Kitobni o'qish: «Крепость дьявола»

Предисловие

Март 2022 года. Наши дни

Профессор Ханс Фридрих Шильке с нежностью погладил кончиками пальцев рассохшуюся и выцветшую кожаную обложку дневника прадеда.

О наличии этой семейной реликвии Ханс Фридрих знал давно, однако в руки заполучил дневник только сейчас, после смерти бабушки, разгребая оставшиеся от неё документы, хранящиеся в нескольких коробках, спрятанных на верхней полке платяного шкафа, – семейный архив, старые фотоальбомы и прочая никому не нужная белиберда.

Бабка берегла дневник своего отца, словно это была редкая драгоценность, решительно не желая показывать его никому из родных. «Вот умру – тогда делайте, что хотите!» – частенько приговаривала старушка, что лично у Ханса Фридриха всегда вызывало приступ иронического смеха.

Ханс Фридрих только что закончил читать дневник, с трудом продираясь сквозь выцветшие и местами расплывшиеся до состояния абсолютной неразборчивости буквы, начертанные на пожелтевшей линованной бумаге.

События, описываемые в дневнике, относились, судя по всему, к периоду 1943–1944 годов и заканчивались на том месте, когда прадед отослал свою сильно беременную дочь – недавно почившую бабку Ханса Фридриха – рожать «ублюдка» подальше от себя и его нового места службы – затерянного в баварских горах старинного замка, чьи хозяева уже пару столетий как гнили в земле. Прадед писал, что дочь наотрез отказалась назвать имя обрюхатившего её подонка, поэтому ему оставалось только догадываться, что отцом его будущего внука является кто-то из офицеров внутренней охраны замка. Прадед из соображений секретности не называл точные координаты места, в котором разместилась его исследовательская лаборатория, но, при желании, догадаться, где оно расположено, используя скупые описания, было все же возможно.

Все описываемые в старом дневнике подробности истории семьи Шильке, конечно же, были весьма любопытными, но Ханса Фридриха нисколько не трогали, до тех пор, пока он не наткнулся в тексте на упоминание засекреченного гитлеровской армией научного проекта, который возглавлял прадед Ханса.

В последних строчках своего дневника дед написал, что он стоит на пороге уникального открытия, которое перевернет все существовавшие до этого представления о человеке.

«Мы всего в одном шаге от качественного прорыва в наших исследованиях. Мое изобретение переломит ход этой ужасной войны, и мечта Фюрера о возрождении арийской нации вот-вот осуществится!»

Буквально пожирая глазами эти строки, Ханс Фридрих задумался. Раньше он не придавал особого значения семейной байке о том, что его прадед, будучи гениальным ученым в области физики и биологии, занимался засекреченными разработками нового супероружия и в результате сгинул бесследно где-то в горах Баварии ближе к концу Второй мировой войны.

«А вдруг все эти наши семейные легенды – правда? И прадед, действительно, создал оружие будущего? Нужно покопаться в нацистских архивах».

В голову Ханса Фридриха пришла внезапная идея, которую следовало срочно развить. Отыскав в телефоне нужный контакт, Ханс решительно нажал на вызов. Человек, которому он решил позвонить, был чрезвычайно опасен, однако обладал нужными связями, без которых зарождающийся авантюрный план господина Шильке был обречен на провал.

– Слушаю, – коротко ответили после второго гудка.

– Мне нужна Ваша помощь. Вы можете организовать доступ к засекреченным архивам «Аненербе»?

– Зачем? – раздалось в ответ после секундной паузы.

– Насколько я помню, Вы всегда живо интересовались нашей семейной историей, в частности – научными трудами моего без вести пропавшего прадеда, – без лишних предисловий и расшаркиваний продолжил разговор Ханс Фридрих. – Так вот, я, кажется, знаю, над чем перед своим исчезновением работал мой прадед.

