Kitobni o'qish: «Премудрая Хозяйка»

Илька

Ильку сейчас не узнаешь, ох и красавица! Все на неё заглядываются, от женихов отбою нет. А по детству, не поверишь, многие её некрасивой считали. Кто и вовсе дурнушкой прозвал. Особенно Зинаида Матвеевна с третьего этажа отчего-то больше всех над Илькой посмеивалась. Всякий раз сочувствовала… Подошла, помнится, к девчушке, погладила её по головке и сказала жалостно:

– Эх, дитятко, обминула тебя природа, обминула… Горькая тебе доля досталась… – и по великому своему житейскому опыту «всюю правду» открыла. Чтобы, дескать, дитёнок жизнь знал и к суровым испытаниям готовился.

Про Матвеевну все скажут: вредная старушонка, глаза у неё злые и вместо языка – змеиное жало. Съязвить да смутить – это ей и мимоходком удаётся.

Однажды присела она на лавочку среди соседок-старушек и говорит:

– Несправедливо жизнь устроена. Я какая красавица была, а всюю жизнь с пьянчужкой промаялась. У девоньки и вовсе надея слабая… Не про неё счастье, не про неё. В мать пошла… Это ж как ей повезти должно! Хорошо, если себе замухрышку найдёт, а то, знамо, одной весь век горевать.

Илька услышала этот разговор и то ли не поняла, то ли какие слова пропустила, подошла к старушкам и спрашивает Матвеевну:

– Бабушка, а мне мама говорит: не родись красивой, а родись счастливой. И папа сказал, что я счастливая.

Старушка засмеялась мелким дребезжащим смешком, с соседками перемигнулась и говорит:

– Ступай, дитятко, иди, погуляй с робятами…

Ильке тогда и десяти лет не было, не очень-то её слова обидные задели. Что и говорить, девчушка лёгкого нрава, смешливая и ласковая, злости в ней и вовсе нет. Сама приучила себя обиду из сердца гнать. Случись чего, поплачет маленько, повздыхает, и никакая кривулина к ней не пристаёт. Бывало, рассорка с подругами приключится, и пяти минут не проходит, как сама мириться бежит.

Ну и вот, а к семнадцати годам Ира (Илькой её отец с матерью, близкие люди и подруги всякие называют) в такую красавицу расцвела – ну лебёдушка, глаз не оторвать! Родители у неё низенькие, и по всяким генетишным законам Илька тоже должна была росточку малого взять. А она уже в пятнадцать лет на ширину ладони мать переросла да и отца выше стала. Теперь-то и вовсе высоконькая. И про пышку не вспоминай – вон какая стройная и тончавая! В талии – оса, а ноги такие, слышь-ка, долгие, что Илька будто цаплей запохаживала. Но самое удивительное – это её смеющиеся глаза. И теплинка добрая из них льётся, и озорные искорки блёстками посверкивают. Столько в них жизненной силы и радости, что на кого ни посмотрит Илька, сразу тому легче и веселее жить становится. А ещё кажется, что в её глазах тайна какая-то сокрыта…

Словом, вовсе другая стала, как подменили всё равно.

Сядут старушки во дворе и толкуют, отчего Илька так чудесно в самую раскрасавицу выправилась. Зинаида Матвеевна сразу верное объяснение придумала: дескать, отец с матерью Ильке неродные. Так и заплямкала языком:

– Смотрю я, бабоньки, и дивуюсь: родители неказистые, а девка у них справная. Ладом дело нечистое. Верно говорю: подменили они девочку в роддоме, умыкнули чужу красоту. И сумлеваться нечего. Я ишо по детству несуразность эту приметила. А теперича и вы, небось, видите…

– Раньше ты, Матвеевна, по-другому говорила. Мол, яблоко от яблони недалеко падает… Твои слова.

Баба Зина и глазом не моргнула.

– Так она и тогда была на родителев не похожая. Мне это сразу в глаза бросилось.

