Kitobni o'qish: «Ататюрк: особое предназначение»
От автора
Шестнадцать лет назад я написал книгу «Феномен Ататюрка».
Книга была небольшая – всего шестнадцать печатных листов.
Это объяснялось, прежде всего, тем, что это была первая книга в нашей стране об Ататюрке, и мне приходилось собирать материалы по крупицам.
В СССР, кроме общих фраз, об Ататюрке не было написано ничего, поскольку правду писать о «Человеке XX века» было нельзя.
За эти годы появилось множество новых материалов как о жизни самого Ататюрка, что, конечно же, намного расширило представление о нем самом, и истории того времени.
И не только того, поскольку именно сейчас в Турции развернулась новая борьба между наследием Энвера и Ататюрка.
Непримиримые противники при жизни, они не закончили свой принципиальный спор и после смерти.
В новой версии жизни Ататюрка я попытался более полно рассказать о человеке, который пришел в этом мир не тешить себя несбыточными утопиями и наслаждаться абсолютной властью, а человека с младых ногтей почувствовавшего свое высокое предназнчение.
О человеке, для которого вся его жизнь стала служением Родине.
Ататюрк прожил сложную жизнь в такое же сложное время, и чаще всего политик в нем побеждал человека.
Не все было безоблачно в его жизни, и он разрушал старое всеми доступными, а когда надо, то и недоступными способами.
Но… судите по делам его…
В новой версии жизни Ататюрка я постарался привести как можно больше интересных фактов не только из жизни самого Ататюрка, но и из османской и новейшей турецкой истории.
Особенно той ее части, где рассказывается о его непростых отношениях с Москвой, которая много сделала для его победы.
Более того, я попытался не только более подробно рассказать о жизни Ататюрка, но и осмыслить его появление на политической сцене в столь необходимое для его страны время с философского взгляда на Историю.
Вместо предисловия
«В тот вечер была сильная снежная буря…»
I
Али Риза положил на могилу последний камень и взглянул на застывшую в скорбном молчании жену.
– Теперь, – произнес он, – они не достанут его…
Зюбейде не ответила.
У похоронившей очередного сына матери не только слов, слез не осталось.
А если к ним прибавить еще и умершую в раннем десмтве Фатиму…
Али Риза вздохнул.
Что там говорить, Чай-агзы оказался для них гиблым местом.
Дикая природа, жалкая хижина в горах, постоянные угрозы контрабандистов, потеря Омера, вырытого из могилы шакалами, и вот теперь новая напасть – смерть Ахмета.
Нет, больше им оставаться здесь нельзя.
Скорее в Салоники, где готов их новый дом.
Пора и им зажить по-человечески.
И черт с этой приносившей только одни несчастья должностью начальника таможенного поста.
Если так пойдет и дальше, то скоро у него не останется и жены.
Сказано – сделано!
И вот уже позади тревожные ночи и вой шакалов, забывалось и горе.
Зюбейде снова забеременела, и семья жила в радостном ожидании появления наследника.
И он появился.
Да еще какой!
С белым лицом, голубыми глазами и светлыми шелковистыми волосами.
И, глядя на уже успевшее стать для нее дорогим личико сына, счастливая мать от всей души благодарила не оставившего ее своими заботами Всевышнего.
Куда прохладней своей правоверной супруги относившийся к Аллаху Али Риза тоже был готов уверовать в его всемогущество в эту радостную для него минуту.
Ласково потрепав малыша по щечке, он выхватил из ножен саблю и описал ею над его колыбелью широкий круг, отгоняя от новорожденного злых духов.
На радостях никто не удосужился записать, в какой же день декабря 1881 года родился Мустафа.
Впрочем, особой необходимости в этом не было, поскольку у мусульман не принято отмечать дни рождения.
Официальных записей в старой Турции не велось, и рождение ребенка обычно отмечали на пустой странице Корана или на полях жития какого-нибудь святого.
Неясность, окружающая дату рождения Кемаля, не является чем-то исключительным.
«Я не знаю точную дату моего рождения, – пишет в своих «Мемуарах» один из высокопоставленных турок, родившийся в конце XIX века, – так как дни рождения не отмечались в то время.
Во многих семьях обычно записывали дату рождения детей на листочке, хранящемся в семейном Коране, но я не смог обнаружить следов своего рождения.