Часть I. Случайный фактор

Глава 1

Октябрь 1944 года

Высокий средневековый аристократический замок расположился в лесистой местности на скалистом отроге холма, возвышающемся над живописной долиной одной из многочисленных баварских рек. Толстые внешние стены крепости, казалось, вырастали прямо из камня, сливаясь воедино со скалой, на которой уместился замок.

За несколько прошедших веков замок сменил несколько хозяев. В Средневековье это была фамильная резиденция одного из баварских баронов; затем, со смертью последнего знатного хозяина, замок приобрёл для своих нужд Мальтийский орден. В середине девятнадцатого века замок перешёл во владение баварского короля, который попытался спасти замок от разрушения и частично восстановил его сто лет тому назад, ещё в 1842 году.

Расположенная вдали от больших городов, в тихой сельской местности, крепость постепенно приходила в упадок, поддерживаемая исключительно усилиями местной общины.

Все изменилось в одночасье, когда летом 1943 года на проселочной дороге, распугав степенно прогуливающихся неподалеку откормленных гусей, раздался грохот ревущих моторов колонны грузовиков, направляющихся в сторону старинного замка.

В крепости расположился гарнизон специальных войск СС.

Верхние помещения отвели высшим офицерским чинам и ученым, нижние комнаты и подвальные помещения переделали под казармы для солдат. На верхней смотровой площадке, к которой вела специальная винтовая лестница, построенная внутри главной башни, установили пулемётную установку. Отсюда, сверху открывался замечательный панорамный вид местных окрестностей, который, впрочем, не слишком трогал несущих круглосуточное дежурство сменных часовых.

Но самым примечательным в крепости являлись обширные подземные помещения замка, часть из которых была выбита в каменной породе. Низкие сводчатые потолки, застоявшийся запах гниения и плесени, гулкое эхо, гуляющее по тайным закоулкам – все это создавало леденящую душу атмосферу, мистическую и жуткую. Впрочем, то, что происходило в этих застенках, вполне ей соответствовало.

Чтобы попасть в подземелье, нужно было осторожно спуститься по узкой каменной лестнице, чьи старинные ступени были сильно выщерблены и местами развалились. За прочной железной решеткой, закрытой на замок, круглосуточно находился вооруженный часовой, который отпирал решетчатую дверь, пропуская персонал внутрь, а затем, сразу же запирал ее снова.

Длинный сводчатый коридор, тускло освещенный электрическими лампами, ломаной линией змеился и разветвлялся подо всем зданием замка, постепенно уходя вниз под уклон. По правой стороне подземного тоннеля располагались отдельные помещения, вход в которые наглухо закрывали крепкие железные двери, некоторые из которых были оборудованы небольшими шторками, отодвинув которые, можно было заглянуть внутрь. Раньше здесь располагались крепостные казематы для пленников, и даже камера пыток с частично сохранившимися орудиями этого кровавого труда.

Вот и теперь подземелье регулярно наполнялось нечеловеческими криками и ужасными стонами, переходящими в завывания. Только причиной тому являлись не средневековые пытки, а невероятные эксперименты, материалом для которых служили пленные, которых эсэсовцы пригнали в крепость для строительства подземной лаборатории. Как только работы были завершены, часть пленников была пущена «в расход», а самых живучих и крепких военные отдали ученым.

* * *

Доктор Грубер стоял перед небольшим окном, выполненным из плексигласового стекла, и наблюдал через него за слаженными действиями своих помощников, находившихся в смежном помещении. Он уже настроил всю аппаратуру и был готов начать очередную фазу эксперимента.

Прибор был установлен в центре изолированной камеры, экранированной специальными отражающими панелями.