Поспорят старушки, а всё же друг с дружкой согласятся, что и, верно, тайна тут какая-то есть. Эх, скажу тебе, и правда в жизни Ирины сокровенная история случилась. О ней и хочу тебе рассказать.

Странные сны

С малых лет захотелось Ильке всё про птиц знать. Весной и летом раненько встанет, и так заслушается соловьёв и других птах певчих, что домой её не загонишь. А зимой, когда крепкие морозы наступают, сама не своя становится. Всё думает, что звери и птицы в лесу мёрзнут. На балконе кормушку изладила, всякую крошку со стола соберёт и птахам отнесёт. Сама иной раз хлебушка не съест, для пернатых припасёт. Где-то прочитала стихотворение, и очень оно ей на сердечко запало. Я его полностью не помню, а вот отрывок:

…Утром на смену ночи

Поздний пришёл рассвет.

Маленький стылый комочек

С ветки упал на снег.

Когда Илька в первый раз стих прочитала, обревелась вся. Со всей ясностью прочувствовала, как маленькая птаха кромешной ночью мёрзла и, не дождавшись солнышка, окоченела.

Родители Ильки наукой занимаются. Однажды они с коллегами по работе научный разговор вели, о какой-то там мудрёной болезни спорили. Дескать, природа вируса неизвестна и победить его не удаётся. Ген вируса постоянно мутирует и никак его не понять. Илька возьми да и скажи:

– Людям нужно сначала у животных все болезни вылечить, тогда и никаких болезней не будет, – ну, как взрослая всё равно рассудила. Ей тогда пять лет всего было. Это как?

Слушай дальше, отец с матерью сконфузились, словно неловко за дочку стало, а Иван Сергеевич, друг их, кстати профессор, улыбнулся и спрашивает:

– Ты, Иринка, почему так думаешь?

– Потому что люди помочь себе и друг другу могут, а животные – нет. Сильные всегда должны защищать слабых. Сила не для себя нужна.

Удивила, конечно, взрослых. С малых лет и такая мудрость!

Ну да ладно, любит Илька на птиц смотреть, а лебедей ей и вовсе очень повидать захотелось. Как-то узнала от родителей, что лебеди в Крыму зимуют. И там очень доверчивые становятся, людей близко подпускают и даже позволяют по пёрышкам и по шее себя погладить. Добрые люди им поесть приносят, с руки кормят. Илька и замечтала в Крым поехать в это время и лебедей вкусненьким угостить.

Мечты, конечно, но словно кто их услышал… Первый раз с лебедями Иринка по десятому году повстречалась. Сначала во сне, а потом и наяву довелось.

Скажу тебе, сны Ильки очень уж необычные. Кошмары к ней вовсе не приходят, а часто снится ей, будто она птицей летает. И людей в своих снах редко видит, а каждый раз в лесу со зверями и птицами разговаривает.

Бывало, возьмётся книжку интересную читать, понравится ей, и бежит сразу подружкам советовать, а то и чуть ли не всем прохожим. Такой уж у неё характер открытый, всякой радостью с другими торопится поделиться. А ночью ей снится, что она на пенёчке сидит и ту книгу зверям и птицам читает. Хоть зимой, хоть летом, а то и непогода разыграется – Ильке всё нипочем. Ночью луна с неба слезает, спускается пониже и висит себе на ветке дерева, под которым Илька сидит. Старается вовсю, сияет, как лампа, чтобы Ильке лучше буковки видать было. Волки, олени, лисы и другие звери и птицы вокруг собираются, рядышком друг с дружкой, мирно и спокохонько. Чудно. Слушают внимательно, и хоть бы кто перебил.

Ещё придумала народец лесной уму-разуму научить. Так и сказала: «Что мне одной учиться? Пускай и зверюшки знаний набираются». В школе оценки разные получает, а в своих снах сама пятёрки и четвёрки раздаёт.

Правда, как только просыпается, сразу сон забывает. Разве что вспомнит малость какую-то, да и то смутно и мельком. Однако утром всё равно веселёхонькая из кроватки выпрыгивает, весь день и сама смеётся и других радует.