Когда я задавал этот вопрос матери, она всегда отвечала:
– Ты родился, когда начал созревать виноград…»
Точная дата рождения Ататюрка неизвестна.
Официальная «История Турецкой Республики», опубликованная в 1935 году, указывает 1880 год.
Лучший биограф Кемаля, Шевкет Сюрейя Айдемир, придерживается иной даты – 14 января 1881 года.
Другой турецкий биограф Кемаля считает датой его рождения 23 декабря 1880 года.
Сам Ататюрк символическим днем своего рождения считал 19 мая.
Именно в этот день в 1919 году он прибыл в Самсун, чтобы начать борьбу за Независимость.
И именно в этот день Турция празднует День молодежи и спорта республики.
Что же касается его родных, то Али Риза покинул этот мир задолго до того, как его сын стал великим, а Зюбейде-ханым могла вспомнить только то, что ее сын родился в то самое время года, которое у мусульман принято называть «эрбаин», что означает сорокадневные холода.
Родившаяся в 1885 году сестра Кемаля, Макбуле, вспоминала слова матери о том, что Мустафа «появился на свет в тот вечер, когда была сильная снежная буря».
Если это было так, то Ататюрк родился во время сорокадневного «хальвета», больше известного в народе как «чилле» или «эрбаин».
Это слово означает «уединение, удаление от мира, затворничество», а в переносном смысле – «таинство уединения» или «пребывание наедине с Богом».
Точно также называлось знаменитое суффийское братство, известное во многих исламских странах Востока.
Излюбленной практикой последователей этого тариката был особый вид уединения.
Все сорок дней «хальвета» дервиши оставались в своих помещениях и питались медовым шербетом и лепешками.
Именно таков был их путь физического и духовного очищения…
II
Была в рождении Мустафы и еще одна тайна.
Тайна происхождения.
Как только Ататюрк стал играть заметную роль в политической жизни Турции, так сразу же появились версии о том, что его семья происходит из секты дёнме, одним из центров которой были Салоники.
Дёнме в Османской империи называли принявших ислам евреев.
Основателем секты был мистически настроенный раввин Шабтай Цви, который появился в Измире в 1648 году и провозгласил себя мессией.
Как мессии, считал он, ему разрешалось отменить прежнюю Тору и ввести новые законы и обычаи.
За свои радикальные действия Шабтай был изгнан из Измира, странствовал по другим еврейским общинам Османской империи и к началу 1660-х годов собрал множество последователей.
В 1666 году Цви был арестован и поставлен перед выбором: либо он примет ислам, либо будет казнен.
Шабтай выбрал первое и создал секту дёнме, что в переводе с турецкого значит «отступник».
Многие последователи Шабтая Цви в Салониках восприняли переход их учителя в ислам как часть мессианского плана и тоже перешли в ислам.
К 1912 году в Салониках, по разным оценкам, было около 15 тысяч дёнме.
Они жили в своем квартале, у них были свои школы и отдельное кладбище.
Что же касается Али Ризы, то достаточно посмотреть на его фотографию, дабы понять, что никаким евреем он не был.
Мать?
Да, была похожа.
В «Еврейской энциклопедии» о Кемале сказано: «Ататюрк родился в Салониках и потерял отца еще ребенком».
О его религиозной и национальной принадлежности точных сведений нет.
А вот спекуляций хватало.
Согласно одной из них, в августе 2007 года президент Израиля Эзер Вейцман приехал в Турцию на торжества, посвященные памяти Ататюрка.
Накануне визита его пресс-секретарь Кейнан встретилась с израильской журналисткой Хиллел Халкин.
– Как ты думаешь, – спросила та, – известно ли президенту о том, что у Ататюрка еврейские корни и при каждой возможности он читал еврейские молитвы?
– Не знаю, – пожала плечами пресс-секретарь. – Я могу ему рассказать об этом, но все дело в том, насколько достоверны эти сведения.
Халкин ответила, что пришлет по факсу имеющуюся у нее статью.
«Слухи о еврейском происхождении Ататюрка, – говорилось в ней, – распространялись с его ранних лет.
Он отрицал их, заявляя, что слухи эти несостоятельны.
Тем не менее, он внимательно следил за всеми публикациями и разговорами на эту тему».
Старший сын предтечи современного еврейского языка Элиазара Бен Иегуды писатель и журналист Итамар Бен-Ави, рассказывая о своем визите в Иерусалим осенью 1911 года, упоминает о своей беседе с хозяином гостиницы.
