Kitobni o'qish: «Любовные драмы русских принцесс. От Екатерины I до Николая II»
Дочь Екатерины и внучка Бецкого
Елизавета Григорьевна Тёмкина (1775–1854)
Она не получила титула великой княжны, несмотря на то что была родной дочерью императрицы, причём дочерью, рождённой в законном, хотя и в тайном, или, как тогда говорили, морганатическом браке. И она не претендовала на какое-то особое к ней отношение, а тем более на звание великой княжны и возможной, при известных обстоятельствах, претендентки на российский престол.
А ведь европейская мошенница, впоследствии названная княжной Таракановой, не имея вовсе никакого отношения к царствующей династии, рвалась на российский трон, объявляя, что является дочерью императрицы Елизаветы Петровны, причём дочерью, рождённой неведомо от кого.
Княжна Тараканова, правда, упоминала в качестве отца Алексея Григорьевича Разумовского, но если тайный брак Екатерины и Потёмкина, заключённый в начале июня 1774 года в храме Святого Сампсония на Неве, имел документальные подтверждения, а в тайну его были посвящены некоторые придворные, то относительно венчания Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского в Москве, в церкви в Перово, были только слухи. Да и Разумовский в отличие от Потёмкина, стоявшего рядом со своей венчанной супругой у государственного руля, был далёк от политики и управления державой.
Тем не менее княжна Тараканова грозилась свергнуть императрицу Екатерину и сесть на престол русских царей, а Елизавета Тёмкина, вполне имевшая право именоваться великой княжной если и не по имени, то по существу, никогда о подобных правах не заявляла.
Княжна Тараканова. Художник К. Д. Флавицкий
Да и знала ли она, кто её родная мать? На этот вопрос ответ она могла дать лишь сама. Впрочем, мы попытаемся поразмыслить над возможным ответом в данном очерке.
Относительно того, кто был отцом, Елизавете Григорьевне, скорее всего, сообщили, поскольку воспитывалась дочь императрицы Екатерины II в семье Александра Николаевича Самойлова, который приходился племянником морганатическому супругу государыни Светлейшему князю Григорию Александровичу Потёмкину-Таврическому. Во всяком случае, дети и внуки её недвусмысленно высказывались по данному поводу.
Фамилия – Тёмкина – также указывала на отцовство светлейшего. В России в ту пору было принято детям, либо незаконнорожденным, либо таковым, которым по каким-то причинам высшего порядка нельзя было дать свою фамилию, давать фамилию усечённую. Так, сын князя Ивана Юрьевича Трубецкого – Иван Иванович – стал Бецким, сын Репнина получил фамилию Пнин, и так далее. Были и исключения. К примеру, знаменитому нашему поэту Василию Андреевичу Жуковскому, рождённому от пленной турчанки, его отец, помещик Бунин, дал фамилию разорившегося «бедного дворянина», проживавшего у него в поместье. Разумеется, с согласия того дворянина и без его претензий на отцовство. Видимо, не хотел сложностей. Тем не менее судьба будущего поэта сложилась так, что он был принят супругой помещика как её родной сын, поскольку родной сын безвременно покинул сей мир.
Но я немного отклонилась от темы. Пора, наверное, сказать, кто же она, родная дочь государыни, получившая фамилию Тёмкина.
Не будем вдаваться в подробности, как получилось, что Потёмкин и Екатерина II стали законными, хотя и морганатическими супругами. Это всё достаточно полно описано в книгах, выпущенных издательством «Вече», «Екатерина Великая в любви и супружестве» (серия «Любовные драмы») и «Екатерина Великая» (серия «Лучшие биографии»).
Венчались императрица Екатерина II и Григорий Александрович Потёмкин в начале июня 1774 года. А спустя год с небольшим в Москве происходило празднование полной победы над Османской империей в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов, завершившейся заключением Кучук-Кайнарджийского мирного договора.
