Kitobni o'qish: «Невероятные приключения Катеньки»
Название: Невероятные приключения Катеньки
Автор(-ы): Александр Сержан
Ссылка: https://author.today/work/332989
Глава 1
«Как же так?» – думала Катя. Как же это случилось? Обшарпанные стены палаты районной больнички, зажим на пальце, пиликающий рядом прибор, собственные слюни под раструбом аппарата искусственной вентиляции легких, игла в вене, сгорбленная горем мама, отчаянное лицо Валерки, и марево, марево, марево сжигающего изнутри жара. Как же так получилось, что все в твоей жизни было напрасно? И отказ от вакцины – продукта устроителей мирового заговора, и правильное питание по системе Юлии Золотаревой, и здоровый образ жизни… Напрасно, бесполезно, муторно… За окном солнце клонится к вечеру, палата, Валерка, мама начинают кружиться, пустота, покой, облегчение с зависшим на одной ноте писком…
«Это монитор сердечных сокращений» – успела догадаться Катя. " Все в порядке. Так и должно быть. У меня просто остановилось сердце. Ничего страшного«.
И она улыбнулась. И успокоилась.
Но ненадолго.
– А ну, вылезай, девка! – заскрежетал по ушам чей-то скрипучий голос.
Что-то широкое проскользнуло снизу, дернуло, потащило.
В ноздри ударило горячим, живым, с кислым привкусом ржаного хлеба.
– Аааааа! – выдохнула Катя в мрак настолько густой, что, казалось, можно резать ножом.
Выдохнула и забилась, стуча ладонями по податливому, непонятному, окружающему со всех сторон…
– Цыц! – прикрикнули сверху. – Размахалась оглоблями! Сиди смирно, не ровен час ножом полосну!
Голос был тот же. Скрипучий, властный, не терпящий возражений. Катя в ужасе зажала ладонями рот и…
И в этот момент темноту прорезало узкое, сверкнувшее лезвие. Чей-то глаз в мохнатых седых ресницах заглянул в щель, и следом костлявые руки нырнули в разрез, вцепились в Катины плечи.
– Ааааа! – в ужасе забилась извлекаемая наружу девушка.
– А ты отвернись, отвернись, нечего на голых девок пялиться! – строго прикрикнули на кого-то.
– Да че я тама не видел? – пробасил кто-то, напуская в голос побольше лени, чем заинтересованности.
– Так и нечего наново смотреть, раз видел, – сварливо заметила старая бабка, морщинистыми, узловатыми руками, рвущая облепляющий тулово тестяной кокон. Ржаной дух сгустился вокруг теряющей разум девушки.
– Не, не, девка, – встрепенулась старуха и неожиданно заголосила. – Рано тебе помирать то… Вот оботрем тряпицыю то… Ой молодое тело какоеееее… Кожа светитси, прям Луна поднебесное… Грудь высокое… Наливное… упругое, что твой колобок… Отвернись, Васька, кому говорят, клюкой по загривку огрею…, чей-то и волосиков нигде… Девка, сколько тебе от роду то?
Мокрая, елозящая по коже тряпка замерла вместе с бабкой.
Катя икнула, не найдя разума на внятный ответ. Происходящее казалось бредовым сном.
– Ой, дура я дура та-а-а-а…, – заголосила бабка, отшвыривая тряпку и хватаясь за лохматую голову. – Срам то како-о-о-ой! Да на сединушки та мои то-о-о! Да где же это видана та-а-а-а, чтоб нетронутых девок забирать та-а-а-а?
– Двадцать два, – против воли вырвалось у Кати. Не смотря на окружающий бред ей стало жалко убивающуюся бабульку.
Та замерла, позабыв закрыть кривой рот с одиноко торчащим клыком. Нечесаная, седая, скрюченная, горбатая, точная копия Бабы-Яги она растерянно разглядывала сидящую в раскрытом хлебном бутоне Катю, только что вынутую из горячей печи.
– Сколько? – шепотом переспросила она.
– Двадцать два, – повторила Катя. – А где я?
– Так туточки, где же еще тебе быть то теперича? – удивилась ее непонятливости бабуля. – В своем мире погасла звездочка твоя девонька, отныне здесь тебе светиться, здесь жить.
