Kitobni o'qish: «Вать машу!»

На основе событий, произошедших с реальными людьми

1.

Ее заперли в туалете, как раз когда зазвонил телефон. Снаружи стрельнула задвижка – в абсолютной тишине. В первую секунду она даже не сообразила, что произошло; сидя на унитазе, подергала дверь. Нелепо воскликнула: «Ау, мамуля!», и только потом ее ожгло… В квартире – никого! Вернее, никого не должно быть. Если не считать тела матери в большой комнате.

Телефон трезвонил, и тогда она отчаянно ударила дверь, раз, другой, третий, пока не вырвалась на волю.

Опоздала. Сигнал умолк.

Она обошла квартиру, все три мертвые комнаты. Жилище было ярко освещено, подметено, убрано, проветрено, – и совершенно пусто. Кроме кошки да ее самой отныне здесь некого было искать… Что за шутки?!

Машенька присела на скамеечку в прихожей, тупо глядя на выдранную с мясом задвижку. Дверь туалета медленно, со скрипом приоткрывалась, но в этом как раз – ничего сверхъестественного. Косяк чуть перекошен, мужских рук в доме отродясь нет – оттого, кстати, снаружи и стоял шпингалет… Страха не было. Никогда еще ее не запирали в уборной таким вот образом, и она не слышала, чтобы что-то подобное случалось с другими, но страха – нет, не было. Была пустота. Ничего, кроме пустоты.

Кошка забилась под кухонный стол и смотрела оттуда очумелыми глазами.

– Симочка, – позвала ее женщина. – Иди ко мне, кисуля…

2.

Мать умерла около трех часов назад. Без пяти восемь вечера. Время запомнилось, потому что только-только протрубили позывные этого ее дурацкого телешоу, сгори оно вместе с телевизором. Сначала матери сделалось вдруг нестерпимо душно, ее одолел сухой нескончаемый кашель. Она даже выползла из постели и побрела открывать окно. Уличный воздух не очень-то помог: она начала задыхаться. Упала возле дивана, не сумев вернуться, – тут и дочь прибежала на звук… Пока «скорая» ехала, матери не стало. Не дождалась. По правде говоря, машина с врачом долго до Шаров добиралась. Поселок Шары – на границе Мариинского и Постненского районов Ленобласти, а единственная на район станция «скорой помощи» – в городе Мариинске. Врач порасспросил Машеньку, как оно с матерью было, и уверенно заявил, мол, инфаркт, сердечная астма, возможно, отек легких. Классика. Проблемы малого круга кровообращения. Страдала больная сердечной недостаточностью? Страдала. Ну и вот.

Коварная штука – сердечная недостаточность, особенно, если ты едва перевалила через полтинник. Никто не собирается умирать от этого заболевания в пятьдесят один год. Сердце пошаливает и пошаливает, а человек живет себе, не бьет тревогу, не принимает меры, – ждет, что само рассосется…

Дура, подумала дочь о матери. Что ж ты наделала, дура?

А ведь всего месяц назад у нее случился инсульт. Пусть легкий, практически без последствий, но… И сразу, чуть оправившись, она серьезно загрипповала. С температурой зачем-то поперлась на работу… героиня безмозглая! Как осложнение – острейший бронхит. Короче, если оглянуться, – все дороги вели к сегодняшнему дню… Нет, не хочется оглядываться.

Врач попался молодой, бойкий, говорливый. Рассказал, что согласно каким-то там исследованиям все смерти от инсульта случаются примерно в одно время, дважды в сутки, – с шести до восьми утром или с шести до восьми вечером. А при чем здесь мой случай? – довольно резко отреагировала Машенька. Или вы отказываетесь от своей сердечной астмы в пользу инсульта? Нет, говорит врач, просто ваша уважаемая матушка скончалась незадолго до восьми, вот к слову и пришлось. Конечно, вы правы, логичнее было бы ожидать второго инсульта, но, как говорится, прозектор поставит диагноз и назначит лечение…

К слову ему пришлось, шутнику! Прозектор лечение назначит!

