Kitobni o'qish: «Славянское сердце»

Мариану Серватке, Дмитрию Левченко, Павлу Гавалде, Ладиславу Крбушику -

тем, кто вместе со мной создавал эту книгу

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Неизвестная страна в центре Европы

В Светском Союзе и в странах, возникших, позже, из его «осколков», изучение истории Европы в школе было поставлено неплохо. Благодаря господствовавшим тогда в области образования идеям марксизма, история эта излагалась системно – как иллюстрация исторического материализма. Но эта история была в основном историей Западной Европы. Школьники на уроках слышали имена французских и английских королей, знали (кто этого, конечно, хотел) об основных войнах, революциях и восстаниях, сотрясавших Германию, Францию и Англию, и в целом имели достаточно ясное представление об основных вехах западноевропейской истории.

А вот с историей Восточной Европы (территорий восточнее линии Росток – Вена – Триест) дело обстояло намного хуже, о прошлом Польши, Венгрии, Болгарии, Румынии или Сербии школьники знали крайне мало; более того, практически нигде на страницах учебников по истории не встречалось такого названия – Словакия. Не было такого государства и в учебниках литературы, да и в учебниках географии оно появилось совсем недавно. Правда, была сборная Чехословакии по хоккею, которая неоднократно трепала нервы советским болельщикам. Однако игроков этой сборной все называли просто чехами. Еще про Чехословакию было известно, что русских там сильно не любят и в 1968 году чехословаки даже хотели предаться НАТО, но мудрый Леонид Ильич Брежнев вовремя двинул туда танки и задавил мятеж на корню. На этом познания среднестатистического гражданина СССР о Чехословакии обычно и ограничивались.

На народы Восточной Европы в России существуют устоявшиеся взгляды – вернее, сложившиеся (по разным причинам) стереотипы. Эстонцы медлительны, латыши туповаты, литовцы поют, поляки заносчивы, венгры бунтуют, румыны – сплошь потомки Дракулы, чехи всегда всех предают; но вот о словаках практически никаких мифов и баек не существует. Ни один человек в России не скажет, чем Словакия знаменита, чем богата, даже ее расположение у многих вызывает недоумение, а некоторые думают что Словакия и Словения – это вообще одно государство…

Тем не менее – это государство не просто существует, но самим фактом своего существование начисто разрушает все доселе сложившиеся стереотипы!

Предлагаемая вниманию уважаемого читателя книга Александра Усовского стирает белое пятно с карты Европы для русского читателя. Перед нами встает страна и народ, которому в Европе нет подобного. Потому что, несмотря на то, что история наших западных соседей изобилует всякого рода мятежами, бунтами и восстаниями – никто и никогда в Восточной Европе не восставал для того, чтобы быть вместе с русскими. Никто – кроме словаков!

Сами словаки называют себя «славяне». И это не удивительно. Ведь Словакия – это то место, откуда славяне начали свое расселение на запад, на восток, на север и на юг. Здесь, по преданиям, жили легендарные братья Чех, Лях и Рус, от которых пошли чехи, поляки и русские. Сами словаки остались просто славянами, за тысячу лет своей истории они так и не озаботились образованием своего государства и на всем протяжении бурной европейской истории не выступали как ее самостоятельный субъект. Однако к концу тридцатых годов ХХ века словаки как бы проснулись. И сумели – правда, с помощью Германии – обрести национальную независимость. Можно себе представить, насколько они дорожили этой независимостью – ведь до этого ее не было тысячу лет! Но война с Россией поставила словаков перед выбором – либо убивать своих братьев славян, либо этой независимости лишится. И словаки пожертвовали ради России всем, даже своим государством! Словацкое национальное восстание бросило Словакию в жернова войны. Потери словацкого народа были неисчислимы, жертвы и лишения – огромны. Нация, которая перенесла всё это – несомненно, достойна была иметь свое государство. Хотя ход послевоенной истории вновь поставил словаков в зависимость от Чехии еще на сорок лет – но независимость для Словакии стала неизбежной.

