Kitobni o'qish: «Триумфы и драмы русских балерин. От Авдотьи Истоминой до Анны Павловой»

Shrift:

Сайт издательства www.veche.ru

Балет и балетные трагедии. К читателям

Считается, что балет в России берет свое начало в годы правления царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим именно за то, что он тихо, без шума открыл в России очень много дельного и полезного. Именно при нем, скажем, введены в России полки нового строя – то есть так называемое «регулярство», лишь незначительно дополненное во времена его преемника, которому приписаны многие достижения Тишайшего. При нем открылось и балетное искусство, о котором в одной известной песне времен социализма говорилось, как бы между прочим, что «даже в области балета мы впереди планеты всей».

Вот ведь что получилось. Как будто бы принесли к нам на Русь это волшебное искусство иноземцы, но именно у нас оно стало развиваться стремительно, и именно наши балерины вскоре затмили всех иноземных танцовщиц.

Но в книге речь не о самом балете, а о его труженицах, о тех, что из года в год, из поколения в поколение совершенствовали свое мастерство, а вместе с совершенствованием мастерства проходили и путь завоевания все новых и новых высот на ниве любви. Но при этом немало любовных драм выпало на долю тех, кто дарил людям волшебное свое искусство.

Были времена, когда балерин-танцовщиц и за людей не почитали – лицедейки и все тут. Они не имели никаких прав, с ними поступали так, как того желали их хозяева. Впрочем, как и вообще со служительницами Мельпомены. Вспомним кинофильм «Крепостная актриса». Скажете, мол, художественный фильм – это произведение не документальное. Не совсем так. В кинофильме ведь на главных ролях герои реальные.

Но давайте посмотрим, кто хозяин крепостной актрисы? «Гнусный турок» Кутайсов. Персонаж исторический, персонаж реальный. Уточним только, что имеется в виду Иван Павлович Кутайсов. Уточнение необходимо, поскольку сын этого «гнусного турка» – блистательный герой Отечественной войны 1812 года, сложивший голову за Отечество в Бородинском сражении. Он-то иначе относился к прекрасному полу, нежели его отец, любитель всевозможных интриг, в которые пытался втянуть даже своего благодетеля императора Павла I. Известна история с красавицей Анной Лопухиной, в которой, кстати, император оказался на высоте. Павел Петрович действительно ухаживал за Анной Лопухиной, действительно поселил ее в специальном павильоне близ своего дворца, действительно каждый вечер посещал ее, но, когда его ухаживания подошли к грани серьезной, Лопухина разрыдалась и призналась, что давно любит князя Гагарина, находящегося в это время в армии Суворова в Италии.

Император немедленно извинился, укорил за то, что не сказала сразу, вызвал Гагарина из армии – тот как раз отличился в одном деле и был направлен с реляцией к государю – и устроил счастье молодых. На Западе бы скорее депеша была иного содержания – прибить соперника где-нибудь потихоньку. Но русские государи отличались благородством…

Но факт остается фактом – в кинофильме «Крепостная актриса» верно показано ужасное, бесправное, унизительное положение крепостной, состоящей в театральной труппе вельможи, вознесшегося в князи из грязи. Ну а те, кто вышел в так называемые элиты из грязи, всегда ведут себя, мягко говоря, бескультурно. В лихие девяностые писали о том, как охотились по вечерам за балеринами, забирая их после спектаклей, бритоголовые хозяева ельцинизма с явным дефицитом серого мозгового вещества.

Правда, если уж еще серьезнее коснуться кинофильма «Крепостная актриса», нельзя не отметить невежества создателей фильма. Невежества в изображении героев. На экране показана в уничижительной форме супруга И.П. Кутайсова. Там сцены ревности, истерика. А ведь эта женщина – мать знаменитого героя Отечественной войны, славного генерала Александра Ивановича Кутайсова, сложившего голову на Бородинском поле. Мало того, она – сестра знаменитого суворовского генерала-артиллериста Дмитрия Петровича Резвого, оставившего заметный, даже яркий след в истории развития этого рода войск, в тактике действий. И еще раз повторю: мало того – она происходила из славного рода Резвых, выходцев из Осташкова. В конце восьмидесятых мой отец писатель Николай Шахмагонов именно это отметил в очерке «Павший на поле чести», посвященном генералу Кутайсову и вышедшем в популярном в ту пору сборнике «Прометей», издаваемом редакцией ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия».