Первое, что бросалось в глаза – это медицинское кресло – такие обычно используют в зубоврачебных кабинетах, – к которому было подведено бесчисленное множество кабелей и цветных проводов. В кресле сидел мужчина, обритая голова которого была утыкана многочисленными вживленными электродами и иглами. Его руки и ноги были накрепко пристегнуты толстыми кожаными ремнями, а голова зафиксирована в статичном положении специальными тисками. Вокруг него суетились два человека в медицинских халатах, прилаживая к голове и другим частям тела страдальца, помещенного в данное кресло, специальные датчики и катетеры. Мужчина находился в сознании и с диким, невероятным ужасом смотрел на своих мучителей.

Когда основные приготовления были завершены, доктор Грубер нажал на кнопку, и в соседнем помещении сверху вниз начала опускаться загадочная полусфера, внутренняя поверхность которой, если присмотреться, состояла из множества разрозненных фрагментов, выложенных мозаикой. Полусфера зависла над испытуемым, прикрыв собой только его череп и верхнюю часть туловища, примерно по грудь.

Медицинский персонал незамедлительно покинул камеру, свет внутри погас, и доктор Грубер, довольно улыбнувшись, включил напряжение.

Камера, погрузившаяся во мрак, постепенно начала наполняться странными звуками и вибрациями, исходящими, казалось бы, отовсюду одновременно.

Доктор Грубер проверил показания приборов и усилил мощность. Через пять минут в лаборатории засигналила аппаратура, отвечающая за жизненные функции испытуемого: у него начались конвульсии, тело начало изгибаться дугой, как если бы через него пропустили электрический разряд невероятной силы. Мужчина издал нечеловеческий крик, проникающий даже через толщу каменных стен.

Полусфера начала светиться, от нее отражались цветные всполохи – словно в камере возникло северное арктическое сияние. Датчики взорвались тревожным зуммером, указывая на все возрастающее внутричерепное давление и опасное повышение температуры тела испытуемого.

Затем все внезапно прекратилось, будто кто-то резко вырубил невидимый рубильник; подопытный перестал биться в конвульсиях и затих.

Доктор Грубер отключил приборы и быстрым шагом, почти бегом, направился в соседнее помещение.

Когда включили свет, всем присутствующим в камере открылось жуткое, незабываемое зрелище! Перед ними, в кресле сидел мертвец с телом здорового молодого мужчины и головой тысячелетней мумии.

Глава 2

Лететь пришлось в грозу, при нулевой видимости. Чернильное небо то и дело прорезали яркие зигзаги молний, метящие в надрывно ревущие моторы Ли-2.

Самолет без опознавательный знаков и с выключенными сигнальными огнями, выкрашенный в защитный болотный цвет, пробивался сквозь плотную завесу туч, с трудом справляясь с завывающим порывистым ветром и непрерывно набегающими, одна за другой, дождевыми волнами.

На борту самолета, крепко вцепившись в поручни, стараясь справиться с сильной болтанкой, находилось пятеро советских десантников. Командование поставило им особо важную боевую задачу – вывезти с территории фашистской Германии агента советской разведки, в чьи руки попали особо ценные документы проводимых немцами экспериментов по разработке нового сверхсекретного оружия – атомной бомбы.

Операция была распланирована практически безупречно. Самолет прикрывала группа тяжелых бомбардировщиков, задачей которых являлось отвлечь на себя внимание противника. Даже неблагоприятные погодные условия, по идее, должны были сыграть на руку спецгруппе.

Однако сразу после пересечения границы что-то пошло не так. То ли разведка предоставила неточные данные, то ли пилот ошибся в навигации, но самолет вылетел прямой наводкой на позиции наземного ПВО противника. На Ли-2 обрушился шквал выстрелов из зенитных орудий, и пилот был вынужден немедленно уходить с линии огня, все больше отклоняясь от заданного маршрута.

Попавший под обстрел ПВО самолет был вынужден сильно уклониться от первоначально намеченного курса, уходя все дальше в горы. Однако и здесь самолет засекли радары противника: череда трассирующих пулеметных пуль разорвала небо в клочья и ударила в днище боевой авиамашины, пробив бензобак. Самолет загорелся. Группа десантников, находящаяся внутри, приготовилась прыгать.