Во времена социалистической Чехословакии словаки сыграли свою роль в сохранении ЧССР в составе «советского блока». Когда в 1968 году чехи решили в очередной раз предать своего союзника – СССР – именно словак Густав Гусак возглавил Чехословакию и удерживал ее в зоне советского влияния вплоть до развала СССР. Интересно, что приходу Гусака к власти способствовал белорус – Кирилл Трофимович Мазуров, руководитель Белоруссии с 1956 по 1965 годы, который в 1968 году осуществлял на месте политическое руководство сменой чехословацкого режима. Так второй раз в ХХ веке словаки оказали России неоценимую помощь, уже в холодной войне.

В числе воинских контингентов союзников, воевавших на стороне Красной Армии на Восточном фронте, был Чехословацкий армейский корпус, подавляющее большинство личного состава которого составляли словацкие военнослужащие. Кто были эти словаки, воевавшие вместе с русскими? Александр Усовский знакомит читателя с личностью одного из этих солдат – с писателем-фронтовиком Рудольфом Яшиком. Он не был богатырем из легенд и неустрашимым воином из железа и стали – это был обычный человек из словацкой глубинки, никакой не супермен, совершенно не склонный к насилию. Но этот типичный интеллигент, когда его призвала судьба – вдруг проявляет силу духа и решимость, достойные эпического героя. Добровольно участвует во всех битвах, которые ведет его народ, терпит вместе с ним страдания – и после этого находит в себе силы описать эту историческую эпоху в своих художественных произведениях. Через образ Рудольфа Яшика проступает настоящая душа словацкого народа, в спокойные времена незаметного, тихого и спокойного; но если наступит пора испытаний – опять, как и раньше, готового встать плечом к плечу вместе с русскими братьями против общего врага.

После прочтения книги хочется познакомиться со Словакией и словаками поближе. Проехать по горным дорогам, побродить по заросшими ельником склонам, забраться на заоблачные перевалы, пообщаться с тамошними жителями и самому убедиться, насколько дружелюбно словаки относятся к русским. Тогда неизвестная страна в центре Европы станет ближе и понятней, и, возникнет надежда, что, может быть, со временем даже до наших политиков дойдет – где надо в Европе искать себе союзников…

Дмитрий Левченко

«Пока я дышу, пока в силах ходить, думать – я не приду в отчаянье и не поддамся страху. Он ползёт за мной по пятам, словно тень, и подстерегает каждое колебание в моих мыслях, всякое малодушие. Страх ждёт моего одиночества. И он льнёт ко мне. Я физически ощущаю его, как живое существо – и тогда я стараюсь вообразить, что я не одинок, что меня окружают толпы людей, и вокруг звенит тишина. Сначала этот шум непонятен, но вскоре в нём начинают выделяться звуки, похожие на стоны и жалобы, я слышу слова, полные отчаяния и горя – и тогда я вступаю в спор с плачущими, разочарованными детьми человеческими, говорю им правду об этой войне. Три кроваво-красных стрелы … должны внушить людям неверие в торжество правды, навеять предчувствие безвременной гибели близких, которых они ждут, которых они любят.

Я думаю о тех, кто стоит здесь и сокрушенно смотрит на вашу карту и на три кроваво-красные стрелы, которые нагоняют страх. Здесь никто не разговаривает, никто не кричит, здесь царит торжественная тишина. Приходите послушать её! И если бы вы на миг отбросили свое презрение и просто пришли бы сюда, вы поняли бы эту тишину и горе нашего народа. Я слушаю и всё понимаю. Я горжусь этой убитой горем толпой, у которой сердце исходит кровью, оно стонет от боли, а смятённый ум не находит выхода. Эта карта – развёрстая могила; но вы забыли, что над развёрстой могилой познается истинная ценность жизни»

Рудольф Яшик «Мёртвые не поют»

Несколько слов от автора

Предлагаемое вниманию уважаемого читателя повествование – не биография словацкого писателя Рудольфа Яшика, не документальное описание его жизни и творчества с кучей дат и сухой казёнщиной суконных бездушных слов «родился, жил, написал, умер»; перед вами – «мой» Яшик, такой, каким я его увидел и ощутил. Я был в доме, где он родился, прошёл по тем горам, где он воевал, постоял перед его могилой – и хочу разделить с тобой, мой читатель, своё молчаливое уважение перед этим достаточно субтильным, внешне глубоко невоенным человеком, на долю которого выпало столько тяжелых испытаний – и которые он вынес с честью, как это и положено мужчине и солдату.

