Вы же можете называть меня Мадам. Вы все знаете, для чего вас здесь собрали. Ваше пребывание в стенах академии будет длиться три месяца, за которые вы должны стать бриллиантами, сверкающими в лучах славы ваших королевств. Не заблуждайтесь: Сен-Рур – не простая школа и уж тем более не тюрьма. Это нейтральная территория, на которой вы сможете познакомиться с представителями высшего общества, а заодно и преумножить свои знания, – директриса обвела притихших девушек цепким, колючим взглядом. – Сейчас вы должны оставить все, что привезли с собой из дома. Вам выдадут несколько комплектов формы, а ваши наряды будут отданы вашим провожатым. Прошу за мной.

Махнув сложенным веером в полководческом жесте, графиня гордо двинулась внутрь здания. Новоиспеченные студентки поспешили за ней стайкой цыплят. Оказавшись в академии, Иви ахнула. Ее как художника – пусть и любителя – не могли оставить равнодушной богатые фрески, которыми был расписан потолок, причудливые витые колонны, статуи, которые, казалось, не могли принадлежать руке человеческой, – настолько изящными и утонченными они были. Не обращая внимания на то, что многие застряли на пороге, разглядывая интерьер, директриса целеустремленно неслась вперед, на ходу объясняя правила.

– Подъем и отбой по звону колокола. После десяти вечера в комнатах не должно быть посторонних. Письма отправляются и раздаются адресатам в начале каждой недели. Расписание классов вы найдете в общей гостиной. Она прямо по коридору, третья дверь налево. В комнатах вас уже ждет форма и все необходимое для того, чтобы жить три месяца, ни в чем себя не ущемляя. Сейчас, – Мадам остановилась у первой двери, – я прошу вас переодеться и сложить вещи в корзины, подписанные вашими именами. Это касается и всех ювелирных украшений.

Девушки зашушукались, прикрывая рты ладошками и поглядывая на графиню.

– Ваши наряды будут выдаваться вам по особым случаям: на официальные вечера и, конечно же, на выпускной, – заметила Мадам, недовольно поджала губы и развернула внушительной длины список, который держала в руках.

– Галлахер, Андервуд и Войцик! – провозгласила директриса. Наступила тишина. Краем глаза Иви заметила, что из толпы к графине пробираются две девушки, и тоже начала двигаться в ту же сторону. Остановившись перед директрисой, девушки ловко исполнили книксен. А Иви так и осталась стоять, хлопая ушами. Директриса в недоумении воззрилась на нее.

– Вы не хотите меня поприветствовать? – сухо поинтересовалась она. Иви прикусила губу, щеки ее вспыхнули. Промямлив извинения, она неуклюже поклонилась. Директриса ткнула в сторону резной двери сложенным веером.

– Это ваша комната. Можете располагаться.

Двери распахнулись, пропуская девушек в комнату, и закрылись, отрезая их от прежней жизни.

Глава 2

Эвелин представляла себе институт благородных девиц – а, судя по описанию Мадам, это был именно он – совершенно иначе. В мемуарах институток она читала о скудном питании, хлипких матрасах и спартанском воспитании. О воспитании судить она пока не бралась, но обстановка в комнате шла вразрез с ее представлениями.

Кровати были спрятаны в нишах в стенах, благодаря чему в комнате было очень много места. У каждой был плотный балдахин, сейчас завязанный шнурком. При необходимости он мог скрыть хозяйку кровати от любопытных глаз.

– О, эта будет моей! – одна из девушек устремилась к правой кровати.

– Тогда эта – моя! – тут же спохватилась Иви, направившись к противоположной стене. Спать прямо напротив двери, пусть и с балдахином, не было желания. Их соседка чуть пожала плечами, но возражать не стала.