В ту зиму ей десятый годок пошёл. Приснилось Ильке, будто она в снежном лесу на берегу речки. Река вся льдом закована, и только вдоль берега полоска узкая открытой воды. И вот на этой чистой воде два белых лебедя плавают.

Вокруг сугробы глубокие, а Илька не притопает нисколько, словно по твёрдыне идёт. Разве что следки еле приметно за ней цепочкой вьются. Из взрослых никого нет, а ей и не боязно. Чудно, да и только.

Подошла поближе и вдруг видит пятеро волков по берегу ходят и на лебедей, скалясь, поглядывают. А один волк на лёд заскочил и с другой стороны примеряется.

Лебеди, видать, до того обессиленные, что и улететь не могут. Прижались друг к дружке, на волков в испуге смотрят и мечутся вдоль открытой полоски. Недалеко они от берега, волку и одним прыжком достать, а не охота, видать, серым в воду лезть.

Увидела Илька волков и придумала… незаметно к ним подобраться. Дай, думает, за хвосты их оттаскаю. Решила так-то и… исчезла. Самого большого волчину выцелила глазком и к нему невидимая подкралась. Очутилась рядышком, схватила серого за хвост и сама собой стала, видимая для обычного глаза. Волк как завопит да как рванётся! Чуть было хвост в руках Ильки не оставил. Вырвался и вбежки во все лопатки.

Другой волк испуганно всхрапнул и завопил срывающимся голосом:

– Да это же Хозяйка! Шуба! Бежим, робяты, отсюда! – и, не оглядываясь, пустился наутек.

И остальные волки тоже со всех лап в лес сиганули. Только хвосты за деревьями мелькнули.

Посмеялась Илька, а сама даже не удивилась, что волки её испугались. Будто так и надо, обычное дело. Подошла спокойненько к берегу, и лебеди к ней подплыли. Словно тоже её узнали. Стали, перебивая друг дружку, рассказывать, какого страха натерпелись.

Илька давно привыкла, что народец лесной по-человечески болтает. Во сне это, конечно, а вот наяву, как ни старалась собак и кошек разговорить, ничего не получилось. Те на неё, как на ненормальную смотрят. Сами, конечно, по-человечески – ни бум-бум.

Илька послушала лебедей и говорит:

– Ишь, прохвосты! Вот я им покажу! – потом подумала и говорит: – Ничего не бойтесь, теперь они у меня к вам и носа не сунут. А вы молодцы, не хуже Серой Шейки в ледяной воде плюхаетесь.

Лебеди про Серую Шейку слышали, конечно, а всё же нисколько не обиделись, что девчушка их с какой-то уткой сравнила. Стали взахлёб рассказывать, почему в тёплые края не улетели.

История это и впрямь горькая.       Тайну тебе скажу. В том тут закавыка, что этой паре лебедей, которых Илька во сне увидела, на самом деле в Кара-Шимском лесу зимовать пришлось.

Первый год Машка с Яшкой вместе. И такая это бедовая пара, что и сказать страшно. Всё-то с ними несчастья да горести случаются. Весной так и не удалось им детей завести.

Гнёздышко они на мшарных озерах построили, что за Кара-Шимским перевалом. Места эти глухие вовсе, редко сюда даже охотник заглянет. А уж праздные люди и сроду не хаживали. Зверю тоже по топким болотам не пробраться. Как-никак, а для лебедей в самый раз. Детям в тишине и покое расти, и самим понапрасну не тревожиться. На беду, весной погода дождливая выдалась, и большой паводок случился. Речка Нарышка все свои старицы затопила, по пойменным болотам прошлась, где Машка с Яшкой гнездо построили. Бурный поток гнездо лебедей разрушил, и вся кладка погибла.

Другое гнёздышко лебеди повыше на сухом месте поставили. От речки вроде как в безопасности, но так случилось, что лиса кладку нашла. В первый раз лису лебеди прогнали, только та всё равно потом подстерегла.

