Kitobni o'qish: «Утомленные вином»
Вместо предисловия. Когда я пью вино…
Алкоголизм – это порождение варварства – мертвой хваткой держит человечество со времен седой и дикой старины и собирает с него чудовищную дань, пожирая молодость, подрывая силы, подавляя энергию, губя лучший цвет рода людского.
Джек Лондон
Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо.
В том числе и страсти.
Страсти бывают разные.
К богатству, славе, женщинам, коллекционированию и еще многому тому, что может вожделять человека.
Но любая доведенная до абсолюта страсть это не только радость, но и тяжкий крест, поскольку может искалечить судьбу любого человка, и примеров тому множество.
Достаточно только напомнить, какое множество людей шло на преступления из-за любви.
Я уже не говорю о богатстве и славе.
И все же страсть к вину стоит особняком в этом без преувеличения сказать скорбном списке.
«Я бывал в таких странах, где жарко, как в кипящей смоле, где люди так и падали от Желтого Джека, а от землятресений на суше стояла качка, словно на море.
И я жил только ромом, да!
Ром был для меня и мясом, и водой, и женой, и другом. И если я сейчас не выпью рому, я буду как бедный старый корабль, выкинутый на берег штормом….»
Так говорил пират Билли Бонс из знаментой повести Р.Стивенсона «Остров сокровищ».
В этом гимне рому заключен кодекс любого сильно пьющего человека, так как вино заменяет ему практически все.
О том, почему пьет человек написано тысячи трудов, и мы не будет повторять то, что давно известно.
В нашей книге-исследовании мы попробуем разобраться в том, почему пили те люди, которых не принято относить к простым, и какое влияние оказывало вино на их творчество.
Мы расскажем о писателях, художниках, политиках, венценосных особах, поэтах, композиторах и артистах.
Ведь давно не секрет то, что многим творческим личностям вино помогало искать вдохновения.
Вино напитком вечности играет,
Испей того, что радость в мир являет,
Хоть, как огонь, вино нас обжигает,
Но, как вода живая, воскрешает!
Мне трезвый день – для радости преграда,
А хмель туманит разум, эх досада!
Меж трезвостью и хмелем состоянье
Вот сердцу несравненная отрада!
Омар Хаям много писал о вине, и когда читаешь его стихи, создается впечатление, что писал их, если и не алкоголик, то отъявленный пьяница.
А это, если верить современникам, было далеко не так.
Хаям любил застолье, но пил он в меру.
Омар Хайям жил в исламском мире, где Коран запрещал пить вино.
А началось все с того, что пророк Мохаммед посетил дом своего друга, где справляли свадьбу.
Все выпили вина, радовались и обнимали друг друга.
Перед уходом Мохаммед благословил вино за его качества, но по возвращении на следующий день он обнаружил смерть и разорение в результате пьяных ссор, вспыхнувших после того, как гости выпили больше вина.
Тогда Мохаммед сменил свое благословение на проклятие и запретил своим последователям пить вино.
Однако проблема, как несложно догадаться, заключалась не в самом вине, а в злоупотреблении им.
Конечно, причин для пьянства много.
Одни пьют из-за отсутствия образования, другие из-за его избытка, поскольку многие знания, как известно, порождают и многие печали.
И как тут не вспомнить слова Овидия о том, что «тяжкое бремя забот тает в обильном вине».
Но и печаль, как показывает жизнь, еще не повод для неумеренного потребления вина.
Возьмите двух известных российских режиссеров: Ефремова и Любимова.
Первый никогда не был изгоем у советской власти, второй подвергался постоянным нападкам и, в конце концов, был изгнан из страны.
Но никто и никогда не слышал о том, что Юрий Петрович заливал свои обиды зельем, в то время как обласканный властью и никогда не слывший диссидентом Олег Николаевич пил запоями.
Конечно, пагубная страсть к вину творческих людей имеет несколько иное измерение.
Так, Раймонд Паулс, который сумел победить пагубную привычку, считает чрезмерное употребление алкоголя одним из богемных испытаний.
– Через это, – говорил он, – просто необходимо пройти. Вырваться сложно, но если удаётся, то дальше тебе уже ничего не страшно…
Однако и здесь свое «но». Слишком уж тяжело вырваться…
Что же касается творческих личностей, то их достижения, в конечном счете, определяются не тем, что и как они пили, а тем, чего они добились.
