Kitobni o'qish: «Хохот степей», sahifa 3

Глава 8

Смешная. Что девушка захмелела, я понял сразу. В глазах сверкала пьяная смелость, а походка отличалась характерной плавностью и некой небрежностью движений.

На меня смотрели совсем иначе, чем до стычки, без страха, с каким-то любопытством, как на нечто новое и необычное. Чаще всего люди боялись илбэчинов, особенно те, кто прибыл издалека, но не эта Лисица. Она, кажется, наоборот, распушила хвост и придумала нечто интересное.

То, что для меня, как для богатого покупателя проводят демонстрацию товара с лучшей стороны, я тоже понял почти мгновенно. Девушка веселила, перечисляя свои достоинства раба, при этом, как великая ханша, требуя к себе особого отношения. Не решив еще, в каком статусе приведу Лисицу в свой улус, я с интересом позволил ей небольшую вольность, ожидая, что же будет дальше.

Даже мой побратим, видя нечто необычное, подъехал поторопить и присмотреться к девушке. Молчавшая весь день до этого, теперь она трещала как куропатка. Не так раздражающе, но весьма похоже. Тамгир, удивленно глядя на происходящее, даже переключился на общее наречие, подражая и мне, и девушке.

Усадив ее в седло, надеясь все же успеть до темноты на стоянку, я с трудом сдерживал улыбку, которая то и дело растягивала губы, слушая не смолкающий щебет Лисицы.

– … а еще могу воду носить. Я крепкая, – едва не упав с коня, раскинув руки в стороны и показывая, насколько они сильные, продолжала она.

Вдохнула. Выдохнула и как-то печально добавила, видно, сообразив, что это не самое большое ее преимущество.

– Не очень, на самом деле. В караване совсем есть не могла. Такая гадость все. Перца сыплют, что аж нос сводит, – в голосе была печаль. – У них даже лепешки неправильные. Жирные, чтобы в дороге не сохли. Совсем есть не могла.

– Ничего, в улусе простая еда, но свежая, – и опять я почувствовал какое-то тепло к этой смелой, местами безрассудной девушке.

– Ты меня не выгонишь? Даже, если я шкуры скоблить не умею?

– Посмотрим, – давать четкое обещание, пока не переговорил с матерью, было неправильно. Если девушка не понравится старой женщине – лучше ее кому-то другому отдать. Мать может быть очень, очень суровой и даже вредной.

– Если что, пока не научусь, я могу тебе шкуры греть, – неуверенно предложила Лисица, явно утратив веселье, что кружило голову до того. Как бы ни расплакалась теперь. Хмель, он такой. Но не поддеть ее было выше моих сил. Несколько месяцев, проведенных в дороге и лишениях, сказались и на моем настроении. Отказать себе в таком маленьком удовольствии казалось глупым.

– А ты умеешь?

– Что? – растерянно спросила девушка, поворачиваясь ко мне, насколько позволяло седло. Солнце за спиной уде касалось горизонта, рассыпая по степи длинные синие тени. Не успеем дотемна.

– Шкуры греть.

– И там что-то уметь нужно! – шокировано распахнула глаза Лисица. В них и впрямь пряталось небо. Потом послышалось недовольно бормотание под нос, слова в котором удавалось разобрать с трудом, но суть была ясна: девушка злилась, что никто толком ничего не объясняет.

Не сдерживаясь, я рассмеялся, поймав через мгновение любопытные взгляды братьев. Да, легким и веселым мой характер назвать было сложно, но эта девушка веселила. Меня привлекало все – от серебристых, сейчас запыленных и спутанных волос, до этой непосредственности, с которой она позволяла себе разговаривать. Пусть в крови все еще играл кумыс, но он был не настолько крепок, чтобы совсем затмить разум.

– И вовсе не смешно. А я все понять не могла, отчего противный купец меня Хасану отдать решил, – ворчала девушка чуть громче. – Никто ни разу не объяснил, что там тоже что-то уметь надо. Смотрительница, старуха, говорила, просто лежи себе и не кричи. Смотри скромно и с улыбкой. Только купец противный, как голову не отворачивать и не кривиться? Фе.