Больше Машка не решилась яйца откладывать. А осенью, когда лебеди собирались уже на зимовку лететь, беркут на Машку напал. Налетел со страшной силой, и точно бы погубил, но, к счастью, Яшка вовремя подоспел. Вдвоём они насилу отбились, а всё же сильно беркут лебёдушку поранил. Крыло ей повредил, да и крови Машка много потеряла.

Хворала Машуня, что и говорить, очень долго. Яшка от неё ни на шаг не отходил, поесть приносил. Если что вкусненькое найдёт, сам не ест – Машуне несёт. Выздоровела лебёдушка и даже смогла на малые расстояния летать. Да только на зимовку дорога дальняя, попробуй помаши крыльями несколько дней кряду. Машке такой перелёт никак не осилить. Вот и решили лебеди на Нарышке зиму перетерпеть. От уток и гусей всё же слышали, что на тальцах¹ многие зимогорят так-то. В этом месте на родниках речка никогда не застывает, потому лебедям и плавать можно, и какую-никакую травину со дна ущипнуть.

Машка отговаривала Яшку, конечно, ну, чтобы он один на юг летел, не мучился из-за неё. Да что там, и ругалась, и плакала навзрыд, однажды и вовсе сказала, что не по любви за него взамуж вышла. Соврала, конечно, намеренно кусанула словами обидными, однако Яша не отступился, никаким словом его не сшибёшь. Нет, ну обиделся, конечно, поначалу-то, а всё равно даже и в мыслях у него не завелось, чтобы Машуню бросить. На всё у него один ответ:

– Мне без тебя ещё хуже будет. А зиму переживём как-нибудь.

Всё это лебеди и рассказали Ильке. Девчушка даже расплакалась и тут же – проснулась. Удивилась она, до чего ей сон яркий и ясный приснился. Каждую детальку вспомнить можно. Да тут же и загрустила. Как представит, что лебеди одни на студёной зимней речке плавают, так сразу слезинки ей на глаза наплывают.

В тот день в школе Илька еле вытерпела, чтобы с уроков не удрать. Прибежала домой и бабушке свой сон рассказала. Потом спросила, как лебедям помочь можно.

Бабушка только улыбнулась.

– Да как же им, дитятко, поможешь? Во снях видела, – значит, нет их на самом деле.

Маме и папе тоже открылась, а те тоже говорят: мол, снам верить нельзя, там всё не по-настоящему.

– Это работа нашего мозга, – учил отец. – Так наш мозг устроен. Иной раз такая белиберда приснится, что неразбери-поймёшь.

И мать вторит:

– Хорошо, Илька, что к тебе добрые сны приходят. Я слышала, люди такие есть, что им сны вообще не снятся. Это плохо. И животные сны видят, посмотри, как наш кот Васька иногда во сне лапами перебирает. Бегает где-то, наверно, шельмец, по крышам. Или мышку ловит.

Видит Илька, от взрослых никакого дельного совета не дождаться, ну и сама придумала, как лебедям помочь. Краски, кисточки достала и решила лебедей рисовать…

Илька всякий раз, когда у неё настроение грустное, в альбоме рисует. Думаешь, каракули малюет? Как бы ни так! С пяти лет с красками возится.

Тогда с ней болезнь страшная случилась. Врачи помочь не смогли, и Илька вроде как случайно к рисованию потянулась. Рисунки у неё всегда весёленькие выходят, словно живые, а чёрную краску она и вовсе невзлюбила. Посмотришь на Илькины картинки, и как будто она новые жизни придумывает. От рисования с Илькой чудо и случилось. Постепенно болезнь ушла, и девчушка, к удивлению врачей, совсем выздоровела.

Сейчас Илька уже и маслом и акварелью пробует. В кружке Юный Художник её самой талантливой считают.

…Сначала хотела в точности передать, как лебедей во сне видела, а потом подумала, подумала… и придумала вовсе несообразное. «Не буду их на холодной реке оставлять, – решила она, – пускай они у меня в тёплом домике перезимуют».