Началось же всё с потрёпанной старой книги, найденной мною в рабочем столе моего деда – к тому времени уже ушедшего от нас. Она лежала в дальнем углу верхнего ящика, под стопкой старых писем – и, казалось, ждала того момента, когда я возьму её в руки…

Это была странная книга – не похожая на все остальные; коленкоровый серо-голубой переплёт, желтоватая шершавая бумага, немного архаичный шрифт, неуловимо схожий с полууставом средневековых русских летописей – всё в ней было не совсем обычным, как и название – «Мёртвые не поют». Да, пожалуй, именно название стало причиной того, что моя рука потянулась к этой книге – хотя родители строго-настрого запретили мне лазить по дедушкиному столу, и уж тем более – брать дедушкины вещи.

Мне было тогда лет тринадцать, не больше; что я тогда знал о Великой Отечественной? То же, что и все остальные мальчишки моего возраста – мозаику из героических легенд о Брестской крепости и партизанах, отрывки из школьных уроков и редкие воспоминания уцелевших – пожалуй, и всё. Та Война ещё не превратилась в древнюю историю, какой она является для нынешней молодёжи – в конце концов, на войне погиб мой дед и родной дядя, от военных ран скончался, когда мне было восемь лет, второй мой дед – но уже начала покрываться седым налётом минувшего, всё дальше и дальше уходя в туманную даль прошедших времен.

И вдруг события той далёкой эпохи полыхнули мне в лицо яростным порывом огненного ветра – стоило лишь мне прочесть первые строки романа «Мертвые не поют». Со страниц книги Рудольфа Яшика ТА война обрушилась на меня всей силой своего огненного кровавого неистовства – и это была война, описанная С ТОЙ СТОРОНЫ!

Рудольф Яшик написал пронзительную книгу о трагедии словацкой армии, брошенной в пылающее горнило советско-германской войны – написал так, как только мог бы написать человек, сам, своими ногами проделавший долгий путь от Прешова до предгорий Кавказа, переживший смерть товарищей и испытавший на себе то духовное перерождение, которое переживают все главные герои романа – на своей шкуре познавшие, что такое война, смерть, кровь и душевное опустошение. Это была книга личных воспоминаний – книга, написанная кровью. И, прочитав её на одном дыхании, закрыв последнюю страницу – я понял, что этот неведомый мне Рудольф Яшик был НАСТОЯЩИМ писателем.

Его герои – живые люди, простые, ничем не знаменитые и ничем особо не примечательные жители словацких городков и деревенек – волею судьбы оказавшиеся в непростых обстоятельствах. Поначалу, отправленные на войну, они беспрекословно исполняют полученные приказы – вместе со своими гаубицами, повозками и зарядными ящиками отправляются на советско-германский фронт, «выполняя союзнический долг». Но, оказавшись на линии огня, они постепенно начинают прозревать – и в душе многих из них вдруг рождается чувство, навечно, казалось, задавленное официальной пропагандой – чувство СЛАВЯНСКОЙ ОБЩНОСТИ. Общности с теми, по ком их гаубицы выпускают снаряды, по ком стреляют их пулеметы; и это едва родившееся чувство начинает крепнуть с каждым днём – приведя, в конце концов, эту словацкую гаубичную батарею на сторону Красной Армии.

«Русские – славяне, братья» – это ключевая мысль всего романа «Мертвые не поют». Она выстрадана его героями, кровью своей заплатившими за право быть услышанными – и от имени своих товарищей, павших и живых, от имени солдат Чехословацкого корпуса, от имени участников Словацкого национального восстания – Рудольф Яшик несет её своему читателю, несет, как негасимую лампадку, заботливо пряча её в ладонях.

