Kitobni o'qish: «Проклятье Меченого»
Пролог
– Нет, Василий, всё не так однозначно, как ты утверждаешь. Он, конечно, человек нерешительный и недальновидный. Но чтобы обвинять его в предательстве, нужны более весомые аргументы, – заявил невысокий, сухонький мужичок с козлиной бородкой и седыми всклокоченными волосами.
– Аристарх, ты не прав. Разве не его называли лучшим немцем года? Какие ещё нужны аргументы? – возразил мужчина выше среднего роста, с опухшим, синюшным лицом, наголо бритой головой и крупным синим носом, похожим на сливу…
Прежде чем предъявить свои аргументы, Аристарх взял со стола пустой графинчик и направился к витрине, за которой скучал толстый буфетчик. Судя по внешности и характерному акценту, работник общепита имел кавказские корни…
Аристарх выглядел неважно. Одного взгляда на его морщинистое, жёлтое лицо, мешки под глазами и трясущиеся руки было достаточно, чтобы понять, что перед вами далеко не фанат здорового образа жизни. Одет он был в старое потёртое тёмно-коричневое пальто и побитую молью серую кроличью шапку.
– Уважаемый, – обратился Аристарх к буфетчику, протягивая графинчик, – будьте любезны, налейте ещё триста грамм вон той водочки. Она у вас такая вкусная.
– Сколько лет продаю водка, а такое первый раз слышу, чтобы он был вкусный, – заметил работник прилавка и наполнил графин какой-то подозрительно мутноватой жидкостью.
Поскольку других посетителей, кроме меня и Аристарха с Василием, в буфете не было, слова буфетчика адресовались мне.
В обеденном зале стояли четыре высоких столика и барная стойка вдоль стены, без какого-либо намёка на стулья или табуреты, чтобы посетители надолго не засиживались. Я заказал чашку кофе, который в меню гордо именовался «заварной», а фактически представлял собой растворимый порошок из банки, и занял столик по соседству с ценителями «вкусной» водки. До поезда оставалось ещё минут сорок, и мне захотелось дослушать диалог Аристарха и Василия до конца.
– Да будь он хоть трижды назван лучшим немцем или лучшим японцем – это ничего не меняет, – продолжил спор Аристарх после того, как собеседники махнули по рюмашке, – от одного человека в этом мире вообще ничего не зависит.
– Ну, ты загнул, а как же роль личности в истории?
– Роль личности ничтожна. Все события и человеческие судьбы предопределены заранее.
– Да ты, брат, фаталист, – иронично заметил Василий.
– Можешь считать меня кем угодно, но против фактов не попрёшь, – парировал Аристарх.
– И какие факты ты можешь привести?
– А вот послушай. В Полоцком монастыре несколько лет тому назад была найдена рукопись учёного-астролога Василия Немчина, который жил в XIV веке. В этой рукописи сказано, что у последнего правителя великой державы будет на голове особый знак. И падёт на него проклятье за все прегрешения, что творили власти предержащие той державы, отрицавшие само существование Бога и преследовавшие людей за веру. И за какое дело ни возьмётся «меченый», всё будет невпопад. И рухнет страна, и образуются на её руинах удельные княжества… Ну что на это скажешь?
– А что тут сказать? Ты эту рукопись сам читал или от кого-то о ней услышал?
– Это научный факт, о нём в газетах писали.
– В газетах сейчас чего только не напишут, – скептически парировал Василий, – вот недавно я прочитал в каком-то издании, что Чернобыльская авария была предсказана в Библии. Этому тоже прикажешь верить?
– Так это же известный факт. Сам можешь убедиться. В книге «Откровение» Иоанна Богослова сказано, что упадёт на Землю звезда Полынь и отравит все воды в округе. И люди будут умирать от этих вод и от лучей невидимых.
– А Чернобыль тут при чём? Мало ли где люди от лучей да от отравленной воды умирали, – снова усомнился Василий.