Празднование было ярким, торжественным. Чествовали победителей, и в первую очередь главного виновника полного разгрома Османской империи генерал-фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского. На праздновании императрица Екатерина была рядом со своим венчанным супругом и соправителем Григорием Александровичем Потёмкиным, пока ещё не Таврическим (титул получил после присоединения Крыма), но уже и князем, и генерал-фельдмаршалом. Потёмкин в одержанную победу вложил очень большую и серьёзную лепту. Ведь он почти безотлучно находился на театре военных действий с весны 1769 года и по декабрь 1773 года, причём не просто находился, а одержал ряд блестящих побед, а осенью 1773 года едва не погиб при осаде турецкой крепости Силлистрия.
И вдруг в самый разгар празднеств императрица Екатерина не появилась на публике. Её не было день, не было два, три…
Царедворцы в замешательстве. Что делать? Как объяснить то, что императрица исчезла? Выход нашли. Во всём обвинили немытые фрукты. Мол, поела государыня разных заморских лакомств – а их в те дни в Москве было море, – ну и отравилась немного.
Особенно переживал Иван Иванович Бецкой, знаменитый Бецкой, как никто другой близкий к престолу.
Он забрасывал письмами из Петербурга, полными тревоги за здоровье государыни, а возможно, зная истинные причины этого «нездоровья», переживал и за судьбу ребёнка – ведь он был…
Впрочем, сначала одно из писем, датированное 21 июля 1775 года:
«Я не в силах выразить овладевшее нами удручающее беспокойство. Признаюсь Вам, я был даже готов сам ехать в Москву; первое известие было не настолько удовлетворительно, чтобы меня успокоить. Слава Богу, теперь мы вздохнули… я дрожу ещё и теперь при одной мысли…»
Письмо рядового придворного высокого ранга? А если вам станет известно, что в знаменитом словаре Брокгауза и Ефрона о Бецком сообщается:
«Выйдя в отставку, он (Бецкой И. И. – А. Ш.) путешествовал по Европе и, между прочим, в Париже был представлен герцогине Ангальт-Цербстской – Иоганне Елизавете (будущей матери будущей императрицы Екатерины II), которая и в то время, и впоследствии относилась к нему очень милостиво…»
Портрет И. И. Бецкого. Художник А. Рослин
Казалось бы, что здесь такого? Милостиво относилась… Ну и что? Но могли ли авторы словаря сказать более прозрачно и определённо. Нет. Они сказали ровно столько, сколько могли сказать, учитывая серьёзность издания. Ну а нам остаётся прикинуть, что скрывается за «милостивым отношением» небогатой супруги заштатного коменданта заштатного прусского города? Чай не королева, не императрица, когда милостивое отношение даёт какие-то вознаграждения, продвижения по службе. У равной к равному вовсе не милости – в данном случае авторы словаря имели в виду не что иное, как любовь.
Но этого факта, конечно, недостаточно для утверждений. Рассмотрим и некоторые другие – повторяю, лишь некоторые, поскольку удивительных свидетельств море.
Известный мемуарист Николай Греч, «весьма компетентный вследствие своего тесного взаимодействия с III Отделением Его Императорского Величества канцелярии, где ему были открыты многие документы», в своих записках указал:
«Немецкая принцесса (София-Фредерика Ангальт-Цербстская – А. Ш.) происходила от русской крови. Принц Ангальт-Цербстский был комендантом в Штеттине и жил с женой в разладе. Она проводила большую часть времени за границею, в забавах и развлечениях всякого рода. Во время пребывания в Париже, в 1728 г., сделался ей известным молодой человек, бывший при прусском посольстве, Иван Иванович Бецкой, сын пленника в Швеции князя Трубецкого, прекрасный собой, умный, образованный. Вскоре, по принятии его в число гостей княгини Ангальт-Цербстской, она отправилась к своему мужу в Штеттин и там 21 апреля 1729 г. разрешилась от бремени принцессою Софиею-Августою, в святом крещении Екатерина Алексеевна. Связь Бецкого с княгинею Ангальт-Цербстской была всем известна». А вот публицист Борис Алмазов сделал и ещё одно удивительное заявление, сделанное в журнале «Чудеса и приключения»:
«В начале 1729 года Ивана Бецкого срочно отзывают в Россию из Парижа, а 4 марта 1729 года у Иоганны Елизаветы родилась девочка, получившая при крещении имя Софья-Фредерика-Августа».