– Где, здесь? – пролепетала Катя, оглядываясь. Ее окружали незнакомые запахи, ощущения, бревенчатые стены, взгляды. Удивленные – старухины, и Васькины – косо бросаемые на голые стройные Катины ноги. Катя смутилась и машинально прикрылась ржаной корочкой кокона. И тут же потеряла сознание. Ни фига это был не сон.
Очнулась уже затемно. Вскочила, испуганно озираясь, судорожно пытаясь определить себя в сумраке. Разум хотел если и не найти ответы, то как миниму сформулировать сами вопросы. Катя тряхнула головой, сжимая руками плечи. Пальцы ощутили какую-то ткань. «Что тут у нас?» – цеплялась за краешек реальности Катя. Рубаха грубого полотна неприятно щипала голую кожу. «Думай, девочка, думай! » – твердила она себе, пытаясь не сойти с ума окончательно.
Что произошло? Где мама, Валерка, палата в конце концов? Неуверенно поднялась на ноги. На пол свалилась тяжелая шкура. Ноздри ожгло кислым запахом старой овчины.
«Как на деревне у бабушки» – вспомнила Катя беззаботное детство. Сознание осторожно, боясь порвать, тянуло ниточку памяти. Старый деревенский дом, русская печь, широкие лавки, кровать с никелированными шарами, связки чеснока и лука, запах керосиновой лампы… Так выглядит счастье когда тебе десять и впереди летние каникулы…
«Стоп» – приказала себе Катя. Она сейчас не в бабушкином доме. Это точно. Тот остался в далеком прошлом островком надежности и уюта. А здесь и сейчас никакой надежности не ощущается. Это, во-первых. Мысли путались, бесновались, наскакивали одна на другую, как льдины в речном заторе.
Она схватилась за голову. «Да что же такое с сознанием?» «Еще раз. Давай, напрягись… Пандемия, ковид, самолечение по методу Юлии Золотаревой, осложнение, двустороннее воспаление легких, больница, безнадежное состояние… ИВЛ, плачущие мама с Валеркой, писк монитора, остановка сердца, смерть…
«Смерть?» – вздрогнула Катя.
«Смерть» – повторила она с какой-то щемящей тоской. А как же мама? Как же брат Валерка? Нет, нет, нет! Я не хочу так! Я не хочу! Выпустите меня! Верните домой!
Кажется, она закричала в голос…
– Ну чего ты? – пробасил кто-то из темноты. – Не изводи себя так-то уж!
– Аааа? – вскрикнула, почти всхлипнула Катя, подавшись назад. Ноги тут же подкосились, и она упала на лавку.
– Кто здесь? – прошептала Катя, вжимаясь в стену. – Не подходите! Я… Я буду кричать!
В ответ в углу завозились, чем-то зачиркали, заискрили. Робкий огонек лучины начал разгонять сумрак.
– Не бось меня, – попытался успокоить ее тот же басок. – Ничо тебе не сделаю.
Лучина разгорелась, высветив говорившего. Васька. Тот самый, который пялился на ее голые ноги, вспомнила Катя. Широкоплечий, кряжистый, детина, с выпуклым лбом, аккуратной бородкой, с горящей щепкой в пудовом своем кулаке.
– А где бабуля? – спросила Катя, быстро моргая.
– Я за нее, – серьезно ответил Василий. – Травы тебе оставила, наказала баню топить.
– Какую еще баню? – медленно сходила Катя с ума. – У нас в квартире…
– Да где я??? – очнулась она наконец. – Что тут вообще происходит??
– Ну, как где, – почесал Василий в затылке, – на болотах мы…
– Что у черного лесу, – добавил он, видя, как округлились девичьи глаза.
– На каких еще болотах? – запнувшись, спросила она.
– На обыкновенных, какие еще болота бывают? Тебя звать то как?
– Э… Катя, – выдавила из себя девушка. – А ты кто?
– Я то? – задумчиво переспросил Вася. – Кузнец здешний. Васька Запрудный.
– Очень приятно, – на автомате сказала Катя.
– Чего тебе приятно? – не понял кузнец.
– Познакомиться приятно, – Катя все еще не верила в происходящее, мозг работал на чистых рефлексах.
– Это хорошо, что приятно, – по своему переложил Вася. – Смирная, значит будешь. Люблю таких.
– Чего ты там себе любишь? – В Катиной голове что-то со щелчком встало на место.