Роман «Мертвые не поют» был переведен на русскиё язык в 1964 году. Другие книги Рудольфа Яшика – «На берегу прозрачной реки», «Площадь святой Альжбеты», «Черные и белые круги» – увы, русскому читателю недоступны. Впрочем, вряд ли в наше время Яшик был бы популярен в России – слишком он цельный для нашего мира компромиссов и воинствующего конформизма. Современные русские читатели его просто бы не поняли – не поняли бы его любви к своему краю, каменистым и бесплодным Кисуцам, любви к своему народу, к своей Словакии. Впрочем, это не только наша беда – на своей Родине Рудольф Яшик также почти позабыт – но уже совсем по другим причинам. Нынешним словацким властям не дают покоя его идеи, им кажется неприличной идеология книг Яшика. И тем более – ему не могут простить его честное и прямое русофильство, его «русские – славяне, братья».

Слишком многим в современной Словакии хотелось бы забыть о своём славянстве…

Второго декабря 2011 года исполнилось девяносто два года с момента рождения Рудольфа Яшика – писателя, гражданина, солдата. Он очень рано ушёл от нас, не дожив даже до своего сорок первого дня рождения, так и не завершив свою трилогию о Словакии 1940-1944 годов – первой книгой которой должен был стать роман «Мертвые не поют». Он ушёл, не завершив множество дел – но самое главное в своей жизни он всё же успел сделать. В августе сорок четвертого года он вступил в партизанскую бригаду, формировавшуюся в его родных Кисуцах, и прошёл с ней весь крестный путь, что выпал на долю участников Словацкого национального восстания, чудом оставшись в живых в последних безнадежных боях в предгорьях Татр – чтобы своим творчеством, своей судьбой, всей своей жизнью доказать:

русские и словаки – славяне, братья…

 
Неправда, друг не умирает,
Лишь рядом быть перестает.
Он кров с тобой не разделяет,
Из фляги из твоей не пьет.
 
 
В землянке, занесен метелью,
Застольной не поет с тобой
И рядом, под одной шинелью,
Не спит у печки жестяной…
 

Константин Симонов

⁂

Глаза не врут; значит, врачи действительно ничего не понимают в его недуге, и все их фальшиво-бодрые рассказы о предстоящей операции, которая избавит его от этой болезни – лишь попытка за напускным оптимизмом скрыть свою растерянность. Что ж, чудес он от них и не ждал…. Туберкулёз желудка – не та дрянь, которую лечат хирургическим путём; он не врач, но уж в этом-то он что-то понимает! Хорошо хоть, что боли немного отпустили, позволяя ему сохранять ясность мысли и трезвость взгляда.

Судя по всему, дела его плохи – чтобы там ни говорили доктора. Вряд ли ему удастся протянуть слишком уж долго – организм устал сопротивляться болезни и медленно, но верно сдаёт одну позицию за другой. Успеть бы дописать вторую книгу о восстании…. И дождаться выхода первого тома – столько сил в него вложено!

Любомиру всего одиннадцать – тяжело ему придётся без отца…. Мой малыш, мой единственный сын! Ты плоть моя и кровь, мой след на земле, часть моей души…. Я так люблю тебя, мой несмышлёныш! Как жаль, что я не увижу, как ты взрослеешь, не познакомлюсь с твоей первой девушкой, не поцелую твоего первого ребенка…. Одно хорошо – тебе не придётся краснеть за своего отца: он сделал всё, что надлежало в жизни сделать мужчине и солдату…

На улице – конец июня, лето, жара; в окна его палаты бьёт упрямое жаркое солнце, зовёт его на воздух – и так хочется надышаться ветром с гор! В Кисуцах сейчас замечательно…. Но и Братислава в июне упоительно хороша – лёгкий ветерок с Дуная не даёт жаре разгуляться, тенистые липовые аллеи вокруг больницы так и манят к неспешной прогулке…. Жизнь прекрасна, чёрт возьми!