Императрица Екатерина Великая родилась не 4 марта, а 21 апреля того же, 1729 года. И далее там же:
«Когда София-Фредерика-Августа стала российской великой княгиней, немецкие историки перерыли все штеттинские архивы в поисках материалов о жизни её родителей в этом городе и не нашли ничего, даже метрических записей о рождении Ангальт-Цербстской принцессы. При немецком „орднунге“ (порядке) такого не может быть, потому что не может быть никогда! Однако все материалы просто-напросто исчезли. Единственной причиной этого исчезновения историки посчитали тайну рождения принцессы и были правы…»
Так что же произошло в июле 1775 года во время празднования мира с Турцией? Что случилось с государыней? Ларчик просто открывался. Обнаружить в ту пору невооружённым глазом беременность не всегда удавалось, поскольку платья-то носили пышные. Это теперь тощие будущие мамочки вышагивают на спичках, словно воткнутых в огромный шар. И всё это обтянуто столь невероятно сильно, что кажется, вот-вот полопается по швам. А тогда колыхались платья с оборочками, спадая до самой земли. Где там увидишь характерно увеличенный живот?!
Этакие фокусы часто в ту пору случались. Порой и на балах начинались схватки, и уходили с бала срочно те, которые должны были вот-вот стать матерями.
Ушла таким вот образом и Екатерина, ушла, и 13 июля 1775 года в Пречистенском дворце появилась на свет девочка, которую нарекли в честь императрицы Елизаветы Петровны Елизаветой. Первую дочь Екатерины Алексеевны, которую она родила ещё в бытность великой княгиней, назвали Анной. Но Анне не суждено было долго радовать мать – она покинула сей мир в младенчестве.
Но что же по этому поводу говорят видные исследователи екатерининского времени?
Историк, публицист, создатель ряда фильмов о времени Екатерины Великой и его героях, автор-составитель фундаментальных трудов «А. В. Суворов. Письма» и «Екатерина II и Г. А. Потёмкин. Личная переписка 1769–1791)», изданных «Наукой», и ряда исторических монографий, Вячеслав Сергеевич Лопатин так объясняет происшедшее:
«Торжества 10 июля потребовали от неё (императрицы Екатерины II. – А. Ш.) напряжения всех физических и духовных сил. 12 или 13. VII Екатерина подарила своему мужу девочку. Это был пятый, последний ребёнок Екатерины. Первым был Павел, второй Анна (дочь Понятовского), затем дети от Григория Орлова – сын Алексей (будущий граф Бобринский) и, если верить слухам, дочь Наталья (будущая графиня Буксгевден). И, наконец, дочь Елизавета, рождённая в законном браке от горячо любимого мужа. Елизавета Григорьевна Тёмкина воспитывалась в семье племянника Потёмкина А. Н. Самойлова, одного из трёх свидетелей тайного брака её родителей».
Перед нами цитата из уже упомянутого – выпущенного издательством «Наука» в 1997 году – объёмного, почти в тысячу страниц, тома «Екатерина II и Г. А. Потёмкин. Личная переписка 1769–1791». В. С. Лопатин в комментариях к письмам раскрывает многие тайны государыни, в том числе и тайны рождения её детей, причём раскрывает не по источникам «чбс», коими обычно пользуются те, кто описывает личную жизнь императрицы, а по самым неопровержимым документам, коими являются письма. Этот грандиозный труд добросовестного исследователя помогает восстановить историческую правду, понять, где недобросовестные биографы, историки и авторы исторических романов пошли на сделку со своей совестью, строя свои лживые умозаключения в угоду читателей не самого культурного слоя.