– Смирных люблю, – зевнул Вася. – Покладистых, не балованных… Послезавтра к работе приставлю, а сейчас спи давай.
Катя только успела набрать воздуха, чтобы сообщить, что она думает о предпочтениях кузнеца, но тот сунул лучину в чан с водой и в избе стало темно и страшно до чертиков.
«Это все-таки сон», – настраивала себя Катя на позитив по системе Юлии Золотаревой, – «Завтра проснусь в палате, под ИВЛ, и все будет хорошо…»
Она забралась на лавку, запахнулась в овчину, поджала ноги и, восстановив дыхание по специальной методике зороастрийцев, быстро заснула.
Глава 2
Разбудили ее не свет не заря. Грохнули чем-то железным, и она тут же вскочила, словно ужаленная.
– Сходи, умойся, да завтракать, – прогудел Вася, гремя ухватом в печи. Он ловко подхватил им громадную сковороду и перенес на низенький чурбачок в центре стола.
Катя огляделась еще раз. Изба, овчина, кузнец, серые сумерки за невысоким оконцем, по ногам гуляет сквозняк из-под неплотно прикрытой двери. Короче говоря, никаким позитивом вокруг не пахло. Ни больничной палатой, ни ИВЛ, ни капельницей. Зато одуряюще шкворчала яичница на сале, вкусно затмившая собой кислый избяной перегар.
– А где здесь туалет? – обалдело спросила Катя, забыв про «Доброе утро».
– Нужник, что ли? – равнодушно переспросил Вася, щипцами выхватывая тлеющее полено из зева печи. – С крыльца налево…
– Выкинь на костровище, – протянул он Кате дымящиеся щипцы, – да на ноги в сенях опорки приладь.
Катя в ужасе подхватила сунутые ей тяжеленные клещи и тут же пустилась с ними в пляс, пытаясь удержать разбрасывающую искры головешку.
– Избу мне не спали, – нахмурился Вася, – заполошная!
Он распахнул перед нею дверь, едва успев отобрать летевшие ему в живот клещи.
– Тьфу, безрукая, – вздохнул кузнец, выпроваживая Катю в темные сени.
Брезгливо всунув ноги в какое-то подобие галош, та выскочила на крыльцо и замерла.
Вокруг было гнетущее ничего. Плотный туман струился меж елей, наполняя душу тоскливой, жить не хочется, сыростью. Пахло болотом, малярией, гнусом и комарами размером с коня. Она бы немного поплакала над печальной судьбой, но природа брала свое, и Катя повернула налево.
– Аааа! – тут же заорала она благим матом, когда из тумана выступила лошадиная голова. Всхрапнула и тут же убралась обратно в туман.
В длинной до пят грубой рубахе на голое тело, в заскорузлых опорках, Катя бросилась к одиноко стоящей будочке. Ей доводилось бывать в деревенских санитарных сооружениях. Криво сколоченных, с обязательным окошком-сердечком в дверях и непременным лопухом, красноречиво разлапившим широкие листья направо от входа.
На удивление внутри было чисто, вместо напольной дыры наличествовал трон с круглой деревянной крышкой, с потолка свисал пучок сухих запашистых растений – местный дезодорант.
Закончив утренние процедуры омовением ледяной водой из подобия рукомойника, Катя влетела в жаркую горницу.
За столом восседал кузнец Василий и уписывал за обе щеки яичницу со своей половины огромной сковороды, заедая ломтем хлеба толщиной с руку.
Он кивнул Кате на противоположную сторону стола, протянул трехзубую железную вилку, кусок хлеба и луковицу.
– Ешь, – коротко сказал он и до конца трапезы не произнес больше ни слова.
«Когда я ем, я глух и нем» – процитировала про себя Катя цитату своего гуру и благоразумно принялась за яичницу. Высказывать детине «косая сажень в плечах» претензии о вредном холестерине ничуть не хотелось.
То ли изменилось что-то в самой, то ли здешние куры несли яйца, достойные брать награды на международных гастрономических выставках, но вкуснее глазуньи Кате в жизни своей кушать не приходилось.
