Kitobni o'qish: «Семья Звонаревых. Том 2»

© А. Н. Степанов, наследники, 2020

© Издательство «РуДа», 2020

© В. М. Пингачёв, иллюстрации, 2020

Любовь к баталиям лишь средство

Первая публикация дебютной книги Александра Николаевича Степанова «Порт-Артур» состоялась в 1938 году.

Получая многочисленные письма читателей, в том числе и воспоминания с рассказами о деталях того или иного сражения, он неоднократно дополняет, переоформляет сюжет, предлагая новую редакцию произведения, чем объясняется сложная дата написания: «1939–1941–1944–1958».

Наиболее значительной доработке роман подвергся к 1955 году, когда в него были включены целые главы, ранее публиковавшиеся отдельно.

Некоторые биографы писателя в предисловиях изданий советского времени допускают неточность, заявляя, что только «спустя 20 лет после первой публикации «Порт-Артура» Александр Степанов решил написать продолжение своего знаменитого романа. Книга получила название «Семья Звонарёвых». Её первые главы появились в 1959 году…» Сам же писатель в статье «О книге «Порт-Артур» сообщает ещё в 1945 году: «Есть у меня и продолжение, которое я собираюсь озаглавить «Семья Звонарёвых». Повествование охватывает период времени между 1907 и 1934 гг.»¹ И всё же они правы в той части, что, несмотря на давний замысел и предварительную работу, Степанов всёрьёз приступает к продолжению только после окончательной и решительной точки в многолетней истории с книгой «Порт-Артур».

Можно предположить – с нетерпением. Поколение мейнстрима, когда скорость наработки книжной серии напрямую ведёт к заработкам и солидному портфолио автора, вполне себе не сможет понять, что мешало писателю в течение 15 лет основательно взяться за продолжение после успеха первого романа? И для чего так тщательно дописывался, видоизменялся роман, уже получивший и государственную награду и читательское признание? Для чего нужно было отвлекаться на написание других повестей: «Стальной рабочий отряд», «Записки гвардейца», «Артиллеристы»?

А Степанов просто по-другому не мог. Как и его основные персонажи, Звонарёв и Борейко, прежде всего он – плоть от плоти – был человеком военным, основательным. Где-то даже хозяйственным, как генерал Кондратенко, тщательно исследующий обустройство оборонительных укреплений и лазарета. Отчасти сам где-то восхищается и продуманной подлостью Фока, и чёткостью авантюр Сахарова, выдержкой и шпионским мастерством Тифонтая – героями отрицательными. Восхищаться квалифицированной работой своих врагов, извлекая из неё уроки – в этом тоже признаки воинской чести. Так адмирал Того аплодировал мужеству российского флота, так обычные солдаты и матросы отстаивают крепость вопреки неразумным приказам офицеров. На этом фоне сразу, как прожектором, освещается отсутствие этой самой чести, подмену её на маниловщину Смирнова, на ноздрёвщину Никитина и на коробочковатость Стесселей.

Оттого суду над виновниками сдачи неприятелю крепости А. Степанов уделят достаточно места в своей новой книге, как нигде больше привлекая действительные документы и стенографические отчёты. Поскольку здесь не просто вместе со своими персонажами, мужественно защищавшими Порт-Артур, жаждет справедливой расплаты за военные преступления, но и задаёт более глобальный вопрос самодержавной власти – на чьей она стороне? Что в итоге окажется ей важнее: выпестованная веками честь русского воина либо сиюминутные политические игры, кумовство и потворство чинопочитанию?

