Kitobni o'qish: «Инженер»

Уже третий день шел, не переставая непрерывный, мелкий дождь. На улицах маленького городка, затерявшегося, где то между Москвой и Петербургом не было ни души, лишь изредка, поднимая фонтаны брызг, проезжали одинокие машины. Было прохладно, ветер хватал мелкие капли дождя и осыпал ими город то с юга, то с севера, то подумав, кружа со всех сторон одновременно. Особенно доставалось трехэтажному из красного кирпича пэ-образному зданию с начисто прогнившей железной крышей на самой окраине города, где начинались поля, лес, и дачные участки на спуске к красиво извивающейся довольно широкой реке. Территория института была огорожена забором, левая часть которого наклонилась во внутрь и упала бы, если бы не оперлась на один из складов, правая собиралась упасть, но оперлась на стоящие вдоль забора тополя, средняя же часть, вместе с воротами и деревянной проходной, еще стояла прямо, видимо выбирая – в которую сторону ей свалиться. Кирпичи на всех стенах были мокрыми и какими то черно-буро-малиновыми от орошавшего их со всех сторон совершенно безнаказанно дождя, из-за чего все здание выглядело каким-то нахохлившимся, как дворняжка и жалким. Единственное, что выглядело более-менее прилично, это большая вывеска перед входом, на которой золотыми, крупными буквами было написано название этой счастливой организации «НИИ СОС», что в переводе означало « Научно- Исследовательский Институт Систем Оперативной Связи», из-за чего их в городе называли « сосунками», а наиболее злые языки, вообще, «утопающими». Поговаривали, что директором этого заведения Полонниковым на эту вывеску, изготовлением которой занималась его жена, мадам Полонникова , были израсходованы все деньги, выделенные на ремонт крыши, но понятно , что все это было абсолютно бездоказательно. Сейчас на город вместе с дождем уже опускались сумерки, был уже восьмой час, зажглись уличные фонари, из-за чего стало еще тоскливее, а в здании института, в правом его крыле, в самом конце, на третьем этаже, рядом с ржавой пожарной лестницей, уютно горело одинокое окно из которого был виден и лес, спускающийся к реке и дачные домики между деревьями и сама река, вся рябая от дождя.

– Ишь ты, – сказал один из рыбаков, сидящих на плотах, с которых прекрасно был виден огонек окошка в серой мгле, сплевывая на червяка, – чего-то сосункам не спится.

– Да у них это окошко постоянно горит, говорят, там какой-то отшельник поселился, – хрипло отозвался другой, нахохлившийся под плащом-палаткой.

И в этом этот совершенно неизвестный житель городка был совершенно прав. А отшельником этим был Сергей Викторович Рукалов, большой любитель именно таких сырых и промозглых дней, когда никто ему не мешал, оставляя его в уютной лаборатории наедине со своими мыслями и черным с белым брюшком котом Шустриком. В такие счастливые дни все работники этого крошечного институтика, притулившегося на границе городка и леса, за забором с колючей проволокой, старались под разными предлогами пораньше убежать домой, и Сергей на весь вечер и ночь оставался его как бы хозяином и смотрителем, не считая охранника на проходной дяди Вани. Хорошо ему думалось в такие дни о прожитой жизни, а ему было не много не мало, а уже пятьдесят семь лет, о прочитанных книгах, в голову совершенно неожиданно приходили решения задач, которые ранее не решались месяцами. Должность его в институте называлась начальник лаборатории, в подчинении у него находились два человека, а на двери, под повернувшейся вверх ногами, видимо от старости, цифрой тридцать один , из за чего все в институте их называли « тринадцатый отдел», была прикреплена табличка: «Лаборатория внедрения и испытаний изобретений». Отчего номерок тридцать один переворачивался, шут его знает, но вся борьба обитателей лаборатории с ним закончилась их полным поражением, второй же гвоздик никто не прибивал из принципа. Одолеть упрямый номерок было делом чести, но:

– Видимо здесь действуют обстоятельства непреодолимой силы, – высказал общее мнение Дмитрий Николаевич, один из ее сотрудников и, как ни странно, все на этом и успокоились.