В комментариях к письмам из указанного выше издания В. С. Лопатин указал следующее:
«Во время шествия в Кремль и обратно к Пречистенским воротам в народ бросали серебряные и медные монеты. На площадях было выставлено питье и угощение. Праздники должны были длиться две недели. Большое народное гуляние предполагалось устроить на Ходынском поле, где архитекторами В. И. Баженовым и М. Ф. Казаковым были сооружены павильоны, представлявшие „на твердой земле Черное море со всеми приобретениями России“. Неожиданно для всех 12. VII было объявлено, что торжество на Ходынке в связи с болезнью императрицы переносится на 21-е число. В письмах к Гримму, госпоже Бьельке, лифляндскому генерал-губернатору графу Ю. Ю. Броуну Екатерина шутливо писала (для предотвращения ложных слухов дома и за границей) о том, что у неё была дизентерия, которую удалось вылечить кровопусканием… До 18. VII Екатерина не выходила из внутренних покоев Пречистенского дворца. Торжества были прерваны рождением дочери (скорее всего – 12. VII), названной в честь покойной императрицы Елизаветой. Девочка росла в семье А. Н. Самойлова. Ее имя ни разу не встречается в переписке Екатерины и Потёмкина. Хотя в середине XIX в. о Елизавете Григорьевне Тёмкиной (в замужестве Калагеорги) знали, что она дочь Потемкина, но кто была ее мать, не знали. Расточительная и непрактичная Елизавета Григорьевна не оставила детям (шесть или семь сыновей и дочерей) большого наследства».
Противники фактов, свидетельствующих о том, что матерью Елизаветы Тёмкиной является государыня, подкрепляли свои соображения надуманными соображениями. Заявляли, что вот, мол, Людовик XVI заявил с сарказмом: «Госпоже Потёмкиной добрых сорок пять: самое время детей рожать».
Но что касается возраста императрицы Екатерины II, в котором она пошла на рождение ребёнка, то рождение детей в такие лета не было каким-то большим исключением, ибо примерно за сто лет до того первая супруга царя Алексея Михайловича Мария Ильинична, урождённая Милославская (1624–1669), родила последнего, тринадцатого по счёту ребёнка, Евдокию, в 1669 году, когда ей было 45 лет.
Ну а тут случай особый. Все добросовестные и честные исследователи жизни и деятельности императрицы Екатерины II с уверенностью утверждают, что Потёмкин – главная любовь в её жизни, по словам русской публицистки Анны Кашиной, он не любовник, не фаворит, а горячо любимый супруг, соединяя свою жизнь с которым Екатерина «впервые узнала, что значит любить по-настоящему». Анна Кашина с убеждением писала, что «любовь к нему заполняет её (Екатерины. – А. Ш.) жизнь», что императрица понимает: «Уже никогда больше она не полюбит так, как она любит сумасшедшего, но гениального Потёмкина» и заключает: «При желании дать какое-то определение любви Екатерины к Потёмкину я бы сказала: суеверная любовь…» Любовь, которую императрица пронесла через всю свою жизнь!
Так как же она могла при такой любви не завести от возлюбленного мужа ребёнка?!
Ну а теперь вернёмся всё-таки к тревогам Ивана Ивановича Бецкого, того Бецкого, карета которого во время коронации была поставлена самой государыне в царский поезд сразу за каретой цесаревича Павла Петровича, того Бецкого, которому императрица Екатерина II, прощаясь, целовала руки! Об этом сообщили потомки слуги Ивана Ивановича, слуга которого, когда императрица приходила в дом к Бецкому для работы с документами по налаживанию образования и воспитания в империи, имел права один оставаться там и который видел, как здоровались, как прощались его хозяин и государыня, а также слышал, как Бецкой обращался к ней просто: «Государыня-доченька!»