На кроватях обнаружилась не только форма, еще и ночная рубашка, и небольшая шкатулка. Оставив изучение содержимого шкатулки на потом, Иви развернула форму. Нижнюю ее часть составляли несколько нижних юбок, а верхняя – корсет и тонкую блузу. Верхнее платье было песочного цвета, именно того оттенка, который в мире искусства считался “голым”. В комплект также входили несколько пар коротких панталон, которые уже не вызывали у Эвелин некультурного шока, чулки с лентами и пелерина, едва прикрывающая руки.

Иви вздохнула и покосилась на соседок. Одна из них – светленькая и круглолицая – спряталась за балдахином и теперь мышью шуршала там, а вторая – более смуглая и темноволосая – начала переодеваться в ночное, абсолютно не смущаясь.

Последовав примеру светленькой девушки, Иви забралась в кровать.

Стянув покрытое дорожной пылью платье, она со вздохом удовольствия облачилась в легкую ночную рубашку. Под кроватью обнаружились тапочки. Сложив одежду в корзину у двери, Иви заглянула в шкатулку. Внутри находились шпильки для волос, несколько лент и заколки с бантами того же цвета, что и платье. Иви и не сомневалась, что содержимое шкатулки было одинаковым у каждой воспитанницы.

Соседки молча укладывались спать, тушили свечи металлическими колпачками. Забравшись в кровать, Иви вздохнула. Какой странный сон… А еще страннее было то, что Иви, кажется, начала к нему привыкать… Да и что она оставила в Нью-Йорке? Бесперспективную работу, счета за аренду и рыбку, которая постоянно норовила всплыть кверху брюхом. Мать Иви погибла в авиакатастрофе, когда ей исполнилось восемь, а отцу она перестала быть нужна сразу же, как только тот нашел себе новую пассию.

А что, если все же произошла какая-то необъяснимая магия, и Эвелин поменялась телами с панной Войцик? Не зря же об этом снято так много фильмов, откуда-то же эти идеи взялись?.. А ведь ими вполне мог поделиться какой-нибудь такой же путешественник по мирам. И если это действительно так, то где же сейчас настоящая Эвин? В дурдоме в смирительной рубашке?

Не успев сделать логичных выводов, Иви заснула.

Спалось крайне беспокойно: снилось какое-то помещение, затянутое дымом, травы и черепа на стенах. Откуда-то доносился гул не то барабана, не то бубна, который все приближался. И когда звук взорвался оглушительным раскатом совсем рядом, Иви проснулась.

Из-за неплотно задернутого балдахина пробивалась полоска света. Отодвинув ткань, Иви одним глазом выглянула в комнату.

– Доброе утро, – мягко улыбнулась ей девушка напротив. – Ты вовремя проснулась: еще пятнадцать минут, и ты не успела бы привести себя в порядок. А Мадам любит, чтобы мы выглядели идеально, даже если не выспались.

– Откуда ты знаешь? – Иви села, свесила ноги с кровати. Ее собеседница помолчала, ловко заплетая льняные волосы в аккуратные косы. Уложив их «корзинкой», она прикрепила бантик и снова переключила внимание на Иви.

– Я училась здесь в прошлом в году. Но трагедия, случившаяся с моим отцом, вынудила меня прервать обучение и вернуться к семье, – лицо девушки отобразило крайнюю степень печали. – Но мне повезло, что Мадам пригласила меня и в этом году.

– Так ты была здесь раньше? – лицо Иви вытянулось. – Расскажешь?

– За завтраком. Иначе мы обе опоздаем, – соседка рассмеялась – словно по полу комнаты рассыпались маленькие рождественские бубенчики. – Я – Лола, кстати. Лола Галлахер.

– Эвел… Эвин! Эвин Войцик.

Из-за узкой белой двери показалась вторая соседка. Судя по влажному полотенцу, которое она несла в руках, за дверью скрывалась ванная комната.

– Это Эвин, – кивком указала на Иви Лола. Девушка бросила полотенце на спинку кровати и сухо улыбнулась.

– Кая Андервуд.