Жаль, что так мало осталось…. Ядвига придёт вечером, опять принесёт свежих ягод – она свято верит в их пользу для его больного желудка. Любимая моя, мой верный друг и самая прекрасная женщина на земле! Ты упрямо веришь в благополучный исход операции и строишь планы на будущее – как мне нравится эта твоя истовая убеждённость во всесилие медицины! Я всегда буду любить тебя – даже потом, по ту сторону черты, которая очень скоро разделит нас…

Пятнадцать лет прошло с тех пор, как он в первый раз готовился расстаться с жизнью – а кажется, это было лишь вчера…

Северная Словакия, Кисуцы, гора Вельки Яворник, 2 декабря 1944 года

Он с трудом оттолкнулся от валуна и, шатаясь, встал; на камне остались кровавые следы от его израненных, обмороженных, кое-где уже почерневших рук – изорванные в клочья рукавицы он оставил на прошлом привале. Первый шаг дался ему неимоверно трудно – но теперь тропинка шла под гору, к едва видневшемуся глубоко внизу, меж зарослей падуба, распадку, и он надеялся, что тех сил, что у него остались, хватит, чтобы к вечеру добраться до межгорной котловины. Ещё одну ночь в горах ему не пережить…

Винтовка, висевшая на правом плече, тянула его к земле, нести её было неимоверно тяжело – но оставить свою верную «збройовку» на привале он не смог; как можно бросить оружие? Ведь он ещё жив…. Он понимал, что, случись худшее – он не успеет изготовиться к бою и вряд ли сможет вскинуть винтовку, чтобы выстрелить – слишком мало у него осталось сил; но винтовка была единственным, что позволяло ему оставаться солдатом. Солдатом, а не жалким беглецом…

Из Главачова их вышло шестеро – всё, что осталось от их отряда после последнего боя у Скалки, когда погиб их командир, надпоручик Дорчак; в Мрачково, в заледеневшей пустой колыбе, доев последние сухари из неприкосновенного запаса, они держали военный совет. Он предлагал уходить на север – перебраться через хребет и спустится в долину Кисуцы; там, вдоль реки, в сёлах, не пострадавших от боёв, они могли бы найти приют у тамошних жителей, придти в себя, отдохнуть в течении нескольких дней – а затем присоединится к какому-нибудь действующему отряду. Ведь сражаются же ещё какие-то отряды, возят же до сих пор немцы в Мартин своих раненых откуда-то с Оравских Бескид? Да и, в конце концов, должны же, наконец, когда-нибудь дойти до долины Оравы русские, все два месяца восстания обещавшие им помощь из-за Карпат? Хотя…. От Вышнего Комарника и Бардеёва, где сейчас остановился фронт, до Кисуц – двести километров по горам, через превращённые немцами в укрепленные районы Ружомберок и Липтовски Микулаш. Неблизкий путь. Неблизкий и кровавый….

Но даже если русские в ближайшее время не дойдут до долины Кисуцы – всё равно, оставаться по эту сторону хребта, когда кругом рыскают эсэсовские патрули из дивизии «Галичина», не имея ни боеприпасов, ни продовольствия – значит, всего лишь на какое-то время отсрочить неминуемую гибель. Что они смогут сделать, с их неполной сотней патронов на шестерых, когда придёт их час?

Он знал, что его предложение никто не поддержит – зимой через горы? Прошлой ночью температура даже здесь, в южных предгорьях Кисуц, уже опускалась до минус десяти. В такое время идти через горы – значит, два раза ночевать на снегу. Это – смерть; но оставаться здесь, в Жилинском крае, когда в Мартин и Поважскую Быстрицу каждый день прибывают всё новые и новые ягдкоманды?