Здесь-то, вероятно, и скрывается разгадка задержки в работе. Писатель не мог себе позволить давно привычной большевистской огульности царизма как такового, ему необходимо было документально подтвердить то разочарование судом, которое постигло русское общество, ощутившее нескрываемое неуважение к человеческому достоинству на примере передовых защитников Порт-Артура. Но по состоянию здоровья писатель был вынужден проживать в Краснодаре. Волевой, активный человек, он тяжело переживал вынужденный отрыв от жизни, когда в 1932 году заболел бруцеллезом и надолго оказался прикованным к постели. И архивные документы о дореволюционном времени ему было получать гораздо сложнее, нежели проживающему в столицах или их вблизи. Тем более в период 30-х годов, не говоря уже о времени жесточайшего противостояния с фашизмом. И после – явно потребовались кучи справок, обращений, запросов. Длительные переписки и ожидания ответов, спускавшихся по бюрократической лестнице, не могли не притормаживать работу над романом. Ещё есть вероятность, что подобные обращения в архивы стали возможными только с приходом хрущёвской оттепели…

Намного позже из литературной среды в отдельное направление выльется военная проза, в рамках профессиональных литературных сообществ создадутся секции военных писателей. Для этого понадобится не только Великая Отечественная, но и боевые действия на территории Афганистана и Чечни. Но Александр Степанов по своей сути был – военным писателем. Это отчётливо просматривается не только в его наполненной сражениями биографии, но и непосредственно в текстах произведений. Ему гораздо проще чуть ли не покадрово показать читателю устройство артиллерийского орудия; где конкретно, с какой полки берут бинты в полевом лазарете; с какой стороны от солдата стоит винтовка, пока он латает свою одёжку в перерыве между боями, чем нарисовать нам внутренне убранство дома Стесселей или кабинета директора завода. Даже об интерьере в доме Звонарёвых, где происходит достаточное количество действий, мы знаем меньше, чем про халупу в Гадячах, куда после забастовок на заводе сбежал с семьёй Блохин. Крайне схематичному изображению внутри университета, где для Вари разворачиваются полные драматизма события, как бы противопоставляется детализация жилищ бедняков на Выборгской стороне. Вплоть до того, где там вешают одежду. Мы фактически не представляем себе помещение в больнице, где в красноярской ссылке работает Варя, но как на картине можем себе представить жилище далеко за городом, где она тайком лечит раненого. И через главного персонажа, Звонарёва, передаёт нам автор своё раздражение по поводу показушности парадов, не имеющих, как нам транслируется, ничего общего с настоящими военными подвигами.

Можно, конечно, утверждать, что писатель мало бывал «в богатых домах», ведь его быт был достаточно скромным, но более честным будет признать, что его взгляду более важны такие понятия, как диспозиция и обустройство сооружений, чем объекты статичного характера. Стоит только восхищаться, в каких дотошных деталях нам переданы все заведённые порядки и традиции охраны керчинских укреплений в последней главе первой книги этого романа. А когда, минуя так же с любовью описанною оборону Красной Пресни, чуть ли не детективные приключения подпольной работы, писатель приводит нас к повествованию о первой мировой войне, он словно бы возвращается в родную стихию, радостно расправив плечи. Будто вырвавшееся в море из коварных речных изгибов быстроходное судно, от восторга перед раскинувшимися просторами – распахивает перед читателем широченную панораму событий.

Как в былые стародавние порт-артурские времена наши герои вновь окунаются в минуты, за которые решается судьба Отечества; они вновь на острие между жизнью и смертью, где трус и подлец виден сразу, чётко, как и герой. Даже у почти хладнокровного, обстоятельного Звонарёва вскипают страсти, иначе не объяснить его вновь нахлынувшие чувства к Наде Акинфиевой. Сергей Звонарёв был призван в армию с военного завода в первые же дни войны как неблагонадёжный и, разумеется, оказался в артиллерийской бригаде, где уже служили Борейко и спасающиеся от всевидящего ока жандармов Блохин и Вася Зуев.