Конечно не последнюю роль сыграл и аппетит молодого тела, спущенного с поводка здорового образа жизни имени Юлии Золотаревой. Если бы кто-нибудь заикнулся, что Катя в одну моську способна схомячить настолько обильный завтрак, она бы сморщила хорошенький носик и покрутила пальчиком у виска. К окончанию трапезы Катя вполне уже осознала, что жизнь ее поделилась на «до», и теперешнюю. Будучи девочкой разумной, практичной и целеустремленной, ей, как дважды два – четыре было ясно, что жить придется по новым правилам, понятиям и законам принявшего ее мира.
Вкусный, обильный завтрак придал сил и веру в прекрасное будущее. Деликатно рыгнув – Катя где-то вычитала, что это такое уважение повару в примитивных мирах, она привалилась спиной к стене, ласково смотря на Василия. Здоровенного, кряжистого, с пудовыми кулаками… Таких мальчиков она обводила на раз.
В свое время она прочла немало книг про попаданцев в прошлое, и внутренне она была готова совершить головокружительную карьеру.
– Спасибо, Вася! – лучезарно улыбнулась она.
– На здоровьице, – буркнул тот, рассматривая свою гостю.
– Какая то хлипкая, малокровная, – с сомнением рассуждал он, закончив осмотр. – Ни тела пышного, ни лица румяного....
– Чьих будешь? – спросил он потерявшуюся Катю.
– Что значит – «чьих»? – опешила та.
– Кому служила? – по лицу кузнеца перекатились желваки. – Городским? Аль сельским?
– Сама себе! – надменно бросила Катя, скрестив на груди руки. – Сроду никому не служила!
– Ну, теперича мне послужишь, – Василий степенно встал, упершись громадными кулаками в столешницу. Казалось, надави чуть сильнее, и та расколется надвое.
– С чагой то служить тебе? – Кате решила, что переменив манеру речи, она быстрее сдвинет с места этого чурбана.
– С тогой то, что моя ты отныне вся без остатка, – сильнее навис над нею кузнец.
– Ага, уже бегу, волосы назад, – начала злиться Катя. Да кто этот олух царя небесного?
– Выкупил я тебе у смертушки, Катя, виру великую за то отдал, а потому пока не расплатишься, служить мне будешь верой и правдой.
В голосе кузнеца не присутствовало ни бравады, ни угрозы, ни фальши. Он был всецело уверен в том, что Катерина его собственность на веки вечные. Катерина даже забыла фыркнуть от такой упертой наглости.
– Сегодня баню истопим, попаришься с настоями бабкиными, – игнорируя лазерные лучи, бившие из Катиных глаз, продолжал Василий, – ну а завтра, уходим на болота Гиблые, дело делать.
– Стоп! Сдаюсь! – для пущей убедительности Катя подняла обе руки вверх. – Расскажи по порядку, кто ты, где я, и зачем тут. У меня от новостной ленты кукуха поехала.
Василий не стал расспрашивать, куда именно поехала неведомая кукуха, а опустился на лавку, подпер голову руками и начал рассказ.
Жизнь дала трещину, поняла Катя в конце длинного повествования. Вместе с головокружительной карьерой. Ни разу это не путешествие во времени, а самое что ни на есть – в иное измерение.
А именно – в фэнтезийное. С лешими, кикиморами, домовыми и другими славянскими духами. Причем очень даже реальными. На дворе конец непонятно какого века, христианство в мире отсутствует по определению, колдунов и ведьм на кострах не сжигают, наоборот – в почете у местных, о научно-техническом прогрессе не слышали, татаро-монгольского ига не застали, милый феодализм во всей своей красе гуляет по планете, как у себя дома. С этим разобрались.
Что Катя делает здесь? Кощей Бессмертный в полон взял суженую кузнеца Василия, и чтобы вызволить ту, надобен меч-кладенец из руды с Гиблого болота, да еще и добытой порченной девкой, заколдованной от малярии и прочих зловредных организмов. Птица Гамаюн так Васе и предрекла – тащи из другого мира Катерину, ей мол, недолго осталось, пусть хоть делу послужит, потому как была в прошлом месяце в Индии и привита от всего на свете по самое не балуй. А другому женскому существу, пусть и порченному, на том болоте и дня не протянуть.
Бабка Ефросинья – местная колдунья-знахарка за новый лемех к плугу Катю благополучно с того света-мира переманила в ржаную коврижку, в печке пропекла, да заразу выгнала.