Он понимал тех, кто решил остаться – родом они были отсюда, из-под Жилины, и здесь надеялись, закопав винтовки и вновь обратившись в мирных лесорубов, переждать бурю; он их ни в чём не винил. Но он был – комиссар; да, отряда уже не было – но его красная комиссарская звезда, вырезанная из бархатной скатерти и неумело нашитая на правый рукав, настойчиво требовала от него по-прежнему крепко держать в руках винтовку. Держать – пока бьётся его сердце…

Он огляделся вокруг. Да, унылое и тяжкое зрелище – горы в декабре… Белёсое, выцветшее от холода, бледно-стылое низкое небо, опустившееся так низко, что вершины гор исчезали в нём…. Заковавший всё вокруг своим панцирем безжизненный, ослепительно белый и от этого мёртвяще-холодный, жёсткий и колючий снег…. Заледеневшие, скрючившиеся от стылого, пронизывающего ветра грязно-серые ели…. Выступающие из-под снежных сугробов тяжёлые гранитные глыбы, напоминающие заледеневшие надгробья…. И мёртвая тишина – глухая, как на кладбище. … Хотя почему «как»? Нынче у подножий обледеневших вершин лежит немало непогребённых трупов его товарищей – смерть в словацких горах в нынешнем ноябре собрала обильную жатву…

Заледеневший наст под ногами предательски хрустит, не выдерживая его тяжести – и ноги раз за разом погружаются в снег, который набивается в ботинки, тая, превращается в ледяную воду. Ничего, это не беда, снежная целина скоро закончится; ему надо только дойти вон до той сосны – ниже её снега почти нет, тропинка бежит, извиваясь, по зарослям шиповника. Только бы дойти до реки!

Холодно…. Надо двигаться, нельзя останавливаться ни на минуту. Хотя это немыслимо тяжело…. Сердце едва бьётся, голова идёт кругом, почерневшие губы хватают замёрзший воздух – но его не хватает, в глазах вспыхивают яркие искорки. Дойти до реки! Там люди, там дома…. Там тёплый жар от печи, языки огня в камине… там можно будет, сняв заледеневшие, изорванные, вконец изношенные ботинки и стащив чёрные, насквозь мокрые, тяжело пахнущие носки – протянуть к огню потемневшие, утратившие чувствительность, ступни ног. И вдруг почувствовать, как живительное тепло понемногу начинает окутывать уже, казалось, погибшую плоть!

Только бы добраться до долины…

Следы заячьих лап по снегу…. И ещё…. Зайцы, судя по всему, лакомились здесь корой молодых лещин – серо-зеленой, тонкой, мягкой, ещё не успевшей по-настоящему огрубеть. Что ж, ничего удивительного – зайцам нынче вольготно в горах – некому на них охотиться…. Разве что лисам. Человек нынче охотится лишь на человека…

Холод пробирает насквозь, до костей…. В прошлом году, в Овруче, на гарнизонной гауптвахте – тоже было жутко холодно; в каменном мешке размером два на два метра он тогда вместе с Ярдой ждал приговора военно-полевого суда. В ту ночь, помнится, они едва не замерзли насмерть…. Повезло – наутро из заледеневшей за ночь камеры их вытащили в относительно тёплый коридор – немцы решили передать их, уже впавших в бессознательное состояние, словацким жандармам. Мол, это ваши дезертиры, разбирайтесь с ними сами…. Первое, что тогда сделали жандармы – напоили их кофе из своих термосов; и плевать, что этот «кофе» был эрзацем из цикория – главное, что он был горячим!

…Ирония судьбы – на словацкой гауптвахте в Житомире первым, кого он встретил – был Павел Гавалда, его сосед по парте; они вместе учились в семинарии в Нитре! Мир тесен, что ни говори. … На следующий день, когда их вновь перевезли в Овруч, на этот раз – в расположение словацкой охранной дивизии, военный суд уже было приговорил его к двум годам арестантских рот – но, ввиду того, что подсудимый рядовой Яшик на момент совершения преступления был признан невменяемым, приговор было решено отсрочить – а пока отправить этого сомнительного солдата в запасной полк в Ружомбероке, где на усмотрение местного военного командования предлагались два решения его судьбы – демобилизация или гарнизонная военная тюрьма….

