Kitobni o'qish: «Быт и дух русского народа»

Shrift:

Сайт издательства www.veche.ru

Предисловие

Иностранцы смотрели на наши нравы и образ жизни по большей части из одного любопытства; но мы обязаны смотреть на все это не из одного любопытства, а как на историю народного быта, его дух и жизнь и почерпать из них трогательные образцы добродушия, гостеприимства, благо<го>вейной преданности к своей родине, отечеству, православию и самодержавию. Если чужеземные наблюдатели удивлялись многому и хвалили, а более порицали, то мы не должны забывать, что они глядели на нас поверхностно, с предубеждением и без изучения нашего народа, поэтому впадали в большие заблуждения, часто вдавались в заключения странные, переходили от одной крайности к другой таким образом, что если один писатель выставлял похвальным и прекрасным, то другой находил то же самое порочным и смешным; что если один списывал из рассказов, то другой дополнял несбыточными своими истолкованиями и всегда направлял их в дурную сторону. Перечитывая описания, повествования и сказания на многих европейских языках, вы постоянно читаете, и не без улыбки, что все иноземные писатели как бы условились однажды и навсегда хулить и бранить нас, и эта страсть до того проникнута в их сочинения, что нет ни одной книги, которая бы при имени России не восклицала: «Варварская Московия! Земля дикая, народ в ней раскольнический и совершенно отступивший от чистой католической веры». Всякий, знакомый с историей своего отечества, знает, что эти приписки на предков наших истекли от непреклонности их подчиниться игу католических проповедников и их верховному представителю, который вместе с ними и легкомысленными писателями называл еще нас «погибшими чадами», «отверженными детьми от Бога», «овцами без пастыря», а поэтому не могущими наследовать Царствия Небесного и наслаждаться благами здешней жизни. Таковые нарекания суть следствия страстей, а не истины; движения изуверных мыслей, а не чистоты евангельской; таковые злословные провозглашения относятся к чести наших предков, а не к бесславию их: они отстояли свое право и достояние и перенесли умно все осуждения, которые пали на головы наших хулителей.

Оставив людские страсти, которые мы относим к понятиям века, нам усладительно вспомнить, что предков жизнь, не связанная условиями многосторонней образованности, излилась из сердечных их ощущений, истекла из природы их отчизны и этим напоминается патриархальная простота, которая столь жива в их действиях, что как будто бы это было во всяком из нас. Кто хочет исследовать быт народа, тот должен восходить к его юности и постепенно снисходить по ступеням изменений всех его возрастов. Тогда мир наших предков не будет для нас безжизненным, мертвым: он представится сильнее нашему воображению, со всеми его причудами и понятиями; тогда увидим все стороны картины: суровой и гордой, воинственной и мирной, несчастной и торжествующей, печальной и добродетельной; на ней увидим предков, увенчанных славою, и сердце наше забьется крепче!

Давно я имел намерение изобразить жизнь нашей Руси, но всегда был останавливаем мыслью: труд не по моим силам. Эта мысль – действительно справедливая – отнимала у меня всякую надежду приступить когда-нибудь; но рассуждая, что и слабое ознакомление, по возможности точное, не должно быть порицаемо, я решился начертить его в «Быте русского народа». Не без робости представляю его моим соотечественникам. Если они найдут его достойным своего внимания, то буду радоваться с ними. <…>