И это на самом деле так, поскольку Ван Гог, Модильяни, Саврасов и Ремарк пришли в этот мир отнюдь не для того, чтобы радовать жену и тещу своим примерным поведением.
Они пришли для того, чтобы исполнить тот великий долг, какой наложила на них их талантами природа.
И я хорошо помню, как на вечере, посвященном Есенину, один из его поклонников сказал:
– Да мне совершенно все равно, как пил и скандалил Есенин, главное – каким он был поэтом…
Миллионы людей пьют, скандалят и дерутся с любовницами, друзьями и женами.
Пил, скандалил и дрался и Модильяни, но он оставил после себя не только скандальную память, но великие картины, которыми гордится любой музей.
Именно поэтому никому не стоит оправдывать свое поведение тем, что если уж сам Модильяни кутил и буянил, то ему-то уж сам Бог велел!
И тот же Александр Сергеевич Пушкин прекрасно понимал это.
«Толпа, – писал он, – жадно читает исповеди и записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего.
При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы – иначе».
Гений – во всем другом тот же человек, что другие, а в человеческом плане бывает и похуже многих.
Хорошо известно, как были невыносимы в общении Лермонтов, Гоголь, Блок, Ландау и Эйнштейн.
Одним из немногих исключений в этом ряду был тот же Пушкин, в котором мощная потребность в дружбе и в семье не были раздавлены гениальностью.
И то, возможно, только потому, что наш великий поэт был твердо убежден, что «счастье встречается только на проторенных дорогах».
Но давайте отнимем у него его великий дар!
Что тогда?
А тогда мы получим его брата, Лёвушку, гусара, игрока, женолюба и бретера.
Да, он был хорошим товарищем и отважным в бою солдатом.
Но кому интересен этот самый Лёвушка в своих хороших и дурных человеческих проявлениях?
Никому!
И что можно сказать о человеке, который соблазнил чью-то там жену, кого-то несправедливо оскорбил и ранил на дуэли, от чего страдал в жизни?
А великий в таком случае Гойя вошел бы в историю как любовник герцогини Альбы. Если бы она, конечно, снизошла бы до него, не будь он великим художником.
Сыграло ли вино в жизни всех тех людей, о которых мы расскажем, роковую роль, и почему они искали в нем, кто вдохновение, кто утешение, а кто и забвение?
В известной степени, да, сыграло.
Тот же Винсент Ван Гог пил много, но он и работал, как одержимый.
Может быть, именно поэтому он и предложил приехавшему к нему в Арль Полю Гогену работать с утра до вечера, а субботу проводить в публичном доме, предаваясь любви и неумеренному винопитию.
Потому что по-другому расслабиться он не мог.
А наш Высоцкий?
Да и пил, и кололся, и буянил!
Но и работал на износ.
И, как знать, не эта ли самая работа на износ и диктовала, в конце концов, столь страшное по своему конечному результату минутное расслабление.
А чем было снять страшное напряжение Юрию Яковлеву после первой серии «Идиота», после которой окружавшие его люди всерьез опасались за его психическое здоровье.
Рыбалкой?
Теннисом!
Думается, вряд ли!
Я уже не говорю о политиках и сильных мира сего.
Так, древнегреческий писатель Эвмен рассказывал в своих произведениях о многочисленных попойках Александра Македонского.
И если ему верить, то после победы над Дарием великий полководец пьянствовал в течение… двадцати двух дней.
Однако один из критиков Эвмена, Элиан, не верил в подобные рассказы, поскольку считал, что свободнорождённый не может предаваться безрассудному пьянству, так как он, по его мнению, являлось уделом варваров и рабов.
Великий кардинал Ришелье ценил французские вина, предпочитая Бордо всем остальным.
Любил выпить и Наполеон, и особо отмеченные им спиртные напитки по сей день имеют славу «любимцев императора».
Прежде всего, это относится к коньяку «Курвуазье».
В 1811 году Бонапарт посетил склад этой компании, где продегустировал и похвалил местный коньяк.
В результате компания «Курвуазье» стала поставщиком королевского двора, а лучший коньяк Courvoisier Napoleon и теперь выдерживается от 15 до 20 лет.
Именно с тех пор коньяк считается любимым напитком Наполеона. И далеко не случайно сосланный на остров святой Елены император захватил с собой несколько бочек любимого напитка.
Уинстон Черчилль прожил до 90 лет, будучи гурманом, заядлым курильщиком и яростным приверженцем горячительных напитков.