Скажу тебе, Илька очень верит, что если она что-нибудь хорошее нарисует, то это обязательно сбудется. Не раз уже так бывало. Помнится, изобразила медведицу с медвежонком, а ночью ей снится: самая настоящая медведица благодарит её слёзно, за то, что она… помогла ей медвежонка найти.

– Потеряла я своего Мишутку, – причитала медведка. – Два дня не могла найти. Если бы не ты, Хозяюшка наша, пропал бы мальчонка, и я бы горя не вынесла.

Илька сразу напустилась (во сне она частенько строгая) на нерадивую мамашу.

– Что же ты за мать такая, что ребёнка без присмотра оставила?! – и ножкой топнул. – Вот лишу тебя родительских прав, будешь знать!

Медведица стоит виноватая вся такая, с лапы на лапу переминается, голову понурила, глаза прячет. Мишутка её возьми да и зареви.

Ну, Илька и смиловалась.

– Ладно, – говорит, – идите. Только впредь, чтобы этого не было!

После того сна погордилась маленько, а как же. Потом ещё много раз звери и птицы её благодарили. Так и поняла, что её рисунки как-то на жизнь лесную влияют.

…Домик Илька с одним окошком нарисовала. Хоть и небольшой получился, зато с длинной трубой на крыше.

– Сразу видать, тёплый домишко, – порадовалась девчушка. – Теперь Яшка с Машуней перезимуют. Ну-ка, ещё дыму прибавлю, чтобы теплее было.

Потом подумала, подумала и ещё одну трубу пририсовала и дыма гуще накрутила.

Этой же ночью сон ей приснился, будто сама она в домике том оказалась. Тепло в нём, две белые печурки рядышком стоят, а в них дрова жарко пышут. Шипят весело так, потрескивают. А возле стеночки – мягонькая подстилка для сна. Лебеди по комнатке туда-сюда вразвалочку ходят, ластами по полу шлёпают. В уголке ванночка небольшая стоит, и в ней они по очереди плюхаются.

– Вот хитрюги! – засмеялась Илька. – Про воду-то я забыла. Сами, наверно, ванну где-то купили?

– Нам без воды нельзя, – отвечает Машуня. – Вот только тесно в ванночке и вдвоём плавать нельзя.

Илька, когда себя Хозяйкой видит, сразу силу свою знает. Кажется ей: всё, что ни пожелает, враз исполняется. Улыбнулась девчушка, с хитрецой глянула и говорит:

– Ладно, будет вам вода… Пойдёмте купаться… – и вдруг на стенке ещё одна дверка объявилась. Илька подошла к ней, обернулась и спрашивает: – Вы чего, воды боитесь?

Лебедям и впрямь боязно. Не охота, знаешь, из тёплой избы опять на стужу идти. Всё же Яшка насмелился и первый пошёл. Машуня чуть замешкалась, но тоже следом потянулась.

Толкнула Илька дверку, а там – хорошенькое дело! – льда ничуть не бывало, река весело в берегах плещется. Да ещё – вот чудо так чудо! – лето вокруг. Тепло, солнышко светит. На деревьях листочки зелёные, а по земле травка стелется. По берегам всякой водной зелени видимо-невидимо – ешь не хочу! Плавай сколь хошь, а там, глядишь, и весна придёт.

– Теперь вам грустно не будет, – сказала Хозяйка и шутейно пригрозила: – Смотрите у меня, днём плавайте, а когда солнышко за гору спрячется, сразу домой бегите. Ночью здесь опять… холодно, зима.

Такой уж порядок: когда Илька спит ночью, в Кара-Шимском лесу день, и наоборот. Не может же, в самом деле, она везде поспеть.

Так и зажили Яшка с Машуней. Днём на тёплой Нарышке плавают, плескаются, а ночь в домике коротают. Прижавшись друг к дружке, смотрят, как снежные вихри за окном буйствуют.