Какой же шум, какое негодование вызвало написанное в очерке: «Как видим, Александру Кутайсову, талантливому генералу и разносторонне одаренному человеку, дала жизнь русская женщина, происходившая из чисто русской семьи, корни которой уходят в исконно российские земли, в город Осташков, где берет начало великая русская река Волга. Именно из этой семьи, давшей потом России многих замечательных сыновей, вынес Александр все лучшее, что в нем было. Безусловно, не от отца, титулованного турка-брадобрея, он мог получить широту русской души, безудержную храбрость, замечательный военный талант…»

Разумеется, негодование так называемой либерально-демократической интеллигенции. Генрих Боровик даже по телевизору на популярной в ту пору передаче «Позиция» негодовал.

А между тем поведение трусливого брадобрея имеет прямое отношение к нашей теме.

Он был большим любителем служительниц Мельпомены. Особенно привечал танцовщиц… Стройность, точеные фигуры… Но если крепостные оказывались у него на весьма унизительном положении, то зарубежные танцовщицы превозносились всячески. У него даже была внебрачная дочь от актрисы Луизы Шевалье, урожденной Пуаро, шпионки Бонапарта. Брадобрей приобрел ей дома на набережной Невы в Петербурге и в Гатчине.

Шпионские дела этой балерины и любовницы Кутайсова в период царствования императора Павла Петровича терпели, во-первых, потому, что она была любовницей любимчика императора, а во-вторых, что может быть даже важнее, потому, что в конце своего царствования началось сближение России и Франции, кстати, послужившее одной из причин покушения.

Архитектор Н.В. Якимова в статье-повествовании «Усадьба Клодницких», опубликованной в Историческом журнале «Гатчина сквозь столетия», отметила, что Луиза «была не только влиятельной фавориткой Кутайсова, но и платной шпионкой Наполеона», и поведала, что уже на следующий день после убийства Павла I Петровича Александр I после некоторых колебаний – арестовать или выслать – все же выслал Луизу Шевалье из России, к большому огорчению Кутайсова. «Гнусный турок» был настолько влюблен в балерину-шпионку, что до конца дней своих носил медальон с ее изображением.

Кстати, в ночь убийства императора брадобрей вместо того, чтобы спасти своего благодетеля, что он мог легко сделать, подняв шум во дворце, бежал к любовнице в одних носках и подштанниках. А затем, когда почувствовал, что отношение нового императора к нему резко изменилось, бросил семью и сбежал за границу. Его супруга Анна Петровна, урожденная Резвая, удалилась с младшими детьми – всего было шесть – в свое подмосковное имение Рождествено и вела там затворническую жизнь. Правда, Александр Кутайсов остался в службе.

В истории театральных трагедий известен и такой факт. Молодая французская танцовщица сбежала из гарема знаменитого хозяина Архангельского, Николая Борисовича Юсупова, чем очень опечалила старика. Сбежала, надо думать, не случайно. Юсупов, о котором везде говорится со знаком плюс, действительно принес много пользы России, даже Пушкин считал его другом – я имею в виду Николая Борисовича-старшего (1750–1831), поскольку внук его тоже был Николаем Борисовичем. Ну а что касается крепостных актрис… Так они для него были чем-то наподобие вещей. Правда, к одной из балерин отношение у него оказалось особым. Но пусть пока остается это маленькой загадкой. В соответствующем разделе расскажу, о ком из балерин идет речь…

Немало известно фактов, свидетельствующих о довольно трудном положении служительниц прекрасного искусства. Но есть и другие факты, свидетельствующие о том, как жизнь служительниц Мельпомены постепенно выправлялась.

Более того, наш знаменитый поэт Денис Васильевич Давыдов (1784–1839) страдал от неразделенной любви к юной балерине Александре Ивановне Ивановой (1795–1855). Стихотворение, посвященное ей, строки из которого хочу привести, написано в 1814 году. То есть писал его уже закаленный в боях тридцатилетний гусарский полковник, можно сказать, без пяти минут генерал-майор – генеральское звание он получил спустя год. Во время своего довольно продолжительного отпуска, который проводил в Москве, он и влюбился в балерину Александру Иванову.

