Kitobni o'qish: «Тени в цветных аллеях»

РЫЖАЯ ПЕСНЯ

Снежный человек царствует в лесах по эту сторону реки, шастает по баням и заброшенным стройкам, внезапно возникает – то тяжело, то паутинно-призрачно. Изменилось гудение в золото-зелёных лесах сосновых; эхо ходит чуть попридавленное, изнасилованное. Кто-то кричит в забвениях, и просыпаешься, просыпаешься – к чему просыпаешься – сам не знаешь. Словно хоронишь двойников в гробах смоленых, пахучей хвоей бешеное время отгоняешь. Свирели глубин, когда вечереет, выступают из три/на/цатого пространства; крыльев ветра порывы бесцветное бессилие возрождают в зените, где дорождение оставлено. Поползновения грезятся, подземные воды колеблют; бубнение неба-земли воскурений требует, жертв овечьих, клыков мертвечьих – в оркестровой яме ночи крепко сурдиногласие. Под белыми и желтыми кувшинками кто-то ходит, кто-то бродит – недаром они расцветают. Когда увидел кувшинку, о чем подумал? О чем подумал? Не о цветении этом!

Снежный человек и не был снежным – зимой его никто не видел. Йети, или, по-местному, Космач, появлялся весной, когда вовсю распускались почки, и к ноябрю исчезал. Считали, что Космач впадает в спячку, как медведь, а лесник несколько раз показывал охотникам его берлогу вблизи полузасыпанного карьера.

Космач напускал на людей сонную одурь, сновидения наяву. С марта по ноябрь в лесах происходили странные случаи, иногда трагические. Один геолог, прежде чем окончательно сойти с ума, утверждал, что Космач мешает будущее и прошлое, минуту превращает в месяц, а иногда, выбрав в лесу какой-то особенный участок, пускает на нем время вспять и охотится там на вымерших животных, собирает растения ныне не существующих видов. Другие обвиняли во всем бывшую запретную зону, соседний полигон. Говорили, что полигон располагает подземным космодромом, и стартуют с него вовсе не ракеты, а кое-что похуже. Правительство-де давно забыло о созданной Берией шараге, а там будто бы додумались до немыслимых вещей, умело изолировали себя от внешнего мира и кого надо подкупили. Космач? Космач – лишь кадавр, неудачно сконструированный призрак, вырвавшийся на свободу.

В ****-ом году, в начале сентября, я сидел в палатке. Барабанил дождь. От брезента исходил запах старой тряпки, костра, доносились обычные лесные запахи, но вдруг почудился и какой-то другой. Дождь почти прекратился, и неожиданно стало очень неприятно, неуютно. Словно я оказался не на своем месте. Пришлось схватить двустволку и выйти наружу. Напротив палатки, шагах в пятнадцати у куста можжевельника стоял Космач. Ни о чем не думая, боясь сглазить себя самого, я вскинул ружье и выстрелил из нижнего ствола. Космач продолжал неподвижно стоять. Это был рыжевато-бурый кудлатый верзила. Шерсть на его голове казалась чуть темнее, лоб смахивал на огромный лобок, и потому страшная рожа Космача приобретала неприличное выражение, что не снимало оттенков изображенной на ней угрозы. Стало еще муторней, в сердце будто бы вонзились когти, но желания заряжать ружье или бежать не возникло. Не отрываясь, снежный человек смотрел на меня не человеческим, не животным – каким-то высоковольтным взглядом, а затем тяжелой походкой двинулся прямо на меня. Под ногами чудовища трещали сучья, разряженное ружье я держал наперевес, посветлевшее осеннее небо остеклянилось, с противным "кар-р-р-р!" взметнулась ворона, едва не рухнувшая с внезапно обломившейся ветки …

Бóхоно-бóхоно,

обáха сохáнем мехé…

Пройдя несколько шагов. Космач внезапно свернул вправо, потом со значением обернулся в мою сторону и рявкнул:

– Друннхх – друннхх – умар-р-р-р-р!