Через три дня Павел Гавалда вывел его и Ярду через чёрный ход с гауптвахты – и, снабдив на дорогу мешком сухарей, куском сала и парой банок консервов – довёл до железнодорожного состава с разбитой техникой, направлявшегося в Словакию. Три дня и три ночи они провели внутри подбитого и сгоревшего русского танка, завернувшись в косматые румынские тулупы, найденные среди обломков грузовиков на соседней платформе. Тулупы были перемазаны кровью – но выбирать не приходилось…. Когда поезд добрался до Львова – они с грустью покинули обжитую ими за эти трое суток, ставшую такой родной утробу танка; впереди был ещё долгий и трудный путь до словацких Татр…

Он добрался до распадка, густо заросшего молодым ельником; мороз здесь казался не таким уж злым, зеленая хвоя создавала иллюзию тепла. Жесткий наст голых горных вершин сменился мягким, пушистым снежком – а кое-где под ёлками снега не было вообще. Пожалуй, ему сегодня удастся добраться до речной долины – или это просто воздуха стало больше? На перевале ему нечем было дышать…. Тропинка, вьющаяся среди елей, убегала вниз; по ней давно никто не ходил, но благодаря густым мохнатым лапам росших вокруг деревьев её почти не засыпало, и она хорошо просматривалась среди снежных наносов. Что ни говори, а идти по тропе куда легче, чем штурмовать девственный наст…

В конце октября их бригада ушла на восток – после тяжелого поражения в Ломницкой долине; в те дни, после падения Банска-Бистрицы, большинство партизанских отрядов начало отступление на Доновалы. Те, кого они встретили, в один голос твердили – это был ад, немецкие самолёты ходили по головам…. В первых числах ноября, на Хабенском перевале, погиб Ян Шверма – через несколько дней его тело погребли в Ломницкой долине. Бертил Колларжик, командир третьей четы их отряда, вместе с двумя бойцами отправленный Дорчаком в Доновалы, принесли эту тяжелую весть – как раз накануне боя у Скалки….

Идеалисты…. Последняя неделя октября была самой тяжелой; сколько его товарищей погибло в эти дни! Благородных, отважных и честных словацких мальчишек – но таких неумелых, что просто плакать хотелось! Эсэсовцы из дивизии «Хорст Вессель» расстреливали всех, у кого на правом плече находили след от приклада – мы так и не успели научить наших мальчишек правильно держать в руках винтовку…

Его отряд, где он был комиссаром – поначалу оперировал в Маковских горах, в долине Кисуцы; с начала восстания и до середины октября они несли службу по охране мостов через реку и сопровождали колонны повозок с продуктами, которые собирали кисуцкие крестьяне для партизан Жилинского края. Шестнадцатого они получили приказ занять позиции в Раецкой долине – немцы и мадьяры, по сведениям командования бригады, готовились наступать от Нитры на северо-восток, а частью сил – из Протектората на Битчу и дальше на Жилину – от которой рукой подать было до Банска-Бистрицы, сердца восстания.

Первые три дня боёв им, в отличие от остальных отрядов бригады, приходилось лишь изредка обстреливать разведывательные дозоры боевой группы СС «Дирлевангер» – быстро отходившие при первом же огневом противодействии. Молодёжь, которая составляла две трети отряда, воспряла духом – да эти немцы просто жалкие трусы! Мальчишки….

Утром двадцать пятого на их позиции обрушился массированный артиллерийский огонь – куда там было противостоять этому урагану огня и стали их сорока винтовкам и трем пулемётам! Эсэсовцы, как выяснилось с первых же минут обстрела, не зря трое суток нащупывали систему их обороны – несколько гаубичных батарей в течении сорока минут до основания снесли партизанские укрепления; среди воронок остались лежать одиннадцать бойцов отряда…

Распадок кончился – впереди лежал крутой спуск, поросший редкими осинками. Летом он бы спустился по нему бегом…. Сейчас, пожалуй, лучше обойти его по краю – хоть это и сделает путь вдвое длинней. Но уж слишком велик риск не удержаться! А до более-менее ровного участка – метров триста, пока докатишься – все рёбра переломаешь…