И какие слова вылились из сердца!

‹…›
Я ваш! – и кто не воспылает!
Кому не пишется любовью приговор,
Как длинные она ресницы подымает
И пышет страстью взор!

Или вот…

О, вы, которые здесь прелестьми гордитесь!
Не вам уж более покорствует любовь,
Взгляните на нее и сердцем содрогнитесь:
Она – владычица и смертных и богов!

Стихи, как видим, адресованы уже не бесправному существу. Балерина предстает перед нами как «владычица и смертных и богов».

А дальше – больше. В приведенном выше эпизоде мы видим влюбленного поэта-гусара. А вот теперь перед нами влюбленный генерал-губернатор Санкт-Петербурга генерал от инфантерии Михаил Андреевич Милорадович. Он влюблен в балерину Екатерину Александровну Телешеву. Она не из крепостных и даже не из разночинцев. Она из обедневшего дворянского рода. Но тем не менее профессия еще является препятствием для того, чтобы взять ее в жены. Впрочем, Милорадович был закоренелым холостяком, и, вполне возможно, именно это было основной причиной. Но внимание, которое он оказывал балерине Телешевой, выходило за рамки обычного.

Но и это не все. В Телешеву влюбился и знаменитый автор комедии в стихах «Горе от ума» Александр Сергеевич Грибоедов (1795–1829). Возник сложнейший любовный треугольник… И Милорадович, которого называли «храбрейшим из храбрых», и дерзкий, отважный поэт – люди горячие… О судьбе Екатерины Телешевой, о развязке страстей, рожденных треугольником, подробно рассказано в очерке, помещенном в книге.

Пока же о теме книги в общих чертах.

Страсти вокруг балерин нарастали год от года. Даже вспыхивали дуэли – дворяне, в том числе и титулованные, сходились на поединки из-за тех, кого еще недавно светское общество считало существами низшего сорта, хотя уж где-где, а в рядах так называемых элит низких особей более чем достаточно.

Прогремела на всю столицу «четверная дуэль», в которой участвовали кавалергардский штабс-ротмистр Василий Васильевич Шереметев, вызвавший на дуэль камер-юнкера графа Александра Петровича Завадовского. А после дуэли Шереметева и Завадовского должен был состояться поединок между секундантами. Секундантами же были Александр Сергеевич Грибоедов, друг Завадовского, и корнет Александр Иванович Якубович, друг Шереметева.

Вторая дуэль была отложена, поскольку первая завершилась смертельным ранением Шереметева.

Из-за кого же возникли столь яростные страсти? Опять же из-за балерины. Балерина Авдотья Ильинична Истомина была возлюбленной Шереметева. Тот приревновал ее к графу Шереметеву. Но об этом подробно в соответствующем очерке, помещенном в книгу.

Случались в судьбах балерин и счастливые развязки. Так, князь Павел Гаврилович Гагарин, представитель знаменитого рода, генерал-адъютант, вторым браком был женат в 1831 году на балерине Марии Ивановне Спиридоновой и имел от нее двух дочерей. Интересно, что первой женой Гагарина была Анна Петровна Лопухина (1777–1805), дочь генерал-прокурора, действительного тайного советника, светлейшего князя П.В. Лопухина.

Общество не приняло второго брака Павла Гавриловича Гагарина, и он вместе с супругой удалился в свое имение.

Время шло. Общество постепенно начинало менять свое отношение к служительницам Мельпомены.

К примеру, почитатели балерин Марии Суровщиковой-Петипа и Марфы Муравьевой разделились на два лагеря, непримиримых между собой. Ну почти как ныне футбольные болельщики, правда, без нынешнего хамства и мордобоя. Но хамство и мордобой – ценности демократии. Куда ж от них теперь денешься! А то время было иным. Эпоха православного самодержавия. Даже члены императорской фамилии разделились на два условных лагеря в почитании талантливых балерин. Кстати, сами балерины сохраняли отличные отношения. Мария бывала на спектаклях Марфы и наоборот…

Что касается отношения к балеринам со стороны представителей правящей династии, то тут нужно сказать следующее. Если и случались романы у великих князей, то чаще всего с фрейлинами. Так появился на свет внебрачный сын великого князя Павла, впоследствии императора Павла I, которого назвали Симеоном Афанасьевичем, а фамилию дали – Великий. Были романы с фрейлинами и у императора Александра I, и у будущего императора Александра II, и у его сыновей Александра Александровича, будущего императора Александра III, и у великого князя Алексея Александровича.