– Никогда не опаздывайте к обеду, курите гаванские сигары и пейте армянский коньяк, – якобы часто повторял знаменитый британец.
Онако самого Черчилля врачи вынудили отказаться от сигар и спиртного в канун собственного семидесятилетия.
До этого возраста Черчилль и в самом деле прилежно выпивал, заявляя следующее:
– Я взял от выпивки больше, чем выпивка от меня!
За день Черчилль выпивал бутылку коньяка, но были у него и другие алкогольные пристрастия – шампанское и виски.
Мао Цзэдун, Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай и другие вожди китайской революции обожали самую известную в Китае водку – рисовую «маотай» крепостью 58 градусов.
Сам Мао настолько любил этот напиток, что ввел маотай в дипломатический китайский протокол.
Основатель турецкой республики Кемаль Ататюр умер от цирроза печени, но именно столь любимая им ракы помогала ему в самые напряженные дни на фронтах и в политических битвах.
Конечно, никто не может определить той тонкой грани, которая отделяет стремление расслабиться и забыться от распущенности.
Удивительно точную характеристику дал российскому пьянству Иван Алексеевич Бунин.
«Ах, – писал он, – эта вечная русская потребность праздника! Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью, – не просто наслаждения, а именно упоения, – как тянет нас к постоянному хмелю, к запою, как скучны нам будни и планомерный труд!»
Именно поэтому мы не будем ставить диагнозы причинам потребления вина у Есенина, или Блока. А вот посмотреть на фоне чего же начиналась и продолжалась их пагубная страсть, попробуем.
Поскольку они были не только гениальными поэтами, но и людьми, жившими на самом крутом повороте российской истории.
А значит, они не могли жить отдельно от этой самой истории, поскольку художника определяет время. А значит, и та самая история.
Помимо всего прочего, то это были люди, в отличие, скажем от Модильяни, с определенной гражданской позицией и идеалами, крушение которых вело и к крушению личности.
Да, древние называли пьянство добровольным сумасшествием.
Но… не добровольное ли сумасшествие играть того же больного на всю голову князя Мышкина или разрываемого своими сумасбродными идеями Ивана Карамазова?
Как можно было жить подобно Чайковскому, которого, по его собственному признанию, повсюду преследовали мелодии?
А как было великому Мастеру – Михаилу Булгакову – из того сада, в котором он поселил своего героя, с его волшебными звуками Шуберта и старым слугой, который в ожидании гостей зажигал свечи, возвращаться в страшную сталинскую действительность?
Да и что было делать тому же Борису Андрееву, не желавшему играть сталеваров и шахтеров и всю жизнь вынужденному сниматься в «Трактористах» и «Журбинах»?
И именно поэтому уходившему в страшные запои после воплощения очередного передового рабочего.
Как видите, вопросов множество.
Вот только однозначных ответов на них нет, поскольку они затрагивают самое сокровенное – человеческую душу.
Да еще тех самых людей, которые, по выражению Высоцкого, ходят босыми ногами по острым лезвиям…
«Нечеловеческие перегрузки, – пишет в своей книге «Мастера и шедевры» И.Долгополов, – неописуемые муки испытывал Микеланджело, создавая свои титанические фрески.
Никто никогда во всей истории мирового искусства не дерзал принять такие невыносимые по тяжести испытания всех духовных и физических сил.
Меру подвига Буонарроти не измерить. За все тысячелетия, пролетевшие с тех пор, как человек на заре своей культуры начертал на стене пещеры первый рисунок, по сей день, в котором мы живем, нет ни одного творения, равного фрескам Сикстинской капеллы.
Нет художника, равного по величию отдачи своего «я» человечеству. Ни Тинторетто, ни Рубенс со всей своей школой, ни Рафаэль с многочисленными помощниками не оставили ничего подобного по объему, мощи, пафосу, глубине, напряженной метафоричности. Но чего это стоило творцу?
Лучше всех на этот вопрос ответил сам Микеланджело, изобразив на фреске «Страшный суд» себя в образе одного из святых с содранной живьем кожей…
Да, гений – это не светлокрылый ангел, являющийся людям раз в столетие в сиянии своего небесного дара и царящий над грешной землей.
Гений – это Голгофа каждый день.
Самый тяжелый крест.
Вериги, которые носят ежечасно, ежеминутно, всю жизнь.