« Куда нам против непреодолимой силы, – видимо подумали они».

И только охранник дядя Ваня, во время ночных обходов, подходя к двери угрюмо, пару минут посмотрев на перевернутый номерок, грозил ему кулаком и произнеся одну и ту же фразу:

– У-у, сволочь, – отходил с несколько испорченным настроением.

В лабораторию Сергея попадали не столько доведенные до логического завершения изобретения, а скорее идеи, нечто эфемерное, некий полет мыслей институтской братии, которые ему, инженеру-исследователю Сергею Рукалову предстояло довести до ума и воплотить все эти навороты в металле, в виде работающей модели. Надо отдать должное, многие из идей, по крайней мере, большинство, принадлежали самому Сергею, что начальству нравиться не могло.

– Можно подумать, что этот институт создан для потакания прихотям Рукалова, а не наоборот – ворчало оно… это начальство.

Поэтому, безусловно нуждаясь в его мозгах и знаниях, тем не менее, потихоньку задвинули его подальше, под молчаливое одобрение большинства, подальше с глаз долой, в самый отдаленный конец института. На третий этаж, по металлической лестнице направо, за железную дверь с упрямым номерком, в созданный специально для него отдел, который назывался раньше просто: « лаборатория по ремонту вышедшего из строя оборудования и оснастки», в помещение из трех малюсеньких комнат в два окна с двумя сотрудниками. В результате этих пертурбаций все уже давно путались, называя их: то отделом, то лабораторией, а начальника этой структуры – то завлабом, то начальником отдела. При этом Сергей одинаково благосклонно отзывался на все, присваемые ему звания и должности, на что начальство опять ворчало:

– А ему что, его варнака хоть директором назови, хоть президентом, он и на это отзываться будет.

Само начальство, фактически руководившее институтом, состояло из двух людей : директора, кандидата технических наук Полонникова Станислава Петровича и его зама по хозяйственной части Горыныча, как его все величали. Был еще и внештатный, третий член этого триумвирата, по крайней мере, так шептались в городе, мадам Полонникова, но это было абсолютно бездоказательно. Сам Полонников был типичный советский управленец, поздней стадии Советского Союза, плавно перетекший как лужа в заготовленный для нее объем определенной формы, и ставший типичным российским управленцем. Каждый человек имеет свой талант: один в музыке, другой в токарном деле, третий в хозяйствовании на земле. Так вот, в отличие от них, Полонников обладал сразу двумя талантами, тут надо сказать, что природа на него не поскупилась. Первый его талант заключался в феноменальном нюхе на малейшие лазейки для своего карьерного роста, второй талант в удивительном умении дружить с нужными людьми и обрывать дружбу с теми, кто себя исчерпал и выдохся при беге по карьерным лестницам. Ну а то, что он к своим шестидесяти годам оказался всего лишь директором малюсенького института, ну так что тут можно сказать, ведь помимо этих талантов надо иметь и другие хотя бы способности, а вот с этим уже были трудности. Впрочем, надо честно сказать, что летал наш орел, и летал высоко, недаром у него в кабинете висит фотография, где они вместе с Ельциным Борисом Николаевичем, что- то обсуждают на фоне одной из частей ракет, производимых в оборонном институте, возглавляемом в те годы Полонниковым. Трудно сказать, о чем они разговаривают на этой фотографии, во всяком случае, Сергей утверждает, что кандидат технических наук Полонников болт правильно нарисовать не может. Так что, может, они говорили что ракета не в те тона раскрашена или, может быть, какой они вечером шашлык жарить будут, это никому не известно, но факт остается фактом – к концу его деятельности, этот оборонный монстр не только ракетные детали делать не мог, но и территория его оказалась застроена многоэтажками для новых москвичей, а его директор сказочно обогатился и стал долларовым миллионером. Опять же, все это абсолютно бездоказательно, потому что, им сразу заинтересовалось ФСБ – но походило ФСБ по территории бывшего оборонного института, походило, поковыряло палочкой в грязи из котлована, для строящейся на этом месте многоэтажки и сказало:

– Нет, никаких признаков нарушений мы здесь не наблюдаем.