– А дело в том, что трава полынь имеет второе название – чернобыльник, – привёл убойный аргумент Аристарх, – а чтобы окончательно развеять твои сомнения, приведу ещё одно пророчество. В брежневские времена, в семидесятые годы, старец Христофор, проживавший в ту пору в Тульской области, предрекал скорый развал Советского Союза. При этом он вещал, что «то ли в роще, то ли в пуще» соберутся трое бунтарей и договорятся о разделе большой страны на отдельные вотчины. Это ты как объяснишь? – победно вскинул брови Аристарх.
Я оказался свидетелем этой застольной беседы 25 декабря 1996 года в одном из привокзальных буфетов станции Тверь. Тему для спора Аристарх и Василий выбрали не случайно. На столике перед собутыльниками лежала газета, а на ней нехитрая закуска – банка кильки в томатном соусе и несколько кусочков чёрного хлеба. Передовица газеты была представлена портретом последнего советского правителя, печально смотрящего на читателей, а на слегка склонённой голове чётко обозначилось большое родимое пятно, за которое в народе его прозвали Меченый. Надпись под портретом, напечатанная крупным, жирным шрифтом, сообщала, что в этот день, ровно пять лет назад, Михаил Горбачёв сложил с себя полномочия президента СССР и объявил о ликвидации Советского Союза…
С 475-го по 476-й годы от Рождества Христова Римской империей правил император Флавий Ромул Август. Ничем особо не примечательный. Правил-то всего один год. И возраст у него был совсем юный – пятнадцать лет. Ничего существенного сделать не успел, только добровольно передал правление захватчикам. Западную Римскую империю задолго до Ромула Августа фактически оккупировали германские племена. Но формально империя существовала, и титул императора переходил по наследству. Императоры в ту пору менялись часто. От большинства в истории не осталось ничего, даже имени. А вот Ромул Август остался в истории. Как последний Римский император…
Такая же историческая участь, похоже, ожидает последнего правителя великого Советского Союза – Михаила Горбачёва. Обвинять Ромула Августа в падении Рима глупо. От него уже ничего не зависело. А вот уровень ответственности Михаила Сергеевича за распад СССР пока окончательно не определён. Слишком мало прошло времени по историческим меркам. Горбачёв виноват уже в том, что в самые критичные для судьбы государства моменты проявил слабость и нерешительность.
В юриспруденции есть понятие преступного деяния, которое включает в себя преступное действие и преступное бездействие. И потомки охотнее прощают правителям преступные действия, укрепляющие государство, нежели бездействия, разрушающие его…
А ведь как всё красиво начиналось! После череды похорон престарелых и больных генсеков к руководству коммунистической партией Советского Союза пришёл сравнительно молодой, энергичный, открытый для общения с народом Михаил Сергеевич Горбачёв. Пришёл и с порога объявил о начале социально-экономических и политических реформ, получивших впоследствии громкое название «перестройка». Это было как глоток свежего воздуха. Как чудо, которого ждали, но в которое мало кто верил…
Поначалу народ полностью доверял новому правителю, как выражаются современные социологи, «рейтинги главы государства зашкаливали».
Но вскоре перестройка превратилась в откровенную кампанейщину, и люди на собственной шкуре почувствовали, что новый предводитель ведёт страну куда-то не туда. Реформы, спускаемые сверху, на местах превращались в фарс. А старая вертикаль власти уже не работала. Система пошла вразнос…
Волею случая, мне довелось в годы перестройки поработать в местных органах исполнительной власти в одном из южных регионов страны. В нашем районе не было крупных промышленных предприятий. Основной отраслью экономики было сельское хозяйство. Все перестроечные кампании доходили до нашей глубинки в совершенно извращённой форме, доведённой до полного абсурда.