Напрасно ходят легенды о волшебстве, чуть ли не легкости творчества избранных.
Никто, никогда, ни один историк искусств, литератор, музыковед не проникали в грудную клетку Рафаэля, Моцарта или Пушкина – этих, казалось, колдовски удачливых творцов.
Они нашли бы там сердца, истерзанные сомнениями, неисполненными мечтами, а главное, обнаружили бы души, смятенные боязнью не высказать до конца людям то заветное, что ведомо лишь им одним.
Великих художников окружал жестокий мир их неосуществленных замыслов, этот неумолимый и грозный хоровод ненаписанных, несозданных шедевров, невыполненных перед самим собой обязательств.
И эта миссия вечного должника отравляла самые счастливые мгновения их жизни, ибо ни одно чувство, даже сама любовь, не могло пересилить, одолеть единственную страсть любого великого мастера – творить!
Любовь могла убить самого творца…»
И еще одно. Все великие люди имели в той или иной степени изломанную психику.
«Я, – писал Павел Ин в своей статье «Безумные глаза художника», – пристально всматриваюсь в глаза художника.
В них мелькает безумный блеск пагубной склонности к одуряющим радостям бутылки.
Я смотрю, не отрываясь, и проникаю ещё дальше: меня ужасают открывшиеся бескрайние просторы морального разложения.
Здесь сосредоточено всё: предательства, воровство, обманы.
Но что стоит за этим, где истоки?
Я смотрю дальше… И в этот момент меня накрывает волна безграничной тоски и скорби.
Мне открывается весь ужас мрачного состояния его души.
Там вопиёт беспросветное одиночество в великом безмолвии вечной ночи. Замогильная грусть пеленает сознание.
Израненная душа яростно мечется в замкнутом круге человеческого бытия: как преодолеть эту изначальную скорбь?
Его взгляд, словно кинжалы, которые ранят в самые потаенные глубины сознания…»
Вот об этих израненных душах мы и расскажем в нашей книге-исследовании.
Часть I
Цари, султаны, президенты, маршалы, министры
Никто не имеет право на абсолютную истину, но каждый имеет право на собственный взгляд.
Александр Македонский: Алкоголь или яд?
1 октября 331 до н. э. Александр Македонский нанес окончательное поражение персам в сражении при Гавгамелах.
Дарий III бежал, но вскоре был убит сатрапом Бактрии, Бессом.
Александр приказал похоронить последнего персидского владыку с царскими почестями в Персеполе.
Держава Ахеменидов перестала существовать.
Александр был провозглашен «царем Азии».
Понятно, что такое великое событие нельзя было не отметить.
И Александр отметил его.
Да так, что оно вошло в анналы истории.
Целых двадцать два дня продолжались пиры, вино лилось рекой, и, если верить некоторым историкам, то многие солдаты, не выдержав столь тяжелой нагрузки, умирали прямо на пиру.
Сам Александр с честью вдержал и это тяжелейшее испытание.
В чем, наверное, не было ничего удивительного, так как царь отличался неумеренным потреблением спиртного.
Хотя Плутарх придерживался иного мнения.
«Александр, – писал он, – отличался также крайней воздержанстью в пище.
И к вину Александр был привержен меньше, чем это обычно считали; думали же так потому, что он долго засиживался за пиршественным столом.
Но в действительности Александр больше разговаривал, чем пил, и каждый кубок сопровождал длинной речью. Да и пировал он только тогда, когда у него было много свободного времени.
Если же доходило до дела, Александра не могли удержать, как это не раз бывало с другими полководцами, ни вино, ни сон, ни развлечения, ни женщины, ни занимательные зрелища.
Об этом свидетельствует вся его жизнь, которую, как коротка она ни была, он сумел заполнить многочисленными и великими подвигами».
Однако существует и другая точка зрения.
Согласно ей, Александр полюбил вино еще в ранней молодости, и не случайно его отец Филипп несколько раз с горечью говорил супруге о том, что Александр оказался настолько испорченным и недостойным той власти, которую он собирался ему оставить.
В конце концов, дело дошло до того, что личный врач царя Филипп и остальные врачи категорически запретили царю алкоголь.
Однако тот продолжал злоупотреблять вином.
Так, во время похода в Индию он устроил алкогольные игры – кто кого перепьет.
Победителем вышел некий грек по имени Промах, который выпил около 13 литров вина.
Правда, он и еще 40 человек скончались спустя три дня.
