Kitobni o'qish: «Меня зовут Алика, и я – Темная Ведьма!», sahifa 3

Служанка из номера ушла расстроенной и недовольной. После ее ухода он откинул осточертевшую золотую полумаску и принялся медленно жевать поданные яства, почти не чувствуя вкуса, и продолжил наблюдать за домом – убежищем, ища малейшее движение, хоть занавески. И дождался.

Ему было видно, как долгожданная темная приоткрыла окно и поставила защиту – заботливая… Губы наблюдателя натянулись в легкой полуулыбке, от которой у свидетелей этого противоестественного действия кровь застыла бы в жилах. Он все еще не веря тому, что улыбался, потрогал свой рот шершавыми пальцами и удостоверился, что все происходило наяву.

«Что же ты со мной делаешь, темная колдунья?» – подумал он и продолжил неторопливо поглощать пищу и наблюдать… наблюдать, оставив короткий отдых на потом…

…Она…

…Я смотрела на спящую дочку и нежно касалась кончиком пальца ее растрепанных темно – русых волос. После того, как я помогла ей вымыться и одеться, уже в комнате, на кровати я рассказала ей о гномах и дала ей напиться молока. Его принес дедушка в глиняном кувшине тогда вместе с кружками. Я спела Сонину любимую колыбельную песню, и дочка сладко уснула еще на первых нотах.

Изергильда была превосходной верховной темной ведьмой, хитроумной преступницей, но матерью – ужасной и отвратительной. От нее я так и не услышала ни песен перед сном, ни чего-либо другого, показывающего материнскую любовь.

Спетую колыбельную я подслушала в деревне, в которой какое-то время Изергильда вместе со мной скрывалась от обоснованного правосудия ковена. Ее пела румяная молочница своему годовалому сыну. В жаркую погоду она укладывала дитя спать в застеленную мягкими и чистыми тканями корзинку в древесной тени, делая из легкой ситцевой пеленки навес, и уютная женщина напевала эту волшебную мелодию. Впрочем, это единственная колыбельная, которую мне удалось услышать в своей жизни, а не придумать самой.

Мне нравилось наблюдать за обычными людьми, не обладающими даром. Их жизнь казалась мне более привлекательной, чем своя собственная. Законопослушные темные вели полный и полезный для общества быт, но Изергильда переступила законы ковена. Мне не было места ни там, ни там. Жизнь после побега в маленькой деревеньке без принуждения к темному искусству и в спокойствии для меня была самой счастливой, пока нас не украли из собственного дома и привычного мира.

А сейчас пора было идти «на поклон» к приютившему беглянок старенькому гному, от которого было больше тепла, чем от той же Изергильды. Я тихонько оторвалась от дочери и тихо вышла из комнаты.

Все светильники были погашены. Мне пришлось осторожно красться по мрачному коридору на свет, исходящий из кухни. Там на столе стояла единственная зажженная свеча. В кухонной комнате царил полумрак, а изнуренный хозяин дома сидел и наблюдал за пляской свечного огонька.

Гном постукивал скрюченными пальцами по подлокотнику старого кресла, он заметил меня сразу, но молчал. Я решила взять инициативу в свои руки. Придвинула к нему слуховую трубу, чтобы он мог услышать каждое мое слово, наверняка. Как только он приложил металлическое устройство к уху, я начала свой рассказ:

– Меня зовут Алика, дочь мою – Соня. Темные пленили нас, но нам удалось сбежать. Поэтому мы здесь, в городе, где раньше не бывали.

И ни слова лжи.

– Алика, – тихо проскрипел гном. – Меня зовут Орлих. Я – мастер гончарных дел.

Это подтверждало многообразие глиняной посуды.

– Я хочу отблагодарить тебя за твою помощь и радушие, Орлих. Дашь ли ты разрешение посидеть в твоем кресле после тебя?

Гном скупо кивнул и встал с кресла, уступая его мне.

– Не засиживайся долго, Алика. Тебе необходимо выспаться.