Некоторые из отечественных писателей занимались исследованиями русской жизни, обычаев и забав и в начале первых своих трудов обещали многое; потом, встретив трудности, охладели в своем усердии. Вскоре заняли их места два ревностных писателя: г. Снегирев и г. Сахаров. Первый, издав «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» в четырёх выпусках, остановился. Второй, представив скромно «Сказания русского народа», расширил их впоследствии дополнениями и новыми сведениями. Его сказания, одно из отрадных явлений в нашей словесности, обратили на себя справедливое внимание любителей народного быта, но, к сожалению, в них есть недостаток, и в этом не г. Сахаров виноват, но постоянные препятствия в собирании сведений; трудность в изложении по чрезмерной разнообразности об одном и том же предмете; местные изменения и переиначивания одного и того же обряда или забавы не только по всей России, но в одной даже губернии, мало этого, в одном и том же уезде, так что делается в одном селении, то в другом, того же уезда, или уже изгнано, или совсем отправляется противоположно. При этом еще неизбежная борьба с суеверными людьми, которые никак не соглашаются пересказывать свои обычаи, и не всегда можно положиться на верность передаваемых ими известий, не говорю уже об игре или о песне, которая переменяется ими быстро, как хамелеон. Песнь только что пересказана вам и записана вами – и вы радуетесь, думая, что она полная, – станете же выслушивать ее от другого, выходит разница не в одних словах, но в расстановке стихов и в порядке самого содержания, так что если бы вздумалось кому-либо исправлять одну какую-нибудь песнь через пересказы многих певцов, то не было бы конца поправкам и исправлениям. Сколько неприятны и нетяжелы подобного рода источники, столько они важны: ими только можно убедиться, что народ наш сочиняет беспрерывно песни, не воображая; что он живет своей жизнью и своей поэзией; что народ наш высказывает в них самого себя, не гоняясь ни за честью – чтоб быть стихотворцем, ни за славою – чтобы слышать рукоплескания в большом свете. Он передает себя живо и часто восторженно: что чувствует неиспорченное сердце его и что мыслит доморощенный его ум.

Приезд иностранцев. XVII в. Художник С.В. Иванов

Изложить быт народа, сколько можно с должной верностью, нет возможности одному человеку: это труд многих. Я старался представить его, сколько мог по моим силам, и отнюдь не думаю, чтобы мой труд не был изменен даже в самое короткое время, и надобно желать, чтобы любители отечественного дополнили его новыми, еще <более> богатыми источниками. Если бы местные жители собирали туземные сведения и делали их доступными, то можно бы достигнуть общего описания русского быта. Только при содействии местных собирателей в состоянии объясниться наш народ. Иначе все излагаемое о нем останется в одних очерках, в каковых и я представляю здесь. Кто же лучше может знать и должен знать свой край, как не тот, кто родился в нем и живет в нем? Ему известны все уловки и изгибы своего земляка, а этот земляк и важен в своей самобытности.

При собирании мною сведений я встречал бесчисленные противоречия и постоянные исправления, особенно в песнях. Оттого многие из них неполные, сбивчивые или уже сходные с напечатанными, но много достоинства утрачено в наших песнях еще тем, что они напечатаны без объяснения обрядных наших действий. Находятся десятки песенников под названием полных, новых и полнейших, которые большей частью лишены пояснений: при каких случаях поются помещенные в них песни? Какое их назначение, их дух, сила и какой их обряд? Все наши песни слагались по случаю какого-либо печального или радостного события, которое гремело в разгуле веселия, на свадьбе, в игре, забаве и хороводах. Ни одна из них не составлена произвольно, без причины. Песни без изъяснения обрядных их действий скучны и утомительны. Правда, они любопытны, занимательны и поучительны, зато потеряно невозвратно действительное их значение. Можно догадываться и выводить о них заключения, но можно ошибаться и выводить ложные заключения. Этими примерами служат все сборники песен. Конечно, они дорогой запас – должно радоваться и благодарить любителей за собирание, но нельзя не сознаться, что этот дорогой запас подобен алмазам, не имеющим блеска и не могущим получить своего сияния без руки художника. Если в настоящее время не объяснятся песни обрядными своими назначениями, то и в будущем останутся необъясненными: примером тому собрание древних стихотворений Кирши Данилова и др.

Бабушкины сказки. Художник В.М. Максимов

Я боролся еще с напуганностью простолюдинов и их предрассудками. Случалось, что если кто пересказывал свой обряд или передавал свою песню, то вскоре пробуждалось в нем раскаяние, робость и его стращали, что за то, что пересказал, отдадут его под суд! Наш народ так боится судов, что одно их имя заставляет трепетать его. Случалось, что когда записывал песнь и потом станешь исправлять ее, тогда рассказчик бледнел и произносил жалобно-просительным голосом:

– Батюшка! Не пиши.

– Отчего?

– Почитай, пишешь меня: коли узнает городничий аль земский, беда мне!