Командир диверсионной группы рванул ручку открывания люка.

– Первому приготовиться. Пошел, пошел!

Диверсанты начали по очереди прыгать вниз, командир шел замыкающим. На прощание он отсалютовал пилоту, который, вцепившись в штурвал, пытался удержать самолет, попавший в болтанку, на нужной высоте.

Вскоре в небе раскрылось пять парашютов: советский диверсант начал приземление в абсолютно незнакомой местности, где-то в баварских Альпах.

Полыхающий и дымящийся самолет пролетел еще пару километров и врезался в возникший на его пути вертикальный горный пик. Пилот постарался увести боевую машину как можно дальше от места высадки парашютистов, чтобы их нежданное появление не было сразу обнаружено немцами. Звук мощного взрыва разнесся далеко вокруг, многократно отразившись от скал и распугав мирно уснувших глухарей. Небо вокруг окрасилось в пурпурный огненный цвет, ярко расцветив ночную мглу.

* * *

Ветер надрывно гудел в ушах, проникая сквозь шлем, крупные капли дождя больно хлестали в лицо. Парашют несло в сторону густого подлеска, расположившегося на одном из невысоких горных склонов.

Внезапно громыхнуло, и на глазах у парашютиста впереди сверкнула белесая молния, пройдясь по небу вертикальным зигзагом и ненадолго осветив окружающую местность. В этот момент мужчина успел разглядеть в темноте зубчатые башенки и черепичную скатную крышу примостившегося на скале старинного замка. В голове мелькнула какая-то мысль, но тут же исчезла – парашютисту было не до размышлений, он заметил надвигающуюся опасность – кроны все еще одетых в густую листву деревьев приближались с неумолимой скоростью. Натянув стропы парашюта, он начал маневрировать, направляясь в намеченный просвет между деревьями для приземления.

Десантник упруго приземлился на полусогнутых в коленях ногах на пологий каменистый склон. Купол парашюта в последний момент все-таки запутался в корявых ветвях и безвольно повис на них.

Старший лейтенант Юрий Ремизов высвободился из стягивающих его парашютных лямок и, развернувшись, с силой дернул стропы, чтобы высвободить парашют из зеленого плена. Ткань хрустнула, разрываясь, но дальше этого дело не пошло. Чертыхнувшись, старший лейтенант был вынужден оставить парашют в покое, обрезав стропы и спрятав поблизости, под одним из валунов, остатки снаряжения, забросав их листвой, – пора было выдвигаться дальше. Ему еще предстояло отыскать в лесу своих товарищей, приземлившихся где-то поблизости.

Стараясь не шуметь, Юрий направился в ту сторону, где по его прикидкам должны были находиться остальные члены их спецгруппы. Осторожно ступая, выбирая каменные валуны и уступы вместо мягкой рыхлой земли, чтобы оставлять за собой как можно меньше следов, он прошел таким способом почти километр, прислушиваясь к окружающим его ночным шорохам и звукам.

Внезапно прозвучавший в ночной тишине тихий свист заставил Юрия обернуться на звук. В кустистых зарослях показалась знакомая яйцеобразная бритая башка вечного балагура, радиста Яшки Зимина. Ремизов нырнул к нему под прикрытие листвы. Рядом практически слился с местностью, залегший на земле с автоматом наизготовку сержант Лёшка Дубинин, замечательный спортсмен – легкоатлет в довоенные годы, ушедший на фронт добровольцем в 1941 году, в самом начале грянувшей войны.

– Уф, наконец-то я вас нашел, – еле слышно выдохнул с облегчением Юрий.

– Почти все в сборе, – кивнул в ответ Яшка. – Вот только Фомича нашего нигде не видно.