Больше он не задал ни одного вопроса – удалился. Очень странный старый гном. А ведь понял он гораздо больше, чем я поведала.

После того, как я осталась на маленькой атмосферной кухне одна, я сразу пересела в потертое и памятное для Орлиха кресло, еще хранящее тепло этого душевного гнома. В благодарность я решила создать истинный талисман для мудрого мастера гончарных дел.

Для этого я должна была проникнуться его сутью, его прошлым и его настоящим, а через значимую вещь это сделать легче всего. Подобные талисманы я делала всего два раза в жизни: для отца Сони и для своего собственного родителя. Правда, подарив, я больше не видела ни одного, ни другого. А теперь и не увижу никогда.

В моей жизни, теперь уже прошлой, я мастерила мелкие побрякушки милые женскому сердцу и украшения для дома. На скромные средства от продаж безделиц мы с Соней и жили. Добавляла всего искорку дара в созданные предметы, чтобы отвести беды, нездоровье или неприятности.

Темный дар не мог принести удачу, любовь или что-то в этом роде, но защитить, отвадить или уберечь – это в его власти, как противодействие самому себе, не ломая свое разрушительное естество.

Но сейчас я собиралась сделать нечто совершенно иное, вложив чистую благодарность за участие в наших с Соней судьбах.

Я гладила подлокотники с закрытыми глазами, пытаясь ощутить каждую неровность, которая несла в себе историю, и погружалась все в глубже в ощущения, была все дальше от реальности. Ткань плотная, шероховатая, надежная, верная, некогда красная. Удобное, мягкое кресло для женщины… для любимой женщины. Но где же она?! – Ах, болезнь забрала все ее силы.

Мои пальцы нащупали торчащую крепкую нитку, которой не было до этого момента. Я ухватились за нее двумя пальцами, чтобы не упустить предоставленный шанс, и медленно стала вытягивать. Столько, сколько позволит мне осевшие и впитавшиеся чистые чувства и капелька души, которая не могла оставить совсем одного своего родного, еще живого и любимого мужа.

Женская душа была прекрасная, светлая, чистая, добрая. А любовь с Орлихом была теплая, нежная и искренняя. Гея… так ее звали… половинку старого гнома. После себя она оставила дочь, так похожую лицом на нее саму и противоположную ей внутренне. Пропитавшая весь дом теплая грусть, которую я почувствовала еще с улицы, была по ушедшей любимой жене, а мучительная тоска – из-за дочери.

Мои пальцы продолжали вытягивать нить из глубин кресла. Она станет основой талисмана и, судя по всему, не для одного.

Дочь уродилась алчной и ветреной, гончарному делу противилась, мол, это не занятие для уважающего себя гнома. Ей хотелось больше денег, власти и общественного статуса. Связалась Улья тайно узами брака с нехорошим гномом, по мнению Орлиха, слишком жадным, злым и бесчестным. Как не уговаривал дочь, переубедить отцу ее не удалось. Как за него замуж выскочила, так и забыла дорогу в отцовский дом. Тосковало и печалилось сердце Орлиха, чуяло, что дело не чистое, а сделать ничего не могло. Теперь уже муж не дозволял. И старость еще эта…

Резко открыв глаза, я вынырнула словно из глубинных вод в настоящее, а вокруг меня бушевало черно – золотое крошево. Оно сверкало и переливалось от света маленького пламени. Мои волосы извивались, словно находились под водой, а по комнате плясали причудливые огненные отблески. Ни одному предмету не удалось избежать преломленного светлячка.

А нитка, наконец, остановилась. От прикосновения к моей палочке красная нитка оборвалась. Свободный кончик затянулся обратно в кресло. Я провела пальцем по тому месту, где только что скрылась связующая нить, кожей чувствовалась лишь потертая ткань, без какого-либо изъяна.