Некоторые даже думают, что пересказывать песни стыдно и грех, и эта мысль до того поселилась в головах многих простолюдинов, что никак не разуверишь их в противном и слышишь одни отговорки: да, мне стыдно и грех. Когда я была молода, тогда я была неразумная и пела по глупости своей, а теперь, говорят старые люди, петь грешно.

– Отчего же грешно?

– Да так, грешно.

– Да отчего же так?

– Добрые люди говорят. Вишь, намедни пригрозил мне пономарь: «Марфушка! Не пой». – «Да отчего же, батюшка?» – спросила я его, а он мне в ответ: «Ты голосишь не своим голосом».

Случалось еще слышать, что кто пересказывает песнь, тот пересказывает ее по дьявольскому наущению. Поверяя однажды песнь одного рассказчика с другим, один из них начал смотреть пристально на мою бумагу, потом спросил:

– Скажи, батюшка, кто у нас теперь царь? Не пишешь ли ты по антихристову велению?

В народе есть мнение, что со списыванием песен явится антихрист, которого веления исполняет списывающий, невольно и противу своего ведения, и что это уже верный признак наступлению преставления света.

В изложении быта нашего народа я пользовался устными рассказами и сам был свидетелем многих обрядов и забав. Не многие доставили мне, что обещали, а обещали золотые горы. Многие и очень многие не исполнили своего обещания, быть может по их легкомыслию, а другие, как мне известно, пренебрегли важностью предмета, думая: ну что хорошего – описывать быт нашего мужика. И выйдет все мужицкое! Да простит Бог таковых мыслителей. Из необещавших, но исполнивших больше обещания я могу поименовать только г. Френева и благодарю его от души. Этот молодой человек делился со мною радушно своими источниками.

I. Народность

Народность есть выражение любви к отечеству.

Свойства людей

Все обитатели земного шара, согреваемые одним солнцем, живущие под одним всемирным небом, представляют в своих наклонностях и действиях большое разнообразие. Климат, резко выказывающийся во всем существующем в природе, отпечатлевается равномерно в умственных и физических свойствах человека: в его способностях и деятельности, росте и силе. Жители жаркого пояса, расслабляемые нестерпимым зноем, нечувствительно предаются неге и беспечности. С воображением пламенным, с начинаниями решительными, они весьма скоро охладевают в случае неудач к своим предприятиям. Рассудок их постоянно заглушается страстями. Мстительность и отчаяние, лукавство и малодушие – вот главные качества этих племен, не выдерживающих в себе высокого достоинства и благородной цели в общественной жизни. Поэтому народы, живущие под экватором, ничего доселе не создали величественного и исторического. Обитатели умеренных поясов, в коих сосредоточивается вся Малая Азия и большая часть Европы, ознаменовали себя поучительными событиями: науки и художества, изобретения и утонченность вкуса проистекли отсюда. С крепкою и благоразумною волей, с чувством возвышенным и благородным, с сознанием заблуждений и с исправлением их они шли вперед, дружно стремились к усовершенствованиям и соперничали друг перед другом в утверждении общественного благосостояния. Аравитяне, персы и армяне были водимы по большей части огненными страстями; зато гибельные последствия их действий остались спасительными уроками для других народов: европейцы воспользовались ими и основали на их ошибках свое величие. Люди северных поясов, испытывая все ужасы холода, находились во всегдашнем движении, посему деятельность, бодрость и мужество суть отличительные их качества. Крепкие и неутомимые, хладнокровные и расчетливые, любознательные и легко все перенимающие, они твердо идут вперед и достигают своей цели.

Разделение людей по очерку лица и образованию тела

Самая наружность людей выказывает умственные и телесные силы, которые легко распознаются по очерку лица и образованию тела. Поэтому безошибочно, кажется, можно разделить их на пять пород: 1) монгольскую; 2) малайскую; 3) негрскую; 4) американскую и 5) кавказскую.

1) Монгольская занимает всю восточную и северную часть Азии: ее порода цветом желто-черная и оливково-темная; волосы черные, редкие и жесткие; лицо приплюснутое, под скулами широкое, подбородок узкий; глаза маленькие, нос небольшой, уши большие и отвислые, голова четвероугольная и челюсть выдавшаяся.