– Видишь турецкого офицера с рюмкой водки в руке? – спросил тот.
– Да, вижу… И что?
– Это высокопоставленный офицер турецкой армии…
– Как его зовут?
– Мустафа Кемаль.
Бен-Ави подошел к Кемалю и завел разговор об османской политике. Во время беседы Мустафа Кемаль сказал:
– Я последователь Саббатая Цеви. Я на самом деле не еврей, но восхищаюсь этим апостолом-спасителем и хотел бы, чтобы каждый еврей принимал его, как я…
Во время той же беседы Мустафа Кемаль подтвердил слухи о своем происхождении, сказав:
– Дома у меня есть еврейская Тора, напечатанная в Италии, я и сегодня помню молитвы из нее… Shema yisrael, Adonai Eloheni, Adonai Ehad! (Слушай, Израиль, Бог наш единый!)
– Это наша главная молитва, капитан…
– Самое главное для вас – тайна для меня, уважаемый господин…
У Ататюрка были веские причины скрывать свои корни не только потому, что к секте дёнме пренебрежительно относились и евреи, и мусульмане, но и потому, что она считала незаконными все браки и сексуальные отношения вне общины».
Думается, что весь этот рассказ чистой воды выдумка, рассчитанная на дешевую сенсацию.
Как нет и, наверное, не будет ни одного великого человека, о рождении и смерти которого бы не ходили легенды.
И если им верить, то отцом Наполеона был граф де Марбеф, Иван Грозный был сыном бояриня князя Овчины-Оболенского, а его мать отравили злобные бояре.
Да и с Петром Первым было не все так однозначно.
Но все это по большому счету мелочи.
Главное было в том, что эти люди сделали.
Что же касается своей национальности, то сам Ататюрк говорил:
– Многие считают меня евреем, но я не вижу в этом ничего страшного. Наполеон был корсиканцем, но сделал для Франции куда больше всех французов, вместе взятых…
Зачем надо было поднимать тему о якобы еврейском происхождении Ататюрка?
Думается, это было сделано по политическим мотивам, поскольку принадлежность к дёнме давала возожность противникам Ататюрка обвинять его во всех смертных грехах при его попытках сломать традиционный мусульманский уклад турецкого общества.
Более того, сторонники султаната будут много говорить и о том, что младотурецкая революция была совершена на еврейские деньги и преследовала интересы той еврейской тайной ложи, членами которой были многие лидеры комитета «Единение и прогресс».
А, значит, и совершенная ими революция была частью мирового еврейского заговора.
Выставив Ататюрка ставленником еврейского масонства, можно очень многое в истории новой Труции объяснить в удобном для авторов подобных тенденций свете.
Впрочем, существует и еще одна версия происхождения Ататюрка, согласно которой, его отец был наполовину серб – наполовину албанец, а мать – наполовину албанка – наполовину македонка.
Об этих загадках заговорят через три десятка лет, а пока мало кого интересовавший, кроме своих рордителей, малыш и не думал умолкать.
Зюбейде-ханым выпроводила мужа из комнаты и, наклонившись над колыбелью младенца, начала тихонько напевать:
– Спи, мой серенький волчок…
И… странное дело!
Словно вняв просьбе матери, малыш умолк, дыхание его стало ровнее, и через минуту он уже видел свой первый в жизни сон.
А Зюбейде-ханым смотрела и никак не могла насмотреться на уже ставшее для нее таким дорогим личико.
Но вот начали слипаться и ее глаза, голова склонилась на грудь, и через несколько минут она заснула.
III
Думается, что во всей во всей этой истории с рождением Ататюрка куда интересней его якобы еврейского происхождения другое: весьма своевременное появление будущего отца турок на этот свет.
Не вдаваясь особенно в мистику, нельзя не заметить, что великие люди, как правило, рождаются именно тогда, когда им это и предписано Историей.
Юлий Цезарь, Александр Македонский, Иван III, Петр Великий, Кромвель, Наполеон…
Эти имена говорят сами за себя.
И Ататюрк не составил исключения в этом ряду.
По извечной иронии судьбы будущий «отец турок» родился чуть ли не в тот самый день, когда и без того дышавшая на ладан империя, получив от Запада очередную звонкую пощечину, утратила контроль над своими финансами.