Слушаешь Горбачёва – вроде всё правильно говорит. Получаешь циркуляр «во исполнение решения» и удивляешься, какой же идиот всё это придумал…
Глава 1. А теперь – салатик
Утро было не просто жарким, а знойным. Не меньше тридцати градусов в тени. Я не стал ждать автобус и пошёл на работу пешком. Время пиковое, народа в транспорте как килек в консервной банке. Старенькие городские ЛиАЗы превращались в такие дни в настоящие душегубки. До работы километра три, минут за сорок доберусь не спеша…
У городского рынка, около одного из торговых павильонов, толпился народ. Из павильона вышел Андрей Кривцов. Андрей работал экономистом в плановом отделе райисполкома. Должность он занимал самую рядовую и, как следствие, имел зарплату «сто рублей и рано дома».
Несмотря на рост под два метра и косую сажень в плечах, выглядел Андрюха крайне истощённым. На окружающих он смотрел таким жалобным взглядом, что казалось, ещё немного – и заплачет. Когда Андрей заходил ко мне в кабинет, вместо приветствия первым делом спрашивал: «У тебя перекусить ничего нет?» Дашь ему бутерброд, он тут же его проглотит и снова смотрит просящим взглядом.
Но если у меня Кривцов вызывал сострадание, то его соседка по кабинету Верочка Зайцева, миловидная пухленькая девушка, жаловалась, что боится оставаться с ним наедине, потому что он смотрит на неё плотоядно, словно хочет сожрать.
Тяжело переживал Андрей перестройку. Организм требовал калорий, а в магазинах – хоть шаром покати. Покупать же продукты на рынке ему было не по карману…
Но сегодня Андрюха выглядел счастливым как никогда. Светился просто каким-то внутренним светом. В левой руке он держал авоську с жестяными консервными банками. И банок этих было штук двадцать, не меньше. Авоська от тяжести растянулась почти до земли. После рукопожатия я спросил:
– Что это ты тащишь?
– Да тут консервы выбросили, а я как раз мимо шёл, когда их выгружали из машины. Одним из первых в очереди оказался. Повезло так повезло! Беги и ты, займи очередь. Там много завезли. Только теперь постоять придётся часа полтора.
Я взглянул на авоську. Ассортимент был широкий: кильки в томатном соусе, сардины в масле, тунец в собственном соку и даже рижские шпроты. Объединяло консервные банки одно – все они вздулись и, казалось, ещё немного, и взорвутся.
– Андрей, а ты срок годности на банках смотрел? Консервы протухли уже, им на свалке место.
– Какая свалка, ты что! Прокипятить маленько – и порядок.
Я махнул рукой и пошёл дальше. А очередь за консервами всё прибывала…
Это было летом 1988-го года. В самый разгар перестройки. Я тогда работал в районном исполнительном комитете Совета народных депутатов. Сокращённо – райисполком. Занимал должность заведующего организационным отделом. Райисполком, для тех, кто не знает, – это аналог нынешней районной администрации, с той лишь разницей, что все его административные и хозяйственные функции дублировались и контролировались районным Комитетом Коммунистической партии.
Страна в эти годы испытывала острый дефицит самых обычных продуктов питания и товаров повседневного спроса. Агропромышленный комплекс нашего района считался одним из самых передовых в области. Колхозы и совхозы выглядели вполне достойно, некоторые из них именовались миллионерами, что в ту пору являлось показателем высокой экономической эффективности. В нашем районе было несколько предприятий, специализирующихся на переработке сельскохозяйственной продукции: мясокомбинат, пищевкусовая фабрика, маслоэкстракционный завод, молокозавод, хлебозавод, птицекомбинат и другие. Казалось бы, дефицита продуктов быть не должно. Однако в магазинах из мясных товаров присутствовали только «суповые наборы» – свиные и говяжьи кости с редкими прожилками мяса и сала. А чтобы купить молоко, занимали очередь часа за три до открытия магазина. Пищевкусовая фабрика считалась главным производителем майонеза и различных соусов в регионе, но достать их продукцию можно было только по большому блату.