Принимал ли участие в этом уникальном соревновании сам Александр, не известно.
Но, надо полагать, вряд ли бы непьщий человек стал бы устраивать подобные соревнования.
Более того, именно непьющие вызывали у царя подозрения.
И одним из них стал Каллисфен, учивышийся вместе с Александром и сопровождавший его Восток.
«Сами философы, – пишет М.Монтень, – не одобряют поведения Каллисфена, утратившего благосклонность великого Александра из-за того, что он отказался пить так же много, как тот.
Более того, на совести Александра есть и такой тяжкий поступок, как убийство в состоянии опьянения.
Это случилось на празднике Диониса, когда, перебрав вина, пируя по новому, «варварскому», обычаю, присутствующие начали превозносить подвиги Александра, принижая достижения великих героев древности и откровенно понося прежнего царя Филиппа.
Многим македонцам это не нравилось, но высказаться осмелился только военачальник и личный друг Александра Клит.
Будучи пьян, как и все собравшиеся, он так страстно доказывал величие Филиппа, что вызвал на себя царский гнев.
Конфликт перешёл в ссору, противники упрекали друг друга в недостатке доблести, пока, наконец, взбешённый дерзостью Клита и такой же пьяный, как он, Александр не заколол его копьём одного из стражников.
Юстин добавляет, что, даже убив своего друга, царь не переставал осыпать мертвеца упрёками.
Придя в себя, Александр глубоко раскаялся в своём поступке».
Что же касается Каллисфена, то своей откровенностью он навлёк на себя немилость царя, был заподозрен в заговоре и закован в цепи.
В них он и умер.
В марте 324 до н. э. Александр после тяжёлого индийского похода вступил в одну из столиц Персидской империи, Сузы.
Там он и его армия отдыхали после 10-летнего военного похода.
Обеспечив себе владычество над завоёванными землями, Александр приступил к окончательному устройству своей непрочной империи.
Для большего упрочения своего государства из разнородных по культуре подданных Александр женился на старшей дочери царя Дария, Сатире, и дочери персидского царя Артаксеркса III.
Надо ли говорить, что «отдых» армии и самого Александра вылился в бесконечные попойки.
Как следует «отдохнув», в феврале 323 до н. э. Александр отправился в Вавилон.
Именно оттуда он намеревался расширить границы своей огромной империи.
Ближайшей целью были арабские племена Аравийского полуострова, в перспективе угадывалась экспедиция против Карфагена.
Пока готовился флот, Александр строил гавани и каналы и продолжал бесконечные застолья.
В мае он запил, что называется, «по-черному».
И причина у него для этого была, поскольку после одного из пиров лучший друг и любовник царя Гефестион заболел и спустя неделю скончался.
По одной версии, он умер от тифа, по другой – был отравлен, поскольку у него, как у наиболее приближенного к царю человека, было множество завистников и врагов.
Смерть Гефестиона стала для Александра испытанием, которое поставило царя на грань психического расстройства.
«Горе Александра, – писал специально изучавший этот вопрос Морис Дрюон, – перешло все человеческие границы.
На целых три дня он закрылся в комнате с мертвым, распростершись на полу рядом с ним, не принимая пищи, без сна, не переставая стенать, и когда пришлось вынести тело, которое начало разлагаться, вопли царя были так ужасны, как будто он лишился рассудка.
Ни один человек в мире не был оплакан своим другом, ни одна женщина своим возлюбленным, ни один брат своим братом так, как Гефестион Александром.
Лик царя был нечист из-за отросшей бороды и слез, одежда разорвана, волосы он обрезал себе ножом.
Он сам вел под уздцы лошадей, везших останки Гефестиона; поскольку их гривы и хвосты были обрезаны согласно обычаю.
Он приказал остричь также всех лошадей и мулов армии; он запретил всякую музыку в городе, приказал снести зубцы стен, погасить огни в храмах, как это делают, когда скончается царь, и приговорил врача Главка к распятию.
Две гробницы должны были быть воздвигнуты Гефестиону: одна в Вавилоне, чтобы принять его тело, другая в Александрии Египетской, чтобы стать убежищем для духа его двойника».
Так оно и было, и Александра на самом деле чуть не сошел с ума после смерти Гефестиона, которого историки прозвали «тенью Александра».
Ведь именно он был лучшим другом и любовником Александра на протяжении всей жизни.