Как это ни печально, но это было закономерно.
«Больной человек Европы»…
Именно так стали называть Османскую империю с середины XIX века.
Считается, что во время обсуждения накануне Крымской войны «восточного вопроса» с британским послом Сеймуром так назвал слабеющую державу державу российский император Николай I.
Как случилось так, что могучая империя, которой пугали детей, смертельно заболела?
Да, очень просто: прекратила воевать.
А, вернее, завоевывать.
Сказано было одним умным человеком, что закат империи начнется в тот самый момент, как турок слезет с коня.
– Мудрость, – говорили османы, – на кончике ятагана…
И он слез с него, поскольку вечно завоевывать невозможно.
– Нацию, побеждающую только мечом, – скажет через несколько десятков лет только что родившийся ребенок, – в конце концов, изгоняют с занятых ею территорий, подвергают уничтожению, она становится несчастной и жалкой. Нищета и бедствия такой нации столь огромны и ужасны, что даже в собственной стране она может оказаться в безнадежном и рабском положении. Поэтому настоящие завоевания совершаются не мечом, а сохой. Соха – вот то орудие, которое дает нациям возможность обосноваться, закрепиться на родной земле. Соха – это не меч. Чем больше ею действуют, тем сильней становится нация. Рука, действующая мечом, быстро устает, а рука, действующая сохой, делается с течением времени все больше и больше хозяином земли. Меч и соха – это два фатиха-завоевателя, и первого из них всегда побеждал второй. Это подтверждается всеми событиями истории, всеми наблюдениями и жизненными примерами…
Конечно, империю пытались лечить.
Реформами.
Но… ничего не вышло, поскольку организационно заточенная под войну имперская машина в мирное время буксовала.
И не могло выдти.
«Это, – писал по поводу вестернизации османских реформ К.Маркс, – означает полное отделение государства от церкви, религии и от политики.
Но турецкое государство, как все восточные государства, имеет своей основой теснейшее переплетение и чуть ли не отождествление государства и церкви, политики и религии.
Коран являлся для Османской империи одновременно источником веры и закона.
Но возможно ли уравнять в правах перед Кораном правоверного и гяура, мусульманина и райю?
Это непременно означало бы на деле – заменить Коран новым гражданским кодексом, другими словами… разрушить структуру турецкого общества и создать на его развалинах новый порядок вещей».
Ту же самую мысль выразил и турецкий историк М.Кара, только более остроумно.
«Вестернизация, – отмечал он, – начавшаяся с приходом XIX века и предусматривавшая соединить воедино два совершенно различных мира в один, напоминала попытки приладить две разные головы одному человеку».
Не везло империи и с султанами, и после Сулеймана Великолепного правителя от Бога, за исключением, может быть, Махмуда II, в ней не было.
И никакая конституция, о коей мечтали «новые османы», как называли первое поколение турецких революционеров, была не в силах изменить положение.
Почему?
Да только потому, что все эти революционеры были пусть и новыми, но все же еще османами, и никто из них не только не замахивался на основы османской государственности, но даже не осмеливался подвергнуть сомнению само ее существование.
Никто из них даже не задавался самым главным вопросом: а можно ли реформировать империю?
Ведь любая империя – это сшитое из лоскутов одеяло, которое никогда не было объединено единой верой и интересами.
А значит и целью.
И укрепление империи для завоеванных ею народов означало их дальнейшее закабаление.
При каком условии могла вырваться из турецкого ига Болгария?
Только при ослаблении Османской империи до известных пределов.
А реформы призывали раба всячески укреплять положение его господина.
Нонсенс…
Так, советская власть в Прибалтике была установлена в 1940 году, и все пятьдесят один год ее существования прибалтийские государства мечтали только о том, как выдти из состава советской империи.
Любая империя держится на силе.
Но рано или поздно эта сила идет на убыль, и тогда турки завоевывали Константинополь, а «братские» республики бежали из состава Советского Союза.
А ведь Римская империя была посильней Османской.
Да и СССР имперской слабостью вначале своих далеко не славных дел не страдал.
Ведь это только для студентов шествие советской власти по стране называлось триумфальным.
На самом деле это было шествие с огнем и мечом.
Чего только в этом отношении стоили республики Закваказья, залитые кровью людей, не желавших на своей земле никаких советов.
И было бы очень интересно услышать доказательства того, что Эстония и Таджикистан жили одними интересами.