К концу рассказа Катя хлопала глазами и двумя руками ловила падающую челюсть. Это что же получается? Ей теперь за несчастную железяку остаток дней тут горбатиться?
– Не согласная я даром горб на тебя, Вася, ломать, будь ты хоть трижды борец за правое дело! – рассудила Катя. – Хочешь руды болотной – отправляй меня обратно, как накопаю.
– Да я целый лемех за тебя отдал! – вскинулся Вася. – Три дня ковал!
– Три дня? – презрительно фыркнула Катя. – Да что ты за кузнец то такой?
– Да я…! – побагровел Вася. – Да у меня…! Знаешь…! И еще…! Да, чтобы …?
Тут Катя призадумалась. Может не так уж и печально положение дел? И через знания своего мира все-таки удастся подняться? Все лучше, чему руду вонючую в жиже болотной искать?
– А давай так? – прищурилась Катя. – Я тебя кузнечному делу научу по-новому, чтобы три лемеха в день выходило, а Ефросинья меня в обратно перекинет? А ты себе кого попроще найдешь, руду копать. А?
Что бы сойти за свою Катя еще раз попробовала коверкать слова, но не тут-то было! Кузнец взвился в саженный свой рост, да как треснул кулаком по столу!
– Ты!? – зашелся он гневом. – Меня?! Учить думаешь?! Да не одна девка порога кузни переступить не может!!!
– Так хочешь по три лемеха в день ковать, али как? – невинно захлопала ресничками Катя. Мужики ее мира с такого, как на стену бетонную натыкались. А ну, как здесь выйдет хлопанье глазками? На удивление сработало и в этом.
Кузнец осекся, словно ведро воды за шиворот вылили. И даже столешницу пожалел, не стал вторым кулаком лупить. И так трещина с первого удара вышла нешуточная.
– Три лемеха? – уточнил он, тяжело дыша.
– Да хоть – четыре! – хохотнула довольная первой победой Катя.
– Древнее колдовство нашего мира! – округлила она глаза для пущей важности.
Ну, не говорить же этому увальню, что, во-первых, за плечами у нее машиностроительный факультет. Во-вторых, в детстве «Таинственный остров» Жюль Верна читала – там точно описано, как железо ковать примитивным способом. А в-третьих – будучи подвластной модным течениям своего времени, занималась ко всему и художественной ковкой. Всякие там цветочки-розочки, килограммов по шесть каждая. Таких, как она модниц в группе оказалось семеро девок на одного парня. С ума мир прежний сошел, это точно!
– Показывай мастерскую! – привстала Катя, видя замешательство на лице Васи. На нем были прописаны и упрямство, и привитые с детства поверья, что нельзя женщинам в кузню, волшебство как-никак и, разумеется, алчность. Шутка ли – три лемеха в день! А то и четыре!
– Вот, что! – решился он наконец. – Мне без моей зазнобы и свет белый не мил! Сначала руду добудь – долг жизни верни. Потом уж, за возвращение – покажешь колдовство мира твоего.
Округлилась глазами Катенька в который раз за сегодня. Вот это прощелыга! И руду ему копай и железо ковать переучивай! Ну уж нет! Дудки!
«Дудки!» – хотела сказать Катя, но тут же себя одернула. Со сложными клиентами так работать нельзя.
– А что, Василий, зазноба то твоя… Как получилось, что к Кощею угодила?
Погонял кузнец желваки, погонял, опустил буйную головушку на руки и рассказал историю грустную и короткую.
Оказалось, что нагадала ему птица Гамаюн невесту пригожую, да только сам ее Василий и не видел, потому, как мается та у Кощея сызмальства в застенках башни высокой. И нету теперь кузнецу ни покоя, ни продыха, пока суженую свою из полона не вызволит…
«Приехали, он еще и идиот» – подумала Катя. В принципе картина нарисовалась жанровая, яснее некуда. «Рыцарь, спасающий царевну из башни» – холст, масло.
«Сколько ему годков?» – задумалась Катя, разглядывая кузнеца. По ощущениям – двадцать пять – двадцать семь. Глаза серые, взгляд твердый, волосы прямые, под горшок стрижены, лоб высокий, чистый, волевой подбородок с ямочкой, наверное, где-то под бородой. Вполне приятное такое лицо. Ладное. Располагающее. Неужели девок в округе не нашлось, чтоб окрутить? Да и партия, по достатку в доме смотря, выгодная. Вот с какого перепуга птиц всяких слушать, и мифических зазноб спасать рваться, вместо того, чтобы счастье реальное себе обретать? «Может и вправду, идиот?» – вздрогнула Катя.