И полетел оправданный и незаслуженно оклеветанный Полонников, хоть и с понижением, но все же опять, директорствовать в уже знакомый нам институтик, в маленьком городишке между Москвой и Петербургом и даже не увидел, как старый, заслуженный чекист, погрозил ему вслед кулаком и произнеся знакомую фразу:

– У-у, сволочь, – плюнул и пошел прочь.

– Институт очень понравился Полонникову, хоть масштабы были и не те конечно, но относительная близость к обеим столицам, нахождение его за колючей проволокой, что говорило о защите его со стороны государства, наличие бюджетных денег, приятно взволновали, несколько потрясенные чувства нового директора. Сразу захотелось снова жить, дышать свежим воздухом, ум снова захотел творить, создавать новые схемы удовлетворения своих потребностей. Странно конечно, но этот человек, только что успешно разваливший один из институтов оборонки, совершенно искренне не осознавал этого и считал, что он еще не все сделал для своей родины, и что он еще не так стар, и еще успеет сфотографироваться и с Путиным. С его приходом жизнь в институте забурлила, не в виде конечно фонтана идей, или там повышения выпуска новых образцов, а просто забурлила, как будто в лужу опустили шланг от воздушного компрессора. На Сергея, конечно, новый директор обратил особое внимание, нюхом почувствовав, в каких областях он может ему пригодиться. « Неплохо бы его озадачить написанием моей докторской диссертации, – не раз думал он». Но довольно быстро определил, что на Рукалова где сядешь, там и слезешь. Тот совершенно не собирался писать ни для кого никакие диссертации, и заставить его не было никакой возможности в силу того, что мог просто плюнуть и уйти, не зайдя даже попрощаться к начальству. Со временем, самой заветной мечтой директора, при встрече со своим завлабом стало сделать равнодушный вид и небрежно бросить: « Мой институт больше не нуждается в ваших услугах, за расчетом можете пройти в бухгалтерию». Мечта была, конечно, высокая и светлая, как и вся натура Полонникова но, абсолютно несбыточная, в силу завязки всех тем института на идеях, подсказках, предположениях и, в конце концов, на прямых разработках Рукалова. Это было невыносимо… для такого эстета, как новый директор и он, постепенно, пошагово, переместил его подальше от себя, на самый конец институтского корпуса, под самый чердак, где с утра до вечера было слышно воркование голубей.