Волки у костра

Только Илька лебедёй пристроила, опять ей яркий сон привиделся. Приснилось, будто она в иволгу перевернулась. Потом выпорхнула на снежную полянку, смотрит: посерёдке костёр горит, небольшой такой костерок, разве что угольки в краснах пышут и пламешек махонькими заплесками трепещется.

Людей ничуть не бывало, а вокруг него… волки разлеглись. Стая самая известная, тут, за Кара-Шимским перевалом, эти волки огромный себе участок отхватили. Хват Серпоклык, вожак стаи, дремлет себе, свернувшись в калачик и прикрыв нос хвостом. Волчицы Грызя Рыкова и Жужа Мухановская весело о чём-то разговаривают. Молодой переярок Герасим на огонь смотрит, и будто раздумался о чём-то. С голода глаза выпучил, смотрит, как в углях куски мяса шваркают. Таращит зелёные глазища ну и нет-нет да и облизнётся. Другие волки тоже дремлют и украдко на костерок поглядывают.

Увидела Илька волков и… обрадовалась. Этих-то прохвостов и искала… «Ах вы разбойники! – сердито подумала она. – Ишь, разлеглись! Вот я вам покажу!». Возле самого костра ударилась о снег – и сразу из птицы в девчушку перевернулась.

Волки всполошились не на шутку, повскакивали с мест, но такое оцепенение на них нашло, что с места сдвинуться не могут. Сразу, слышь-ка, Хозяйку признали, с испугу в кучку сбились, хвосты поджали и трясутся от страха.

Илька топнула ножкой и говорит строго:

– По какому это праву вы животных в лесу губите?!

Старый волк, по прозвищу Кусарь, выступил вперёд и говорит:

– Как же нам не губить, хозяюшка, коли мы окромя мясного ничего не едим. Брюхо, оно совета не спрашивает.

– Волку сеном брюхо не набить, – поддакнула его жена, старая волчица.

Илька удивилась, что волк её хозяюшкой назвал, а виду не подала. Да и то сказать, такую силу и решимость в себе почуяла, будто главная она в лесу.

– Животным и так зимой тяжело. Холодно и голодно – а вы пользуетесь!

– Что поделаешь, – вздохнула старая волчица,– у самих сердце кровью обливается. Зря на нас осерчала. Вот у хозяина нашего, лесовина Анохи Зелёнки, волки похлещи нас будут. Звери так звери. Никого не щадят. Побольше нашего лопают да и ради прихоти жизни лишают. А мы что – мы так, для пропитания только…

– Вы тоже хороши!

– Знаем… – закивал головой дед Кусарь. – Знаем, и говорить нечего. Я вон сколь на своём веку погубил! Ужо спать боюсь: одни кошмары снятся. А поделать-то что? Присоветовала бы, а?

А Илька успокоиться не может.

– Яшку и Машуню охраняйте. Если с ними что-нибудь случится, я с вас по семь шкур сниму, – пригрозила она.

– Не беспокойся, Хозяюшка, и пёрышка с них не упадёт.

Илька раздумавшись волков оглядела и говорит:

– Ладно, что с вами сделаешь. Взрослых никак не переделаешь, а чудес на свете не бывает… – помолчала немного, загадочно на волков глянула и объявила: – А дети у вас пусть другие будут!.. – сказала так-то, ножкой топнула, в иволгу обернулась и улетела восвояси.

Илька тут же и проснулась. Утро в окошко глянуло, самое время вставать. Полежала она в кроватке, сон вспоминая. Чудно ей. Ладно, думает, следующей ночью увижу, что дальше случилось. Вскочила веселёхонько и сразу к окошку подбежала. Выглянула на улицу, тут же и на градусник посмотрела.

– Пять градусов всего! – обрадовалась она. – Прошли морозы, теперь зверюшкам и пернаткам не очень холодно.

Потом на кухню сбегала, семечек принесла и в кормушку насыпала. А птахи уже ждут, на ближайших деревьях сидят нахохлившись. Илька только немножко насыпала, а они уже слетелись со всех сторон, девчушку нисколько не боятся. Синички схватят семечку и обратно на ветку запрыгивают. А воробьи тут же, в кормушке, щёлкают.