Все предприятия района рапортовали о перевыполнении производственных планов. А чиновники от торговли докладывали на различных совещаниях об отсутствии дефицита и продовольственном изобилии. Поскольку районные руководители и их родственники по магазинам не ходили и в очередях не стояли, а всё необходимое получали с доставкой на дом, они охотно верили, что народ «с жиру бесится»…
Моя должность не относилась к элитарной, но небольшие презенты от местных производителей мне тоже перепадали. Однако на вопрос «куда исчезает продукция местных производителей» ответа я не находил. Допустим, её отправляют в крупные города. Но ведь не всю же, подчистую. Времена продразвёрстки давно канули в Лету. И вот по долгу службы мне представилась возможность поближе познакомиться с работой одного из крупнейших предприятий района. Направили меня в один из субботних дней на отчётно-выборное профсоюзное собрание местного мясокомбината в качестве уполномоченного представителя от районной власти.
На проходной меня встретила председатель профкома Ольга Андреевна Фомина. Должность председателя профкома на комбинате была освобождённая, то есть за эту работу платили зарплату. И весьма достойную. А какие открывались возможности! А чем, собственно, занимался председатель профкома, кроме распределения санаторно-курортных путёвок и организации различных мероприятий? Да ничем. Одним словом, мечта, а не работа…
Внешне Ольга Андреевна вполне соответствовала своей должности. Если описать коротко, фигура её подходила под определение «колобок». При росте чуть более ста пятидесяти сантиметров весила она не меньше центнера. Плюс тройной подбородок. А ещё – выдающийся во всех отношениях бюст. В общем, весьма фактурная особа.
Вместе со мной на собрание прибыли две артистки областной филармонии. Одна – пианистка, а вторая – скрипачка. Молоденькие девушки – недавние выпускницы консерватории. Их пригласили для музыкального сопровождения концертной части мероприятия. Девушки обладали вполне привлекательной внешностью: стройные, худенькие, с симпатичными личиками. Но на фоне Ольги Андреевны они выглядели как два хиленьких цыплёнка рядом с хорошо откормленной свиноматкой.
Собрание прошло как по маслу. Отчёт о проделанной профсоюзным комитетом комбината работе за последний год длился не меньше часа. Цифры, говорящие о выдающихся успехах предприятия в отчётный период, так и сыпались из пухлых уст Ольги Андреевны: «План по переработке свинины выполнен на сто три процента, по производству колбас и полуфабрикатов – на все сто двадцать процентов».
И не малая заслуга в этих достижениях, безусловно, принадлежала профкому комбината. Сопоставляя услышанные цифры и реальное положение дел в снабжении населения района мясом и мясопродуктами, хотелось задать докладчику вопрос: «Где можно увидеть вашу продукцию воочию, уважаемая?»
Но никто портить праздник не стал. Результат голосования членов профкома не вызывал сомнений, поскольку кандидатура Ольги Андреевны была единственной и безальтернативной.
Мне тоже предоставили слово. Я не стал расстраивать хозяйку торжества. Отметил её личные заслуги на сложном и ответственном посту и пожелал успехов в последующей работе.
После официальной части состоялся концерт. Артистки филармонии исполнили несколько классических произведений, что не вызвало особых эмоций у присутствующих. Но тут на сцену снова вышла Ольга Андреевна и спросила у пианистки:
– А можете сыграть «Ой, мороз, мороз»?
Девушки заиграли, а председатель профкома затянула басом:
– Ой, мороз, мороз, не морозь меня…
Зал подхватил, а в конце разразился бурными аплодисментами.
– Вот это добрая музыка, – восторженно прокомментировал мой сосед слева.
Потом на сцену выходили другие самодеятельные артисты из числа работников мясокомбината. Кто-то станцевал «казачок», один артист разговорного жанра рассказал басню Крылова «Демьянова уха». Концерт удался на славу.
После концерта Ольга Андреевна пригласила меня и девушек отобедать в столовой комбината. Мы попытались отказаться, но под напором хозяйки торжества поняли, что этот вопрос не подлежит обсуждению.