– Ну что ж, подальше от начальства, поближе к Богу, – произнес Сергей своим сотрудникам, внимательно смотря на текущие по стенам мокрые дорожки после дождя, стоя посреди выделенного ему под лабораторию помещения. О сотрудниках его тоже нужно было бы сказать пару слов. Старшим, был инженер Дмитрий Николаевич, еще не старый шестидесятилетний мужик с красным носом алкоголика и большим любителем женского пола. На этом заканчивались его отрицательные качества и начинался целый вал положительных, из которых самыми важными, по мнению Сергея, были порядочность, честность, ум и интуиция инженера – исследователя, сродни таланту. Он отлично разбирался в электрике, механике, да и в чем он только не разбирался и не имея высшего образования обладал явно выраженным инженерным и изобретательским мышлением. Токарил, фрезеровал, сверлил, паял, в общем, руки его были постоянно заняты. В молодости хорошо боксировал, хоть и на любительском уровне и увлеченно занимался мотокроссом. Однажды, несясь на мотоцикле, ночью, по совершенно незнакомой гравийной дороге, на полном ходу ухнул в огромную, оставленную дорожными рабочими яму, вылетел из седла, ласточкой пронесся над обочиной и головой, со всего маха треснулся в ближайшее дерево, вспугнув целую стаю ворон. В результате серьезной травмы головы, начались сильные головные боли. Врачи дали ему инвалидность и сказали, что с институтом, в котором он отучился едва год, надо немедленно заканчивать и вообще, побольше лежать, и поменьше ходить. Он молча выслушал, всю ночь не спал, обдумывая, и на следующий день побежал, сначала очень – очень медленно и недалеко, а через несколько лет проделывал многочасовые пробежки по лесу вокруг своего городка, чем совершенно излечил мучившие его несколько лет головные боли. А вот институт закончить так и не удалось – нужно было зарабатывать на жизнь и кормить семью. Вторым и последним сотрудником Сергея был тридцати двухлетний Илья. Парень закончил технический вуз, был способный и толковый инженер, правда, с некоторой ленцой, во всяком случае, руками работать не очень любил, но обладал хорошей памятью, много знал и на основании этого самого много знания и малой опытности, считал себя личностью выдающейся, пропуская вперед себя только Сергея Викторовича. Вот и все, что пожалуй в двух словах, можно было бы сказать о маленькой Сережиной группе, самом институтике, в котором трудилось чуть более сотни человек с высшим, или средним техническим образованием и их замечательном директоре.

ГЛАВА 2

Два дня назад, в субботу, точно, это было в субботу, в такой же моросящий мелким, противным дождем день, когда на улице не было ни души, Сергея на пешеходном переходе чуть не сбила машина. В почти уже перешедшего дорогу Сергея легонько ткнулась золотистого цвета Ауди и виновато остановилась, изображая своим видом полную покорность судьбе. Тем не менее, его слегка качнуло на припаркованный у обочины черный, весь в грязи Мерседес, отчего, пытаясь облокотиться на капот, его рука поскользнулась и проехала по нему, оставив длинную дорожку. Из машины выскочил невысокий, рыжий, кучерявый, постарше его джентльмен и бросившись к Сергею озабоченно осматривавшему свой испачканный к чертям собачьим рукав закудахтал, суетливо осматривая его со всех сторон, поворачивая его из стороны в сторону и одновременно помогая отряхивать рукав куртки:

– Да как же это я не уследил, простите меня, простите меня, если сможете. Немедленно, слышите, немедленно садитесь в мою машину, поедемте, поедемте со мной, я вас отвезу в лучшую больницу, садитесь без возражений.

Причитал он так, что Сергею даже стало неловко, захотелось сесть к нему в машину и ехать куда повезут, вообще, надо сказать, что он был стеснительным человеком и очень не любил такого вот рода бытовые неприятности. В это же самое время из подъезда дома выскочил здоровенный бугай в синем трико с отвисшими коленями и мельком глянув на капот своего авто немедленно набросился на кучерявого.

– Куда это садитесь, в какую к лешему больницу, а кто мне будет ущерб компенсировать?

–Какой ущерб? – удивился кучерявый, тревожно осматривая Сергея, – я вас поранил? Немедленно к врачу, к самому лучшему в городе врачу – это в госпитале.

– Какой к лешему поранил, вы мне нанесли незаживающую рану. Будет тут каждый встречный по моему капоту кататься, никаких нервов с этим народом не напасешься.

– Так вы что, про свой ущерб что ли? – наконец дошло до кучерявого – Вы что, вот про то, что товарищ случайно и слегка рукавом вашу машину что ли задел?

– Как задел? – заорал бугай, – Когда он на ней и так и этак.

И он, плюхнувшись на грязный капот, даже показал, как Сергей ворочался на его машине сначала на животе, а потом на спине, не замечая даже, что извозился, как поросенок.

– Надо посмотреть еще, может он, падая с капота, мне еще бампер обвалил к чертям.

Как ни трагична для владельца Мерседеса была ситуация, но и Сергей и кучерявый неожиданно и совершенно невольно рассмеялись. Стало же абсолютно обоим понятно, что он либо пьян, либо натрескался наркотиков, либо городской сумасшедший.