Только ему царь мог доверить самое сокровенное, и именно Гефестион всегда поддерживал даже самые безумные планы и начинания царя.
Более того, Гефестион был блестящим полководцем, хорошим инженером и дипломатом.
Только однажды отношения между ними охладились.
Это случилось после того, как Александр, всегда равнодушный к женщинам, влюбился в старшую дочь персидского царя Дария III Барсину.
Барсина была удивительной женщиной.
Она отличалась поразительной красотой, и, если верить Плутарху, то именно она казалась идеальной спутницей для Александра.
Александр увлекся так, что обиженный Гефестион покинул его.
Снова при дворе он появился и только после того, как Александр и Барсина расстались.
Надо ли говорить, что свое горе Александр заливал вином.
После смерти Гефестиона Александр погрузился в безмерную скорбь, и на протяжении некоторого времени у него наблюдались признаки умственного расстройства.
Когда Гефестиона не стало, Александр оказался обречен на одиночество. Умер человек, который был рядом с ним настолько долго, что стал частью его самого.
Единственный, кто любил не царя, а Александра.
Прежний мир рухнул, а собирать из его осколков новый у великого полководца не было ни сил, ни желания.
Надо ли говорить, что после смерти Гефестиона Александр стал потреблять еще больше вина, к которому был всегда неравнодушен.
Так было и 31 мая, когда Александр совершил жертвенные обряды в знак благодарности за свои победы и в память о Гефестионе.
В ночь на первое июня царь решил угостить воинов и тех, кто следовал за армией, вином и мясом жертвенных животных и устроил роскошный пир для самых приближенных.
Часа в два ночи неожиданно для всех Александр начал проявлять признаки нарастающего беспокойства и принялся взволнованно расхаживать по пиршественному залу.
Через полчаса его самочувствие резко ухудшилось.
Руки у него дрожали, и он жаловался, что у него такое чувство, будто на шею ему надели тяжелое ярмо.
Тем не менее, он осушил большую чашу вина, но тут же громко вскрикнул от боли, словно его ударили кинжалом.
Когда его полумертвого выносили из-за стола, он испытывал такие мучения, что просил дать ему меч, чтобы прекратить их.
Ему было больно от малейшего прикосновения слуг, словно все его тело было покрыто ранами.
Боль становилась все сильнее, и тогда к нему позвали лекарей.
Однако никто из них не смог ему помочь, и сильное болезненное недомогание продолжало мучить Александра.
Всю ночь царь то корчился на своем ложе от боли, то неожиданно затихал.
Очнувшись, он начинал бредить.
Его мучила жажда.
Время от времени он делал глоток вина, после которого снова впадал в бессознательное состояние и начинал бредить.
Тем не менее, утром самочувствие царя улучшилось, и его отнесли в храм, где он принес жертвы богам.
Затем он, согласно Плутарху, «из-за высокого жара он весь день спал в бане».
Следует помнить, что во времена Александра посещение бань было средством для облегчения многих заболеваний.
Царь приказал слугам оставить его одного в полной темноте, так как и их присутствие и яркий свет были ему невыносимы.
На следующий день Александр почувствовал себя настолько лучше, что мог самостоятельно передвигаться, сыграл партию в кости и поел.
На пятый день царь принялся составлять планы нового военного похода и подписал несколько приказов своим военачальникам.
Однако затем здоровье Александра резко ухудшилось.
«Как если бы ему нанесли удар кинжалом, – рассказывается об этом в «Истории Александра Великого», – а затем провернули оружие у него в чреве, боль возвратилась, и царь вновь впал в беспамятство, начал бредить, у него начались судороги.
Он поднял голову, однако не смог вымолвить ни слова.
С той минуты и до самого конца он более не разговаривал».
Юстин также говорит о том, что, не имея сил, чтобы сказать хоть слово, он снял с пальца перстень и передал его своему военачальнику Пердикке.
Состояние Александра продолжало медленно, но неуклонно ухудшаться, ему стало трудно дышать, к вечеру он впал в кому и умер.
Традиционной датой его смерти считается 11 июня, хотя, если прав Юстин, это могло произойти на пару дней раньше либо на день позже, как считает Плутарх.
Смерть Александра Македонского является одной из самых больших загадок в истории человечества.
И в самом деле, от чего так неожиданно мог скончаться молодой и полный сил мужчина?
Как и всегда в таких случаях, было выдвинуто несколько версий: смерть от малярии и тифа, подсыпанный в вино яд и алькогольное отравление.