– Вы такой умный, – психанула Машенька – А я такая неловкая.

Она сбросила на пол сумку, с которой этот живчик приехал. Изнутри вывалился… «Справочник фельдшера».

– Так вы не врач?

– Это почему? Фельдшер!

Он был виден насквозь, маленький фельдшер с большим самомнением. Хотел на халяву подбить клинья к смазливой телке, хрен бесстыжий. Ладно, все они, мужики, одинаковые. Машенька привыкла. Главное, смерть констатировал и вызвал милицию, прежде чем сгинуть навсегда…

Зачем милицию? Положено. Смерть еще надо зарегистрировать и выяснить, нет ли криминала. Потом отправить тело на вскрытие. Если усопшая не старая, то вскрытие, как и вызов милиции, неизбежно; его назначают во всех случаях, когда человек умирает вне госпиталя.

Мать была не то что не старая – даже не пожилая! Прекрасно выглядела, до сих пор на нее заглядывались. Пятьдесят один год – что за возраст для женщины? Для настоящей женщины…

Милиция явилась в образе ленивого и толстого участкового, который, так толком ничего не объяснив, предлагал подсуетиться с перевозкой, а когда денег не дали – уехал, обидевшись.

Перевозкой они называли спецтранспорт, на котором забирают тело в морг. Криминала, ясное дело, не обнаружили. И транспорт вызвали, никуда не делись… Честно говоря, Машенька была на грани паники. Откуда ей знать про все тонкости – ей, двадцативосьмилетней женщине, которая никогда никого не хоронила? С отчаяния опять позвонила в «скорую». Хорошо, диспетчерша попалась человек, – разъяснила ей ситуацию… Вскрытие производится в морге, и только потом можно получить свидетельство о смерти. А пока нет свидетельства, с телом ничего не сделаешь, – все дальнейшие действия словно бы заклинило. Даже в бюро ритуальных услуг не обратишься. Вообще, без этой бумажки не вступишь в наследство, не решишь проблемы с банком, с квартирой, с университетом…

Так она поняла.

Вот и жди теперь, когда мать увезут.

Она ждала.

3.

Звонок в дверь вырвал ее из трясины безволия.

Кошка Сима, уже покинувшая убежище под столом и осторожно выбиравшаяся из кухни, стрелой промчалась в Машенькину комнату – лишь когти скрежетнули на вираже, – и влетела на полном ходу под диван. Странно, до сих пор она реагировала на звонки в дверь совершенно по-другому: бежала к двери посмотреть, кто пришел.

Там была соседка с последнего этажа. Поднималась к себе, волоча два пухлых полиэтиленовых пакета (наверное, припозднилась с электрички). Пакеты, впрочем, поставила на ступеньки.

– Вот, – сказала она, тяжело дыша, – у вас в почте лежало.

Протянула конверт. Машенька взяла, посмотрела на надписи, не в силах ничего прочитать.

– Спасибо за любезность, – и вдруг сообразила. – Но, простите, каким образом вы смогли…

– Ящик-то ваш, того, – сообщила соседка, понизив голос. – Что шпана творит, вы подумайте! Дверцу выдернули. С петельками. Под ногами валяется. Вот я и…

Машенька отчетливо помнила, что всего три часа назад, когда она несколько раз бегала на улицу встречать «скорую», почтовый ящик был цел. Как и все прочие, кстати.

– Спасибо, – автоматически сказала она.

– Вы, это, с утра позвоните в отдел доставки, или куда там еще. Пусть пришлют мастера.

– Непременно.

– Руки б пообрывала, – сказала соседка и потащилась вверх по лестнице. – Уроды… Развели дебилов…

Машенька закрылась в квартире и оперлась спиной о дверь. Про свалившееся на нее горе – промолчала. Зачем, кому какое дело… Шпана? – думала она. – Мальчишки? Ой, вряд ли. Подложили бы дымовуху или напихали мусора, а если уж приспичило курочить ящики – то почему наш! Чем другие жильцы лучше? Как странно…

За что мне все это?