Глава 3
К вечеру Василий баню истопил. Стояла та возле реки, из еловых плах рубленная, с печкой-каменкой, бадейками липовыми, да прочим разным до банного дела причудами.
– Бабка тебе наказала в трех вод омыться, да тремя водами на камни плеснуть, – пояснил Вася. – Для чего не ведаю, а только обещает, что легче тебе станет к миру нашему пристроиться. По первому жару пойдешь, али меня апосля?
– Апосля, – нахмурилась Катя. В принципе ничего против бани она не имела, даже уважала, но, поди ты, вдруг на первом жару у Васи быка зажарить можно? И травки-муравки эти еще… Кто знает, не вызовут ли аллергию нехорошую полоскания то такие? Так что лучше не позорится, перед кузнецом.
Баня у того оказалась справная, хоть и топилась по-черному. Отдельно парилка, отдельно мыльная, отдельно место рассупонится, да квасу испить.
Выдали Кате рубаху, да порты. Все новое, чистое, льняное, наждаком кожу дерущее. Василий поведал не без гордости, что специально в город ездил, одежи купить. Все-таки возиться в болоте в портах удобнее, как он посчитал.
Катя сначала дар речи потеряла, а потом посмотрела в чистые, ясные, ничем кроме крестьянской практичности не замутненные очи хозяина своего, и выпросила иголку, ниток, да небеленого холста, из которых, исколов пальцы сварганила, что-то вроде приемлемых панталон и подобия лифчика.
«Найду эту птицу Гамаюн, на окорочка порублю» – стискивала зубы Катя, посасывая уколотый палец. «Я тебе и порченность свою припомню, и страну Индию, и стопятьсот прививок!»
Нет, девочка она была, хоть и зараженная модным течениям своего времени, но отнюдь не безрукая. Сообразительная, умная, умеющая с завязанными глазами перебрать коробку передач двадцать первой Волги… А, что? Парни хвалили!
Василий парился долго. Ухал, похохатывал, наддавал жару так, что банник не выдержал, выскочил на воздух, поплескал на лысину водой из ковшика. Искоса поглядел на Катю, лузгающую на крыльце семечки с домовым. К здешним телесным духах Катя привыкла сразу. Даром, что фэнтезийную литературу читала запоем.
Ну, ойкнула приличия для, когда кто-то в подпечье завозился, чихнул, да и выполз на свет. Лохматый, маленький, любопытный. Налила ему молока в блюдечко, чего уж, домовым почет выказать – первое дело. Тот угощение выхлебал, но оказался неразговорчивым. Молча, исподлобья изучал новую обитательницу. Однако от семечек не удержался. Сгреб в пригоршню, сидел на крылечке, лопаточки свесив, лузгал в зорю вечернюю.
Молчали. Изредка из бани в облаке пара выметывался, прикрывшись ладонями раскаленный Василий, пробегая подмостки, бросался он в осеннюю реку, фыркал, радостно гоготал. Не Шварценеггер, конечно же, но все при нем, мельком отметила Катя, не спеша отворачиваясь.
Напугавший поутру конь Булат вышел из-за угла на горбушку, посыпанную крупной солью. Бережно взял с руки, мягко ткнулся храпом, вздохнул что-то про себя, лошадиное и ушел восвояси.
– Уффф! – вынырнул из бани Василий. В рубахе, штанах, босой, немного пошатываясь, жадно пил воду.
– Иди, Катюха, твой черед! – махнул он ей пустым ковшиком.
Та собралась быстро. Благо все заранее приготовлено. Как была, босоногая, пронеслась по тропинке, разминувшись с Василием, бросив «С легким паром!» через плечо.
Ворвалась в баню, скинула рубаху длинную и в мыльню! Духмяную, с шайками травы бабкой Ефросиньей запаренными! Ох, и отвела бы душеньку Катя, найдись здесь шампунь! Но, увы. Только примитивное мыло. Но и на том спасибо! Все-таки мыло, а не щелок из еловых ветвей, или того хуже – корень мыльный! На себе испробовала это гадство еще в то время, когда состояла в обществе «Назад к природе». Хотя мыло здешнее, надо отдать должное, очень приличного качества. Не вонючее, хорошо пенится, тело до скрипа с первого раза отмывает.