Но постепенно и великие князья, презрев мнение света, стали ухаживать за балеринами. Одним из первых проторил эту дорожку великий князь Николай Николаевич Старший (1831–1891), третий сын императора Николая I и императрицы Александры Федоровны. Он был влюблен в балерину Екатерину Числову. И не просто влюблен. В результате этой связи балерина родила ему двух сыновей и двух дочерей. Об этом романе рассказано на последующих страницах книги.

Великий князь Дмитрий Павлович, презрев мнение света, открыто жил с балериной Верой Алексеевной Каралли, мало того, сделал ее соучастницей убийства Григория Распутина. В дальнейшем память об этом преступлении стала преградой для их отношений.

Но, наверное, самая грандиозная, самая значительная история – это история любви цесаревича Николая Александровича, будущего императора Николая II, и балерины Матильды Кшесинской. Об этой любви я рассказала в книге «Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин», недавно вышедшей в серии «Любовные драмы». Но в последнее время появилось в печати столько новых безобразных выдумок, чуть ли не о браке свергнутого государя с Кшесинской в апреле 1917-го и о скрывающихся на Западе наследниках, что стоит и в этой книге поговорить о звезде русского балета, поведение которой по отношению к царю и к его памяти заслуживает уважения.

Любовные отношения цесаревича и юной балерины не имели перспектив. По заведенному с петровских времен порядку наследники российского престола да и великие князья обязаны были выбирать себе в невесты западноевропейских принцесс. Из-за этого порядка некоторые наследники престола, как, к примеру, сын императора Александра II, Александр Александрович, ставший цесаревичем после внезапной смерти своего старшего брата Николая, заявлял о желании отказаться от престола, чтобы жениться по любви. Но это не избавляло его от необходимости прервать отношения с возлюбленной им княжной Марией Элимовной Мещерской, фрейлиной императрицы Марии Александровны, супруги Александра II.

Тут нужно заметить, что предметами первых увлечений Александра II, в бытность цесаревичем, были фрейлины. Во фрейлину влюбился и его сын, будущий император Александр III, а вот сын Александра III – Николай Александрович – уже был влюблен в балерину.

Роман был прерван сразу после помолвки цесаревича Николая Александровича с его будущей супругой Александрой Федоровной. Но за Матильдой Кшесинской самым серьезным образом ухаживал великий князь Сергей Михайлович, а вскоре она познакомилась с великим князем Андреем Владимировичем, связь с которым принесла сына и выдержала испытание временем. Ни о каком оформлении отношений в императорской России не могло быть и речи. Но в эмиграции бракосочетание состоялось, и Матильда Феликсовна стала светлейшей княгиней Романовской-Красинской.

За знаменитой балериной Анной Павловой тоже пытался ухаживать один из великих князей, Борис Владимирович, внук императора Александра II и брат возлюбленного самой Кшесинской великого князя Андрея Владимировича.

Таким образом, менялись времена, менялись и нравы. Балерины превратились из существ, к которым высший свет относился как к людям второго сорта, в звезд Мельпомены, заводить романы с которыми и даже в определенных обстоятельств вступать в браки уже не считалось столь предосудительным, как ранее.

И все же на протяжении всего этого эволюционного пути наиболее яркие представительницы волшебного сообщества артисток балета немного имели радостей и счастья. Их любовные отношения, с кем бы они ни складывались, приводили к трагедиям и драмам, порой жестоким и нелегко переносимым.

О судьбах звезд русского балета, об их любовных драмах – эта книга.

«Четверная дуэль» из-за балерины. Авдотья Истомина (1799–1848)

Драмы русской Терпсихоры

Разборка между возлюбленными – теперь бы их назвали проще: сожителями – была короткой. Штаб-ротмистр кавалергардского полка Василий Шереметев приставил пистолет к голове балерины Авдотьи Истоминой, беглянке, возвратившейся к нему из путешествия на пару дней в дом графа Завадовского, и устрашающе заявил:

– Говори правду или не встанешь с места. Даю тебе на этот раз слово. Ты будешь на кладбище, а я в Сибири. Очень хорошо знаю, да что же. Была близка с Завадовским или нет?