Здесь предъявляемый ранее образ Звонарёва становится в значительной степени автобиографичным. Его путь во время первой мировой войны совпадает с тем, который пришлось с боями пройти в те годы самому писателю. Как рассказывает во вступительной статье к изданию 1990 года Л. Полосина², Степанов начал войну вольноопределяющимся в 1-й гвардейской артиллерийской бригаде, в 1917 году уже был поручиком, старшим офицером, а затем командиром батареи. Всё, о чём он пишет в романе, было им пережито на самом деле. Он, как и его герои, принимал участие в походе в Восточную Пруссию, сражался в Галиции, под Ивангородом, Варшавой, Вильно, участвовал в Брусиловском прорыве. Что несомненно идёт на пользу произведению, делая его до предела достоверным. По признанию самого писателя, очень помогало ему в работе то, что он всегда вёл дневники. 3 декабря 1944 года он писал: «Память – вещь ненадёжная, а дневниковые записи очень помогают вспомнить пережитое. Я и сейчас помню обстановку, при которой делал некоторые записи почти тридцать лет назад». Каков характер этих записей, можно судить по советам А. Степанова его другу, кубанскому писателю П. Иншакову: «В дневниках… пишите обо всём, что вас окружает… Давайте характеристики всем – и генералам, и телефонисткам, и связным. Не бойтесь натуралистических описаний. Они тоже бывают очень полезны. Главное же – отобразите быт войны. Покажите взаимоотношения с командирами, солдатами и между собой»³.

Именно знание быта царской армии помогает писателю создать выразительные образы солдат и офицеров, а призвание писателя-баталиста – достоверно показать ход военных действий, полных трагических конфликтов и драматических эпизодов. Как например, описание разгрома армии Самсонова и паники в Комусинском лесу, боев в Галиции, под Ивангородом, неудачной защиты крепости Новогеоргиевск, десанта на Рожище, расправы с офицерами на переправе и многие другие. Сотни имён, названий, множество событий на фронте и в тылу – всё это широко охватывает картину действительности.

Не изменяя себе, писатель продолжает тщательнейшим образом привлекать к работе различные документальные материалы, журналы и газеты того времени. В работе над второй книгой помимо воспоминаний участников первой мировой войны и известных ранее данных писатель использует немецкие архивы, которые стали доступны после победы над гитлеровской Германией. Они много дали автору, в частности, при описании событий Брестского мира, убедительную картину которых Степанов раскрыл в третьей, неоконченной части романа. Без сомнения, ведя своих героев через российскую историю, разрабатывая новые сюжетные линии, он, как и в случае с «Порт-Артуром» оставляет в них заделы для развития в последующем. Однако ни болезни, ни годы подготовки к новой работе – бесследно не прошли. Писатель скончался 30 октября 1965 года на 74-м году жизни, не доведя до логического финала судьбы своих героев, не проведя их по тем дорогам, которые для них уже наметил.

Поэтому, хотим мы того или нет, но предстоит признавать вторую книгу «Семьи Звонарёвых» как итоговую часть общей эпопеи, начинающую отсчёт с 1904 года, и рассматривать эволюцию персонажей от начала порт-артурских баталий до февральских событий в России. Это сравнение всё же может оказаться удачным, если провести параллели именно в части организации и проведения небывалых ранее военных действий, выпавших царскому правительству под занавес его существования.

Как и в «Порт-Артуре» автор оценивает общее положение в армии во время кризисных ситуация первой мировой, как неподготовленность царского правительства к войне. Писатель считает, что военные действия по требованию союзников не стоило начинать без проведения всеобщей мобилизации. Техническая отсталость, необеспеченность боеприпасами, продовольствием, фуражом привели к тому, что в первых же боях русская армия понесла огромные потери. Крепко запомнивший прошлые уроки Блохин недоумевает: «Чудно что-то получается. Столько лет прошло с японской войны, люди вроде поумнели, а начальство ещё больше поглупело». Действительно: увернувшиеся от судебного наказания Никитины, Стессели, Фоки, как гидры, отрастили новые головы. Генералы и полковники, не понимающие требования современной войны, не заинтересованы беречь русского солдата. Выразителен образ генерала Ранненкампфа, который считает себя великим полководцем и гордится, что в его жилах течёт кровь немецких баронов, поэтому русских он презирает и не знает для них других слов, кроме ругани – во всём этом проявляется барская спесь. Главное для него – карьера, поэтому равнодушие к общему делу, отказ взаимодействовать с генералом Самсоновым приводит к прямому предательству – трагическому исходу событий в Комусинском лесу.