На первое подали борщ. Если вы думаете, что в каком-нибудь московском или даже киевском ресторане вам подадут настоящий борщ, то вы глубоко заблуждаетесь.
Принесли нам каждому по металлической миске, по объёму – ближе к тазику. В миске среди овощных ингредиентов плавали огромные куски жирной свинины. Борщ был настолько жирным, что казалось, если отпустить ложку, она останется стоять в этом бульоне. К борщу подали пампушки. Это такие сдобные булочки, приправленные чесноком.
Вы бы видели испуганные лица пианистки и скрипачки. Они едва смогли проглотить по пол-ложки борща и откусить по маленькому кусочку пампушек. Я буквально вдавил в себя несколько ложек этого яства и почувствовал, что уже сыт.
А Ольга Андреевна поглотила свой тазик борща и десяток пампушек и удивлённо спросила:
– А что вы не кушаете? Не нравится борщ? Сейчас подадут второе.
При этих её словах девушки поперхнулись и испуганно вжались в свои стулья.
На второе подали такие же тазики, в которых плавали в мясном соусе по две свиные котлеты огромного размера и гора картофельного пюре. Ольга Андреевна одним махом поглотила содержимое и этого тазика и осуждающе посмотрела на девушек, которые откусили по крохотному кусочку котлеты и пытались их прожевать, чтобы не обидеть хозяев. Давалось им это с большим трудом. Их желудки размером с напёрсток не воспринимали подобных шедевров кулинарии. Да и мой организм протестовал от такого наплыва калорий.
В это время в столовую стали подтягиваться участники собрания. Все как на подбор люди дородные и представительные. Праздник живота набрал обороты. Тазики с едой поглощались в таком темпе, как будто эти люди не ели несколько дней. Некоторые брали по дополнительному тазику – добавки.
– Что-то гости наши совсем ничего не кушают, – с осуждением произнёс мужчина за соседним столиком, внешностью напоминающий артиста Евгения Моргунова.
Ответила ему Ольга Андреевна:
– Потому и тощие такие. Ни кожи, ни рожи.
И засмеялась, а точнее – захрюкала.
Тут подала голос скрипачка:
– Извините, а нет ли у вас какого-нибудь салатика?
– Как же нет. Для таких гостей да салатика не найти, – весело заявила Ольга Андреевна и обратилась к женщине на раздаче:
– Маня, подай нашим гостям салатики.
И «салатики» были тут же поданы. Представляли они собой по три, нарезанные дольками, огромные свиные сардельки в горчичном соусе.
Скрипачка удивлённо спросила:
– Разве это салатики?
На что получила исчерпывающий ответ Ольги Андреевны:
– Конечно салатики. А вы что хотели – капусту да морковку? Пусть эту траву козлы или кролики жуют. Посмотрите на меня. Я ем мясо, сало и потому так хорошо выгляжу!
При этих словах она гордо выпятила свою необъятную грудь и надула и без того пухлые щёки.
Я не удержался и пошутил:
– А на третье у вас компот с бужениной или чай с ветчиной?
Однако моего юмора никто не оценил. Праздник живота продолжался…
Извинившись перед Ольгой Андреевной, я соврал, что тороплюсь в райком, попрощался и, поблагодарив за вкусный обед, удалился. За мной следом выбежали девушки, сославшись на то, что опаздывают на автобус…
Теперь я знал, куда исчезает продукция мясокомбината. Бо́льшая её часть, похоже, никогда не покидала стен родного предприятия. А если к работникам мясокомбината добавить их родственников и друзей, плюс – всю районную номенклатуру, то совсем не удивительно, что простой народ вынужден довольствоваться суповыми наборами.
Глава 2. Чиновниками не рождаются
Попасть на государственную службу в советское время считалось большой удачей. Впрочем, как в любое время. Тогда никаких конкурсов на замещение вакантных должностей не проводилось. Даже формальных. А потому, чтобы вступить на первую ступеньку карьерной лестницы, должны были сложиться определённые условия.