– Обижали тебя там? – мне показалось, что хмель выветрился достаточно, чтобы мы могли немного проговорить.

– Били пару раз, плетью. А так не особо, – печально ответила девушка, откидываясь в седле и беззастенчиво используя меня как опору. – В монастыре было лучше, там кормили нормальной едой, хотя зимой было холодно и работать приходилось много. Я правду сказала, пусть чего и не умею, смогу быстро научиться. Лениться не стану. Только не выгоняй в степь и не продавай никому.

– Отчего? Вдруг кто хороший попадется, замуж возьмет? Все девушки замуж хотят.

– Я лучше у тебя буду еду варить и одежду штопать, и знать, за что работаю, чем к жестокому мужу попаду. Тем более, никто меня не возьмет.

– Почему так решила?

– Порченая я, – я мог себе представить, как скривилась девушка, произнося эти слова. Только то, что важно в Сайгоре или горах, не имеет значения в степи.

**

Голова прояснилась как-то очень неожиданно. Словно кто-то пелену сдернул с глаз. Как совсем недавно колдун завесу перед противниками убирал, так и меня хмель отпустил. Но, прислушавшись к себе, я все же удивилась: колдун меня не пугал. Наоборот, то спокойствие и уверенность, что попали в тело из бурдюка с кумысом, остались на месте.

Вспомнив, что уже было сказано, решила, что можно и продолжить разговор, раз он идет столь благодушно. Мало ли как сложится, может, и смогу убедить колдуна, что стою места у огня в его доме. Или где он там обитает. Только бы в жены никому, на самом деле, отдавать не вздумал. Впрочем, для этого вопроса у меня были свои доводы.

– Порченая я, – слова были неприятными, липкими. Я словно до сих пор чувствовала на себе большие лапы купца, но, с другой стороны, теперь хоть знала, что ждать от мужчин. Или чего ждать не стоит. Я не глупая, знаю, что и девки от этого дела удовольствие получают. Но, видать, не со всяким и не каждой так везет. И рисковать ради такого дела смысла нет. Лучше у котла сидеть, да за порядком следить, а ночами спать спокойно.

– Где? Руки-ноги на месте. Голова тоже. Только кумыс тебе много пить нельзя. Хмелеешь, – фыркнул степняк, словно я на самом деле о своем уродстве говорила, которого и не было никогда. Понравилось в игры со словами играть? Только настрой у меня не тот теперь.

– Ты понял, о чем я говорила, колдун.

– Понял. Но это степь. Здесь сосед у соседа жену украсть может, если сил хватит, а через года два она может обратно вернуться. Иногда и с ребенком, и никого это не смутит. Хорошая жена – большая ценность. За такую можно и юрт, и табун кобылиц отдать.

– Почему так? – я села ровнее, пытаясь осмыслить сказанное. Чтобы жена стоила, как табун? Да они что, с ума посходили? Столько разве что за королеву просить могут, ну или за какую княжью дочку дивной красоты.

– Потому что, покидая улус, мужчина оставляет все хозяйство жене. И только от нее зависит, как будут вести себя слуги, и приумножится ли богатство, оставленное ей. Умная жена – залог того, что мужчине будет куда вернуться. Дело нойона – оберегать улус, гонять врагов. Или, вот как сегодня, защищать честь рода. Хорошо, если при этом удается еще и что-то получить, – колдун повел рукой, указывая на десяток лошадей, что стали добычей в сегодняшней стычке.

Я немного помолчала, пытаясь понять странную логику. Это совсем не походило на то, чему учили в горах. Дома женщина – это просто женщина. Она рожает детей и готовит. Хорошо, если с мужем повезло, как моей матери, и он не бьет, да способен поддержать в семье хоть какой-то достаток. Но бывает ведь и иначе. Да и чаще всего так и есть. Сколько себя помню, соседка наша, Милка, то с опухшей щекой, то с подбитым глазом ходила. И не одна она такая в деревне была, чтобы роптать.