А в то время, когда в Туркмении приписывали урожаи хлопка, в Грузии процветала теневая экономика.
Если называть вещи своими именами, то советская империя столкнулась с теми же самыми непримиримыми противоречиями, с каким сталкивалась во времена своего распада любая империя.
Поэтому никакая перестройка не могла спасти СССР.
По той простой причине, что невозможно «перестроить» жизнь и экономику целых 16 государств, давно уже живших своей отдельной от других жизнью.
Это было невозможно сделать и по той самой причине, о которой говорил Маркс в отношении Османской империи.
Только у коммунистов вместо Корана было свое Священное писание – научный коммунизм.
И осуществление перестройки с опорой на научный коммунизм означало то же самое соеденение двух голов на одном теле.
Поскольку руководящая роль давно уже лишенной выдающихся деятелей партии не просто тормозила развитие страны, она мешала ей.
И если во главе государства ставили таких людей, как Черненко и Горбачев, то говорить о дальнейшем было бессмысленно.
Сталин?
Не смог бы и он.
Не хватило бы колючей проволоки.
Да и время его ушло.
– Обратим взоры на ту эпоху, – скажет по этому поводу сам Ататюрк, – когда оттоманское государство, основанное на развалинах сельджукского султаната, владело в Стамбуле короной и троном Восточной римской империи. Среди оттоманских венценосцев были такие, которые пытались основать грандиозную империю, завоевав Германию и Западный Рим. Один из этих властителей мечтал объединить весь мусульманский мир вокруг одного центра и отсюда руководить и управлять им. С этой целью он завладел Сирией и Египтом и принял звание халифа. Другой султан преследовал двойную цель: завладеть частью Европы и, с другой стороны, подчинить своей власти и своему правлению мусульманский мир. Постоянные контрнаступления Запада, недовольства и восстания в мусульманском мире, а также взаимное непонимание между различными национальностями, которая эта завоевательная политика искусственно объединила в одних границах, – все это привело к конечному результату: Оттоманская империя, подобно многим другим, стала достоянием истории…
Но никому из реформаторов не пришла в голову такая простая мысль о том, что реформация любой империи есть не что иное, как ее распад на национальные государства.
Другое дело – сменить слабого султана на сильного.
И после долгой подковерной борьбы сменили!
Сразу двух.
Само собой разумеется, что ни о каком предоставлении свободы завоеванным странам не шло и речи.
Да и зачем?
Ведь все они «дети одной родины», османы, и конституция была лучшим тому подтверждением, поскольку политической концепцией «новых османов» стал османизм, или оттоманизм.
Они провозглашали необходимость реформирования Османской империи по европейским стандартам: введение конституционного правления, созыв парламента, установление либеральных свобод.
Они выступали против колониальной политики Запада, за независимое развитие Османской империи.
Как того и следовало ожидать, ставка на нового султана не оправдалась.
Второй сын султана Абдул-Маджида I, от жены черкешенки Тири-Мюжгян Кадын эфенди к 16-ти годам жизни с отличием овладел исламскими и мирскими науками.
Будущий император получил великолепное образование.
Особенно хорошо он знал военное дело.
Обладая великолепной памятью, Абдул-Хамид свободно владел несколькими языками, был неравнодушен к поэзии и музыке.
Особенно он любил оперу, которая покорила будущего халифа во время его путешествий по Европе.
Для Османской империи подобное искусство было чем-то непонятным и чужеродным, но Абдул-Хамид приложил немало усилий для его развития на родине.
Он даже сам написал оперу и поставил её в Стамбуле.
Молодой принц проявлял большой интерес к науке.
Основатель Германской империи, канцлер Отто фон Бисмарк, так сказал о нем:
– Если на земле есть 100 граммов ума, то 90-ми из них владеет его величество, султан Абдул-Хамид Хан, 5-ю владею я, остальными 5-ю – все остальные…
Когда 31 августа 1876 года Абдул-Хамид вступил на престол, никто не мог и предположить, что именно этот утонченный любитель оперы станет создателем самого кровавого режима в истории Османской импеерии, который унесёт тысячи жизней.
Абдул-Хамид II обнародовал конституцию, но умудрился получить при этом чрезмерно обширные права.
Если выражаться современным языком, новый султан «кинул» поверевших в него «новых османов» и пошел с ним на сделку только с одной целью: получить власть.