– Я зам. Главы управы, – орал сумасшедший, – я сей же час немедленно вызываю омон. Вы меня в самое нутро поразили своим

хамством. Гляжу, один уже валяется на моем капоте.

В то время, когда Сергей уже примерялся, как по ловчее дать отморозку в нос, кучерявый, видимо, решил закончить дело миром. Он подошел вплотную к бугаю, прищурился и быстро сунул тому в руку сто долларовую бумажку.

– Я думаю, этого будет достаточно, – затараторил он, обращаясь почему-то к Сергею, – я думаю, конфликт исчерпан, и драться мы не будем, и кулаками махать тоже не будем, мы же интеллигентные люди. Вы ведь не имеете никаких претензий к этому товарищу?

– Нет, я не имею, – ответил ошарашенный таким напором Сергей.

– Чего? – взревел опять бугай, – Кто это ко мне претензий не имеет? Не-е-т, я вижу, по вам обоим плачет каталажка…

Договорить ему не дали, потому что кучерявый, быстро обернувшись к нему, уже не таясь, зло произнес:

– Катись отсюда, придурок, пока… – тут он наклонился и что-то быстро шепнул бугаю.

Тот сразу обмяк, как то потускнел, захлопнул рот, и растерянно проведя пальцем по следу от Сережкиной куртки на капоте, неверной походкой пошел к подъезду.

– Доллары отдай, идиот, – крикнул ему вслед кучерявый.

К немалому удивлению Сергея, идиот, как зомби, вернулся , послушно отдал деньги и уже бегом, боясь как бы его еще за чем-нибудь не вернули, скрылся в подъезде.

– Ну, здравствуй Гена, – сказал Сергей, размазывая грязь рукой по рукаву куртки.

Кучерявый, со всей силы заехав ногой по колесу Мерседеса, хмуро ответил:

– Здорово, Серый.

В это время машина заорала, мигая всеми своими габаритами.

– Что хозяин, что авто – оба дебилы. Все… валим отсюда, – быстро проговорил Генка, на бегу к дверце водителя.

Через десять секунд обоих стариков – разбойников уже не было на месте происшествия.

ГЛАВА 3

Золотистый Ауди подкатил к высокому, красивому забору за которым виднелась крыша двухэтажного особняка. Генка пикнул, ворота плавно отъехали в сторону и, когда машина въехала во двор, Сергей увидел очень симпатичный домик, небольшую площадку перед ним, из бетонных плиток, разбегающиеся в разные стороны аккуратные, из тех же плиток дорожки, бассейн с синей, искрящейся под солнцем водой и заполняющую все остальное пространство зелень. Впереди угадывался спуск к реке, засаженный огромными елями, сквозь которые блестела река.

– Да, красиво жить не запретишь. – заметил Сергей, обозревая все это великолепие, – Как это тебе удалось? Я, работая всю жизнь, так и живу с мамой в двухкомнатной квартире, которую они с отцом получили при советской власти, ровно на второй год моего рождения

– Серж, надо уметь не работать, а зарабатывать, ну-ка, подержи-ка эту авоську, – ответил Генка, доставая из багажника пакеты с продуктами.

Когда он пикнул, и открылась входная дверь, глазам Сергея открылось нечто совсем фантастическое.

– Ну, дворец… самый настоящий дворец, – восхищенно произнес он, – Гена, я мысленно снимаю шляпу.

Если честно, восхищаться было чему. В самый наисовременнейший интерьер была удивительно органично вписана мебель девятнадцатого века, только конечно все гораздо мягче и из самых современных материалов. А завершала это великолепие центральная, из белого мрамора широкая лестница на второй этаж, величаво доходившая до середины стены и расходившаяся на два рукава.

– Ты знаешь, я что-то не расслышал, когда мы мчались через наш городок, так ты кем Ген работаешь-то?

– Я разве говорил? Не помню. Вот мы сейчас выпьем, перекусим, посидим и поговорим.