Многих продвигали в чиновники по знакомству. Некоторые умудрялись пристроиться на тёплое местечко за деньги. Кто-то упорно шёл к этой цели, заявляя о себе активным участием в общественно-политической жизни. Но большинство, по моему глубокому убеждению, попадали в чиновники совершенно случайно. Просто звёзды так складывались. Так случилось и со мной…
А всё благодаря перестройке и, в частности, «мудрому» постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 1080 «О дальнейшем развитии подсобных хозяйств предприятий, организаций и учреждений…»
После окончания института я, как новоиспечённый инженер-строитель, прибыл по месту распределения – в маленький степной городок…
Для тех, кто не знает, что такое распределение, объясняю. Каждый молодой специалист по закону был обязан отработать три года по специальности там, куда направит Родина. Способов уклонения было несколько. Во-первых, поступление в аспирантуру. Этот вариант подходил тем, кто учился на отлично, или тем, у кого родители имели подходящие связи. Ещё один распространённый способ уклонения – женитьба или замужество. Главное – найти мужа или жену в родном городе или в другом престижном месте. Часто для этого практиковались фиктивные браки. Некоторым удавалось откосить от распределения по состоянию здоровья. И здесь без нужных связей не обходилось. Ещё один довольно распространённый вариант – уволиться с разрешения администрации по переводу в другую организацию. Один раз сменил контору и можешь лететь, «аки ясный сокол», куда душа пожелает. Только воспользоваться этим способом было не просто…
Сам процесс распределения – это отдельная история. Для выпускников устанавливалась очерёдность. Списки мест распределения вывешивались в деканате заранее. В первую очередь право выбора предоставлялось активистам: старостам, комсоргам, профоргам и т. п. Дальше учитывался средний балл по диплому. Но даже с высоким средним баллом в последнюю очередь распределялись неблагонадёжные. Я оказался в их числе. Декан так прямо и сказал: «За агитацию против социалистического строя будешь распределяться самым последним на курсе».
Раньше такое обвинение тянуло на тюремный срок, но, спасибо Горбачёву, времена изменились. Распределяться пришлось позже всех. Все сливки были сняты, остался только полный отстой. Так и оказался ваш покорный слуга в этом далёком от цивилизации местечке. И с первого дня мечтал об одном – как бы оттуда вырваться.
Прошли годы, и сейчас я с теплотой вспоминаю и этот городок, и его жителей…
Организация, в которую я попал по распределению, именовалась «Районное дорожное ремонтно-строительное управление», сокращённо – РайДРСУ. И при первом знакомстве могло показаться, что это действительно «рай», а не типичная дорожная шарага. Территория просто утопала в цветах. Начальник управления Корнеев Борис Петрович очень любил розы, и под его чутким руководством был высажен настоящий розарий из более чем двух тысяч кустов. На женщин, работавших в конторе, или, как сейчас принято говорить, в офисе, Борис Петрович возложил обязанность ухаживать за розами. В каждом кабинете стояли вазы с цветами. Офисные помещения содержались в идеальной чистоте, как и вся территория предприятия. Чувствовалась хозяйская жилка руководителя.
Назначили меня на должность мастера участка эксплуатации дорог. Довольно скучная работа.
Главным развлечением, вносящим хоть какое-то оживление, являлись ежедневные утренние планёрки. Каждое утро в семь часов все линейные инженерно-технические работники собирались в помещении диспетчерской. И заседали не меньше часа. Как правило, вёл эти собрания лично начальник управления.