То есть Иван Иванович Бецкой, находясь во время празднования мира с Турцией в Петербурге, тревожился о здоровье своей родной дочери по крови Екатерине и ребёнка, который, как он, конечно, знал, должен был родиться. Родилась его внучка, которую назвали Елизаветой, дали отчество Григорьевна и фамилию Тёмкина. У девочки была богатейшая родословная со стороны матери и деда, ведь Иван Иванович являлся потомком знаменитого рода князей Трубецких, рода, восходящего к Рюриковичам, рода, один из представителей которого был в числе кандидатов в цари на соборе 1613 года.
Из пансионата замуж…
Итак, дочь Екатерины и Потёмкина появилась на свет. Григорий Александрович сразу же отвёз девочку к своей сестре, Марии Александровне, в замужестве Самойловой. А когда Елизавета немного подросла, её передали в семью сына Марии Александровны и племянника Потёмкина Александра Николаевича Самойлова, которого назначили её опекуном.
Позднее в воспитатели был определён лейб-медик Иван Филиппович Бек, придворный врач, лечивший впоследствии цесаревича Павла и его детей, то есть внуков государыни.
Бек жил и работал в России с 1755 года. Сначала слушал лекции в лекарской школе при Санкт-Петербургском сухопутном госпитале, после чего был произведён в подлекари, а затем, в 1757 году, и в лекари Санкт-Петербургского адмиралтейского госпиталя. С 1758 года участвовал в Семилетней войне в составе обсервационного корпуса, лечил раненых в сражениях при Цорндорфе, Пальциге и Франкфурте. Благодаря своим способностям выдвинулся на службу при главной артиллерии, а вскоре стал гофхирургом при Высочайшем дворе. В 1773 году, когда умер лейб-хирург, состоявший при наследнике престола Павле Петровиче, Бек был назначен на его место. В 1781 году государственная медицинская коллегия «в уважение долговременной практики и особливых дознаний» возвела его в доктора медицины без зашиты диссертации.
И вот в ноябре 1786 года он, назначенный лейб-медиком при великих князьях и княжнах, был одновременно определён в воспитатели Елизаветы Тёмкиной.
Елизавета начала свой жизненный путь, показав себя жизнерадостным и жизнеспособным ребёнком. Фамилию ей, как уже говорилось, дали Тёмкина, ну а отчество – отчество, как и полагалось, Григорьевна!
Удивительной и драматичной была судьба Елизаветы Григорьевны, хоть и не наименованной великой княжной, но по крови-то ею всё же являвшейся. Как против этого возразить? Опять же укажем на княжну Тараканову – она-то без всяких на то оснований, не имея никакого отношения ни к Елизавете Петровне, ни к Разумовскому, нарекла себя великой княжной, да мало того, её таковой признали на Западе. Конечно, Запад есть Запад, там всё, что угодно, признают, лишь бы направлено было против России. Но ведь признали! Отчего же и нам не рассказать о Елизавете Тёмкиной в книге, посвящённой великим княжнам Дома Романовых.
Известно, что государыня не слишком доверяла домашнему образованию, а тем более воспитанию.
Сын Елизаветы Григорьевны – Константин Иванович – указал в своей книге, что и его матери пришлось воспитываться в одном из закрытых учебных заведений, хотя формально она и оставалась в семье Александра Николаевича Самойлова, кстати, свидетеля тайного венчания своих родителей.
Константин Иванович Калагеорги писал:
«Елизавета Григорьевна воспитывалась в Петербурге, в лучшем тогда пансионе Беккера и прямо из пансиона выдана замуж за моего отца, бывшего тогда товарищем детства великого князя Константина Павловича, и получила от Потёмкина обширные поместья в Новороссийском крае».
Известно также, что императрица пожаловала дочери поместья в Херсонской губернии, в краях, управляемых Потёмкиным.
