Kitobni o'qish: «Пойди туда, не знаю куда. Книга 3. Три царства»

© А. Шевцов, 2018–2021.

© А. Шевцов, иллюстрации, 2021.

© Издательство «Роща», оформление, 2021.

Присказка

Бледный всадник на Белом коне не знает, в какую сторону надо ехать. Перед ним белый свет, и нет направлений. Поэтому он едет просто впереди Красного всадника на Красном коне. Но иногда Всадника на Красном коне закрывают тучи или туманы. И тогда Бледный всадник может потеряться. И с ним исчезнет весь наш Белый свет…

Что станет с нами, если наш Белый свет переместится в другое место, никто не знает. Но даже Боги не хотят проверять. Поэтому Бледному всаднику дан Белый конь. Белый конь всегда знает, куда ехать. Даже в белизне. Мы боимся темноты, но разве белизна безопасней? Почему мы так думаем?

Наверное, потому, что при белом свете виден этот мир. Но что будет видно в мире, если отнять от него Белый свет? И что можно будет увидеть в чистом Белом свете? Белизну?

Один только Белый конь умеет видеть в белизне. Он умеет видеть и в Темноте, поскольку всегда везет Бледного всадника из Темноты. А еще он умеет видеть во времени. Поэтому, когда Бледный всадник переезжает через Калинов мост, Белый конь всегда спотыкается, если за ночь в нашем мире родился новый герой. Тогда Бледный всадник спрашивает своего коня:

– Что ты спотыкаешься, волчья сыть?

И каждый раз Бледный всадник ждет, что конь расскажет ему о рождении героя. И каждый раз он боится, что конь расскажет ему, что за ночь одним героем стало меньше…

Когда Птица Рах скинула Нетота со своей спины в открывшееся в земле провалище, Бледный Всадник въехал на Калинов мост на Белом коне. И конь его споткнулся.

Всадник не стал задавать свой вопрос. Он боялся услышать ответ. Он просто закрыл глаза ладонью и скорбил так, пока лучи Красного всадника не подтолкнули его коня. Печально ехал Бледный всадник в это утро по небосводу, а глаза его невольно искали на земле знакомый образ. Но Нетота больше не было на этой земле. Поэтому утро того дня было мрачным и туманным…

Провалища ведут в совсем иные миры, и из них почти никому не удавалось вернуться. Любимые наши уходят, и лишь Надежда остается в наших сердцах, словно ребенок, оставленный отцу погибшей при родах матерью.

Надежда, что и в Нижних мирах можно жить, и есть пути…

Провалище

Птица Рах скинула Нетота со своей спины и с криком унеслась вверх. Нетот летел в огромную черную щель, распахнувшуюся в земле, словно она треснула, и непроизвольно радовался, что падает не на твердое. Но тут по краям щели показались острые белые камни, мимо которых надо было суметь проскользнуть.

– Словно пасть с зубами! – пронеслось в голове Нетота, и он подивился тому, как много пустых мыслей успевает проскочить в его уме, когда надо бы думать о главном. – А что главное? О чем надо думать, когда летишь в черную пропасть?! Наверное, о самом главном надо думать!

Эта мысль так его захватила, что на какое-то время отогнала ужас падения в темноту, и он летел и летел с одной мыслью: «Не забывать главное!»

При этом он не думал, но чувствовал, что следующей должна быть мысль о смерти, и ожидал ее. Но так и не дождался, потому что стенки провалища стали сжиматься. Он ударился об одну и отлетел к другой и принялся скакать, словно мячик, отскакивая от стен.

Это тут же заняло его.

– Неужто это скаканье важнее смерти? – мелькнула у него следующая мысль, но он не сумел ее додумать, потому что решил сжаться в шарик, поджал ноги, охватил их руками, а голову засунул между коленями.

Удары о стенки продолжались, но проход становился все уже, и удары слабели.