Посмеялась Илька, вспоминая, как волкам нагрозила, и решила этих волков в альбоме изобразить. Села к столику и мечтает: «Эх, вот если бы волки не нападали на зверюшек, а оберегали их», – а сама старательно волка кисточкой выводит.

И вот представь, маленькая девочка, десяти лет отроду, эдак со всей серьёзностью рисует и приговаривает: так, этому – уши длинные, этот пускай с копытами бегает. Так, бобры у нас мясо не едят? Хорошо… Рисует, и всё-то у неё волки какие-то странные получаются. Вроде бы голову волчью изобразит, а дальше вовсе несуразно выходит. На одного глянешь – не то заяц, не то волк. И уши долгие, и задние лапы заячьи. Другой волк и того страшнее – с копытами, а на волчьей голове – рога, как у буйвола.

Так увлеклась, что всякие разные волки у неё получились. А у Ильки сердечко всё-таки доброе – посмотрела она на своих волков… и ей жалко их стало.

– Бедненькие, – схватилась она ладошками за щёки, – как же вы жить будете! – потом вспомнила слова бабушки Зины и говорит важно так-то: – Да, обминула вас природа, обминула…

Ну и с доброго сердца кинулась дело поправлять. Тому волку, с заячьими ушами, шубку в красивый цвет выкрасила. А который с копытами – красивые рожки пририсовала. Сначала две веточки, а потом подумала, подумала и ещё веточку прибавила. Других волков тоже не обидела, а как же.

Так-то глянешь, и от волков ничегошеньки не осталось. Что за звери – неразбери-поймёшь. Запуталась вовсе Илька. Полюбовалась она на своих «красавцев» и говорит себе:

– Эх, сколько волка ни рисуй, а он всё краше не становится, – вздохнула и решила: – Что поделаешь, пойду спать… гляну на настоящих, какие в лесу водятся.

***

Самое чудное, что и впрямь Кара-Шимском лесу девчушка к волкам приходила. Не во сне, а наяву. И всё, что Ильке привиделось, на самом деле случилось. Только костра не было, и мясо на огне волки не жарили. На лёжке просто отдыхали после удачной охоты. Налопались и вокруг останков дичины взвалехнулись.

Когда Хозяйка улетела, переглянулись волки друг с другом, а дед Кусарь и говорит:

– Видать, конец нашему волчьему роду настаёт, – вскинул голову и, на луну глядючи, завыл.

Другие волки, как по команде, тоже задрали мордахи и заголосили на разные лады.

Старая волчица, жена Кусаря, толкнула мужа лапой и шикнула:

– Погодь вопить-то, может, пронесёт ишо.

– Раз Хозяйка сказала, так тому и быть, – отмахнулся старый волк. – Мне бабка рассказывала, что в давние времена это она, Хозяйка лесная, мамонтов и шерстистых носорогов извела.

– Будет брехать-то! – сунулась в разговор колченогая волчица. – Мамонтов Ледовитки извели. Они тогда Великую Стужу напустили. Зима годы напролёт на Земле царила. Все и перемёрзли да от голода сгинули. Ох и сытно же волкам до Великой Стужи жилось! В мамонте этом, сказывают, не одна тонна мяса была.

– А может, это и не Хозяйка? – плаксиво спросил переярок Герасим. – Что-то уж больно маленькая.

– Она самая, не сумлевайся, – отмахнулся дед Кусарь. – Сразу, вишь, набросилась – Хозяйка и есть. Опять же превращаться в птицу умеет. Где это видано, чтобы иволга зимой летала? Да и на человека похожая – верный признак.

Погоревали ещё волки сколько-то, а тут и время ужина подошло. А за едой какие у волка горести? То-то и оно, только и успевай, что в брюшко складывай.

Кинулись они на остатнее мясо, и каждый норовит больший кусок отхватить. Трескают себе и друг на дружку поглядывают.