А с этими странными традициями? Что наши мужики стали бы делать, укради у них кто жену? Да и кому она нужна? Когда женщин в деревне не хватает – в любую соседнюю можно наведаться, в каждой второй семье найдется девка на выданье. Никто чужую бабу брать к себе не станет. И уж точно не будет ради нее войну затевать с соседями.

– И что, ты бы тоже за своей женой отправился, если бы ее украли?

– Мою, не украдут. В том улусе, где мать с сестрой живут, всегда остается довольно нойонов и илбэчинов, чтобы защитить женщин, – спокойно и уверенно ответил степняк. – Совсем немного времени пройдет, хан под себя все соседние земли подомнет. Не останется у Чоно врагов.

– Вроде умный ты, а так говоришь. Бывает разве, чтобы у мужчины врагов не было? – я фыркнула, плотнее подтягивая свою накидку. – Что вы тогда делать будете? От скуки умирать?

Степняк только хмыкнул, подстегивая лошадь. Впереди показалось небольшое озеро, чернеющее под вечерним небом. Хорошо. Скоро привал. Жаль, искупаться не получится. Раздраженно почесав плечо, за которое меня умудрились-таки покусать мошки, пока я ждала мужчин, с тоской посмотрела на воду. Ни трава подняться не успела, ни кусты не выросли. А купаться при всех, я пока все же не решилась бы. Мало ли что на самом деле у них в головах.

Глава 9

Сонно моргая, плохо видя в темноте, я едва не ухнула на траву, не найдя равновесия в ногах.

– Ух, – тихо простонала, пытаясь выпрямиться из полусогнутого положения. Спина, казалось, была готова треснуть наполовину, стоит чуть резче дернуться.

Пока я кряхтела и стонала, пытаясь справиться с собственным телом, степняки успели развести костер и, обшарив седельные сумки новых, добытых пару часов назад лошадей, организовать ужин. Пока двое занимались табуном, растягивая подпруги и стреноживая лошадей, двое других, переговариваясь на незнакомом мне языке, собирали сухие ветки у берега озера.

– Скоро туман станет, сможешь в озере искупаться, – я вздрогнула, не услышав, как колдун подошел со спины.

– Напугал! – тихо воскликнула я, пытаясь отдышаться.

– Странная ты. В степь сама бежать не испугалась, а здесь, где тебя никто не обидит, дрожишь, – склонив голову набок, прокомментировал степняк.

– Кто тебе сказал, что не испугалась? У меня ноги дрожали, пока я из лагеря бежала. А потом и вовсе через шаг подгибались, стоило до леса добраться. А ты… я же тебя все равно не знаю. Хоть и кажешься ты мне человеком честным и справедливым, кто скажет, как на самом деле оно есть.

– И то верно, – фыркнул рыжий, проходя мимо с седлом в руках. Как я поняла, степняки используют их вместо подушек. – Хорошо рассуждаешь, девушка. Правильно. Несмотря на то, что горянка.

– Я хоть и горянка, но в жизни что-то видела. Даже книги читала. Немного, настоятель монастыря, где я три года провела, не сильно это любил, но все же.

– Грамоте обучена, значит? – рыжий укладывал седло рядом с костром, с интересом сверкая черными глазами.

– Да. И не только ей. Вот, пытаюсь твоего брата убедить, что могу при доме служанкой быть.

– При юрте, – тихо поправил колдун, чуть щуря глаза и не встревая в наше общение с рыжим.

– Ну да хоть при шалаше, если обижать не будешь, – пожала я плечами.

Этот вечер был совсем другим. Казалось, чем ближе мы к улусу, тем дружелюбнее и разговорчивей становились эти суровые мужчины.

– И что же, – подтверждая мое мнение, спросил рыжий, отрезая кусок вяленого мяса, что нашлось в сумках, – брат не согласен?