Что же касается образования и воспитания, то Императрица полностью разделяла взгляды Ивана Ивановича Бецкого на заботу о создании в России нового поколения людей. Бецкой убеждал в том, что необходимо дать преимущества воспитательным учреждениям, которые способны создать рукотворные препятствия, чтобы «на воспитываемое поколение не могли повлиять поколения старшие, зверообразные и неистовые в словах и поступках».
Недаром Жан-Жак Руссо, труды которого были известны в России, в своей знаменитой «Исповеди» писал, что «нет врождённых пороков и злодейств, но дурные примеры их внушают».
Опекуном Елизаветы Тёмкиной до её замужества оставался Александр Николаевич Самойлов (1744–1814).
Самойлов в России человек более чем известный, поскольку с 1792 по 1796 год был генерал-прокурором Правительствующего сената.
Службу он начал в 1760 году рядовым лейб-гвардии Семёновского полка, в канун Первой Турецкой войны в царствование императрицы Екатерины II (1768–1774) получил производство в первый офицерский чин и принял активное участие в боевых действиях, причём «за храбрость и мужество в боях при Силистрии», где служил под командованием своего дяди, в ту пору генерал-поручика Григория Александровича Потёмкина, был награждён орденом Св. Георгия 4-го класса.
Когда Потёмкин в декабре 1773 года срочно выехал в Петербург по вызову государыни, он взял с собой племянника, сделав его своим адъютантом. В чине адъютанта и воинском звании поручика лейб-гвардии Преображенского полка Александр Николаевич и присутствовал на венчании своего дяди с императрицей в светлую июньскую ночь в храме Святого Софрония Страстоприимца на Неве. А в 1775 году при назначении опекуном Елизаветы Тёмкиной был пожалован придворным чином камер-юнкера и назначен правителем дел Императорского совета.
Придворные дела не отвлекли от военной службы. Самойлов участвовал в комиссии по осуждению Пугачёва и его сообщников, затем снова командовал частями и соединениями, а в 1781 году был назначен командиром Таврического егерского корпуса. Корпус сражался в 1782 году на Перекопе с крымскими татарами, затем в 1783–1784 годах воевал с горцами на Кубани и на персидской границе.
Стал Самойлов, уже генерал, активным участником и Второй Турецкой войны в царствование императрицы Екатерины II (1787–1791).
Причём именно он во время осады Очакова принял в командование 28 июля 1788 года после ранения Суворова левое крыло русских войск, осаждавших турецкую крепость. Во время штурма 6 декабря одним из первых ворвался в крепость через пролом, устроенный русской артиллерией, за что получил в награду орден Св. Георгия 2-го класса. В 1789 году командовал отрядом на Днестре. Затем с отличием и храбростью командовал войсками при взятии ряда турецких крепостей, за что был удостоен орденом Св. Александра Невского. Командовал одной из главных наступающих колонн русский войск и при штурме Измаила в декабре 1790 года, за что получил в награду орден Св. Владимира 1-й степени. Участвовал в переговорах с турками в Яссах и даже руководил ими после смерти Потёмкина вплоть до прибытия канцлера А. А. Безбородко, а затем был направлен в столицу с известием об успешном окончании переговоров и заключении выгодного Ясского мирного договора, за что получил высший российский орден, Св. Андрея Первозванного. Ему были пожалованы также золотая шпага, украшенная алмазами, с надписью «За храбрость» и огромная по тем временам сумма 30 тысяч рублей.
А. Н. Самойлов. Художник И.-Б. Лампи Старший
17 сентября 1792 года стал генерал-прокурором и государственным казначеем, сменив на этом посту неподкупного, как говорили о нём современники, Александра Алексеевича Вяземского (1727–1793).
В 1793 году был возведён «с нисходящим его потомством, в графское Римской империи достоинство».
Именно Александр Николаевич Самойлов заказал ныне известный портрет Елизаветы Григорьевны Тёмкиной знаменитому в то время художнику Владимиру Лукичу Боровиковскому (1757–1825), признанному мастеру портрета, академику Императорской академии художеств.