Нитку я замотала в два крошечных клубочка: один для дочери Орлиха, а другой для него самого. И начала плести незатейливый браслет. Вместо одной руки я использовала свою палочку, словно спицу для вязания. Через проводник вплетался мой искрометный дар, и браслет становился трехцветным.

Для старика – гнома я старалась вплетать отвод смерти, усталости, неудач, неприятностей, проклятий, отражение злых пожеланий, а самое главное – убрать глухоту к словам дочери. Необходимо, чтобы он смог слушать и слышать ее слова. Получилось довольно грубое плетение браслета: крупные черные узлы с маленькими проблесками красной и золотой нитки, для мужчины в возрасте – подойдет.

А для дочери Орлиха и Геи придется постараться побольше. Ей предстояло прозреть. Открывать глаза на действительность происходящего всегда болезненно – это мне и надлежало сгладить. Осознание по-настоящему важного происходит через боль. И почему люди понимали и принимали для себя истину только путем страданий?

Эту часть жизненного пути дочери мастера – гнома к настоящему я и пыталась смягчить и обезопасить для нее, но полностью «обезболить» душу не получиться. Уже под конец я привязала пару узелков для отвода неприятностей и нездоровья. И так же, как у отца, открыть ей возможность слышать друг друга. На этом все… готово.

Вокруг все еще мерцали искрящиеся песчинки, преломляющие свет. Взмах моей маленькой палочки – и они исчезли. Свой проводник я преобразовала в медальон и оставила висеть на шее.

Что же, второй браслет получился больше красный, и только при желании можно было разглядеть нити «черного золота».

Резко почувствовав чей-то пристальный взгляд, я начала осматриваться по сторонам, но никого и ничего подозрительного не находила. Для того чтобы убедиться, что никто не стал свидетелем одаренности темной направленности, я подошла к окну.

Как показывала практика, в этом мире темный дар так же коверкал, извращал душу и разум обладателей, как и в нашем, когда не находили правильный путь взаимодействия со своей сущностью. Как именно здесь контролировали разрушительную одаренность, я надеялась не узнать вовсе. А если судить по не самой приятной встрече с темными ведьмаками, которые подвергли полному устранению собственной личности и воли, а также абсолютному подчинению, то вряд ли темные этого мира пытаются бороться с искушением всевластия и вседозволенности. Большинство из них пошло по дороге соблазна. Ах, да, еще и неизвестно какие светлые на этих землях.

Я долго вглядывалась сквозь оконную преграду в поисках хозяина пронзительного взгляда, который до сих пор ощущался мною. Даже руку протянула, чтобы коснуться холодного стекла. Но так и никого не смогла разглядеть: только пустая улица, фонари, и дом напротив, где горел свет исключительно на первом этаже. Казалось, что вот-вот у меня получиться найти случайного или неслучайного очевидца, но все тщетно.

Зябко… обхватив себя руками, я вышла из комнаты, оставив на столе сплетенные браслеты, и направилась в душ: смыть с себя беспокойство, полет на дружелюбном омо, лесные приключения и ощущения чужеродного присутствия. А уже потом со спокойной совестью устроиться на настоящей мягкой постели.

…Он…

…Не устояв перед искушением, он решил посмотреть, как необыкновенная темная устроилась на ночлег. Если не трогать ее защиту, она и не почувствует его присутствие. Но все-таки ему стоило перестраховаться. Он уверенно глотнул из стеклянного флакона переливающуюся розовую жидкость и невидимым для окружающих, выскочил в окно прочь из своей, снятой на одну ночь, дешевой комнаты.

Даже если в этот темный час и были бы прохожие, то никто не заметил бы небольшое вздыбившееся облачко пыли, вдруг возникшее на ровной протоптанной дороге.

Обойдя нужный дом по кругу, он подсмотрел в каждое окно. В перовом он открыл для себя милую картину: спящая на кровати девочка – дочка колдуньи. В следующем окне он увидел сидевшего на застеленной постели седого гнома, в полной темноте. Зрение после посвящения в орден Пресветлого позволяло ему рассмотреть печаль или даже скорбь на лице старика, гном рассеяно рассматривал свои собственные сморщенные руки. На третьем окне ему улыбнулась удача. Он наткнулся на кухню, где одинокий огонек трепыхался на обеденном столе, а благодаря необычной женщине происходило все самое интересное, кто бы мог подумать?