– Надо же, и вправду сжавшись легче скакать, – мелькнуло в голове, так что Нетот даже возмутился. – О какой фигне я думаю?! Тут смерть рядом, а я в мячик играю! О главном надо думать! И все же так скакать мягче…

Он готов был возмутиться на самого себя, но тут стенки сжались настолько, что скачки совсем прекратились, и Нетот почувствовал, что уже не падает, а скользит вниз. Стенки казались скользкими. Это стоило обдумать, но вместо этого лезла в голову мысль, не торчит ли где-нибудь из стенки камушек, и как лучше по нему проехать: спиной или руками и ногами?

Тут Нетот сообразил, что ему вовсе не обязательно и дальше сжиматься в мячик, и распустил руки и выпрямил ноги. Скольжение тут же ускорилось, что его снова напугало. Он даже подумал было начать тормозить руками, но побоялся, что обожжется от трения. Однако стенки снова сузились и начали сжимать его тело. И сжимали, пока движение совсем не прекратилось.

Он висел в полной темноте, словно спелёнатый по рукам и ногам, и все что мог – это немного вертеть головой, что было совершенно бессмысленно, поскольку вокруг была полнейшая тьма.

– И что же тут главное? – внезапно пришла к нему ехидная мысль и тихонько захихикала.

Нетот попытался ее отогнать, но она вилась вокруг его головы, словно надоедливая муха. Сначала Нетот непроизвольно попался и начал думать, что ей ответить. Ему казалось, что сейчас он сделает усилие и скажет, что главное. Он прямо чувствовал, что это возможно: просто напрячься и сказать. Ответ словно был совсем рядом, взять и дотянуться. Но тут он понял, что может шевелить пальцами. Ехидная мысль снова захихикала.

И тут же потекли мысли о том, что это именно мысли не дают подумать о самом главном. Надо просто избавиться от всех мыслей, и тогда, в пустоте, где больше ничего нет, главное станет видно само!

– Хорошая мысль, – захихикала ехидная мысль, усевшись ему на кончик носа.

Нос зачесался. Нетот понимал, что ничего у него на носу не сидит, но невольно принялся его морщить и понял, что может не только вертеть головой, но еще морщить нос. Мысль захихикала и слетела с его носа. Нетот тут же ловко плюнул в нее. И, похоже, даже попал, потому что она с писком улетела куда-то вверх за голову и принялась там кувыркаться, заливаясь смехом.

Тут мысли Нетота совсем начали путаться, сплетаясь в два потока:

– Еще могу… все отвлекает… шевелить губами и языком… от главного… и дышу!.. что же тогда… раз дышу, значит… главное?… живу!

Так Нетот почти стал философом, сочинив свою первую философскую мысль: «Я дышу – значит, я живу!» И посчитал, что это и есть главное. В следующий миг пришло легкое сомнение, и он уточнил: «Это может быть главным!» Еще через какое-то время вдруг промчалось вспышкой: «И это жизнь?! Да сдалась она такая-то!»

Но в этот миг он почувствовал, что может еще шевелить ногами ниже колен, и принялся ими шевелить. Странно, но там внизу, похоже, ничего не было. Расщелина, в которую он провалился, сжалась до узкой трубы, и Нетот, видимо, застрял в ней на самом выходе в какое-то неведомое пространство.

Он болтал ножками, силясь проскочить ниже, и все мысли о главном ушли, потому что именно это стало главным. Недолго помучавшись, Нетот породил следующее философское откровение: главная мысль – это мысль о главном!

Ядовитая мысль возле его уха захихикала: «А главное – это то, чего тебе сейчас больше всего хочется!»

– А хоть бы и так?! – вступил Нетот в спор с собственной мыслью, ощущая себя весьма глупо.

– А не пожалеешь?

– Никогда! – в запале воскликнул Нетот и понял, что еще может кричать. Благо, никто не слышит.

– А можно и наоборот, – съязвила мысль. – О чем думаешь, как о главном, то и главное!

Но осмыслить это Нетот не сумел, потому что в этот миг пришла мысль, что снизу что-то должно быть. Или кто-то. Нетот поболтал еще ногами и почувствовал, что снизу словно жидкость.