Он дал задание изобразить 22-летнюю Елизавету Григорьевну следующим образом:
«Пускай Елизавета Григорьевна будет написана таким образом, чтоб шея была открыта, а волосы растрёпанными буклями лежали на оной без порядку».
Для работы Боровиковскому потребовался целый год. Сделал он параллельно и миниатюрную – размером в открытку – овальную копию на цинке. Причём изобразил Елизавету Григорьевну в образе богини Дианы, с обнажённой грудью, с украшением в виде полумесяца в причёске.
В те годы императрица Екатерина Великая была серьёзно озабочена осуществлением грандиозного Греческого проекта, которым её по-хорошему заразил Григорий Александрович Потёмкин.
Греки стали весьма частыми гостями при русском Императорском дворе. Даже в воспитательницы внука государыни Константина Павловича была определена гречанка Елена. А сын греческого дворянина Иван Христофорович Калагеорги преподавал Константину греческий язык. Он был старше великого князя, но сдружился с ним, и эту дружбу они пронесли сквозь годы, о чём будет сказано ниже.
При дворе и произошло знакомство Калагеорги с Елизаветой Тёмкиной, которая, хоть и воспитывалась не в самом дворце, часто бывала там и сдружилась со своими племянниками, детьми великого князя Павла Петровича, приходившегося ей родным братом по матери.
Знакомство Елизаветы Тёмкиной с будущим супругом произошло неслучайно. Сын греческого дворянина, как уже упомянуто выше, Иван Христофорович Калагеорги тоже находился при дворе.
То есть наверняка не без участия Екатерины состоялось знакомство её дочери и гвардейского офицера Калагеорги.
Возможности для знакомства и завязывания отношений, конечно, были. Елизавета Тёмкина и Иван Калагеорги имели возможность видеться на различных дворцовых мероприятиях, вполне могли прогуливаться по дворцовому парку. Были и темы для разговоров. Елизавета много читала, разбиралась в живописи, музыке, интересовалась и греческим языком, которому Калагеорги с успехом учил великого князя Константина.
Елизавета была красива. В этом можно убедиться, если взглянуть на её портрет кисти Боровиковского. Молодой человек влюбился в неё, и она ответила чувствами.
Но что же делать? Елизавета Григорьевна догадывалась, что находится на особом положении при дворе и что её положение ко многому обязывает – во всяком случае, ей давно уже дали понять, что она не вольна распоряжаться своей судьбой, что судьба её в руках государыни.
После объяснений в любви с Иваном Калагеорги она решилась написать письмо самой государыне. Вот это письмо:
«Отпустите, Всемилостивейшая Государыня! Несчастной, которая приемлет дерзновение изъявлять Вашему Императорскому Величеству всеподданнейшую благодарность. В злополучии моём удостоили Ваше величество обратить на меня милосердые взоры… около года тому назад. Но благоволите ныне осчастливить меня монаршим на просьбу мою вниманием.
За год пред сим лишилась я благодетеля моего бригадира Фалеева, который не переставал удовлетворять моим потребностям, и около уже года предана забвению и оставлена. Никто не печётся о моём пенсионе, содержании и об учителях. Генерал Самойлов, сестра его, господин Высоцкий обещали снабдить меня приданым, есть ли кончится дело о наследстве после покойного светлейшего князя; но Богу известно, когда оное решится, а между тем я не имею ничего. Удостойте всем: Государыня, устроить жребий мой, рассеяв сомнения беспомощной…
Ваше Императорское Величество не оставляли никогда щедротами вашими мне подобных, и не одна я буду оными взыскана. Благоволите переменить указ о покупке крестьян, но повелите употребить сию сумму на доставление меня домиком, в котором жила бы я с тем моим покровителем, какового угодно было Вашему Императорскому величеству мне назначить».
Вполне понятно, что в письме не только просьба о приданом, но и тайный намёк на желание получить высочайшее благословение на супружество.