Демонстративно подхватив мизинцем и безымянным пальцем деревце слева от себя, он его сломал и далее пошел неслышно, как по вате. Где-то рядом крикнула невидимая сойка и взлетела, шумно махая крыльями. Зашелестело в бруснике, высунула голову гадюка, пошевелила раздвоенным языком и, изобразив изгибами спины какой-то знак, скрылась. Совсем рядом с палаткой громко засопел больной зверь и с напрягом начал бесконечно заунывное:

– Хга-хга-хга-хга-хга…

Три минуты назад все было спокойно. А был ли Космач? Иногда в костер попадают такие ветки, что потом явь от сновидения не отличишь. Вот и приключения. Но течение времени! Что стало со временем! Почему лесная суета началась не сразу после выстрела?

Несколько раз я обошел лес вокруг палатки. На земле – никаких отчетливых следов. На кусте можжевельника болтался клочок рыжей проглядной шерсти, напоминала о происшедшем сломанная березка.

11 сентября.

Я решил иногда записывать то, что со мной происходит. Впрочем, я уверен, что запись делается где-то еще, пусть и не буквами.

В кого я стрелял? Во что попал? Весь мир изменился. Космач стал сниться каждую ночь, а день слегка раздвоился. К белому свету добавилось неуловимо бесцветное. Что-то стало смущать своим невидимым присутствием. Что-то пряталось в изгибах занавесок, в объеме тонкого прозрачного стекла, в слабых колебаниях веток, в звуках шагов прохожих…

12 сентября.

Сновиденийному Космачу многое что не нравится. Например, ему не нравится домовладелица Л.

13 сентября.

Бывшая запретная зона. Совершали с Л. прогулку, но как-то сбились с пути и не вышли к разрушенному КПП. Другую дорогу, на которой оказались, выйдя с тропы, перегораживала лежащая на боку геодезическая вышка. Упавшая или поваленная? Вывернутая с бетонным основанием…

У этого основания лежал мертвый грач с огромным клювом. Из-под крыла у него торчала рачья клешня! А-ах! Вдруг, указав резко вытянувшейся синей клешней на дорогу, пернатый подохлец рванулся, скакнул в кусты, исчез…

Прошли шагов двадцать в направлении, указанном монстром. Дорога сворачивала. И здесь… Словно удар током!

– А – а – а- а! – натужно закричала Л.

Гигантский белый зверь-привидение глянул из-за поворота, в один миг уничтожил все мысли и намерения. Память мира исчезла…

Ветер преисподней! Прошли две минуты. Но что на самом деле там белеется, что за нелепая гора? Я подошел к ней ближе. Огромная глыба известняка! И всего только! Горка в два роста человека… Откуда она здесь взялась? Выгравированная неведомыми океанскими волнами кажимость проступала при взгляде сбоку… На то, что показалось головой зверя, был надет, как кокошник, обод тележного колеса, а из "хребта" зверя торчал кем-то забитый металлический угольник. Фрагмент человеческого черепа с одной глазницей притулился рядом на чахлой травке.

Гм! По другую сторону глыбы сидел троюродный братец Л. и ухмылялся…

Слишком много у Л. братцев! Родные – глупые безобидные богатыри, малость грешники. А вот от родственников на киселе ничего хорошего ждать не приходится.

Да! Явление покуривающего братца похуже привидения! Озарение таким не бывает.

14 сентября.

Какая-то волевая волна не позволяет рыться в воспоминаниях, образах. Переводная картинка яснеет после снятия подложки – что-то было намечено с другой стороны. Но можно представить и такую картинку, которая по мере протирания меняется, не уподобляется первоначальному нечеткому облику.