Никогда ему не доводилось узреть вживую колдовство такой красоты: сияние золотых и черных искр было завораживающим даже для служителя ордена светлого бога.

Когда колдуны или колдуньи обращались к своему дару, обычно это выглядело, как черное тягучее «нечто». Оно и выполняло волю темного, «пачкая» свою цель. Такое колдовство традиционно сопровождалось телесными пожертвованиями: кровью, частью тела или смертью. А желаемое нередко было подлым, низким, недостойным и злым.

Светлое колдовство же было полной противоположностью. Оно обладало золотым цветом, будто чистый свет изливался из светлого одаренного. И нес он в себе добро, чистоту и саму жизнь.

Встали светлые против темных колдунов, обратились в орден служителей Пресветлого, чтобы не позволить темным вредить и использовать пустых людей в своих черных замыслах. И завязалась война между противоположностями, которая длилась до сих пор.

За это время бесконечной борьбы между темными колдунами и светлыми служителями ордена ни одного простого светлого одаренного не осталось. Все без исключения светлые прошли посвящение и использовали свой дар только против темных. Когда-то славились они добрыми деяниями: целительством, выращиванием дивных садов, выхаживанием животных, заботой и помощью страждущим и подобными умениями.

Он сам уже и не мог вспомнить, когда просто так обращался к огню Пресветлого для чего-то приятного. В его памяти остались только нескончаемые сражения и безоглядное противостояние.

Ему выпал случай видеть в эту минуту нечто совершенно иное, необычное и капельку чудесное. И вновь происходящее откликалось непривычным теплом в его заледеневшей душе. Ему по-настоящему нравилось наблюдать за плавными движениями мерцающих крупинок, зависших прямо в воздухе, и за завораживающим танцем бликов, отражающихся на стенах.

Но больше его привлекало смотреть на саму колдунью. Ему нравилось ее бескровное уставшее и отрешенное лицо, ее закрытые глаза, слегка нахмуренные темные брови, безупречный нос, сжатые от усердия губы, тонкие пальцы, тихонько поглаживающие подлокотники старого кресла. Он долго рассматривал ее руки, которые плели браслеты: один черный, другой красный, однако, талисманы?! Он любовался, как она ловко использовала палочку, которую в конце видоизменила, а затем спрятала у себя на груди. Он уже знал, как будет убеждать своего командира в том, что эта темная была не такой, как все. Мысль, что этой странной, красивой и притягательной колдуньи вдруг не останется в живых, пугала его с неистовой силой. От этого он снова упадет в пучину безразличия и равнодушия. Ему совсем не этого хотелось.

Он так сильно хотел коснуться ее, особенно после того, как закончилось колдовство… прямо сейчас дотронуться хотя бы кончиком пальца до ее бледной щеки.

Она была прекрасна. Ее черные волосы спутаны, а губы пересохли, и сама она держалась на последних крохах сил. Желание дотронуться было столь велико, что он неосознанно поднял и протянул руку к окну, встретив стеклянную преграду под ладонью. В тот же миг она его почувствовала, но увидеть никак не могла, хоть и очень старалась. Металась, смотрела по сторонам в поисках беспокоящего ее взгляда, пока не подошла к единственному окну, за которым был он.

Обнаружить источник беспокойства у нее так и не вышло. Еще бы… слезы василиска способны на многое, все зависело от того, как их приготовить. Он останется для нее невидим.

Неожиданно для него она повторила его жест своей изящной кистью. И если бы не оконная преграда, он смог бы почувствовать тепло ее кожи. Сердце его дрогнуло, аритмично трепыхнулось. Ее серые глаза, такие колдовские, утомленные и испуганные, затягивали на самое дно. Так и не найдя того, что искала, она ушла, оставив его одного.