В такой ситуации слабая женщина могла признаться во всех грехах, даже в тех, которые не совершала. И признанием своим Истомина открыла путь к трагедии, коснувшейся в первую очередь самого разбушевавшегося кавалергарда…

Кто же она, эта женщина, из-за которой произошла прогремевшая в ту пору на всю столицу дуэль?

В первой главе романа «Евгений Онегин» Александр Сергеевич Пушкин посвятил Авдотье Истоминой такие пламенные строки…

Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина. Она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола,
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.

Пушкин назвал Истомину «Русской Терпсихорой».

Терпсихора в древнегреческой мифологии являлась музой танца. Она со временем стала определенным символом в искусстве. Древнегреческий историк и мифолог Диодор Сицилийский писал, что это имя произошло от понятия – наслаждение (терпейн), которое получали зрители от созерцания танца. В мифологии Терпсихора – дочь бога неба, грома и молний Зевса, ведающего всем миром, и Мнемозины, богини, олицетворявшей память, Матери Муз – Евтерпы, Клио, Талии, Мельпомены и Терпсихоры.

А.С. Пушкин. Художник В.А. Тропинин

Терпсихора – покровительница танцев и хорового пения. Она изображается в виде молодой женщины с венком на голове и улыбкой на лице, держащей в одной руке лиру, а в другой плектр (медиатор – приспособление для музыкальных инструментов). Плектр – это костяная, пластмассовая или металлическая пластинка…

Не случайно Пушкин столь высоко отметил танцовщицу. Она действительно была непревзойденной на сцене того времени, когда юный поэт вышел из лицея.

Театральная жизнь Петербурга бурлила, и юный Пушкин, которому едва исполнилось восемнадцать лет, с удовольствием окунулся в нее.

Пушкинист Леонид Петрович Гроссман (1888–1965) в работе «Пушкин в театральных креслах» писал:

«Кулисы, уборные актрис, даже классы театральных воспитанниц – весь этот мир юных, красивых, грациозных и радостных женщин был постоянным источником любовных приключений. Вокруг театра развертывалась особая праздничная жизнь, насыщенная эротикой и окрашенная отважным авантюризмом. Поединки, похищения, необычайные свидания, подкупы прислуги, даже переодевания – все это сообщало любовным нравам эпохи какой-то полуфантастический и часто поистине театральный характер».

Что ж… Поединки, как мы видели, тоже присутствовали в жизни Авдотьи Истоминой, поединки именно из-за нее, причем довольно жесткие. Они остались в истории как «дуэль четырех». Но об этом со всеми подробностями далее…

А пока шел 1819 год. 27 октября Александр Сергеевич писал своему приятелю, офицеру легкоконного полка Павлу Борисовичу Мансурову (1791–1880):

«Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по-прежнему подымаются на нее телескопы и… – но увы… ты не видишь ее, она не видит тебя. Оставим элегию, мой друг. Исторически буду говорить тебе о наших. Все идет по-прежнему; шампанское, слава богу, здорово – актрисы также – то пьется, а те… – аминь, аминь. Так и должно… Всеволожский Н. играет; мел столбом! деньги сыплются! Сосницкая и кн. Шаховской толстеют и глупеют – а я в них не влюблен – однако ж его вызывал за его дурную комедию, а ее за посредственную игру».

Кстати, упомянутый в письме Никита Всеволодович Всеволожский (1799–1862), сочинитель водевилей и страстный театрал, ухаживал за юной и талантливой балериной Авдотьей Овошниковой (1804–1846) и даже имел от нее внебрачного сына Ираклия Никитича Никитина, родившегося в 1823 году. Пушкин в ту пору уже был в командировке на юге, часто оплошно именуемой южной ссылкой. Но для Всеволожского это была лишь обычная связь. Вскоре он женился на княжне В.П. Хованской.

Ну а у Павла Мансурова был роман с другой балериной, еще более юной, Марией Крыловой (1804–1834).

Острый на язык Пушкин не пощадил, однако, и свою возлюбленную. Впрочем, в те годы влюбленность его была безответной.