Соседние хоромы – вот они, за кущами. Да не один здесь сад: много следов бывших оград, ворота без досок забора в линии бурьяна, перемычки, полуразрушенные постройки… Сохранился даже грибок, под которым когда-то стоял часовой. И всё пустыри, заброшенные насаждения, до которых никому нет дела. Всем хватает и собственных. Но приятно, что вокруг сады, самовозобновляющиеся клумбы с цветущими разнокалиберными растениями среди сплошных зарослей китайской ромашки, мака и полыни. Так и Л.: кто она? своя? чужая? домашняя? дикая? Устроила мало кому известную гостиницу для шоферов у грунтового ответвления трассы. Поселила братьев в сарае, отапливаемом чугунной печкой, а дом сдала учителям. Всё это в заброшенности, заросшести, среди массы засыпанных колодцев, образующих рисунки созвездий. Источник наичистейшей воды уже три года бьет прямо из прокопченного фундамента кузницы… Чем и почему он был заткнут? Л. и есть заткнутый фонтан, но чего? Только делает вид, что смеется, улыбается, а на самом деле это ей не надо, ни к чему; оскал – что-то лишнее, чужеродное; все одежды с длинными рукавами, иначе почему-то нельзя и чувствуется, что ей никогда не жарко, не бывает понятия "жарко": для того чтобы отжареть надо уж совсем вывалиться в мир, а можно только делать вид, что в нем находишься.

15 сентября.

Приснился Космач, бьющий Л. банной шайкой по голове. Шел нескончаемый поток снофильмов.

В сновидениях всегда казалось, что плыву по извилинам мозга – не того лживого серого студня, который находится в голове и является пустяковым оптическим обманом, но – по извилинам н а с т о я щ е г о мозга, в котором нет клеток и волокон, в котором зарождаются пространство и время, кишат триллионы иллюзий-сновидений, сплетаются в лабиринтах свода, бросают отражения, опять расщепляются, и некоторые из этих расщепленных сновидений почему-то кажутся рутинной явью. Я подплывал к ней близко: так, кое-как сработанные декорации, блажь поверхностная, что легко забывается, будто ее и не было…

19 сентября.

Песок, грязь и копание в ямах стали хуже ада. Золотая жила не кончалась, металл не иссякал, и только потеря самородка подвигла нас с Л. на преступление – мы не довели работу до конца.

Самородок мы увидели под корнями полувылезшей из земли пихты, когда спускались с горы, пытаясь найти более короткий путь через лес. Я удивился: как это растущее на обрыве дерево не падает – его корни повисли в воздухе. Вдруг в корнях слабо сверкнуло… Кусок металла еле поддерживали в состоянии равновесия отростки мертвой поросли. Еще немного – и он исчез бы навсегда.

Идти к КПП и к тому месту, где мы держали намытое золото, было рановато. Так завернутый в парашютную ткань самородок – унций в двадцать – оказался не в тайнике, а в дупле старой, еще не ветхой ольхи. Несколько раз мы подходили им полюбоваться. С одной стороны, он отдаленно напоминал панцирь черепахи, с другой – сидящего на льдине моржа. Самородок был всегда немного теплым: он состоял из двух самородков разного золота, сращенных в один.

Неожиданно этот кусок металл исчез.

20 сентября.

Обычное сновидение, но показалось, что явились сразу два Космача. Это настолько меня поразило, что я нырнул в бассейн. Дело происходило в сновиденийных термах размером с гимнастический зал. Были даже шведские стенки. По шведским стенкам, булькая, стекала и парила вода; из шестиугольных зеркальных колонн выступали краны исполинских размеров, во внутреннем дворике кипели три гейзера, а между гейзерами во множестве летали белобокие сороки, трещали и какали апельсиновым мороженым. Бассейн был глубок. Из глубины сквозь прозрачную и чистую воду я увидел, как один из Космачей надел на себя царскую корону и вооружился сверкающей драгоценной булавой вместо дубины. Нырнул глубже и уткнулся в доску, сделанную из мореного дуба. Оседлав эту широкую доску-плот, почувствовал себя кем-то вроде Ихтиандра и поплыл по подводным лабиринтам.

Иногда в лабиринтах становилось совершенно темно, как в неосвещаемом тоннеле, иногда появлялся яркий изумрудный свет. Плыл очень долго, часто приходилось поворачивать. И снова возникло ощущение, что плыву по извилинам сверхмирного мозга. За две секунды охватил умом все сновидения, которые когда-либо видел в своей жизни, обнаружил все связи между ними. На краткий миг понял, зачем вообще нужен их узор.