– А если этот кто-то подплывет снизу и откусит ноги?! – от этой дурацкой мысли ноги его непроизвольно поджались, а тело уперлось в стенки трубы.

– Лучше бы ты этого не делал! – захихикала ядовитая мысль.

– Почему?

– А вдруг расширишь проход?

– И что? – подумал Нетот, но тут же сообразил: снизу пустота, и неизвестно, сколько там лететь до дна…

Он резко расслабился, чтобы не давить на стенки, и в тот же миг скользнул вниз, в ужасе думая, что самое главное – это то, что он дурак!

Труба, однако, снова сжалась и успела ухватить его за голову. Теперь он висел всем телом в пустоте, не шевелясь, и думал, оторвется ли голова, долго ли выдержит шея, и как он сможет дышать. Последнее оказалось самым страшным. Шея как-то держала, хотя и похрустывала, но воздуха стало не хватать, и Нетот почувствовал, что задыхается.

От этого ощущения он ожил, постарался руками упереться в края трубы, чтобы вырвать из нее голову, изогнулся и уперся в нее ногами, но труба не отпускала, несмотря на все усилия. Сознание начало покидать Нетота. В последнем усилии он задергался, стараясь вырваться из этой чудовищной ловушки, и не справился.

Свет погас, и последняя мысль, что у него мелькнула: «Откуда здесь свет, чтобы гаснуть, если кругом тьма?»

Но свет определенно гас в его глазах, и это вдруг стало самым главным…

– Почему я не вижу света в темноте?… Вот же он!

Во тьме

Свет погас, и это несло облегчение, но в следующий миг Нетот рухнул в какую-то вонючую жидкость, и его легкие начали вопить, что они задыхаются.

– Ну и что? – размягченно думал Нетот, пытаясь сохранить то удивительное ощущение ухода, которого только что достиг. – Наверное, замерзать так же сладко…

Но легкие вопили так страшно, что ехидная мысль возмутилась и принялась пинать его прямо в то, что испытало сладость ухода: «Придурок, сдохнешь!»

– Так я, вроде, уже помер… – вяло отмахивался от нее Нетот.

– Не-а… Это ты себе придумал такую сладкую смерть! Вот сейчас начнется настоящая!

Тут до Нетота прорвались крики легких, и он очнулся. И принялся барахтаться, словно сумасшедший.

Ехидная мысль залилась смехом: «Ты совсем дурак! То спишь, то несешься куда-то! А куда ты несешься, придурок?!»

– Всплыть! Всплыть надо!

– А-а! А в какую сторону всплывать-то собрался?

Этот вопрос неожиданно расслабил Нетота, и даже легкие успокоились, словно нехватка воздуха больше не имела значения.

– Действительно… Вроде, всплывать надо вверх… – пронеслось в голове у Нетота, как совершенно очевидное.

Однако очевидным оно было за мгновение до этого, потому что в те мгновения, что звучали эти вопросы, Нетот успел понять, что не знает, где тут верх, а где низ. Какое-то исходное чувство, позволяющее ныряльщику всегда знать, где верх, где низ, больше не работало. Или не существовало…

– Погоди, – сказал сам себе Нетот, – но ведь это то же чувство, когда встаешь на ноги… Земля тянет, клонит весом…

Однако в этом странном месте больше не было веса и, похоже, земля тоже не тянула. Вот тут Нетота начал охватывать настоящий ужас: куда всплывать?

Он было рванулся в одну сторону, но ни берегов, ни поверхности не нащупал. Тогда рванулся в другую сторону, и там только жидкость.

– Ну, все, – подумал Нетот, – похоже, попался… Принять, что ли?

– Конечно, принять! – захихикала мысль. – Так приятно!

Нетот хотел было назло мысли поплыть все же, куда глаза глядят. Но тут его заняла другая мысль, что глаза не глядят никуда, и он завис в задумчивости, подыскивая правильные слова.

Однако, пока он висел, ища мысли, которые, как им и полагается, сразу все исчезли, в наступившей тишине он вдруг почувствовал легкий ток жидкости. Она определенно куда-то стремилась потихоньку. И Нетот поплыл по направлению тока.