Мне хорошо запомнилась одна из первых планёрок, на которой я присутствовал. Произошло это в конце сентября, то есть не просто в конце месяца, а ещё и в конце квартала. Чтобы получить квартальную премию, все участки должны были отчитаться о выполнении плана. Шеф обвёл всех присутствующих грозным взглядом, посмотрел на лежащий перед ним листок бумаги и, чеканя каждое слово, произнёс:
– Вы что, совсем зажрались, товарищи руководители? Вам уже и денег не надо? Подумайте о своих рабочих, как им объясните, что квартальной премии не будет? Вы что мне за цифры подсунули? Государственный план – это закон! Повторяю: план – это закон! А тот, кто саботирует выполнение государственного плана, – преступник!
– Степаненко, – обратился шеф к начальнику участка эксплуатации, – ты какое ожидаемое выполнение даёшь?
– 97,6 процента, Борис Петрович.
– А что у тебя, Потапов?
– 96,5 процента, Борис Петрович, – доложил начальник строительного участка.
– А как обстоят дела на асфальтобетонном заводе?
– 95,2 – с тяжёлым вздохом ответил начальник АБЗ Бондарев, – но это не наша вина, Борис Петрович. Мы готовы выдать хоть 120 процентов, но участки мало асфальта заказывают.
– Вот видите, бездельники, вы ещё и коллектив АБЗ без премии решили оставить! Значит, так. Даю вам времени до 11:00. Чтобы внимательно посмотрели, какие есть резервы, и обеспечили безусловное выполнение государственного плана. В 11:00 встречаемся у меня в кабинете…
Как только мы с ещё одним мастером нашего участка Володей Тихоновским зашли в кабинет начальника участка Коли Степаненко, раздался телефонный звонок. Коля взял трубку и ответил шефу:
– Да, Борис Петрович, Тихоновский у меня. Понял, сейчас передам.
– Твоя бригада где сегодня работает? – спросил Коля Тихоновского.
– В Ивантеевке, барьерные ограждения красят.
– Придётся тебе срочно ехать в Ивантеевку и перенаправить бригаду в Семёновку. Туда завтра какая-то «шишка» из обкома приедет, надо срочно ямки залатать да проверить, чтобы все знаки и указатели на месте были.
– А зачем мне ехать? Дай-ка трубку.
Вова набрал номер и, дождавшись ответа бригадира, спросил:
– Михалыч, бригада ещё на дистанции? Молодцы! Слушай меня внимательно: Ивантеевка сегодня отменяется, отправляйтесь в Семёновку – надо ямки залатать да знаки и указатели проверить. И чтобы там всё было тип-топ. Завтра туда большое начальство приедет.
Я взглянул на часы, висевшие на стене. Они показывали 8:45.
Пока Тихоновский общался с бригадиром, Коля Степаненко сбегал куда-то и привёл с собой начальника АБЗ.
– Андрюха, – обратился Коля к Бондареву, – слушай, мне до плана не хватает 80 тонн асфальтобетона. Выпиши, будь другом.
– Что-то ты маловато просишь, – ответил Бондарев, – вон Потапов выписал 240 тонн.
– Так у Потапова другие масштабы, а мне много не надо. Покажу выполнение больше 101 процента – в следующем квартале шеф заставит ещё выше планку поднять.
Степаненко и Бондарев обменялись товарными накладными, и начальник АБЗ отправился по своим делам. А Коля поставил задачу мне и Тихоновскому:
– Так, парни, срочно переписывайте акты выполненных работ. Добавите 80 тонн асфальта на ямочный ремонт, и государственный план будет выполнен. А соответственно, и премия в квартал не накроется медным тазом.
Поскольку для меня такое «выполнение государственного плана» оказалось в диковинку, я задал Николаю наивный вопрос:
– А почему раньше все начальники участков отчитались о невыполнении?
– Если бы мы показали сразу, допустим, по 102 процента, шеф всё равно дал бы нагоняя и потребовал ещё пару-тройку процентов добавить. А это вызвало бы подозрение у инспектора «Облдорстроя», его и так каждый месяц приходится поить до потери пульса. На сухую, гад, ни одной бумаги не подписывает.
– И таким образом каждый месяц «план выполняется»? – поинтересовался я снова.