Она рассмотрела, наконец, конверт. Адресовано матери, фамилия имя и отчество написаны полностью. Обратный адрес отсутствует, в поле отправителя стоят буквы «С. П.» Инициалы, очевидно. Или первые буквы имени и фамилии. На штемпеле легко читается город: Санкт-Петербург. А также дата – пятнадцатилетней давности.

Письмо отправлено пятнадцать лет назад? Ошибка!

Конечно, ошибка, сказала себе Машенька, направляясь в большую комнату. Остановилась на пороге, оттягивая время. Вытащила из конверта сложенные листки бумаги – хороший повод, чтобы не входить. Заставила себя сделать шаг…

Здесь плохо пахло; или это только казалось? Сладковатый дух витал в помещении, вызывая дурноту. Смерть пахнет, даже если Ее еще нет; когда же Она так близко, что дотронуться можно, – запах этот ни с чем не спутаешь… И было почему-то холодно. Машеньку пробрал озноб.

Покойница лежала в той же позе, в какой ее оставили (как же еще?) Руки на груди, глаза закрыты. Глаза мать закрыла сама, перед тем, как уснуть навсегда. Чтобы не смотреть на нее, Машенька развернула письмо и пробежала взглядом первые строчки.

«Неонила Ивановна! Мы с Вами подсчитали, и вышло, что не виделись мы 11 с лишним лет. В человеческой жизни это очень много. За это время люди меняются и физически, и духовно, и восприятие явлений, отношений так же претерпевает очень заметное изменение…»

Ровный понятный почерк, легко читается, но смысл, – каков во всем этом смысл? Кто автор, о чем пишет? Неонила Ивановна – это, собственно, имя-отчество матери… Машенька перечитала первую страничку… нет, все мимо. Никому это теперь не нужно.

Тут и телефон завякал. Дочь с облегчением бросила письмо на стул возле кровати. База с трубкой размещалась на тумбочке в прихожей. Хороший повод, чтобы уйти и не натыкаться взглядом на это птичье лицо, столь внезапно ставшее чужим и незнакомым. Заострившийся нос и скулы, ввалившиеся щеки…

– Машу-вать, снегурочка моя, – нежно произнесли в трубке. – Чего мобильник отключила?

– Подожди, сейчас посмотрю… Аккумулятор сел.

– Давай мы тебе новую трубу купим.

– У меня их теперь две…

Звонил Женатик. Так мать называла мужчину – за глаза, конечно, – из-за которого Машенька в свое время разум потеряла. И прозвище это прижилось в их доме. Что касается обращения «Машу-вать», то сия милая кличка возникла еще в школе, хорошо хоть, пользовались ею немногие – мать, Женатик вот тоже.

– Это ты недавно звонил? – спросила она. – Прости, я не успела подойти.

– Не я. Наверное, другой кавалер. Ох, заревную!

– Что ты хотел?

– Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Супруга изволила к родственникам отбыть, и пацанов с собой прихватила. Только не шуми, я вижу, сколько на часах. Ты вызови такси или, там, машину на шоссе поймай, не думай о деньгах…

– Мама умерла, – сказала Машенька.

– Что? – он осекся.

– Мама. Умерла. Сегодня вечером.

– Подожди… Как умерла?

– А как умирают? – закричала Машенька. – Например, когда с гриппом после инсульта на работу ходят! Или когда «скорая» по часу на вызов едет! Что неясно?

– Еду, – сказал Женатик. – Держись, ежик.

Отключился.

Неужели и вправду приедет?

Никого у них с матерью нет – одни на свете. Впрочем, отец… Был отец. Вернее, есть. Третий муж Неонилы Ивановны, которого мать презирала пуще всех прочих мужчин. За что? За то, говорила она, что спать в носках ложился. Машенька хорошо к нему относилась: нормальный мужик. Виделись только очень редко.