20 сентября. День.

Вот она, старая полковничья баня, из-за которой мы бросили разработку. Эту избушку на курьих ножках строили пленные и так всё рассчитали, что времени на ее растопку требуется раза в четыре меньше, чем обычно.

Пар шел вместе с легким дымком сосновых шишек. А можжевельник к шишкам мы добавили зря! Л. заткнула хвоей ветхую стену бани – сквозняк несколько уменьшился. Погрузила руку в воду, рука двигалась сама, словно продолжая промывать золотой песок.

Было полутемно. Л. провела ладонью по стеклу фрамуги. В этот момент дверь затрещала, упала, и в пустом проеме показался согнувшийся в три погибели Космач. Он рычал и норовил протиснуться. Вот он раздвинул плечами дверную раму. Заверещав, Л. распахнула фрамугу, выпрыгнула. Ружья! Космач уперся правым локтем в дверь чулана, где они хранились. Не имея возможности распрямиться, Космач одним толчком снес стену с фрамугой и, оказавшись на открытом воздухе, бросился за Л. Путь к ружьям свободен! Рывок – дверь чулана заклинило.

Л. успела перебежать запруду и дважды взвизгнуть. Все кончилось. Асфальтный каток гораздо гуманнее…

Дальнейшее почти не помню. Перепрыгнуть ручей Космачу ничего не стоило. На том берегу он находился, наверное, не более секунды. Эта махина неслась быстрее гепарда.

Прежде чем ружье оказалось у меня в руках, Космач вернулся на этот берег и скрылся за толпой березок. Я бросил ружье на землю. Оно попало на пригорок и выстрелило, как гаубица. Брызгнула глина и щепки. Время почти остановилось. Мягко, словно во сне или замедленном фильме, спланировали с одного дерева на другое остатки сбитого выстрелом осиного гнезда. Кольцеобразный рой полусонных обитателей не распался и двинулся вслед своему домику. Секунды-осы свернулись.

Я очнулся. Вдруг раздался треск, и баня рухнула. На оставшейся стоять стене болтался, как маятник, рюкзак Л. Качнувшись в последний раз, он сорвался с гвоздя – стукнуло что-то металлическое. Меня подтолкнуло какое-то наитие. Голова не соображала. Ах, вот… Не один, а два самородка: распался почему-то на части. На внутренней стороне одного из них – "моржа" – горел огонек перлита. Самородок "черепаха" неожиданно выпал у меня из руки, скользнул в руины бани, исчез где-то в гнилье подпола.

Буру-бý, рандубόх богόрон.

Рандобόн борόбон бунý.

21 сентября.

Толпа народа ходила по лесу. Стреляли в сторону каждого шороха.

23 сентября.

Братья Л. сидели среди поля. В выдолбленной тыкве горела свечка. Опять <……..> кучу малу решили устроить? Ан, нет! Кругом – корзины. Пьют бузу и "Гамзу" от мелитопольской тетки. И проклинают Л. за то, что родилась. Недостает еще одного, шестого братца. Всякие троюродные – не в счет. Не та порода. Еще посмотрим, что будут делать без командира. Сопьются.

Но что это? Стреляют из коллекционных ружей в летучих мышей.

Дорвались.

Еремáна. Осцúлла. Охáяна.

25 сентября.

Сновидения. Лежу на боку и одновременно бреду через галереи кладовок, созданных на месте гауптвахт и караульных помещений, открываю двери с заколоченными васисдасами, решетками. В углах стоят бутафорски выполненные, но живые, ухоженные шахматные кони, готовые к прыжку. Навалены посыпанные перцем и политые бордосской жидкостью перерубленные ферзи. Над головой летают зелено-красные попугаи, под ногами бегают котощенки и визгомяукают. В клетках-мышеловках пищат пёстрые кибернетические цыплята. Все стены, перегородки заставлены полупрозрачным зеленым стеклом. На стекле намалеваны карикатурные фосфоресцирующие рожи Эйзенхауэра, Аденауэра и прочих деятелей.