2) Малайская заселяет все острова Восточной Индии, Великого океана и часть Океании. Здесь порода цветом черная, волосы вьющиеся, лоб возвышенный, нос короткий и расплюснутый, рот очень большой, челюсть несколько выдавшаяся; росту среднего, талия правильная.

3) Негрская обитает собственно в Африке и большей части Океании. Наружность сажевидная, волосы смолистые, лоснящиеся и курчавые, как войлок, лоб узкий и сжатый, глаза круглые и влажные, нос курносый и как бы отрубленный, губы одутловатые.

4) Американская, принадлежность собственно Америки, исключая эскимосов и некоторых <племен> северо-восточной ее части, отличается флегматическим характером; жители рослые, крепкие и гибкие. Наружностью весьма приятные, цвет лица сходствует с красною медью, нос орлиный, рот средний, губы европейские, глаза большие и черные, волосы черные, лоснящие и жесткие.

5) Кавказская расселена по всей Европе, за исключением самоедов, финнов, лапландцев, маджаров и венгерцев. Она занимает большую часть Западной Азии и северные берега Африки, отличается от всех прочих белизною тела, лбом возвышенным, лицом круглообразным, носом продолговатым под углом от 80 до 90°, ртом умеренным, губами небольшими и приятными, глазами открытыми, светлыми, большими и голубоватыми, волосами тонкими, мягкими и длинными, ростом высоким, поступью гордою, талиею привлекательною, силою и умом гибким.

Славяне, коренные европейцы

К этой породе принадлежат наши предки, славяне. Ошибочно мнение тех из наших писателей, которые выводят их из глубины Азии. Наружность славян противоречит догадочному выводу. Из истории мы видим, что в то же самое время, когда в Малой Азии и Африке славились политическим устройством своим многочисленные республики и монархии (за 2000 лет до Р. X.), тогда Италия, вся Германия до Дуная и Крым имели уже свои цветущие города: следовательно, народы жили здесь уже давно, и если они не возвышались до мудрости малоазийской и египетской, то причиною тому был недостаток сообщения между тогдашними народами. Однако мудрость Миносов, критских царей, столь была известна, что жрецы и философы Малой Азии и Египта приходили в Крит изучать ее. А это было весьма в отдаленной древности, именно за 1300 лет до Р. X. Конечно, мы ничего не можем сказать в пользу наших предков, как они жили тогда или чтобы славились уже своими делами, но то должно быть достоверно, что они издревле заселяли Европу и поэтому суть коренные европейцы. Здесь не надобно даже ссылаться на сочинения многих писателей, подтверждающих эту истину; довольно сказать, что славяне наружностию и умом ни в чем не уступают прославленным коренным европейцам – германам и франкам; что они очерком лица, белизною тела, станом и душевными силами суть настоящие европейцы; что они в первые столетия своей известности бедствовали, лили кровь за свою свободу, гибли от раздоров иноземных, но и среди лютых испытаний и переворотов не падали духом – были тверды и непоколебимы, как скала среди бурного моря, и что они своими вековыми несчастьями проложили путь к будущему величию их потомков.