Как и порт-артурский великий князь Кирилл Владимирович, очередной великий князь, назначенный главнокомандующим, не способен выполнять свою роль. Общая картина командования безотрадна. Бюрократизм и зазнайство, трусость и непонимание обстановки свойственны большинству генералов. Привыкшие к рутинным методам ведения войны и парадам, они не способны противостоять хорошо вооруженным немцам. Спешит сдаться в плен генерал Клюев, надеется защитить крепость Новогеоргиевск одними молитвами её комендант генерал Бобырь. Даже командующий 2-й армией генерал Самсонов не верит авиационной разведке и не может понять, зачем приказы надо передавать шифром.

Усиливая параллель, на примере батареи Борейко А. Степанов показывает, что успехи, которые, несмотря ни на что, одерживает русская армия, определяются мужеством и отвагой русского солдата и лучшей части офицерства – подлинных патриотов. И вновь Варя, но теперь уже Звонарёва и опытный хирург, решительно разворачивает свой перевязочный пункт поближе к передовой, к тем, кто может нуждаться в помощи. И Борейко здесь уже не тот бесшабашный, склонный к авантюрности удалец, каким он был в Порт-Артуре и даже ещё в Керченской крепости. Он показывает себя думающим командиром, постоянно совершенствует орудия, несмотря на строжайшее запрещение переделывать иностранные пушки. Бывшим портартурцам свойственно чувство долга – и не только воинского, но долга перед Отечеством, которому дали присягу.

Батарею тяжелых артиллерийских орудий, которой командует Борейко, постоянно направляют в самые ответственные места, на передний край. Это основная сюжетная линия второй книги романа, которая дает возможность автору показать разные участки фронта. Все важнейшие события войны происходят там, где находится батарея Борейко, вплоть до газовой атаки немцев, которую не сумело предусмотреть и принять меры против неё командование, и от которой Борейко увёл своих солдат.

Солдаты, особенно в начале войны, проявляют отвагу и неустрашимость в бою. Когда в Восточной Пруссии капитан Хоменко с обнажённой шашкой над головой поднимает свою роту в атаку на вражескую кавалерию, солдаты все как один следуют за ним. Но постепенно те, кого призывали воевать «за веру, царя и отечество», начинают понимать, что эта бойня им не нужна. Уже под Новогеоргиевском в аналогичной ситуации они ведут себя иначе. Когда в атаку на немцев, подавая личный пример, пошёл полковник Потапов, солдаты не двинулись с места, а затем, перегоняя его, бросились сдаваться в плен. Так они для себя нашли выход из войны.

Где-то в аналогичной ситуации и дед автора этих строк, полковой фельдшер Георгий Стрельцов, добровольно сдался в плен. Не имея под рукой ни перевязочных средств, ни хирургических инструментов, он предположил, что немцы этим его снабдят, чтобы он смог продолжить лечить пленённых соотечественников. Но ошибся, к уходу за пострадавшими в боях допущен не был, в дальнейшем – отправлен на окраину Германии служить пастухом у отца пленившего его офицера. И только после Брестского мира был насильственно переправлен обратно в уже совсем другую, неизвестную ему страну…

Уже излишне утверждать, что при всей своей любви к описанию батальных сцен, при следовании за хроникой событий, при разностороннем анализе психологии солдат и офицеров А. Степанов, прежде всего, выполняет литературно-художественные задачи. Поэтому не может оставить без внимания персонажей из первой книги, продолжая заявленные сюжетные линии из эпохи агитационной работы подпольщиков, к которым теперь принадлежит почти вся нам знакомая порт-артурская команда. Тем более что это линия начата писателем именно в «Порт-Артуре», где тогда уже у солдат начинают формироваться мысли: «Без бунта, братцы, дело не обойдётся. Как до дому доберёмся – помещицкую землю промеж себя поделим, а попервах всех генералов да офицеров перебьём». Эти рассуждения Блохина выводят его на первые роли на начальном этапе «Семьи Звонарёвых», но и в продолжение произведения Блохин в гуще событий: в бою всегда впереди, первым вызывается идти в разведку; личным примером увлекает дрогнувших в атаку, проявляя талант организатора, способного сплотить вокруг себя солдат.