– Да, он пока молчит об этом, – печально и тяжело выдохнула я, стреляя глазами в темноту, где слабо различимо виднелась фигура колдуна.

Мужчины зафыркали, как дикие коты, рассаживаясь у огня. Я так и не поняла, чем позабавила степняков, но пока не бьют – разве это важно?

– Садись к огню, ночи еще не теплые, – вернувшись к кругу света, проговорил колдун, бросая на притоптанную траву еще одну шкуру и бурдюк сверху. Заняв место рядом с побратимами, колдун отобрал у рыжего кусок мяса, накромсав тот на длинные, тонкие полоски. – Ешь давай. Такая тонкая и слабая, ты меня не сможешь убедить, что хорошая помощница при юрте.

Я, стараясь сдержать недовольное ворчание, все же уселась рядом, принимая мясо из рук степняка. Страх отступил совсем, осталась какая-то уверенность, что дальше все будет хорошо. По кругу пустили головку козьего сыра, кислого и соленого, но невероятно вкусного после долгой дороги, а затем и мешок, в котором плескался кумыс.

Покачав головой, от последнего я отказалась, вспомнив, как быстро охмелела от пары глотков совсем недавно.

– На полный желудок не захмелеешь, – словно прочтя мои мысли, возразил колдун, предлагая мне мешок еще раз.

Послушно приняв бурдюк, я неторопливо хлебнула. Этот кумыс был не такой крепкий, и немного слаще, оставаясь послевкусием на языке. Смакуя непривычный, но пришедшийся по душе напиток, я задумалась. Впервые за много лет, сидя у огня в степи, среди огромных, одетых в меха и шкуры, вооруженных мужчин, я чувствую себя спокойно и уверенно.

– Как звать тебя, Лисица? – спросил хмурый степняк, что казался самым тощим из их братии.

– Да кто как хочет, тот так и зовет, – безразлично пожала я плечом, наблюдая за тем, как вернувшийся к костру возвращается рыжий, неся нанизанную на ветку заячью тушку. Когда он успел разделать добычу? – В караване обзывали Беяз Фаре, бледной мышью. Купец решил, что это мне подходит. Это я сейчас немного загорела, а так и правда бледной была, как в караван попала.

Степняки переглянулись, и все как один, нагнулись ближе, рассматривая меня в свете костра.

– Она загорела, – фыркнул рыжий, медленно поворачивая заячью тушку. От мяса уже шел умопомрачительный запах, заставляя сглатывать слюну. Все же, соленые куски, что колдун нарезал до того, мне не очень шли, застревая в горле.– Я таких загорелых за всю жизнь в степи не встречал.

– Но это правда, – несколько удивленно покачала я головой, не ожидая такой реакции.

– Неважно, – махнул рукой рыжий, – дальше рассказывай. – Нас давно не веселили хорошей историей.

– Так кто тебе сказал, что история хороша? Она простая и не очень интересная, как и всякая женская судьба.

– Твоя история еще не закончилась, а ты о ней уже тоскуешь, – покачал головой хмурый. – Как тебя дома звали?

– Дома? Давно это было. При рождении, кажется, Светлой нарекли. Только мать больше все «бедняжкой» кликала. Сетовала, что дочь родилась.

– Почему так?

– Девка в доме – лишний рот, – в этот момент рыжий протянул мне вертел с зайцем, словно подтверждая сказанные слова. Удивленно вытаращив глаза, я смотрела на мужчин. – Все мне?

– Сколько съешь, – пожал плечами рыжий. – Только дальше рассказывай.

– Мать все грустила, – прожевав первый кусок горячего, сочного мяса, продолжила я. – Дочь вырастить дорого, а толку мало. Чтобы замуж хорошо выдать – приданное нужно, а у меня его нет. Не было. Да и потом, до замужества не всякая доживает. Вот как я.

– И что с тобой случилось? Умерла? – участливо спросил рыжий, заставив остальных тихо засмеяться.