А получив ее, расправился с лидерами «новых османов» и с самой конституцией, разогнав в феврале 1878 года парламент и установив в империи мрачную деспотию, которая вошла в историю под название «зулюм».
«Отец турецкой конституции» Мидхат-паша, благодаря которому султан получил престол, был обвинен в участии в заговоре и присужден к смерти.
Помилованный по настоянию держав, он был сослан в Аравию, где вскоре умер.
Подобно своим предшественникам, Абдул Хамид сумел снова стать абсолютным монархом.
Он не был обскурантом, и его правление было отмечено многими прогрессивными реформами.
Но он был нетерпим ко всему, что хоть как-то стесняло его султанскую власть.
Несмотря на все свое образование и ум, Абдул Хамид, подобно своим предшественникам, так и не мог до конца правления понять, что такое национальные права.
В Османской империи ни одна нация не имела привелегий, в том числе и турецкая.
Именно поэтому для османов происхождение ничего не значило.
Только заслуги, преданность и личные достоинства.
И процветал тот, кто умел крикнуть громче всех во время штурма вражеской крепости, ударить сильнее саблей, растопать наибольшее количество врагов, растолкать локтями всех вокруг, лезть напролом без стыда и совести, лишь бы только во славу Аллаха и на пользу и услужение султану.
Жесткость не удивляла никого – все османы были жестоки.
Каждый нищий мог стать великим визирем, вчерашний раб – царским зятем.
Ведь сказано в Писании: «Разве же у них лестница не до неба?»
Будучи мусульманином, успеха на государственной службе мог добиться кто угодно: албанец, грек, армянин, араб, черкес, курд.
Более того, как это ни парадкосально, турки-анатолийцы считались презренной чернью.
«Назвать турком жителя Османской империи, – отмечал в 1840 году Франс Жуаннен, – это означало нанести ему глубокое оскорбление».
И ни один султан так толком и не смог понять, зачем Греция, Босния и Герцеговина, Румыния, Болгария, Кипр требовали от них национальные права.
За национальные права выступали и европейские державы, защищая соглашения, заключенные с Османской империей в период ее процветания и предоставляющие иностранцам право занимать должности, иметь своих судей и пользоваться налоговыми льготами.
Не был в этом ряду исключением и Абдул Хамид.
Как и всякий дикататор, он особое внимание уделял настроениям в обществе, сформировав для этого широкую сеть внутреннего шпионажа.
Работа шпионов и доносчиков, зачастую передававших заведомо ложную информацию, напрямую курировалась органами исполнительной власти.
Режим зулюма обернулся для империи взрывом реакции, фактической отменой всех завоеванных ранее прав и гарантий личности, разгулом беззакония и произвола, взяточничества и казнокрадства, доносов и арестов.
Пресса была либо закрыта, либо поставлена под строгий надзор цензуры.
Полурегулярная кавалерия «хамидие», исполнявшая жандармские функции и состоявшая из башибузуков, наводила страх на население, особенно в нетурецких районах империи, где произвол и насилие порой оборачивались страшными погромами с десятками тысяч беззащитных жертв, как то произошло в турецкой Армении осенью 1894 году.
Беззащитной перед лицом реакции оказалась и слабая система светского образования: школьные учебники подвергались строгой цензуре, специальные средние учебные заведения и Стамбульский университет являли собой жалкое зрелище и временами закрывались вовсе.
На всех получивших европейское образование смотрели косо, как на неблагонадежных.
Венцом системы зулюма стало ее идеологическое обрамление – доктрина панисламизма, ставившая султана-халифа главой всех мусульман.
Сам султан видел в панисламизме лишь хорошее средство укрепления собственной власти в империи и поддержки этой власти за пределами страны.
Неудивительно, что на практике панисламизм скоро превратился в сугубо реакционную идеологию, сила и влияние которой в мире и империи уменьшались по мере упадка власти султана.
Появилась беспрецедентная по своему размаху машина государственной пропаганды, чья задача сводилась к превозношению режима и нагнетанию нетерпимости по религиозному признаку внутри общества империи в рамках новой государственной идеологии – панисламизма.
Провозглашая себя лидером мусульман мира, опираясь на мусульманское большинство в самой Турции, Абдул-Хамид II старался подавить представителей иных конфессий.
Обострился и национальный вопрос, и именно к периоду Зулюма относится начало преследования этнических меньшинств и, прежде всего, армян.