Можно сказать, что первая мировая война в произведении помогает раскрыться талантам целой плеяды персонажей А. Степанова. Из озорного солдата Блохин выкристаллизовывается в профессионального революционера; неуверенно делающая первые шаги на медицинском поприще и в подпольной работе – от начала книги Варя Звонарёва становится ярким профессионалом в обеих областях; о командирских талантах Борейко уже было сказано. Развитие персонажей – ещё одна та художественная задача, с которой легко, на первый взгляд, справляется А. Степанов. На примере своих героев, прошедших от Порт-Артура до февральской революции, на достоверном историческом материале он с большим мастерством создал художественно убедительные патриотические произведения, которые позволяют современному читателю представить себе страницы далекого прошлого.

Михаил Стрельцов, член Союза российских писателей и Русского ПЕН-центра

Часть первая

Глава 1

На старых часах, что на углу Ново-Спасского переулка, без четверти одиннадцать. Минутная стрелка, будто указательный палец, показывает на потемневшую от времени вывеску: «Починка и перелицовка. Платье, пальто, корсеты. Мадам Девяткина».

Вывеска покосилась, держится на одном гвозде и от ветра бьёт жестью по тёсовой обшивке стен небольшого одноэтажного дома.

Тихо. Прозрачный голубоватый свет белой петербургской ночи мягко освещает узкий переулок, маленькие деревянные домики, покосившиеся заборы, заросшую крапивой и бурьяном улицу, круглую тумбу с обрывками пожелтевшей от времени афиши…

По переулку идёт человек в чёрной косоворотке, в накинутом на плечи поношенном пиджаке, держит в руках небольшой фанерный чемоданчик, в каких обычно мастеровые носят свой инструмент. Козырёк низко надвинутого на лоб картуза скрывает чуть прищуренные настороженно-внимательные глаза. У дома Девяткиной человек замедляет шаг, поправляет на плечах пиджак, будто невзначай оглядывается – и толкает легко отворившуюся калитку палисадника.

* * *

Небольшая комната с синими в белую полоску обоями освещена настольной керосиновой лампой на высокой бронзовой подставке. Окна, закрытые наружными ставнями, изнутри плотно завешены. На столе – остывающий самовар, стаканы с недопитым чаем, баранки, наколотый мелкими кусочками сахар. У самовара – молодая женщина в тёмном платье с белым кружевным воротничком. Густые волосы собраны в высокую причёску, нежные пушистые брови срослись на переносице над внимательными, чуть прищуренными серыми глазами. Рядом с ней мужчина средних лет с побитым оспой лицом, с рыжеватыми прокуренными усами. Его маленькие проницательные глаза почти скрыты нависшими выгоревшими бровями. В дверях, прислонясь к притолоке, стоит молодая белокурая девушка в гимназической форме, дочь хозяйки Алёнка. На старой кушетке устроился парень в поношенной синей косоворотке. На коленях у него кошка, серая, пушистая, блаженно жмурится, нежно посматривая на ласкающую её большую, в мозолях руку.

Всего в комнате семь человек. Все слушают тихую, но взволнованную речь молодого мужчины с горячими голубыми глазами, в белой, свежевыглаженной рубашке.

– …Я, конечно, согласен с тем, что нам сказала сейчас товарищ Клава. Время нынче тяжёлое, почище девятьсот пятого года. Фараоны совсем осатанели: хватают, кто под руку подвернётся. Тюрьмы забиты, но и этого им мало. Они, верно, решили заселить весь Туруханский край – куда сосланы товарищи из нашего Петербургского комитета, а также из Московского, Ивано-Вознесенского. Но именно сейчас, как никогда, нужна наша сплочённость. Как никогда, мы должны быть активны и осторожны в то же время. Помнишь, Филипп Иванович, – обратился он к рябому мужчине, – как мы в пятом году на тачке прокатили своего генерала Майделя? Ты тогда ещё у нас работал… Артиллерийское управление с перепугу согласилось почти со всеми нашими требованиями, а Майдель богу душу отдал…

– А после этого что было, Алексей, забываешь? – сиплым басовитым голосом проговорил Блохин. – Почти половину завода арестовали. Да и мы с тобой чудом только уцелели. Молись Николаю-Угоднику, что тифом вовремя заболел.