– Он прыгал самым последним, сразу после тебя, значит, его не должно было отнести слишком далеко от места вашей высадки, – озабоченно прошептал Ремизов. – Нужно его найти, и срочно, пока не рассвело. Вы слышали, как громыхнуло, когда самолет взорвался? А раз, слышали мы, то и немцы тоже слышали. Утром они начнут прочесывать местность в поисках выживших. Нас будут искать.

* * *

Территорию поиска разбили на квадраты и начали обход – каждый – своего намеченного участка. Капитана обнаружили метрах в трехстах от места встречи группы – Фомич (так их диверсионный отряд любовно называл своего бессменного вот уже три года командира) был мертв. Неудачное приземление стоило ему жизни. Из груди Фомича торчал расщепленный на конце, окровавленный древесный сук, который проткнул тело капитана насквозь, пригвоздив к земле.

– Странно. Такой опытный мужик, как Фомич, не мог вот так глупо погибнуть, – задумчиво проговорил, потирая подбородок, крепко сбитый, степенный сибиряк лет тридцати пяти. С легкой руки смешливого Яшки звучное, исконно русское имя – Степан Пантелеймонович (так звали сибиряка) – быстро сократили до Пантелея. Прозвище прижилось и прилипло к хозяину намертво. В диверсионной группе Пантелей являлся кадром бесценным, потому как был прирожденным следопытом и стрелял всегда без промаха, почти не целясь.

Юрий Ремизов присел перед телом на корточки и начал его осматривать. Даже в густой темноте было заметно, что для такой ужасной раны вокруг тела Фомича натекло нехарактерно мало крови. Присмотревшись, Ремизов обнаружил нечто странное. Юрий осторожно снял шлем с головы Фомича. Все лицо капитана представляло собой узор из многочисленных мелких ожогов, а лицо казалось сильно перекошенным, словно его свело судорогой.

– Судя по всему, он погиб еще в полете, от удара молнии, – предположил старший лейтенант. – Наверное, сердце остановилось.

Ремизов ладонью смежил Фомичу веки, после чего поднялся на ноги. Мужчины скорбно потупились, отдавая товарищу последнюю дань уважения минутой молчания.

– Тело нужно спрятать. Документы и карту заберем с собой, – отдал распоряжение Ремизов, автоматически возглавив, после гибели товарища капитана, их диверсионную группу.

* * *

Фомича похоронили, наскоро выкопав неглубокую могилу, обложив ее найденными поблизости камнями, а сверху забросав зеленым лапником. Теперь группе предстояло разрешить невыполнимую задачу: остаться в живых в глубоком тылу врага, в совершенно незнакомой местности и без связи, – при приземлении Яшка, отвечающий за рацию, случайно грохнул ее об острый каменный уступ. Аппаратура в результате «приказала долго жить».

Ближе к рассвету гроза стала утихать, ливень постепенно перешел в накрапывающий мелкий дождик, а пронизывающий промокших почти насквозь солдат ветер, наконец, соизволил поменять свое направление и дать бойцам некоторую передышку.

Ремизов, усевшись на покатый мшистый валун, вынул карту и начал прикидывать их примерное месторасположение.

– Значит так: последние известные нам координаты – этот район, – Юрий обвел большим огрызком карандаша круг на карте. – Самолет разбился примерно в двух – двух с половиной километрах от места нашей высадки.

Сделав в уме подсчеты, Ремизов провел пунктирную линию, определяя место гибели самолета.

– Угу, значит, мы сейчас, где-то здесь, – пробормотал он себе под нос, обводя новый кружок на карте.

К старшему лейтенанту бесшумно подошел Пантелей. Он присел рядом на валун, положив тяжелый автомат плашмя себе на колени.

– Что будем делать, командир? – спросил он вполголоса, не глядя на Юрия.

– Картина вырисовывается следующая: мы – в самой, что ни есть, баварской глубинке, и Яшка разломал рацию, – стараясь не выдавать охватившей его внутренней паники, нарочито спокойным тоном изложил сложившуюся ситуацию Ремизов.

– Без связи нам – хана, – коротко, но ёмко констатировал сибиряк.