Генка опять пикнул, послышались шаги, звук растворяемых по дороге дверей и на пороге этого огромного вестибюля появилась средних лет, примерно пятидесяти, опрятная и строго одетая женщина.

– Здравствуйте, Геннадий Николаевич, обед, переходящий в ужин, как вы и просили, приготовлен; сметана, творог и напитки в холодильнике; все остальные ваши распоряжения по списку тоже исполнены, – произнесла она.

– Спасибо, вы на сегодня можете быть свободны, завтра, если в вас появится необходимость…

Он не успел договорить, она его перебила:

– Я приготовила, на всякий случай, на компанию из трех человек, из расчета на три дня гуляния.

– Вот, – обратился Гена к Сергею, – как говорится, талант не пропьешь. Воспитание и бывшего научного работника с кандидатской диссертацией за плечами ни с кем не спутаешь.

– Простите, а в какой области вы защитили диссертацию? – вдруг обратился к ней Сергей.

Женщина все так же спокойно перевела вопросительный взгляд на своего хозяина. Генка утвердительно кивнул головой: « мол, можно, чего уж там, если человек интересуется». Но все равно, было заметно,

что он даже покраснел от удовольствия.

– Если вам очень интересно, то я защитила, правда это было давно, кандидатскую, на тему: методика определения высоких температур звезд по спектру в галактике Туманность Андромеды.

– Очень интересно, в таком случае вы, наверное, единственный астроном на земле, который, варя борщ, воочию наблюдает зарождение планет, – сказал Сергей.

– Честно говоря, я не поняла, комплимент это, или нет, но вы напрасно думаете, что мы занимаемся исключительно теоретическими вещами.

– Неужели что-то из того, чем вы занимались всю свою жизнь, вам удалось потрогать, или пощупать, или посмотреть своими глазами, а ведь без этого, согласитесь, это все – не более чем предположения.

– Господи, – засмеялась она, – да астрономия, молодой человек, это одна из точнейших наук на земле, мы совершенно определенно можем сказать, по какой траектории движутся большинство известных нам планет, их состав, да вообще – все необходимые нам характеристики.

– О, вы счастливый человек, сегодня утром, я направлялся на работу и не предполагал, что днем буду беседовать с вами на другом конце города.

– Послушайте, молодой человек, вы что, серьезно считаете, что все наши теории бездоказательны, что ли?

– Вы молодец, вы быстро схватываете суть, но дело в том, что все науки, имеющие практическое применение, в основе своей имеют опыт, так сказать, сын ошибок трудных, который и является основой любой теории.

– Допустим, но допуская по опыту, что вы инженер, ответьте мне, как же вы пользуетесь электричеством, более того, вы создали целую индустрию на его использовании, совершенно не понимая его природу, почему же вы отказываете в этом нам?

– А вы уверены, что мы умеем пользоваться электричеством? А может быть, мы используем только тысячную часть его возможностей, да и то криво и не так, но в отличие от вас, мы хотя бы его щупали и кого-то, даже било током. Именно эти, битые током, на основе своего опыта, потом и формулировали законы электричества – и то в силу нашего понимания.

– Но ведь и молния шарашила по людям, тогда, согласно вашей теории, именно они впоследствии и становились астрономами.

– Все, сдаюсь, с вами трудно спорить.

– Это он кокетничает, – встрял Генка, – просто он не спорун, насколько я его знаю, он поклонник чистого опыта, не затуманенного кошмарами теорий, понятных только их авторам из туманностей, какой-нибудь Андромеды.

– Послушайте, а почему именно борщ навел вас на мысль о том, что именно таким образом происходит создание планет?

– Ну как, это же точно совпадает с вашими теориями. Весь этот бред про теорию большого взрыва, все эти замесы, все эти гигантские температуры, на мысль о которых меня навеял красный цвет борща, все эти немыслимые миллионы световых лет, хотя вы даже представить себе не можете, что это такое, все эти безумные расстояния. Я вообще не понимаю, как, добираясь на своем трамвае до работы несколько остановок, в вашей голове помещаются такие категории.