Ток этот постепенно усиливался, и в какой-то миг стал вдруг настолько сильным, что потащил Нетота. Тут Нетот попытался сопротивляться, но было уже поздно, и его, словно пробку, с силой воткнуло в следующую трубу. Только теперь он торчал головой вперед и снова дрыгал ножками где-то в пространстве, полном жидкости.

Какое-то время ему казалось, что он висит головой вниз. Однако это могло быть и вбок. И тут же стало для него вбок. Но стоило ему вспомнить, как он висел в предыдущей трубе, как тут же оказался снова висящим головой вверх и испугался, что сейчас снова провалится в трубу, и та поймает его за голову.

Однако труба стала вдруг сокращаться, словно собираясь его выплюнуть, и поток жидкости вытолкнул его вперед, так что Нетот подлетел высоко вверх и ударился о поверхность жидкости, которая висела, словно потолок. В следующий миг мир, однако, перевернулся, и Нетот понял, что выпал все же вниз, и хотел всплыть. Но жидкость вдруг забурлила и потащила его все ниже и ниже.

И Нетот мчался во тьме по скользким трубам, ударяясь об их стены, отлетая, кувыркаясь и все пытаясь вздохнуть. Вздохнуть, правда, не удавалось, и он невольно задавался вопросом: сколько времени он уже не дышит? И есть ли жизнь без дыхания?

Направление он опять потерял, и то ли падал, то ли взлетал. Движение это казалось бесконечным, ни понять его, ни запомнить хоть что-то было невозможно. Все, что было – это бесконечное движение в бесконечной тьме. Но было еще что-то. Это что-то было внутри, и его не сразу удалось схватить. Нетот сделал усилие и понял: кроме движения и тьмы было еще то, что его занимало! Он весь был направлен, нацелен на это бесконечное движение…

Как только он это понял и решил наблюдать за движением, он вдруг оказался внутри какого-то пространства, где движения больше не было. Он просто висел, и не было больше ничего! Ни движения, ни направления, ни даже каких-то ощущений, потому что после бесконечного числа ударов о скользкие стенки, тело словно отбилось и потеряло чувствительность.

Он бестелесно висел в темноте, и не было ничего…

Но и это было обманом, потому что через какое-то время он понял, что висит уже долго. И понял, что время все же было! Он потерял чувство направления, почти потерял понятие пространства, но не потерял понятие времени! Как любопытно!

И Нетот принялся наблюдать за этим своим ощущением. Что-то ведь в нем должно было чувствовать это самое время, должно было быть какое-то Чувство, вроде ушей, глаз или носа, чтобы чуять время! Но ничего не нащупывалось.

Правда, по мере того, как он нащупывал, вернулось чувство пространства. Он словно лазал внутри себя по каким-то ходам, путям и полостям в поисках того места, где пряталось чувство времени. Это его захватило. Это было такое тонкое и незнакомое ощущение!

Движение вернулось, но оно было совсем иным, внутренним! И очень скоро он вдруг понял, что не видит разницы между движением внутри и снаружи… Раньше между внутри и снаружи всегда была граница, и он всегда ощущал, когда ее переходит. А теперь движение больше не знало границы. Оно просто было!

Нетот отдался ему и потек вместе с движением. И оказалось, что оно само движется. Там, внутри него, была словно своя тяга, свой ток чего-то, что тащило его… Кого, его? Кого или что тащило этим током?

Похоже, с каждым таким вопросом Нетот углублял свое созерцание, потому что и переходы по вопросам, и само движение вдруг начали вызывать у него в сознании световые вспышки и всполохи. В основном это были белые свечения, но когда они взрывались вспышками, там сияло такое обилие радуги, какого Нетоту не доводилось видеть даже при свете дня.

– Потому и не доводилось, – захихикала ехидная мысль, – что при свете дня!

– Ну да, действительно, – согласился Нетот, – свет же застит видение… А может, внутри эти вспышки просто ярче?