– Нам нужно на время затаиться и переждать возможную облаву, а там – видно будет, – предложил Ремизов. – Навряд ли в этой глуши расположены регулярные военные части. Тут, недалеко, есть старая крепость – я заметил с воздуха. Там пока и засядем.

Глава 3

Доктор Клаус Грубер, яростно вцепившись в угловую поверхность массивной столешницы резного письменного стола, угрожающе склонился над вжавшейся в кресло с высокой спинкой совсем еще молоденькой девушкой. Она обхватила себя за худенькие плечики обеими руками и глядела на господина Грубера снизу-вверх вытаращенными в испуге, заплаканными глазами.

– Как ты могла? – в бешенстве рычал доктор Грубер. – Моя дочь – гулящая девка, а ведь тебе не исполнилось еще и восемнадцати! Кто этот подонок, который заделал тебе ребенка? Я убью его!

– Отец, прошу тебя! Мы любим друг друга! – в отчаянии выкрикнула девушка, еще больше вжавшись в обтянутое кожей сиденье кресла и непроизвольно обняв обеими руками уже заметный животик, словно пытаясь защитить то, что росло у нее внутри. Больше всего ей хотелось сейчас исчезнуть, раствориться в пространстве, только бы не слышать этих жестоких слов обвинений, которые, подобно змеиному яду, выплевывал из себя доктор Грубер.

– Так ты назовешь мне его имя? – еще больше нависал над дочерью доктор. – Мария, я приказываю тебе!

В ответ девушка лишь отрицательно замотала головой и зажмурилась, чтобы не видеть реакции отца. Она прекрасно знала, что отцовские угрозы не являются пустым звуком, и наказание будет очень суровым.

Доктор Грубер являлся человеком жестоким и беспощадным, даже для своих домочадцев – в детстве Мария не раз оказывалась свидетельницей приступов отцовского гнева, который обрушивался на её мать и домашнюю прислугу. Доктор не гнушался и рукоприкладства.

Вот и в этот раз, он уже было замахнулся на дочь, намереваясь дать ей жесткую пощечину, как в кабинет без стука ворвался чрезвычайно взволнованный младший офицер охраны.

– Доктор Грубер, Вас срочно вызывает к себе оберштурмбанфюрер Гаус.

– Это не может подождать? – недовольно отозвался Клаус Грубер, оглядываясь через плечо.

– Никак нет! Дело не терпит отлагательства, – щелкнул каблуками офицер.

– Иди к себе и не смей выходить, пока я не решу, что с тобой делать дальше, – прошипел на ухо дочери доктор Грубер, после чего резко развернулся и стремительно вышел из кабинета.

Мария осталась одна в большом, наполненном старинной резной мебелью и развешанными по стенам цветными гобеленами ручной работы, личном кабинете отца, замерев на одном месте и пытаясь собраться с разбегающимися мыслями. В голове возникли воспоминания, с чего же все это началось.

* * *

Уважаемый профессор Берлинского университета, Клаус Грубер был страстно увлечен наукой и фанатично предан Третьему Рейху, и воспитанием единственной дочери практически не занимался до тех пор, пока полгода тому назад ему не пришло трагическое известие о смерти супруги от острого туберкулеза. Здраво рассудив, что негоже оставлять молодую девушку одну, без присмотра, в находящемся на военном положении Берлине, доктор Грубер, хотя и не слишком охотно, но все же забрал ее к себе.

Очутившись в старинном замке, куда ее привезли тайно, под покровом темноты и с завязанными глазами, Мария, по сути, стала еще одной его пленницей. Покидать пределы крепости ей не дозволялось, и девушка отчаянно скучала. Совсем еще юная, белокурая немка была единственной особой женского пола в гарнизоне, если не считать пожилой глуховатой кухарки из местных, которая старалась не покидать пределы своей кухонной вотчины и боялась новых обитателей замка, как огня.