Ну, а намывшись, в парную заглянула. Созрела та после Василия. Воздух сухой, ровный, ароматный, видать любил хозяин кваску на горячие камни подкидывать – вон и бадейка его заготовлена. Но квас обождет. Василь наказал сперва настоями бабкиными колдовскими попользовать надобно…
Тут Катерина навроде, как в ступор впала, к себе прислушиваясь. Ощущение такое, что мысль в голове течение поменяла. Соображать – соображает, но внутри, как будто на древний лад рассуждение идет.
Вот отколь такие слова – «наказал, поди, надобно, пользовать, видать»? Что за анахронизмы? Современная вроде деваха, а поди ты – суток в этом мире не отжила, нате вам – уже на «паки – паки, иже херувимы» тенденция перейти намечается!
«А не все ли тебе равно, девонька?» – спросила Катя себя.
Первый ковш с камня всполох добыл огненный. Катя едва с полка не свалилась, когда шарахнуло, дверь тугую настежь распахивая. По ту сторону банник-бестыдник, оказалось, подслушивал, да подглядывал, ему в лоб и прилетело. Выдуло вон, даром, что дух.
Со второго ковша, искры разноцветные, что жар-птица твоя хвост расправила.
А с третьего ковша, в душе надломилось, опрокинулось, вспять утекло, да отпустило… Прислушалась к себе, о матери вспомнила, о доме родном. Нет остроты прежней. Смягчилась боль, заросла трещина… Да разве можно так-то?
Быстрее ветра кинулась Катенька по мосткам в реку студеную, словно подсказал кто – прежнюю себя воде текущей отдать. Обдало Катю холодом ледяным, перевернуло, подкинуло, да на берег швырнуло. Нагой, не тоскующую смертельно ни о жизни прежней, ни о доме родном. Так, что-то щемит под сердцем чуть, без слез, без жалости, без страданий.
– Ну вы, блин, даете, – подытожила Катя, в сумерках в дом возвращаясь. В рубахе до пят, панталонах, да волосы в полотенце увязав. Идет, чешется в льне, да в холстине, клянет птицу Гамаюн на чем свет стоит.
Глава 4
Василий чаевничал. Посреди стола самовар жаром пышет, баранки, калачи, варенья пяти сортов. Свечи горят, в железо кованое оправленные. По всему видать не бедствует кузнец. Зажиток тот еще. Пожелал легкого пара, к самовару пригласил, калач свежий подвинул.
Чай кипрейный с листом вишневым Катины мысли в порядок привели. Хошь, не хошь, а обустраиваться тут придется и приноравливаться.
– Скажите, свет мой Васенька, а далеко ли отсель до города?
– Верст десять напрямки будет, если леший куда Макар телят не гонял, не потащит. А пошто в город собралась?
– Хочу я, Вася, бельишком каким-никаким там разжиться, а то еще чуть чуть, и исчешуся так, что поутру некому тебе руду болотную добывать станет!
Почесал бородку кузнец, призадумался. По глазам видать – понятия о доле женской, удобства требующей, не имел, но, что баба без удобств на дыбы встать может, очень даже отчетливо себе представлял.
– Ладно, помогу горю твоему, – согласился Василий. – Только в город тебе незачем. Есть у меня еще одна коврига ржаная, через нее из прошлого мира вещичек вызволить можно. Не так уж и много выйдет, пуда этак на три. Хорошенько подумай без чего жизнь не мила, лишнего не проси. Завтра печь с утра истоплю, к полудню будут тебе цацки. Считай, что приданое.
Катя, как услышала, про возможность такую, едва не с кулаками на Василия кинулась! Я по твоей милости руки себе исколола, с ума схожу в панталонах дурацких, а у тебя, оказывается, мил человек, «еще одна коврига ржаная»? Раньше то не мог сказать?
Кузнец ее молча выслушал, чай допил, да на свою половину спать отправился. Чего с бабой лаяться? Завтра приданое получит, мягче шелковой сделается. Не по годам хитер мужик. Сначала отними у человека насущное, потом верни – твой станет!