Не дремал и жених. Сохранилось письмо к генерал-адъютанту князю Платону Зубову, в котором Иван Калагеорги благодарит за участие в его судьбе и содействие в подготовке к бракосочетанию с Елизаветой Тёмкиной.
«Ваше Высочество!
Примите моё почтение Вашему Высочеству в нынешних обстоятельствах, от которых зависит моя счастливая жизнь. Это благодаря Вам, мой генерал, я смог добиться надежды на руку настоящей дочери покойного князя Потёмкина. Вы начали меня поддерживать, я Вас умоляю соблаговолить и продолжить. Генерал Самойлов сообщил мне, что господин Попов получил от Всемилостивейшей Государыни согласия на мою женитьбу, и обещал составить часть приданого девицы, и говорить об этом с Её Величеством. Господин Попов, которому Императрица поручила устройство молодой персоны, ждёт, что господин Самойлов решится, и дело остаётся в том же этом состоянии. Я осмеливаюсь Вас умолять, мой генерал, соблаговолить сказать слово благосклонности обо мне господину генерал-прокурору. Я был убеждён, что, если Ваше Высочество изъявит совсем лёгкое желание, это дело завершится, я немедленно прекращу пребывать в ужасной тревоге. Я присоединяю новый знак милости к тому, которым Вы меня уже удостоили.
С глубочайшим уважением к Вашему Высочеству Иван Калагеорги».
Упомянутый в письме Попов – знаменитый секретарь светлейшего князя Потёмкина, Василий Степанович Попов, после смерти Григория Александровича был назначен статс-секретарём Императрицы.
Началось томительное ожидание. Не знали влюблённые, что государыня заранее предполагала такой поворот дел. Иначе бы она легко прервала встречи своей дочери с Иваном Калагеорги.
Подключился к решению вопроса и Александр Николаевич Самойлов. В один из тех дней ожидания он попросил Елизавету зайти к нему в кабинет. Елизавета переступила порог ни жива ни мертва.
– Лизонька, ты действительно любишь Ивана Калагеорги? – прямо спросил Самойлов. – Ты уверена в своих чувствах?
– Да, да, мы с Иваном любим друг друга, мы ждем только матушкиного благословения.
– Что ж, остаётся назначить день помолвки, – с улыбкой сказал Самойлов, давая понять, что высочайшее благословение получено.
А вскоре было объявлено о помолвке во дворце, и государыня поручила Александру Николаевичу подготовить всё необходимое к свадьбе своей дочери.
Свадьбу назначили на 4 июля 1794 года.
Обряд венчания состоялся в петергофской церкви. Примечательно, что двадцать лет назад – двадцать лет и один месяц, если точно – состоялось венчание императрицы Екатерины и Григория Потёмкина. Правда, оно было в храме, построенном в честь победы в Полтавской битве и названном именем Сампсония Странноприимца.
Присутствовавший на венчании Александр Николаевич Самойлов во время обряда не мог отделаться от воспоминаний, воспоминаний очень приятных, ибо они касались и его собственной ранней молодости, и молодости его дяди, Григория Александровича, которому шёл тогда тридцать пятый год, императрице же – сорок пятый.
Он вспоминал, как светлой июньской ночью императрица, Потёмкин в сопровождении нескольких придворных сели в лодки, добрались по Большой Невке до храма Святого Сампсония, где их уже ждал духовник государыни настоятель храма.
Ввиду того, что привлекать к обряду лишних людей было нежелательно, дьячка не было, и его роль выполнял Самойлов, в ту пору поручик лейб-гвардии Преображенского полка и адъютант своего дяди.
Нужно было читать некоторые каноны по обряду. И когда Самойлов прочитал нараспев: «Жена да убоится мужа», его оторопь взяла. Замер и священник – ведь жена-то сама государыня. И вдруг Екатерина кивнула с улыбкой и сделала мягкий жест: мол, всё верно!..