Марию можно было бы назвать даже хорошенькой, если бы не тяжеловатая нижняя челюсть, унаследованная от отца. Зато у нее была ладная фигурка, подчеркнутая женственными приталенными платьями «в цветочек», а в её глазах нежно василькового цвета можно было запросто утонуть, лишь однажды заглянув в их загадочную глубину.

В дела доктора Грубера Мария не вникала, да ей бы и не разрешили. Гулять по замку можно было тоже только по строго определенному маршруту, ни в коем случае даже не пытаясь спуститься в подвальные помещения, которые неусыпно охранялись военными. Офицеры поглядывали на нее с интересом и даже некоторым вожделением, но приставать боялись, получив на этот счет от руководства четкие и недвусмысленные указания. Поэтому основным ее развлечением стало чтение – благо в замке оказалась огромная библиотека, собранная, по всей видимости, ни одним поколением владельцев этой мрачной каменной крепости.

Погрузившись в мир фантазий и девичьих грез, предоставленная сама себе, Мария страстно желала любви – такой же всеобъемлющей и прекрасной, как это описывалось в романах, которыми она зачитывалась. Оставалось только выбрать объект своего романтического внимания, которым вскоре стал двадцатипятилетний красавец оберштурмфюрер – Фридрих Леманн. Молодой человек происходил из почтенной семьи германских фабрикантов, получил хорошее образование и подавал большие надежды.

Девушка настойчиво попадалась молодому офицеру на глаза, постоянно придумывала разные, самые незначительные поводы, чтобы обратиться к нему, и в конечном итоге, добилась его внимания. Внезапно вспыхнувшие чувства, страстные поцелуи украдкой в укромных уголках замка, в результате привели к неизбежному – Мария обнаружила, что ждет ребенка. Узнав об этом, Фридрих откровенно испугался.

– Господи, что же нам теперь делать? Сколько у тебя уже месяцев?

– Почти шесть. Я не сразу поняла, что со мной происходит. Но ты не волнуйся! Я поговорю с отцом, и мы поженимся, – наивно улыбаясь, ответила ему Мария.

– Ни в коем случае! – схватился за голову Фридрих. – Ты не понимаешь – твой отец – ужасный человек, ты многого о нем не знаешь. Он просто уничтожит меня!

Улыбка медленно сползла с лица девушки, её васильковые глаза в одно мгновение потухли, наполнившись слезами.

– Не бойся – я никому не скажу, кто – отец ребенка! – твердо произнесла Мария, посильнее запахнув на груди объемную вязаную кофту – ей внезапно стало очень холодно.

* * *

Оберштурмбанфюрер Гаус стоял у большого сводчатого окна своего кабинета, спиной к входной двери, скрестив руки на груди. Он был крайне взвинчен. Согласно донесению, сегодня ночью в окрестностях замка разбился вражеский самолет. Отзвуки взрыва не на шутку испугали население местной деревеньки, расположившейся неподалеку, у подножия скалы, на которой возвышалась крепость. Весь гарнизон замка был поднят по тревоге.

Взвод солдат СС немедленно отправился к месту взрыва. Предварительный осмотр обломков показал, что это был Ли-2 советского производства, без нанесенных на корпусе опознавательных знаков.

Сначала солдаты нашли только сильно обгоревшие трупы пилотов. Позже, прочесывая местность в районе гибели самолета, военным также удалось обнаружить в паре километров от места аварии обрывки парашюта, застрявшие в густых древесных зарослях. Это, однозначно, указывало на то, что из горящего самолета сумел спастись, по крайней мере, один человек. К величайшему неудовольствию оберштурмбанфюрера, все следы, оставленные неизвестным парашютистом, размыло после прошедшего накануне сильного ливня, и теперь оставалось только гадать, в каком направлении он скрылся.

«Совпадение или спланированная акция?» – рассуждал герр Гаус. – «Почему именно сейчас, когда мы отослали донесение руководству «Аненербе» о качественном прорыве в исследованиях доктора Грубера?»