Катя же полночи не спала, все думала, без чего ей жизнь не мила из расчета сорока восьми килограммов.Прям извелась вся! Никогда прежде в попаданцев не играла, а тут – пожалуйста, играй не хочу! На дворе мир без понятия о научно-техническом прогрессе, ты и гадай, как с колен подниматься, если с возвращением не выгорит? Так что про парфюмерию, да шампуни – забудь. Вот энциклопедию выживальщика – это дело! Видела такую у брата Валерки. Того хлебом не корми, дай в лес убежать с одним ножом и в трусах! Особенно в детстве. Свалит, а к вечеру всей деревней его разыскивают. Тут конечно мир фэнтезийный со своими колдовством и прочими тараканами, но физику то, с химией-математикой – еще никто не отменял? Законы то природы – одинаковы поди, что там, что здесь?
Словом, к полудню у Кати список в тыковке окончательно сформировался. Загадывала по весу, а не по штукам. Вот, например, – футболок черных, хлопчатых – шесть килограммов, да сверху еще носков – столько же, да энциклопедий-справочников по металлургии, химии, и другой прикладной тематике – восемнадцать, и так далее. Хорошо, Катя справилась, даром, что полночи уснуть не могла.
Долго представляла-думала, как гостинцы из мира ее переманивать будут. Оказалось, проще репы пареной. Затопил Василий печь поутру, как прогорела, на лопате широкой из дуба векового тесаной, хлеба поставил, а с ними – ковригу заговоренную. Храниться такая в сыром виде до полугода может, пока не понадобится переселенцу чего с того свету, вернее – миру перенесть. Но предмет запрашиваемый надобно точно знать и представить суметь.
А чего тут знать-представлять для Кати, что без шопинга сетевого жизни себе не мыслила?
Понатужилась девка, напрягла память, и все, как есть в зев печной высказала.
Ножик швейцарский, такой-то номер каталожный, хорошо помнит, у самой такой был, энциклопедию прикладной химии – такого-то издания, от такого то года, и так далее. Всего за полсотни заказов. Василий только диву давался, когда ковригу заговоренную из печи вынули, да корку вскрыли. Тут тебе и берцы, и костюм тактический по болотам шататься – сносу не будет, и нож о сорока лезвий-пилочек, и бельишко, и инструмент в здешних краях не виданный…
Перво-наперво девушка в другую комнату с обновками ускакала. Вернулась – счастливая, довольная, в камуфляже, сапогах со шнуровкой, ножом на поясе в футлярчике, на руке – компас, за плечами – рюкзак походный, разгрузочный.
– Вася, я ваша навеки! – улыбается, рот до ушей. – Можете вести меня на гиблое болото топиться!
Тот, как диво такое увидел, чуть не рехнулся с досады.
– Никуда я с тобой не пойду, – говорит. – Ты же мне руду распугаешь одним видом своим. Не дастся железо, уж больно чужая ты в одеже такой! Да и Леший с Водяным к нему не подпустят!
Нет, Катя, слышала, конечно же, мол, болотная руда появлению своему обязана каким-то там железнородным бактериям, но думать о том, что можно их распугать камуфляжем?
– Васенька, – ласково ответила Катерина, – ты как хотел, чтобы я руду намывала? В каком это таком виде? В первородном, что-ли? Так не согласная я. Хоть режь – голой в болотную жижу не полезу. Там паразитов столько, что никакие прививки Индийские не помогут! А змеи? Пауки? Сколопендры ядовитые? Клещи, наконец?
– Так это, почему – голой? – изумился Василий. – Я же того, порты тебе купил!
– Вот сам и лезь в этих портах! – закусила вожжу Катерина. – Это все равно, что голому в трясину прыгать!
Дернул себя за бороду Василий.
– Ладно, – говорит, – иди так! Но, если Леший начнет кругами водить, иль прибудем, а не дастся руда – возьму грех на душу, посрываю с тебя тряпки, да в болото нагую заброшу!
– Не боись, – уверенно ответила Катя. – Мы по азимуту пойдем! Показывай направление!
Глава 5
Выяснилось, что до болот гиблых чапать день, ночь, и еще день. Но сначала надобно на Кудыкину гору забраться, только с нее и можно увидеть в какой стороне те болота.