Ночь на Ивана Купалу. Художник К.В. Лебедев

Свойства славян

Славяне, живя первоначально рассеянно по всей Европе и в приморских местах Анатолии, презирали зной и холод, привыкали ко всякой нужде и ко всем лишениям. Дикая пища казалась им вкусною, сырая земля была обыкновенным их ложем. Они гордились крепостью сил и нимало не заботились о наружности: часто в грязи и пыли теснились толпами на сборных местах и рассуждали не об украшениях и богатых одеждах, но о том, что всё достоинство человека состоит в силе, мужестве и быстроте, с помощью коих взлетали они на крутые вершины скал, бросались во рвы и переплывали глубочайшие реки. Загорая от лучей солнца, они были смуглы и волосы имели по большей части русые, подобно европейцам. Искусно бились в ущельях, скрывались в траве и изумляли неприятелей неожиданным нападением; таились еще в реках и дышали в них свободно посредством сквозных тростей, торчавших из воды; жили в норах и лесах и ужасали соседей по Дунаю своими набегами; попадаясь неприятелям в руки, переносили истязания без воплей и стона; умирали в муках, не открывая врагу ни своих жилищ, ни своей силы1. Византийские писатели, которые знали их еще в VI в.2, удивлялись их геройской неустрашимости, превозносили их стройность, высокий рост и мужество. Оставляя кровавые битвы, они возвращались домой с редким добродушием; снимая с себя смертоносное оружие, они забывали своих неприятелей. Кротость и гостеприимство снова водворялись в их уютных жилищах. Славяне дышали простотой, не знали ни злословия, ни коварства. Пленных не тяготили вечной неволею, подобно германам и франкам, но определяли сроки для их свободы, которую они могли выкупать и потом возвращаться на свою родину или оставаться между ними, пользуясь всеми правами дружбы. Балтийские славяне были мирны, избегали войн и любили музыку. Они наслаждались тишиною, когда гунны громили Европу, а германы блуждали по лесам. Чехи и дунайские славяне попеременно воевали с неприязненными им немцами и аварами. Подпав под власть последних (в VII в.), они терпели всевозможные насилия угнетателей, которые впрягали самих жен в телеги вместо волов и коней. Но эти варвары телом великие, умом гордые исчезли в нашем отечестве от моровой язвы, и гибель их обратилась в пословицу: «Погибоша аки Обри, их же несть ни племени, ни следок»3. Нет ни одного народа, восклицает один писатель XI в., честнее и благосклоннее славян4. Путника встречали славяне с чрезвычайною лаской, пеклись о его здоровье и с особенною заботливостию передавали его от места к месту. Если же по какому-либо небрежению прохожий подвергался обидам, то соседи мстили за него5. Хозяин, выходя из дому, ставил на стол приготовленную пищу, которою пользовался всякий путник. Бедный человек, не имевший способов угостить неожиданного пришельца, мог унести съестные припасы от зажиточного, чтобы накормить странника. Самое воровство не считалось в этом случае за порок. Удивительная черта гостеприимства! Все славянские племена любили песни и музыку, услаждавшие их в самом горе. Песни воспламеняли сердца мужеством, а музыка смягчала дикость нравов. Сердечное удовольствие отражалось в плясках и играх, состоявших в борьбе, кулачных боях, конских скачках, в прыганье, топанье ногами и вприсядку: а это не есть ли выражение душевного веселья и крепости телесных сил?

Свойства русских славян

Наши предки, расселенные по обширной нынешней империи, отличались самостоятельностью и единодушием, не терпели иноземного владычества: пока действовали согласно, дотоле не знали ни переворотов, ни междоусобий. Каждое племя славянское имело свой нрав и свои обычаи, и это отличало их между собою. Поляне были стыдливы, тихи и кротки; почитали супружеские связи. Древляне жили зверски и скотообразно: убивали друг друга, ели все нечистое, не соблюдали никакого брака. Радимичи, вятичи и северяне витали в лесах, как звери; ели все нечистое, срамословили пред отцами, не знали брака, который заменяли игрищами6, забавлялись пением и пляскою. Вообще нравы сего времени изображают смесь добродушия с дикостью. Впоследствии свет веры смягчил грубость славян.

Воинственность

От Рюрика до Владимира I7 мы видим удальство воинов и постоянное опустошение ими константинопольских пределов. Добыча и корыстолюбие награждали и обогащали и воинов, и великих князей. Отважные Игори и Святославы умели вселить в душу своих сподвижников решимость – почти невероятную. Кто не знает красноречивых слов любимого воинами вождя – князя Святослава, произнесшего их на поле битвы и в коих резко выражено бесстрашие и честь воинственной доблести: «Не посрамим земли русские! Ляжем здесь костьми: мертвым нет срама! Если побежим, то позор нам. Станем крепко!»8 Этот дух поныне живет в русских. Византийские писатели свидетельствуют, что под крепостью Доростелем9 герои наши оказывали чудеса храбрости, которая доходила до остервенения.

Великий князь Святослав. Художник В.П. Верещагин

Когда не могли противостоять оружию неприятелей, тогда они вонзали сами себе мечи в сердце, думая, что убитый врагом должен служить ему на том свете, а потому хотели сохранить свою вольность и в будущей жизни10.