Он еще долго не мог опустить руку, оставляя отпечаток горячей ладони на стекле. Все прожигал опустевшую комнату своими желтыми, почти звериными глазами. Его терзали неоднозначные ответы на вопросы: что же с ним происходило? Получится ли ее уберечь для себя?

После того, как он убедился, что темная заснула, он позволил себе вернуться обратно в свой гостиничный номер. Ему тоже надо немного поспать…

…Где-то среди дорог…

…Трое всадников на своих ездовых животных мчались с небывалой скоростью. Они пронеслись мимо указателя, подсвеченный в темноте маленьким магическим фонарем, который гласил: «Уважаемый Путник, до ближайшего города – Вуно осталось всего десять километров». На лицах всех троих служителей ордена появилась злорадная предвкушающая улыбка, которую у двоих скрывала золотая полумаска…

…Она…

…Пробуждение вышло резким и нерадостным. Орлих жестко трепал меня по плечу, а я испуганно на него уставилась с вопросом в глазах: «Что случилось?»

– Вставайте, быстрее собирайтесь и бегите из города. – тараторил старик – гном. – С утра слышал, что в город прибыл служитель. Они не ходят по одному и не появляются просто так. У тебя дар, да? – Я хотела возразить, но он мне не позволил. – Нет, не отвечай. Буди дочь и убегайте. Я соберу провизию в дорогу.

– Спасибо, – ошарашено проговорила я.

Но Орлих меня уже не слышал. Его слуховая труба уже была в руке.

Он скрылся в дверном проеме, а я осторожно, но настойчиво разбудила Соню. Как только она открыла глаза, я сразу сообщила, что нам пора бежать. Моя дочь – сообразительная девочка, она тут же вскочила и принялась переодеваться с молниеносной скоростью, то же самое сделала и я. Я с помощью темного дара уместила все наши вещи в рюкзак. Полностью одетые в позаимствованную чистую одежду, с рюкзаком за моей спиной, мы прошли на кухню.

Пожилой гном протянул мне собранный узелок, а в его блеклых глазах стояли непролитые слезы. Не знаю, что могло его так сильно растрогать, но на руке я приметила черный браслет. Я забрала протянутый узелок с едой, сама крепко обняла приютившего нас старичка по имени Орлих – мастера гончарного дела и просто хорошего гнома, и прямо в ухо быстро заговорила:

– Спасибо тебе, Орлих, за все! Носи браслет, не снимай – все беды отведет. Дочери в почтовый ящик подкинь, она сама к нему притянется и носить будет. Глядишь, все на лад пойдет. По Гее не скучай, не надо. Сам живи, а не существуй. Даст судьба свидимся еще раз, – я поцеловала его морщинистую щеку, на прощанье.

Держась за руки, мы покинули дом, в котором нам оказали теплый прием и предоставили неожиданную помощь. Дом, в котором все еще чувствовались тоска и грусть, но я была уверенна, что на смену им придет радость и любовь, иначе я не Алика – темная ведьма…

Глава 3.

По утренним пустым улицам стелился туман. Мы изо всех сил спешили покинуть приятный гномий городок. По пути нам встретилось всего пара спешащих рудокопов – бородатых крепких гномов, явно запозднившиеся на утреннюю смену.

Успели… за спиной остался указатель с названием города. А нам стоило позвать нашего розового гиганта Омо и быстрее умчаться как можно дальше. По словам Орлиха, обладателей дара с принадлежностью к неизвестному ордену, необходимо опасаться, а лучше и вовсе с ними не встречаться.

Удача была на нашей стороне, и нам удалось избежать знакомства со служителем или служителями. Это не могло не радовать. И, окрыленные, мы обнаружили скатообразное крылатое животное, мирно пасущимся совсем недалеко. Не замечая ничего вокруг, мы рванули прямо к нему.