– Пока асфальт можно укладывать, проблем нет. Бондареву тоже план надо выполнять. Хуже зимой. Снегоборьбой и противогололёдной обработкой на плановые цифры выйти не просто. Это если зима снежная. А если нет – совсем беда.
Снова раздался телефонный звонок:
– Да, Борис Петрович? Тихоновский у меня… Понял.
– Короче, Володя, шеф сказал, что из обкома завтра никто не приедет. Можно в Семёновку бригаду не посылать.
Тихоновский подвинул к себе телефонный аппарат и набрал номер:
– Михалыч, вы ещё на дистанции? Молодцы! Семёновка отменяется. Отправляйтесь в Ивантеевку.
Часы показывали 9:30.
Следующий час мы с Тихоновским занимались сочинительством: составляли липовые акты выполненных работ. А точнее, невыполненных.
В 10:30 раздался телефонный звонок. Снова звонил шеф. Коля послушал и обратился к Тихоновскому:
– Володя, придётся всё-таки посылать бригаду в Семёновку. Там завтра совещание в правлении колхоза будет. Из обкома никто не приедет, но будет первый секретарь райкома – Иван Иванович.
Вова взял трубку, покрутил диск и в очередной раз выдал:
– Михалыч, вы никуда не уехали? Молодцы!..
Тут мы с Николаем уже не смогли сдержаться и рассмеялись. Я едва не сполз от смеха под стол.
Тихоновский удивлённо посмотрел на нас, после чего произнес в трубку:
– Михалыч, пока не дёргайтесь, вдруг команда снова поменяется. Я позвоню после обеда.
У Степаненко от смеха покатились слёзы, а Вова махнул на нас рукой и заявил:
– Пойду к девчатам в бухгалтерию, чайку попью. Сообщите, если поступит новое распоряжение.
Часы показывали 10:55…
Коля взял обновлённые акты и отправился к шефу, а я поехал к себе – на дистанцию. Мои «молодцы» без волшебного пенделя тоже не особо шевелились…
В моём подчинении находились три мужика и четыре женщины. Бригада по ремонту и обслуживанию автомобильных дорог. Мужики имели специальности: один – водитель, второй – тракторист, а третий – машинист катка и одновременно бригадир. А женщины выполняли всю самую тяжёлую работу – укладывали асфальт, устанавливали бордюры и тому подобное.
Руководить таким коллективом было не просто. Мужики постоянно находились в поиске мелкой халтурки. Кому сено перевезти, кому огород вспахать. Тариф – пол-литровка самогона. С утра мои механизаторы, как правило, находились подшофе. Наказание рублём или угроза увольнения их совершенно не пугали. В колхоз, если что, принимали с любым послужным списком.
С женщинами тоже было не просто. Допустим, прокладывали мы по селу тротуар, чтобы приблизить уровень жизни в сельской местности к городскому. Привезут машину асфальта. А мне, по разным причинам, в это время необходимо отлучиться. Возвращаюсь и наблюдаю картину маслом. Сидят мои бабоньки на лавочке, потягивают наливочку и закусывают чем бог послал. А асфальт растаскивают по дворам местные жители. Моё возмущение вызывало у работниц крайнее изумление:
– А что тут такого? Вот и Вам люди добрые продуктов собрали.
И суют мне пакет.
Поначалу я пытался их перевоспитывать. Только всё напрасно. Позже смирился с неизбежным. Сломать менталитет практически невозможно.
Настал бесконечный день сурка. Полная безнадёга и беспросветность. А Борис Петрович ещё задумал поселить меня с женой и маленькой дочуркой на участке в дикой глуши. Спасти нас могло только чудо.
Оно и случилось. А именно – вышло то самое постановление ЦК и Совета Министров № 1080.
Появилось оно не на пустом месте. Продовольственный кризис набирал обороты. Полки магазинов пустели на глазах. Заходишь в гастроном, а там, кроме как на скучающих продавщиц, и посмотреть не на что…