– Кстати, звезды красного цвета имеют самую низкую температуру.

– Неужели? А какие самую высокую?

– Голубые и синие имеют температуры в десятки тысяч градусов.

– Послушайте, вы что, щупали эти планеты что ли, или вам летавшие туда космонавты на ушко нашептали? Тогда, по вашей замечательной теории, самой горячей планетой в нашей галактике, с температурой в пятьдесят тысяч градусов должна быть Земля. Да-с, ведь она голубая, или и на это у вас есть другая теория?

– Нет, молодой человек, с вами просто нельзя спорить.

– И не надо, – опять влез Генка, – кстати, Лиза, а что ты его все молодым человеком называешь, мы с ним одноклассники и он старше тебя, между прочим.

Лиза удивленно уставилась на Сергея.

– А это и есть расхождение теории с практикой, или ожидания, с действительностью, – улыбнулся Сергей.

ГЛАВА 4

– Ну что ж, прошу в столовую, – пригласил Геннадий, после того, как удивительная повариха ушла, – чего ты на нее накинулся?

– Сам не знаю что нашло – со мной это бывает.

Гена пикнул, и перед друзьями, одна за другой стали автоматически открываться двери комнат, сквозь которые им нужно было пройти в столовую. В столовой, такой же шикарной, как и все остальное, было уже все приготовлено для обеда, а заодно и ужина для двух персон. Но все равно, Генка не успокоился, пока весь не испикался и из разных ящичков и ниш не повыезжали все оставшиеся блюда, приготовленные астрономом-теоретиком, видимо, для компании из трех человек на три дня.

– Располагайся Серега, нам все это с тобой нужно будет непременно сегодня съесть, – проговорил Генка, подтвердив слова Сергея, что теория опять не подтверждается практикой.

– Да? А что же мы будем тогда есть завтра? – ужаснулся Сергей, – Или, завтра нас будут отсюда увозить на скорой?

– Не беспокойся, у нас с тобой нет такой задачи. Мы… будем есть много, но аккуратно. Итак, что предпочитаешь… на выбор: виски, джин, текила, ром?

– Водку, если можно.

– Значит виски. Серж, я хочу, чтобы ты попробовал всего понемножку, так как я уверен, зная тебя, ты все это видишь впервые.

– Ну почему же, все это стоит в магазинах, но я вообще-то редко пью, но если пью, то водку.

– Хорошо, попробуй виски, – он набулькал чуть-чуть в бокал Сергея и одну треть бокала себе, – затем попробуй всего остального, я с твоего разрешения буду виски. Что касается водки, то сейчас посмотрим, есть ли у нашего астронома эта космическая субстанция в наличии.

Он пикнул, открылась дверца одного из шкафчиков, и оттуда вынырнул поднос с бутылками.

– Та-ак, где тут у нас водочка, ага, вот она – есть. Ну что-ж, молодец… астроном… признаться не ожидал.

– Мне кажется, ты вообще недооцениваешь эту женщину, она нам фору еще сто очков вперед даст.

– Я недооцениваю? Она получает раз в пять больше инженера в вашем занюханном институте, если не больше, поэтому, я думаю, она не долго выбирала, между синими карликами и красным борщом. Как видишь, я умею ценить людей, которые по жизни идут рядом со мной. Ну, что-ж, первый тост, как в фильме: « за наше случайное знакомство», а точнее, неожиданную встречу.

– Кстати, а что ты шепнул тому бугаю, что он так испугался?

– Я? – Генка прищурился, – я сказал ему, что ты мастер спорта по боксу и вообще, человек нервный. Видишь, говорю, он уже прицеливается.

– Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. Тогда расскажи, откуда вот это все, – Сергей обвел пустым бокалом окружающее великолепие.