Промёрзшие насквозь ботинки совсем не держат тепла – ноги заледенели и едва повинуются его воле, он то и дело спотыкается на каменных осыпях. Пока добрался до пологого спуска – трижды упал, каждый раз с трудом поднимаясь, используя винтовку, как костыль…. Ничего, ещё полчаса, максимум час – и он доберется до подножия хребта. Какая деревня будет ближайшей? Ему ни разу не приходилось переходить горы здесь, вдали от идущей через перевал дороги, взбираясь почти на самую вершину…. Но, скорее всего, внизу будет Турзовка. Дай Бог, чтобы он не ошибся…

Опять еловая чаща. Это хорошо, можно будет ещё метров триста пройти незамеченным. Чёрт его знает, кто сейчас может быть на дороге вдоль Кисуцы…. Могут и немцы. Дорога связывает Чадцу с Моравией, швабы не могут не понимать её значения! Поэтому надо быть осторожным – боец он сейчас никудышный, вряд ли ему удастся выстрелить хотя бы разок – не говоря уж о том, чтобы попасть….

Хотя бы не отморозить ноги и руки! То, что он их не чувствует – ещё не конец, если до захода солнца он окажется в тепле – их ещё можно будет спасти. Он это знает хорошо, ведь он – старый боец Восточного фронта; в России морозы были куда более жестоки и безжалостны. В январе сорок третьего, когда их полк отступал из-под Краснодара, холода в степи стояли до минус тридцати, шквалистый морозный ветер сбивал с ног…. Жаль, что ему тогда, во время марша, не удалось уйти на русскую сторону…. Чёртов Ярослав! Из-за него они тогда не решились дезертировать, хотя стоило им сделать сотню шагов в кубанские плавни – и все, никакие патрули им были бы не страшны…. Ярда всё плакал, боялся, что семьи дома расстреляют…. Хотя – как он мог его судить? У Ярды – трое детей, ему было, чего боятся. … А потом, уже на Маныче, по дороге на Батайск, когда их сводную батарею прямо на марше раздавили русские танки – они, не зная, куда идти, двое суток просидели в развалинах какой-то фермы. Вокруг – голая степь, укрыться негде… когда на третий день они вышли из своего укрытия – то были тут же схвачены патрулем немецкой полевой жандармерии. Какая жестокая ирония судьбы…

Среди зарослей лещины, километрах в полутора впереди, мелькнул дымок…. Показалось? Да нет, действительно дымок. Лесорубы? Хотя какие сейчас лесорубы… скорее уж, ягдкоманда расположилась на отдых. Пожалуй, лучше этот дымок обойти подальше…. Спуститься в овражек? Было бы неплохо, но уж больно густо он занесен снегом. Пожалуй, имеет смысл пройти по краю, прячась за зарослями можжевельника – к тому же постараться не наступить на сухую ветку. Чёрт его знает, кто развёл этот костёр – лучше обойти его подальше…

Всё ниже и ниже…. Через минут двадцать, если он будет идти в прежнем темпе – внизу покажется дорога вдоль реки. Река…. Вода – это жизнь! Жутко болят глаза, всё тело болит и ноет, каждый вздох даётся с немалым трудом…. Только бы не потерять сознание в эти последние полчаса…. Только бы удержаться на ногах!

Когда началось восстание – кажется, никто не предполагал, во что это выльется. Власть Тисо пала так легко и просто! У всех тогда, помнится, кружилась голова от ощущения свободы – у всех, кроме русских. Те смотрели на нас, впавших в эйфорию, пьяных от только что добытой свободы – как смотрят умудрённые жизнью, тёртые и битые судьбой старые учителя на восторженных выпускников, наивно и смешно мечтающих о грядущих успехах во взрослой жизни. Русские понимали, кто такие немцы и на что они способны…. Мы же не думали о немцах; большинство из нас полагало, что главное – это свалить Тисо и гардистов, избавить Словакию от власти обанкротившихся клерикалов, втянувших нас в войну с Россией; как же мы были наивны!