Резкое ощущение смертельной опасности обрушилось на меня, волосы вздыбились, отражая резкое внутреннее напряжение. Темный дар заворочался внутри, будоража не самые приятные ощущения глубоко в груди. Я задвинула Соню себе за спину, хотя еще не видела противника. Секунда – и мой проводник в твердой руке. Еще одна секунда – и благодаря единственному взмаху палочкой вокруг нас переливается подпитываемая защита, а я готова на все лишь бы выбраться от сюда живой и спасти дочь.

Единожды моргнув, а нас уже окружили трое наездников в золотистых литых доспехах. У двоих из них нижняя половина лица была скрыта золотой полумаской. Видимым оставались лишь одинаковые, желтые, яркие глаза, в которых плескался океан из ненависти и желание убивать.

У самого крупного мужчины голова была защищена еще и шлемом. Под седлом у него было такое же мощное животное, как и он сам, похожее на носорога. Ноги зверя были окружены металлическими спицами и золотой защитой.

Второй наездник, скрывающий свое лицо, оказалась беловолосой девушкой. Даже под маской по ее лицу читалось – ноль снисхождения, только разрушительная ярость и злость. За ее плечами – лук со снежной, толстой косой, а между ног – белая кобыла.

И самый пугающий среди окружившей нас тройки – седоволосый наездник без маски. Его хищная, серая, в темное пятнышко кошка с зубами размером с мою руку важно и порывисто вышагивала около защиты, порыкивая, лишний раз демонстрируя свою убийственную пасть. Но не из-за этого он вселял такой дикий ужас: его улыбка, не скрытая ничем, – она была, поистине страшна.

Нечеловеческие, горящие, ярко – желтые глаза и сероватая, словно пепел кожа – эти нелюди и есть служители ордена. Легко я не сдамся, мне есть ради чего биться.

Ближе прижимая к себе Соню, я во все глаза следила за наездниками, от них веяло жаждой о моей скорой смерти. Наконец самый главный, беловолосый с адской улыбкой, крикнул:

– Что же ты не нападаешь, темное отродье?

Всадники обходили нас по кругу, не давая мне сосредоточиться взглядом хотя бы на одном из них. Страшно было, как никогда. Я молчала.

– Я чую в тебе темный дар. – продолжал разговор белый предводитель, – За темное колдовство, командиром боевой четверки служителей ордена Пресветлого – Лияром, ты – убийца, переступившая законы самой природы, приговариваешься к смерти.

Он на несколько томительных секунд замолчал, а затем добавил:

– К мучительной смерти.

Раздался зловещий хохот всех троих служителей, от которого пробежала волна кошмарных мурашек страха, а палочка в сведенной от напряжения руке дрогнула. Соня в испуге прижалась ко мне так сильно, что я пошатнулась, по ее щекам текли слезы и слышалось слабое поскуливание.

У девушки с белой косой из рук потекла тягучая, солнечная, светлая сила, такая красивая и, оказалось, такой жестокой. И это светлые? Те, кому самим даром не допустимо причинять боль, что уж говорить о насильственной смерти. Кто еще из нас переступал законы природы…

…Город Вуно. Он…

…Он проснулся внезапно от ощущения неминуемой беды. Ложился спать по привычке полностью экипированным к дальнейшим действиям, поэтому в ту же секунду он выскочил из незакрытого с ночи окна, не заботясь о маскировке. Первым делом он устремился к дому напротив, а на ходу соткал призыв своего наибыстрейшего ездового животного. Золотистая сила окутала его левую руку, вспорхнула сияющим пучком света и умчалась прочь на поиски питомца.

На ступеньках ветхого дома его встретил сам хозяин – тот старый, седой гном, за которым он подглядывал через окно. Старичок перебирал в руках красный браслет, а похожий, черный, красовался на его руке – это был подарок колдуньи. Он сам видел, как она вчера плела их при свете маленького свечного огонька в искрах своего необычного дара.

Когда служитель ордена приблизился к гному, тот вскинул на него пронзительный взгляд старческих глаз и произнес:

– Не преследуй ее, она не делала зла.