Но как только пришел этот вопрос, Нетот тут же увидел, что подобные сполохи происходят и снаружи. Все это пространство тьмы светилось и играло бликами разных цветов.

– Вот ведь, красотища-то какая! – поразился Нетот, распахивая глаза. И только тут сообразил, что глаза у него до этого были закрыты – непроизвольно зажмурил их, когда летел по трубам, чтобы случайно не выбить.

– Так глаза, чтобы видеть этот свет, не нужны?! – проникся Нетот новым открытием и тут же зажмурился.

Действительно, он прекрасно видел весь этот световой мир и без глаз. И видел он его так, словно это была светлая от звезд, безлунная и безоблачная ночь, в которую небо переполнено звездами. Только звезды эти играли и двигались, вместе со световыми облаками, которые гнали световые ветры…

– Вот это красотища! – опять зашелся Нетот, разглядывая мир, который ему открылся. – Жизнь не зря прожил!..

Но тут он ошибся, потому что в следующий миг он увидел, как где-то позади него разгорается еще более прекрасный свет, словно там вставало утреннее светило. Нетот хотел повернуться к нему, но светило постоянно оставалось сзади, что никак не мешало его видеть, словно теперь у Нетота был один глаз, смотрящий сразу во все стороны. Свет был бледным, как у Бледного всадника на белом коне, но в этом бледном свете было ТАК много оттенков, что у Нетота снова выскочило:

– Вот теперь точно не зря!..

И он захотел к этому светилу.

Однако ни плыть, ни лететь в этом пространстве у него не получалось. И он вдруг испытал такую грусть, что из его Середки начали сочиться потоки печали, словно тонкие полоски светлых слез. Эти чувства казались ему преувеличенными, но очень естественными при виде такой красоты. Он успокоился и начал просто глядеть.

И как только успокоение стало созерцанием, Нетот стал видеть, что пространство вокруг наполнено лучами, и тут же понял, что эти лучи изливаются из Светила. Оно не просто светилось, оно было Источником, изливало свет, словно светящуюся жидкость. Лучики эти были тонкими и лились не по законам света, а по законам воды, извиваясь и сливаясь в светящуюся сетку, заполняющую все пространство вокруг Нетота…

Он захотел это разглядеть, но тут грусть-печаль Нетота влилась в потоки света из Источника, и Нетота резко потащило к Светилу.

Он не успел даже охнуть или как-то упереться. Его просто вдернуло внутрь этого Светила, и он повис там, окончательно потерявшись.

Но тут до него вдруг дошло, что он может дышать.

Он вдохнул, и жестокая охота заполнила все его существо. Он висел и хотел! Он хотел всего! Он хотел есть! Он хотел любить! Он хотел жить! Он хотел, хотел, хотел, и ничего, кроме охоты в нем больше не было!

Охота

По мере того, как его успокоение усиливалось, Нетот вдруг начал видеть, что из светила вниз и вверх отходят толстые лучи. Внизу они терялись в невидимости, а вверху переплетались. Среди них удалось ему рассмотреть большой столб света, который уходил вверх. И где-то в высоте, то ли близко, то ли далеко, он разворачивался в еще одно светило, и из него тоже во все стороны выбрасывалось множество лучей разной толщины.

Верхние лучи переплетались и вились, как ветви в кроне у дерева, а нижние змеились вниз, словно корни…

– Да это же дерево! Прекрасное дерево! – понял Нетот.

Пока он восхищался светящимся деревом, потоки печали прозрачными лентами вились вокруг него, сливаясь с пространством и заполняющим его светом, и тянулись, тянулись к этим текучим лучам.

Но как только он осознал, что у дерева есть ветви, к нему пришла мысль, что на них можно взобраться. Он тут же заметил, что местами лучи, выходящие из светила, возле которого он находился, то есть корни, очень близко подходят к ветвям кроны. И в тот же миг его охота превратилась в желание добраться до кроны.

Он прямо почувствовал, как внутри него происходят какие-то изменения. Он только что был возбужден во всех возможных смыслах, но вид лучей-корней, ведущих к лучам-ветвям, словно преобразовывал возбуждение в движение. Движение сначала заставило его сжаться, как перед прыжком, и он даже почувствовал, что раскачивается, словно кот. А в следующий миг он творил путь!