Сзади, на почтительном расстоянии от оберштурмбанфюрера, стоял оберштурмфюрер Фридрих Леманн. Его взвод отвечал за безопасность внешнего периметра, а также охрану пленных, которых регулярно доставляли в замок для использования в экспериментах доктора Грубера. Фридрих только что закончил докладывать о ночном происшествии и результатах поисковой операции, и сейчас терпеливо ждал приказаний.

Неожиданно входная дверь распахнулась, и в кабинет ворвался безо всякого предупреждения, собственной персоной, начальник лаборатории – Клаус Грубер.

– В чем, собственно, дело? Зачем Вы меня вызвали, герр Гаус? – доктор почти кричал. Было заметно, что он чем-то страшно раздосадован.

Фридрих непроизвольно вздрогнул при появлении господина Грубера.

«Он знает. И сейчас расскажет обо всем оберштурмбанфюреру», – подумал он.

Однако скоро выяснилось, что Фридрих ошибся в своих предположениях. И доктору, и начальнику гарнизона в настоящий момент не было абсолютно никакого дела до амурных похождений оберштурмфюрера Леманна.

– Полагаю, что Вы еще не в курсе, что сегодня ночью рядом с нами разбился самолет русских?! – повернулся к вошедшему ученому оберштурмбанфюрер Гаус.

– И что все это значит? – равнодушно полюбопытствовал доктор Грубер.

– А то, что существует вероятность, что в окрестностях замка бродит советский диверсант, – взорвался начальник гарнизона.

* * *

Рассуждая логически, оберштурмбанфюрер Гаус принял решение не тратить силы гарнизона замка на поиски неизвестного парашютиста, наверняка укрывшегося где-то в горах. Начальник крепости посчитал, что рано или поздно советский диверсант сам себя обнаружит. Достаточно просто проявить терпение и быть наготове – и они уничтожат врага.

Получив, наконец, указания оберштурмбанфюрера усилить охрану замка, выставив дополнительные вооруженные посты, Фридрих с нескрываемым облегчением ретировался из начальственного кабинета.

Свое назначение в элитное подразделение СС оберштурмфюрер Леманн поначалу воспринял, как обнадеживающий старт военной карьеры. Однако когда его отправили в провинцию, обеспечивать охрану сугубо гражданского персонала, Фридрих начал осознавать, что новые нашивки ему в обозримом будущем не светят.

«Сейчас, когда наши патриоты, героически сражаются на фронте, получая ордена за храбрость, я должен нянчиться с этими учеными в белых халатах и закапывать трупы, оставшиеся от их неудачных экспериментов», – так поначалу рассуждал Фридрих.

При этом сводки с фронтов поступали неутешительные, и все чаще офицерами высказывались мнения, что эта война Германией уже почти проиграна. А раз так, то уж лучше отсидеться в тылу, вместо того, чтобы попасть в пекло Восточного фронта. Это соображение несколько примиряло Фридриха с бездарным назначением, которое он воспринимал, как ссылку.

Выйдя во внутренний двор крепости, Фридрих громогласно приказал солдатам построиться и кратко ввел подчиненных унтер-офицеров в курс дела. Третий взвод должен был немедленно начать прочесывать окрестности: для начала, ему предстояло провести повальный обыск в местной деревне, расположенной у границ гарнизона.

– Взбодрим местных фермеров, – бодрым тоном напутствовал солдат Фридрих. – А то, они в последнее время что-то очень осмелели, позволяют себе возражать солдатам Вермахта, когда мы требуем от них пополнить запасы продовольствия в замке. Жалуются, что мы у них реквизируем скот.

В ответ среди солдат прокатилась волна одобрительных глумливых смешков.

Остальные два взвода оберштурмфюрер обязал оцепить периметр замка, так сказать «на всякий случай». Крепость готовилась к приему нежданных «гостей».