Но сделать задуманный круг рукой ему не удалось, потому что Генка очень ловко ее перехватил и набулькал уже треть водкой. Когда он успел открыть бутылку, непонятно. Вообще, чувствовалась большая практика в проведении таких мероприятий.

– Интересная штука жизнь, Серега, – начал он, опрокинув второй бокал, – мы с тобой учились в одном классе, начиная с девятого, когда нас, несколько человек, перевели в ваш 9 «А». Потом мы поступили с тобой в один технический ВУЗ. Заметь, на один факультет, но в разные группы и таким образом, мы просуществовали с тобой бок о бок четверть жизни, нигде особенно не пересекаясь.

Он посмотрел на заставленный стол:

– Слушай, ты бери все, что хочешь, я за тобой ухаживать не буду, Лизавета и так, по моему, сделала больше того, что в силах обычному человеку. Поэтому ты кушай, не стесняйся, не будем отвлекаться на эту ерунду, мне, видимо, многое есть, что тебе сказать.

– Я кушаю, кушаю, не беспокойся, она вообще-то гениальный повар. Эта картошка с селедкой просто великолепна.

– Да, так вот, кстати, остальное не хуже. На чем я остановился? Да – на пересекались. А вот после учебы наши пути с тобой разошлись. Ты, как я полагаю, вернулся в наш родной город с пятью десятками тысяч жителей, и проработал в этом институте всю свою жизнь в качестве рядового инженера. Я, вообще, правильно излагаю?

– Да-а, в общем-то, да, но последние десять лет я получил лабораторию, или может отдел, там не разобрались еще.

– С тремя сотрудниками, один из которых уборщица?

– Нет, с двумя – и убираем мы сами. Но в целом, ты прав, конечно, хотя… какое глубокое проникновение в суть вещей.

– Смейся, смейся, просто вся твоя жизнь, у тебя еще в институте на лице была написана. Что касается меня, то сначала, как и ты, пару лет проработал младшим научным сотрудником в одном из оборонных НИИ Москвы. К счастью, человек я наблюдательный и сразу понял, что карьеру так не делают. Быстренько вступил в партию, говорил правильные речи на партсобраниях и еще через пару лет уже был парторгом отделения и завотделом с пятьюдесятью сотрудниками в подчинении. Я хоть и был формально невыездной, но кому очень хочется, тому можно и я, постепенно, объездил всю Европу. Только, в отличие от других, не за шмотками бегал, а присматривался и принюхивался. Потом перестройка, а я уже готов… организовал кооператив, по внедрению бывших у нас новых разработок. Но быстро понял, что честно работать нельзя и меня либо вынесут вперед ногами прямо из моей лаборатории, как уже и бывало, либо надо уезжать. И ты не поверишь, но я выбрал второе – и мне вдруг начало везти. Не буду тебе рассказывать – это долго и неинтересно, но, поверь мне, там было не намного проще, чем тебе здесь. Сейчас я профессор, читаю лекции в Массачусетском Технологическом Институте, по-нашему – МТИ, по специальности: «робототехника и высокоточные системы». Стал состоятельным и уважаемым членом общества, но ты мне скажешь, что хоть и за высокую зарплату, но несколько домов, да еще в разных странах не построишь. Верно… у меня, кроме Америки и России, еще есть домик в Италии, но ведь я сказал тебе, что я очень наблюдательный и понял, чтобы стать по настоящему богатым, надо крутиться – и я организовал небольшую фирму. Сейчас в ней пятнадцать человек: занимаемся исследовательской работой, в основном, на разные серьезные конторы, выполняя заказы в тех областях, где у них ума не хватает. А сейчас мы с тобой сидим в моем доме, о котором я раньше и мечтать не мог! Помнишь… в какой квартире мы жили? Впятером, в двухкомнатной – сейчас даже не верится.

– Да, ну я и сейчас так живу… только вот отца не стало… да. Но ты молодец, тобой можно гордиться. А как у вас там, в МТИ, вообще, уровень подготовки студентов?