Серия убийств армян 1894–1896 гг. предзнаменовала надвигающийся геноцид.
Установив военно-полицейский режим в государстве, Абдул-Хамид II ввергнул империю в деспотию и тормозил её развитие.
Результаты не заставили себя ждать, и всего через три года после его вступления на престол Турция объявила себя банкротом.
Европейские государства-кредиторы мгновенно учредили ведомство Оттоманского долга и установили над страной финансовый контроль.
По сути дела это был смертный приговор.
По большому счету вопрос стоял даже не о деньгах, а о самом существовании Турции, поскольку «больного человека» не добивали по весьма прозаической причине: интересы слишком уж многих европейских стран пересекались в Османской империи.
Но было понятно и то, что рано или поздно, эти интересы начнут проводиться в жизнь.
Являвшая собою самые настоящие авгиевы конюшни, Османская империя давно нуждалась в своем собственном Геракле, ибо простым смертным на таких крутых поворотах истории подобные подвиги были не под силу.
Спасти империю не мог уже никто, а вот создать на ее дымящихся развалинах новое государство могло только чудо, или сказочный герой.
Почему сказочный?
Наверное, потому, что вылечить больного можно было только, оторвав у него мешавшую ему голову и создав на его все еще больном теле «новый порядок вещей».
Иными словами, совершить то, что простым смертным не дано.
И он появился, и не сказочный, а настоящий.
Его появление можно было назвать Провидением, требованием гегелевского Высшего разума, велением Истории, как угодно!
Но главное было в том, что он пришел в этот уже очень скоро ставший для него таким тесным мир.
В отличие от перевернувших в угоду Ленину учение Маркса большевиков, он на практике доказал правильность его теоретических рассуждений о развитии турецкого общества.
Заменил, разрушил и создал.
Заменил Коран, разрушил основы старого общества и на их руинах построил новое государство.
Но все это будет потом.
И, конечно, продолжавший бодрствовать Али Реза, не мог даже и помыслить о том, что, если сто с лишним лет спустя его более чем скромное имя и будет упоминаться в книгах, фильмах и учебниках истории, то произойдет это только благодаря тому самому малышу, который мирно посапывал в соседней комнате.
Ведь ни он сам, ни его жена ничего особенного собой не представляли.
Так, самые обыкновенные македонские турки.
Отец Али Ризы был коренным жителем Салоник и отличился единственно тем, что в 1876 году принял участие в стихийном возмущении мусульман, в результате которого были убиты французский и германский консулы.
Опасаясь ареста, дед Мустафы вынужден был скрываться в горах, где и умер семь лет спустя.
Куда больше в Салониках был знаменит дядя Али Ризы по отцовской линии, Мехмед, работавший учителем начальной школы.
Выделялся он необычайным цветом бороды и знанием Корана, за что и получил прозвище Кырмызы Хафыз – Красный знаток Корана.
А вот сам Али Риза особыми талантами не блистал, а посему и перебивался в должности мелкого чиновника.
Сначала в управлении мусульманскими религиозными обществами – вакуфами, а затем в таможенном ведомстве.
В 1874 году он был назначен комендантом таможенного караульного поста на турецко-греческой границе в поселке Чайагзы, куда по бурным горным рекам сплавлялся с отрогов Олимпа заготовленный на экспорт лес.
Али Риза должен был бороться с контрабандой, и занятие это было не только весьма беспокойным, но и в высшей степени небезопасным.
Если с чем ему и повезло, так это с женой.
Однако успешно занимавшийся торговлей и имевший свою землю отец невесты мечтал о куда более выгодной партии для своей дочери и встретил предложение мелкого чиновника в штыки.
И только заступничество давшего бедному жениху на положенный в таких случаях выкуп деньги сводного брата невесты Хуссейна-аги помогло тому сломить сопротивление непреклонного родителя.
С будущей женой Али Риза увиделся только на свадьбе и остался очень доволен увиденым.
Совсем еще юная, всего пятнадцать лет, Зюбейде, с ее редкими для турчанок светлыми волосами и голубыми глазами, была куда как хороша.
После свадьбы Зюбейде поселилась в родительском доме Али Ризы, а он сам отправился в Чайагзы.
Но уже очень скоро, не выдержав раздельной жизни с молодой и красивой женой, он увез ее в свое глухое горное селение.