– Нет, что ты. Меня в храм отдали. Брат заболел. Младший. А он – опора и надежда родителей на старость. Денег в тот год совсем не было, корова и та, одна осталась. Вот меня и отдали, чтобы вычтец брата спас.

– Спас хоть?

– Конечно. За такую цену попробовал бы не спасти, люди из деревни бы потом ему на две недели перестали подаяния носить, – уверенно кивнула я.

– И много вас там таких девушек было, при храме? – я даже немного вздрогнула, услышав вопрос колдуна, который до этого слушал молча.

– Не очень. За год две-три набирается. При храме всегда и работа, и еда есть, но семьи все же стараются до последнего. Все знают, что девок, если те доживают, потом паххетам продают. За воск, за ткани дорогие.

– И тебя продали?

– Конечно. Три рулона зеленой ткани отдали. Я крепкая. Была.

– А домой не хочешь вернуться? Зачем к Эргету в юрт просишься? – это снова рыжий. Не думала, что такой большой и суровый воин станет так внимательно девку расспрашивать.

Я обернулась на колдуна, чуть голову набок повернув. Эргет, значит.

– Так мне домой нельзя! – рассмеялась я. Умом понимала, что они просто не знают, но в голове все же не укладывалось. – Меня за жизнь брата отдали. Если я вернусь в дом матери и отца – духи разгневаются и брата приберут. Что я, глупая, так всех подставлять.

– И что же, вернуться никак-никак нельзя?

– Ну, – я задумчиво обгладывала заячью лапу, чувствуя, что уже сыта, – можно в храм заплатить, только цену такую заломят, что можно дом построить. Да и зачем? В горах можно только с хорошим мужем жить. Так что нет, я лучше колдуну служить стану. Если не прогонит.

Вернув остатки зайца рыжему, я широко зевнула.

Глава 10

Дождаться, когда над озером станет туман, у меня не хватило сил. Я так и уснула там, где сидела, кутаясь в шкуру. Мне не хватало ни опыта путешествий, ни выносливости, чтобы чувствовать себя более-менее приемлемо в этой дороге. Кроме всего прочего, впечатлений было столько, что голова была готова лопнуть, как переполненный мешок.

Ночью меня, кажется, кто-то переложил, так как проснулась я с серым рассветом, вполне удобно устроив голову на невысоком седле. На шкуре бледными каплями блестела роса, которая испарится, как только солнце поднимется над травой.

Чувствуя себя, пусть и нехорошо, но все же выспавшейся, я села, всматриваясь в догорающее пламя костра. Угли слабо светились, то вспыхивая, то вновь погасая, привлекая внимание.

– Проснулась? – тихий голос колдуна раздался из-за спины. – Не пугайся. Мой черед стоять на карауле.

– Всю ночь?

– Отчего же. Мы меняемся, – степняк бросил в костер одну сухую, выбеленную солнцем ветку. Над замершей, словно бы сонной степью, где-то вдали, раздался резкий, птичий крик.

– Беркут, – тут же определил колдун, глядя на черный силуэт в небе. – Будь аккуратна в степи, Лисица. Такая птица может и на человека напасть.

– Они не боятся людей? – я не верила, что птица может быть такой безрассудной. Это не медведь и не волк.

– А чего им тебя бояться? Тебе-то и отмахнуться от него нечем, – помолчав немного, Эргет вдруг посмотрел на меня своими спокойными, черными глазами, которые, казалось, ничего не выражали. – Видела хоть раз такую птаху вблизи?

– Не приходилось.

– В улус приедем – посмотришь. Тогда все поймешь.

– Скоро поедем?– мне вдруг страшно захотелось уединиться.

– Еще нет. Братьям отдохнуть нужно. Да и дороги осталось немного, зачем торопиться? Лисица, на озеро посмотри.

Несколько озадаченная таким обращением и резкой сменой темы, развернулась в нужную сторону. Над темной водой, как разлитое молоко, стояла плотная пелена тумана. Тут же зачесалась и спина, и плечи, словно я неделями не мылась. Это было не так далеко от истины, так как паххеты давали нам воду для обтирания раз в несколько дней, все неприятные запахи маскируя благовониями, от обилия которых первое время кружилась голова.