– Вот – слышу речь не мальчика, а мужа!

Все повернули головы на этот голос.

В дверях стоял мастеровой с чемоданчиком. Он поставил его к стенке, снял пиджак, повесил на спинку стула, снял картуз, провёл рукой по густым, с сильной проседью волосам и только тогда шагнул к столу навстречу улыбающимся ему людям.

– Здравствуйте, товарищи!.. Здравствуй, Клавочка, Филипп Иванович… Алёшка Фомин… Петро и ты, Денис… Здравствуйте. Если бы вы знали, как я рад вас всех видеть…

– Иван Герасимович, дорогой наш, а мы-то… – пробасил Блохин, обнимая и похлопывая прибывшего по спине. – Можно сказать, все жданки поели, ожидая. С приездом…

Клава подошла к Алёнке, провела нежной рукой по её волосам:

– Ну, Алёнушка, иди на работу, смотри в оба.

– Хорошо, тётя Клава, мама всё сделала, как вы велели. А я ей на помощь. – И, зардевшись от радости, что ей, как большой, поручено ответственное задание, выскользнула из комнаты, плотно прикрыв дверь.

– Во-первых, товарищи, вам привет от Ленина… – услышала Клава голос Ивана Герасимовича. – Тихо, тихо, без шума… Он жив, здоров и работает, как всегда, день и ночь. Когда отдыхает, просто и не знаю. Владимиру Ильичу очень трудно на чужбине, одиноко без своих близких товарищей. Вокруг гуляет море социал-шовинистической стихии. Но он энергичен, бодр, полон веры в нашу близкую победу. Революция не за горами, она наш завтрашний день, товарищи. Ну, а сегодняшний день?

Утро его загорается в пожаре войны. Да, товарищи, Россия – накануне войны…

Клава слушала тихий и уверенный голос Ивана Герасимовича в этой маленькой, с дешёвыми обоями комнате на окраине Петербурга, и в голосе своего товарища она слышала слова и мысли великого человека, от которого совсем недавно приехал Иван Герасимович.

Клаве представилась огромная Россия, несчастная, любимая её родина. Нищая, голодная, обобранная кучкой именитых проходимцев, она билась, задыхалась в нужде и отчаянии. Как щупальца жадного, ненасытного чудовища – спрута, протянулись к России руки капиталистов Англии, Франции, Германии. Русская медь, уголёк, золотишко, пшеница – давай, греби, неси, заталкивай в ненасытную глотку. И всё мало, мало… Теперь дорвались до главного – подавай им крови, крови человеческой, жизни людской на их пиршество.

– …И мы, – слышит Клава, – должны разъяснять это народу – рабочим, крестьянам и армии. Многие из нас пойдут на фронт, и наша задача – нести ленинское слово, множить наши силы…

И Клаве вспомнились небольшая уютная комната на тихой улочке в Польше, письменный стол, заваленный книгами и рукописями, и стремительно движущаяся по листу бумаги ленинская рука. Мягкий зеленоватый свет настольной лампы освещал лицо Владимира Ильича, голову, его необыкновенный лоб гения. Но особенно в памяти осталась эта стремительно скользящая по листу бумаги рука, из-под пера которой рождались слова, мысли, пламенные ленинские призывы, что несли потом через все полицейские кордоны на родину его товарищи по партии, простые борцы революции, такие как Иван Герасимович, она, Клава Страхова, многие другие, и передавали в свою очередь тоже товарищам, как сейчас передаёт Иван Герасимович Блохину, Фомину с военного завода… А они понесут дальше и дальше. И ленинская живая мысль будет биться в сердце каждого простого человека.