Трудно описать это действие. Вот только что Нетот ощущал себя тупой скотиной, на уме у которой были только бесконечные желания: поесть, поиграть, найти самку, поспать, – и вдруг он почувствовал поразительную ясность ума, который весь был направлен на прослеживание текучих лучей.

Он словно бы решал на бумаге лабиринт, когда ищешь, какой из путей выведет тебя к воротам на том конце. Его взгляд цепко пробегал по лучам, выбирая, по какому добраться до ветвей. Он чуть было не рванулся вверх по первому корню, который шел в ту сторону, но сумел удержать себя и заставил пробежаться по этому лучу взглядом. И верно: корень этот был обманчивым путем и уходил вниз, не дотянувшись до верха.

А вверх шел другой луч, скрывавшийся под первым.

Заметив это, Нетот попробовал двигаться по пространству светила, разглядывая лучи, шедшие кверху. Странно, но это удалось ему. Почвы не было, но было что-то под ногами, по чему он перемещался из стороны в сторону. И, наконец, он нашел такой корень, который подымался так высоко, что, на взгляд, проходил совсем рядом с одной из ветвей, спускавшейся книзу.

По нему он и направился к своей цели. Просто пошагал, как по дорожке.

И тут же сорвался и ухнул вниз, снова погрузившись в жидкость, где не мог дышать. Однако жидкость не выталкивала его, не держала на плаву его тело. Он погружался сквозь нее без сопротивления, просто стремительно тонул. К счастью, глаза он теперь держал открытыми и заметил, что перед ним тянется книзу один из светящихся корней.

Нетот сделал усилие и попытался грести в сторону луча. Но плыть здесь не получалось. Руки не цепляли жидкость, сколько он ни старался. Однако и напрасным усилие назвать было нельзя, потому что из-за него он так напрягся, что стал видеть тонкие, словно волоски, ворсинки, окружающие этот луч.

Ворсинки сначала показались ему короткими, вроде пуха. Но он пригляделся и понял, что они заполняют все пространство от одного корня до другого. Он видел такие тонкие корешки вокруг настоящих корней. Даже у моркови бывают такие корешки-ворсинки.

Нетот протянул ладонь и коснулся ворсинок, пролетая мимо луча, и внезапно почувствовал опору под рукой. Тогда он сделал усилие, словно хотел дотянуться до луча, и ворсинки тут же слились с его рукой и потянули его тело. И в следующий миг он уже вцепился в луч, и страшный голод начал заполнять его тело.

Желудок свело, все поджилки задрожали, ни одной мысли, кроме как о еде, в голове у него не осталось. Это было так сильно и внезапно, что Нетот непроизвольно отпрыгнул от луча, словно отталкивая его от себя. Голод тут же ослаб, но его снова понесло, правда, теперь вверх, прямо к светилу.

Он скользил животом по кончикам ворсинок и ощущал их как гладкую плоскость, по которой можно двигаться. Но не удержал этой сцепки, и его оторвало от ворсинок. И тут же движение ускорилось, и его просто выкинуло на поверхность нижнего светила, так что он кубарем покатился к световому столбу, уходящему вверх.

И опять все виды охоты накатились на него. И он одновременно хотел всего, начиная с еды. Но этот голод не был таким сумасшедшим, как испытанный раньше возле вызывавшего голод корня. Это стало занимать Нетота. Он с подозрением отодвинулся от голодного корня и огляделся. Рядом было еще несколько корней, уходивших то вверх, то вниз.

Нетот решил проверить свои подозрения и пошел-полетел к следующему корню, вглядываясь в свои ощущения. Они изменялись по мере удаления от одного корня и приближения к другому. Он пошел дальше. И ощущения его менялись каждый раз, когда он проходил мимо очередного корня-луча. Никогда Нетот не подозревал, что в нем живет столько желаний и столько их оттенков.