В желтых глазах мужчины в золотых доспехах и маске промелькнула растерянность, а потом испуг:

– Ушла? – коротко спросил служитель ордена. Но старик не отвечал, а злобно сверкал мутноватыми глазами, а затем нарочито медленно, нехотя, указал одним пальцем на свое ухо и скупо ответил:

– Слуховую трубу потерял с утречка! Не слышно, стало быть, ничего.

Он хотел сплюнуть от досады, ведь сейчас дед – гном делал только хуже, умалчивая о темной. Но времени не было, он ринулся со всех ног к выходу из подгорного города Вуно.

В глубине души он понимал и даже испытывал гордость за старика, который нашел в себе смелость перечить служителю ордена. За сокрытие темной одаренной вместе с дочерью ему светило много чего не самого приятного. Любое содействие темным – противозаконно и априори делало из тебя преступника. Гном не мог знать, что их желание уберечь было схоже.

Уносясь прочь из города, желтоглазый мужчина думал лишь об одном: «Только бы успеть… только бы успеть…» …

…Она…

…К девушке на белой кобыле присоединились и остальные члены отряда, и все, окружившие нас, начали крутить в руках золотистые плети дара. Солнечная, светлая магия скользила по их наручникам, то скручивалась, то плавно извивалась. Удивительно, но никаких проводников в их руках не было.

В нашем мире любое обращение к дару, неважно, темному или светлому, происходило с помощью проводников, таких как палочка. Возможно, поэтому они поглядывали на мой проводник с изумлением.

Единственная женщина из тройки светлых не отличалась терпением, и первая швырнула золотистый шар размером с яблоко в мою защиту. Щит смог замедлить снаряд, но для полной дезактивации его сил недостаточно. Я выпустила свой черно – золотистый дар в виде кнута и рассекла шар пополам. Уже два шара поменьше, изменив свою траекторию, рухнули на землю, оставив два обугленных следа.

– Вы что творите, светлые? Со мной рядом ребенок без капли дара! – крикнула я с отчаянием.

– Мы позаботимся о ней. – злорадно ответила беловолосая служительница.

– Чудовища! – разъярилась я. Хлестнув кнутом, приготовилась отбивать дальнейшее нападение.

– Темные колдуны, вот кто чудовища! – крикнул и сплюнул «глыба» на носороге.

Мои волосы вторили выпущенному дару. Они и сами являлись сносным оружием. Пряди змеились, яростно изгибались. Темный дар приготовился защищать свою родную плоть и кровь, собственно, и себя – своего носителя.

– Я – Алика! И я – темная ведьма! – заорала я, после чего с рук всех троих наездников сорвались вращающиеся сферы, сотканные словно из солнечного света и несущие обжигающую смерть.

Снаряды не успели и коснуться моего щита, как поверх него из ниоткуда выросла стена из такой же светлой силы, которая ослепила и заставила меня закрыть слезящиеся глаза. А когда я смогла их открыть, на поле боя появился новый персонаж. Только не ясно, почему один из служителей ордена встал на нашу защиту?

Возникший защитник был в таких же золотых доспехах и полумаске, серокожий, с желтыми, звериными глазами, с короткими темными кудрявыми волосами, которые лезли ему в глаза.

– Лияр! Остановись! – крикнул защитивший нас мужчина из ордена.

Беловолосый предводитель на ездовой кошке нахмурился, но руки опустил. Он замер, в ожидании объяснений от новоприбывшего.

– Эта женщина не виновна, несмотря на темный дар. – продолжил он.

Его заявление вызвало ошеломление у всех всадников. Лияр выполнил жест пальцами, и беловолосая, как и их главный, женщина и «глыба» на носороге вынужденно и явно недовольно опустили свои руки, не смея ослушаться своего командира.

– А такое бывает? – шутливо заявила женщина, но ее проигнорировали.

– Предлагаю объединение воспоминаний. – сказал новоявленный служитель.