Эпиграмма весьма дерзка:

Орлов с Истоминой в постели
В убогой наготе лежал.
Не отличался в жарком деле
Непостоянный генерал.
Не думав милого обидеть,
Взяла Лаиса микроскоп
И говорит: «Позволь увидеть…»

Не будем далее цитировать – речь идет о мужских достоинствах.

Алексей Федорович Орлов (1787–1862) был братом знаменитого декабриста Михаила Федоровича Орлова, женатого на Екатерине Николаевне Раевской. Впоследствии он дослужился до высоких чинов. Стал генералом от кавалерии, генерал-адъютантом, а в 1856-м получил княжеский титул.

Но это впоследствии. А в ту пору он хоть и был старше Пушкина на 12 лет, но страсти играли в нем вполне юношеские. Возможно, Пушкину было несколько обидно, что через этакого уже, по понятиям восемнадцатилетнего юнца, старика не пробиться к сердцу Истоминой.

Известно, что этакие вот эпиграммы, да и просто дерзкие шутки Пушкина, нередко приводили к дуэлям, но в данном случае А.Ф. Орлов не обратил внимания на эпиграмму.

Пушкин же посвятил ему стихи иного содержания.

О, ты, который сочетал
С душою пылкой, откровенной
(Хотя и русский генерал)
Любезность, разум просвещенный…

Да и что там было делить? Успех? Был ли он? В Авдотью Истомину влюблялись многие приятели или просто знакомцы Пушкина. Он писал об этом в 1820 году в статье «Мои замечания об русском театре»:

«Публика образует драматические таланты. Что такое наша публика?

Пред началом оперы, трагедии, балета молодой человек гуляет по всем десяти рядам кресел, ходит по всем ногам, разговаривает со всеми знакомыми и незнакомыми. “Откуда ты?” – “От Семеновой, от Сосницкой, от Колесовой, от Истоминой”. – “Как ты счастлив!” – “Сегодня она поет – она играет, она танцует – похлопаем ей – вызовем ее! она так мила! у ней такие глаза! такая ножка! такой талант!..” – Занавес подымается. Молодой человек, его приятели, переходя с места на место, восхищаются и хлопают. Не хочу здесь обвинять пылкую, ветреную молодость, знаю, что она требует снисходительности. Но можно ли полагаться на мнения таковых судей?

Часто певец или певица, заслужившие любовь нашей публики, фальшиво дотягивают арию Боэльдье или della Maria. Знатоки примечают, любители чувствуют, они молчат из уважения к таланту. Прочие хлопают из доверенности и кричат форо из приличия.

Трагический актер заревет громче, сильнее обыкновенного; оглушенный раек приходит в исступление, театр трещит от рукоплесканий.

Актриса… Но довольно будет, если скажу, что невозможно ценить таланты наших актеров по шумным одобрениям нашей публики.

Еще замечание. Значительная часть нашего партера (то есть кресел) слишком занята судьбою Европы и Отечества, слишком утомлена трудами, слишком глубокомысленна, слишком важна, слишком осторожна в изъявлении душевных движений, дабы принимать какое-нибудь участие в достоинстве драматического искусства (к тому же русского). И если в половине седьмого часу одни и те же лица являются из казарм и совета занять первые ряды абонированных кресел, то это более для них условный этикет, нежели приятное отдохновение. Ни в каком случае невозможно требовать от холодной их рассеянности здравых понятий и суждений, и того менее – движения какого-нибудь чувства. Следовательно, они служат только почтенным украшением Большого каменного театра, но вовсе не принадлежат ни к толпе любителей, ни к числу просвещенных или пристрастных судей».

Но все-таки, кто же эта балерина, столь очаровавшая многих?

Пройдут годы, и другая выдающаяся русская балерина Тамара Карсавина напишет о ней в своих мемуарах, названных «Театральная улица»:

«Поход в большой репетиционный зал на лекцию дал мне возможность рассмотреть старые гравюры, в огромном количестве висевшие на стенах. Перед портретом Истоминой я застыла в восхищении. Благодаря строкам Пушкина, которые я знала наизусть: “И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола…” – я уже давно лелеяла в сердце своем романтический образ “блистательной, полувоздушной” Истоминой. Гладкая красивая головка в венке из роз и кувшинок, мечтательный взгляд, полуленивая, полупренебрежительная улыбка словно облекли в плоть и кровь доселе неуловимый для меня образ».