Не дожидаясь какой-либо реакции от новых знакомых, Кая начала переодеваться.

– Тебе лучше поспешить, – снова светло улыбнулась Лола и, взяв со стула разложенную форму, спряталась за шторкой.

Сунув ноги в пушистые тапочки, Иви побрела в ванную. Ванная была самой обычной: светлая, с большим зеркалом в полный рост. В шкафчике на стеклянных полочках ютились всевозможные флакончики, расставленные в строгом порядке: отдельно для ухода за лицом, за руками, за волосами. Заглянув в одну из баночек, Иви чихнула: с пуховки поднялось облачко рассыпчатой пудры и устремилось прямо ей в нос. Пообещав себе перещупать на досуге все флакончики и понадеявшись на то, что в составах их содержимого нет ртути и свинца, Иви наскоро плеснула в лицо прохладной водой и помчалась переодеваться.

Кое-как облачившись в корсет, который застегивался спереди на малюсенькие крючки, Иви начала возиться с юбками. Первым слоем была полупрозрачная исподница², на которую сверху крепилась конструкция из накрахмаленных лент, соединенных между собой. Мысль о том, что эту процедуру нужно будет проделывать каждое утро, повергала в уныние. Закончив с платьем, девушка наскоро расчесалась. Косы плести она не была обучена, и, скрутив на голове непритязательную «гульку», Иви поспешила в столовую.

В столовой было шумно. Шурша юбками и непринужденно болтая, девушки рассекали пространство, сжимая в руках подносы. На длинном столе располагались большие блюда с обширным выбором.

Но, заметив Лолу, Эвелин потеряла интерес к меню. Наскоро шлепнув на тарелку омлет и несколько тонких до прозрачности ломтиков вяленого мяса, девушка поспешила к мисс Галлахер. Та точно перестала быть просто вынужденной знакомой и превратилась в кладезь полезной информации. Возможно, даже необходимой для выживания.

– Привет, – Лолу абсолютно не смутило преследование со стороны новой соседки.

– Рассказывай! – заговорщически прошептала Иви, поставив поднос и пытаясь усесться поудобнее во всех этих жутких юбках.

– Об академии?

– Обо всем! – Иви торжественно взмахнула вилкой.

Лола на секунду задумалась, затем начала быстро и тихо говорить:

– Своей целью Сен-Рур ставит вырастить из нас великосветских дам. Нас будут учить королевскому этикету, но только азам, потому что в каждой стране много своих нюансов. Будет искусство, история и кое-какие другие науки. Узнаешь о них сама, – она хитро посмотрела на Иви. – Самое долгожданное – это, конечно, выпуск. В честь него устраивается настоящий бал, на который частенько приезжают и кронпринцы из стран-соседей. Иногда кому-то везет, и тогда девушка уезжает в статусе фаворитки. А если будет везти и дальше, то она может… м-м-м… вырасти в звании.

– А как принцы выбирают девушек? А если им никто не понравится?

– И что? – вдруг встряла в разговор подошедшая Кая. – Принцам запрещено брать в жены девиц из неблагородных семей. Поэтому они предпочитают выбрать невесту здесь. Ведь все знают, что девушки Сен-Рур воспитаны как положено, готовы к жизни во дворце и исполнению политических и супружеских обязательств.

При этих словах Иви почувствовала, как холодеет спина.

– А ты реалистка, да? – кисло поинтересовалась она у Каи. Та пожала плечами.

– Третий год в академии смывает с глаз розовую краску, – та методично намазывала свой тост абрикосовым джемом.

– Третий? А так можно? Принцы каждый год ищут себе невест?

– Нет, конечно! – Лола рассмеялась, а Кая лишь посмотрела исподлобья. – Нет столько принцев. Да и большинство из них совсем не принцы: есть князья, графы, бароны… А молоденькие образованные фрейлины всегда нужны. Некоторые королевские особы меняют их, как перчатки.