Подходя к одному из лучей, он почувствовал, как нарастает похоть, да так, что все его естество набухло и готово было порвать порты. Охота была столь сильной, что было даже больно. Нетот осторожно отступил, глядя на вздыбившуюся ткань. Боль ушла, но возбуждение не уходило, пока он не оказался ближе к другому лучу.

Тут желание проказничать и озорничать стало овладевать им, и возбуждение на глазах спало вместе с бугром в портах, заместившись озорством…

Нетот ощущал себя пустым сосудом, в который кто-то наливает разные жидкости. Все жидкости вызывали охоту, но охота была разной, и лишь одно было общим: входя, она всецело становилась его натурой, и он узнавал себя в каждом из этих состояний.

Тут же вспомнилось, как он любил себя за то, что был веселым и проказливым. И как это нравилось всем в деревне. Но сейчас Нетот сомневался, что это он был таким, сейчас он начал догадываться, что это озорство просто заполняло его… Но вслед за этим он вспомнил, как всегда сторонился похоти, сам не понимая почему. Словно берегся от нее…

А вот это было другим, эта осторожность шла изнутри. Она была его осторожностью. В отличие от охоты, которая вливалась в него, словно жидкость по трубке… Стоило увидеть что-то возбуждающее, хоть подсмотреть за купающимися девками, как охота начинала наполнять его тело, заставляя двигаться. Но как-то же он с этим боролся? Как?!

И тут Нетот сообразил, что охотником он стал именно потому, что хотел управлять охотой. Он вдруг понял, что корни-лучи, выходящие из этого нижнего светила, наполнены охотой. И в каждом течет своя охота. Жить другим лучом охоты – значит не впускать в себя ту охоту, которую не хочешь впускать! Это искусство!

И однажды он избрал быть охотником, чтобы понять Охоту!

– Вот это открытие! – захихикала вдруг ехидная мысль. – Долго же ты шел до него!

– Да, долго, – подумал Нетот. – Мог бы и вообще не дойти!

И тут он снова поглядел на тот луч, что вызывал в нем проказливость. Он шел вверх, прямо к ветвям, и вокруг него тоже стояло марево из длинных ворсинок.

Нетот больше не пытался шагать по лучу, как по дорожке. Он разбежался и прыгнул вверх, так чтобы скользить животом по ворсинкам. И его понесло в вышину, прямо к кроне. Он даже освоил какое-то управление своим движением и продержался довольно долго. Но опять сорвался, не добравшись до ветвей.

Однако, падая, он заметил, что рядом уходит вниз еще один корень-луч, и сумел как-то оттолкнуться от ворсинок проказливого луча. Толчка хватило, чтобы уцепиться за ворсинки следующего, который понес его, словно русские горки, вниз.

Похоже, эти лучи были близкими по духу, потому что Нетот, хоть и почувствовал смену состояния, но не сразу понял, в чем разница. И лишь летя по лучу все глубже, сообразил, что наливается игривостью. Он хотел играть! Играть! Играть!

И сам полет по лучу был игрой!

Это было так здорово! Как в самом раннем детстве, когда игра захватывала целиком. И Нетот начал выдумывать, как бы поиграть с лучом. Но мыслей было немного. Он просто скакал и прыгал на луче, как на лошадке. Прыгал, визжал и смеялся.

Внезапно он заметил, что совсем вплотную к лучу охоты играть приближается еще один луч. Они даже шли какое-то время вместе, прижавшись друг к другу. И как только его ворсинки коснулись Нетота, он вдруг испытал страстную жажду учиться и тут же перепрыгнул на соседний луч.

Теперь он мчался по двум лучам сразу и учился играючи. Учился, как путешествовать по лучам охоты. Это вызывало целый обвал мыслей о том, что можно извлечь из этого приключения. Играючи он легко освоил, как правильно двигаться по лучу, как менять направление движения, как не сваливаться с него, как выбирать, куда двигаться.

И луч вдруг изогнулся под его воздействием и помчал его вверх, к кроне. А Нетот заливался хохотом, словно объездил прекрасного дикого коня…