Самой распространенной версией причины смерти Александра считается малярия.
В своих походах царь дошел до Индии, где данное заболевание очень распространено, а некоторые симптомы этого заболевания действительно имеются в описании его болезни.
В ходе этого заболевания больной испытывает озноб и его начинает бить дрожь так, как, по описанию историков, это происходило с Александром.
Кроме того, поднимается высокая температура, и ее приступы длятся, периодически повторяясь по нескольку дней.
Из описаний мы уже видели, что у Александра наблюдался сильный жар, который затем спал, но через несколько дней вновь вернулся.
Во время малярии больные могут впадать в беспамятство, бредить, что мы также наблюдали у Александра.
В случаях, когда заболевание малярией приводит к фатальному исходу, причиной смерти обычно становится повреждение селезенки, отсюда – мучительные боли в области живота, как это описывается и в случае с Александром.
Но если все же полагаться на античные свидетельства, то Александр не мог умереть от малярии.
Дело в том, что малярия – это заболевание, которое разносится определенным видом комаров, которые живут во влажном тропическом климате и в джунглях.
Однако в таком засушливом регионе, как Центральный Ирак, где Александр провел свои последние дни, их нет.
Да и после Индии прошло целых два года, и если даже Александр и «подцепил» там малярию, то умереть он от нее не мог.
Дело в том, что инкубационный период этого заболевания составляет срок до десяти месяцев от того момента, когда произошло заражение.
Если по истечении этого периода у человека не проявляется симптомов заболевания малярией, значит, он не заражен.
Вряд ли он мог заболеть малярией после похода в Индию.
Вся его жизнь с того времени и до самой смерти достаточно полно задокументирована, и нет никаких сообщений о том, что он испытывал приступы малярии.
Группа американских ученых из Университета штата Мэриленд предположила, что Александр мог заболеть брюшным тифом.
При этом заболевании у больных отмечаются высокая температура, озноб, потеря сознания, словом, все то, от чего страдал в последние дни великий полководец.
Однако подобные признаки имеются у множества заболеваний.
Ученые из Мэриленда выдвинули и предположение о том, что причиной смерти царя стала прободная язва, которая часто приводит к летальному исходу при заболевании тифом.
Никакими другими хроническими болезнями Александр не страдал.
Серьезная врачебная помощь, если верить свидетельствам, потребовалась ему всего девять раз.
Восемь из них укладываются в «профессиональные риски» завоевателя полумира.
«При Гранике, – пишет Плутарх, – его шлем был разрублен мечом, проникшим до волос и кости черепа. Под Иссом царь был ранен мечом в бедро.
Под Газой он был ранен дротиком в плечо, под Маракандой – стрелой в голень так, что расколотая кость выступила из раны.
В Гиркании – камнем в затылок…
В области ассаканов – индийским копьем в лодыжку. В области маллов стрела длиною в два локтя, пробив панцирь, ранила его в грудь и глубоко засела в кости около соска.
Там же ему нанесли удар булавой по шее».
Еще один раз царь оказался виноват сам. После стремительного марша к городу Тарс, разгоряченный, он решил искупаться в горной реке.
Выйдя из воды, он «упал, будто пораженный молнией, потерял дар речи и провел в беспамятстве около суток, едва подавая признаки жизни».
По всей видимости, это был инсульт.
«Никто из врачей, – пишет Плутарх, – не решался лечить Александра, считая, что опасность слишком велика и что ее нельзя одолеть никаким лекарством; в случае неудачи врачи боялись навлечь на себя обвинения и гнев македонян.
Один только Филипп, акарнанец, видя тяжелое состояние больного, поставил дружбу превыше всего и счел преступным не разделить опасность с Александром и не исчерпать – пусть даже с риском для себя – все средства.
Он приготовил лекарство и убедил царя оставить все сомнения и выпить его, если он желает восстановить свои силы для продолжения войны.
Лекарство сначала очень сильно подействовало на Александра и как бы загнало вглубь его телесные силы: утратив дар речи, больной впал в беспамятство и едва подавал признаки жизни.
Вскоре, однако, Александр был приведен Филиппом в чувство, быстро окреп и, наконец, появился перед македонянами, уныние которых не прекращалось, пока они не увидели царя».
После этого случая Александр никогда не говорил о каком-либо серьезном недомогании и чувствовал себя прекрасно.