– Когда в улус доберемся – будет много шума и совсем не до тебя. Скорее всего, до вечера в юрте просидишь, пока кто-то вспомнит, – колдун встал, тут же закрыв своей фигурой половину неба над моей головой. – Что с тобой будет, тоже сказать пока не могу. Это уж как мать моя распорядится.

Мужчина отступил на шаг в сторону, а потом мне на колени упала стопка одежды.

– Чистое, в одной из сумок было. То ли в подарок сестре моей везли, то ли для жены кто обнову купил, но если хочешь матери моей приглянуться – все же стоит себя в порядок привести.

Я только открыла и закрыла рот, соображая, что можно сказать этому мужчине. Потребовалось несколько минут отчаянной мыслительной деятельности, прежде чем удалось выдавить из себя нечто более-менее подходящее.

– Я тебе очень благодарна. Даже если твоя мать не примет меня в юрт, это все…

–Простого «рехмет» будет достаточно, – перебил степняк, поведя рукой в сторону озера. – Пенных ягод, к сожалению, нет, но уж без этого сумей обойтись. И поторопись.

– Рехмет? – неуверенно переспросила, надеясь, что верно запомнила такое важное слово.

– Рехмет, – улыбнувшись, кивнул Эргет.

Подхватив одежду, скинув шкуру, я несколько растерянно обернулась на спящих мужчин, затем на озеро, еще раз посмотрела на колдуна. Склонила голову в жесте благодарности и уже развернулась, переступая через седло, на котором спала, как в голове вспыхнула одна мысль.

– А почему «лисица»?

– Сама сказала, кто как хочет, так и зовет. А для степей это хорошее, доброе имя. Такое принесет тебе и богатство, и удачу, Серебряная Лиса. Менге Унэг. Или тебе не нравится? – глаза чуть сощурились, оставаясь узкими щелочками.

– Нет, мне очень нравится, – честно призналась, прокатив имя на языке пару раз. – Красиво звучит.

Улыбаясь от уха до уха, чувствуя, что это имя на самом деле должно принести мне удачу, я даже тихо что-то напевала себе под нос, пока быстро, натирая песком кожу, мылась в остывшей озерной воде. Мелкий, белый до прозрачности, песок прекрасно очищал, позволяя почувствовать себя заново родившейся.

Вставать в воде я не решалась, опасаясь глазастых степняков, так что, пока помылась, чуть не отморозила все на свете, но это не имело значения, в сравнении с отсутствием вони и зуда. Наскоро вытершись, натянув чистую одежду, я блаженно выдохнула, поглядывая на кучу лохмотьев, в которые превратился мой паххетский наряд.

Единственное, что пришлось отложить на потом – это мытье волос. Не имея при себе ни хлебной закваски, ни простого яйца, я могла добиться совсем не того результата. Пришлось просто разобрать волосы пальцами и сплести в плотную косу, перетянув шнурком.

Когда я вернулась к костру, степняки уже проснулись, неторопливо завтракая холодным мясом. Замерев в шаге у костра, с тряпками в руках, я не могла решить, куда деть вещи.

– Если тебе это больше не нужно, в костер кидай, – заметив мое замешательство, кивнул на слабые отблески пламени рыжий степняк. Прежде чем шагнуть вперед, я быстро кинула взгляд в сторону Эргета, словно нуждалась в его одобрении. Колдун едва заметно кивнул.

Опустив вещи в огонь, я смотрела, как пламя разгорается, растекается по сторонам, захватывая остатки когда-то яркого наряда. Огонь становился то голубым, то оранжевым. А затем вверх полыхнули искры, заставив меня отпрыгнуть.

Мы смотрели, как в небо поднимаются яркие, оранжево-золотые огни, хорошо видимые на темном небе.

– Хороший знак, – пробормотал хмурый Хар Сум, наблюдая за огнями.

Пусть бы так.