Лияр еще больше удивился, от чего его белые брови поднялись, и ответил:

– Харн, ты уверен? Это будет… несколько болезненно для тебя, а не для меня.

Я была настолько ошарашена происходящим, что никак не могла понять: почему же служитель по имени Харн защищал нас в ущерб себе.

Но тут, я обратила внимание, как розовый гигант Омо медленно и плавно летел в нашу сторону, аккуратно и осторожно, а главное, очень тихо. Если повезет, будет еще шанс улизнуть от необычайно жестоких светлых – служителей ордена.

Продолжая одной рукой прижимать к себе замершую дочь, а другой рукой удерживать кнут, сплетенный из темного дара, я наблюдала за развернувшимися и пугающими до дрожи событиями.

…Он…

… «Успел.» – подумалось ему.

Когда он увидел концентрированные шары огня Пресветлого, сжигающие все на своем пути, летящие в женщину, пускай она и оказалась темная одаренная, его сердце на короткий миг остановилось. Она стояла против всех и защищала своего ребенка. Смелая. Отчаянная. Невероятная.

На бегу он сформировал щит наивысшей степени стойкости… и успел в самый последний момент выставить его перед слабенькой защитой самой темной. Испепелив даром атакующие сферы служителей, он сразу обратился к Лияру – к командиру боевой четверки, частью которой Харн и являлся.

Несмотря на жестокость, представшую перед его собственными глазами, он был уверен, что сможет достучаться до своего командира и решить наилучшим образом, как быть дальше с действительно невиновной колдуньей. Она не заслуживала ни смертного приговора за то, чего не совершала, а случайно попала в круговорот событий; ни тюремного заключения с последующим изъятием дара.

Он сразу предложил Лияру показать все, как было с самого начала и все, что он узнал с того момента, как начал следить за темной и ее дочерью. Какая разница, что несколько минут будет больно? – пусть. В его длинной жизни и не такое бывало. Зато женщина, которая сумела пробудить в нем яркие чувства, останется жива, а дальше он разберется.

Он подошел ближе к степному барсу, к самцу редкой хищной кошки, на котором восседал беловолосый командир. Только высшим по званию было разрешено не скрывать своих лиц доспехом служителя. Стукнув себя в левое плечо в знак приветствия и коротко поклонившись Лияру, он остался стоять подле ездового животного, пока командир опустится на землю…

Мужчины встали лицом к лицу. Тот, чье лицо скрывала золотая полумаска протянул руку, не мешкая, белый, с рассыпанными по плечам длинными волосами, командир схватил того за предплечье.

Двое служителей пристально смотрели друг другу в одинаковые желтые глаза. Их сцепленные руки стал медленно окутывать солнечный льющийся дар. Он переливался и причудливо извивался, словно лава. Глаза двоих светлых засияли ярче.

…Лияр…

…В это время командир боевой четверки просматривал воспоминания одного из своих бойцов – Харна, самого быстрого в ордене Пресветлого. На просторах чужой памяти Лияр увидел, как смелая темная заботилась о своей крови и плоти, пыталась спастись любыми доступными способами, приручила равнинного омо и, самое главное, не навредила ни единой живой душе.

Из рассказов ее дочери, подслушанных Харном, стало очевидно, что их похитили из другого мира с помощью запрещенного черного ритуала, а дальше абсолютно подчинили колдунью. За такое и карали служители ордена одаренных темной стороны.

Но эта женщина действительно была не виновна. Попытка выжить, способность договориться, благодарность за помощь – за такое орден Пресветлого не казнил, хоть Лияр и был удивлен, что такое поведение темной вообще возможно. Играла ли роль ее иномирность? – ему предстояло это узнать. На его памяти колдуны никогда не вели себя так, как добропорядочные светлые.

Ему стоило признать, что перед ним невиновная темная одаренная. Но что теперь с этим делать? – он не имел ни малейшего представления. До этого момента было все просто и понятно, и никаких отклонений от привычных действий.