Kitobni o'qish: «Просто 4»

Книга 4

Глава 1

1955 год, 30 марта. Это день моего рождения. Мои родители познакомились в посёлке Горенка Рязанской области. Отец после окончания института работал главным инженером карьера, а мама приехала на стажировку после окончания техникума.

Их детство и юность пришлись на военные и послевоенные годы. У взрослых было достаточно других первоочередных забот, а, фактически, дети были предоставлены сами себе. Никто не читает нотаций. Хотя, мама училась в женской школе, там им преподавали танцы, правила хорошего тона, учили следить за правильной осанкой, манеры поведения, правила ведения беседы. Её отец был строгим родителем. Запрет на косметику, приходить домой не позже 22-00, и всякие всевозможные ограничения.

Когда мама уходила гулять, её отец садился в кресло напротив входа и ставил пустое ведро у двери. Опоздание лишало гуляний на несколько дней. Мама всегда с обидой вспоминала все эти запреты и наказания. Конечно, после окончания техникума и направления в посёлок Горенка, наступила свобода. Никакого контроля, никаких запретов. Роман, любовь, а потом появился я. Конечно, неожиданно, но, ничего не поделаешь.

Жили они в самом заштатном бараке, без коридора и крыльца, где с улицы сразу заходишь в комнату, которая является ещё и спальней, и кухней. За спиной у мамы входная дверь. И за ней уже улица. Ничего, настроение прекрасное, и даже вышивает крестиком. Помню эти вышивки. Детского садика, конечно, также нет.

Я родился в Подольске, там жили родители мамы и на время родов она уехала к ним. На фотографии мама перед родами в саду во дворе дома родителей.

Дед женился второй раз, первая жена во время войны оставила детей тётке и уехала. Она оставила троих детей, Володя старший, мама младше, и Валера. Валере было шесть лет, матери десять и Володе лет четырнадцать. На фотографии мама матери (в белой шапке) с сестрой.

Володя попал в плохую компанию, воровал, сидел, дед с ним не общался. А вот двоих младших и тянула тётка. В то время они жили в Казани. Дед после Победы вернулся с авиационным полком в пригород Москвы – Кузнечики, там они стали базироваться. Он был военным лётчиком, закончил войну капитаном. В Подольске лётчикам всего полка построили дома. У деда был адрес: 2-Пилотная. Были и первая, и третья. Целыми улицами жил полк. Когда дед узнал, что жена уехала, он женился на вооруженнице их же полка. Мария Ермолаевна. Привёз детей в Подольск и Мария Ермолаевна сразу стала матерью троих. Прекрасная, добрая и спокойная женщина. Мама и Валерик её любили. До 1960 года дед служил, а потом по представлению Хрущёва военная авиация стала сокращаться и деда отправили в запас. В 1952 году у них с Марией Ермолаевной родилась дочь Галя.

Потом родился я.

Счастливый отец взял бабушку и дедушку и поехал забирать меня в роддом на стареньком Козле. Так назывался Горьковский внедорожник ГАЗ-69. Потом вернулись в Горенку, отец работал, мама нянчилась со мной, я – рос. Был очень энергичным ребёнком, за такими нужен глаз, да глаз. Один раз лежал на спине на диване, а ведь, даже ползать не умел. Электрическая плитка стояла на полу около дивана, комната была маленькая, места мало. Мама поставила вариться суп и отвлеклась. И я нырнул вниз головой в эту кастрюлю с кипящим супом. Телефонов тоже не было. Мама позвала соседку, которая была более опытной матерью, они смазали меня всего подсолнечным маслом, и всё. Ни врачей, ни скорых помощей, ни реанимации. Кожа вначале вздулась пузырём, а потом слезла чулком. Шрамы на голове, конечно, остались, но, под волосами не видно. А я долго потом не разговаривал, врачи говорили, что это после такого стресса. Позже стал разговаривать, но, очень заикался. Начинал слово и не мог его закончить.

Подольск, о нём у меня много воспоминаний, и ранних детских, и юношеских, и когда уже приезжал туда отцом семейства. Почти все мои детские фотографии сделал мой дед, Семён Кириллович Ларионов. Он ещё на фронте вылетал на аэрофотосъёмки вражеских позиций. Все архивы, все негативы хранил во Дворце пионеров, где после ухода в запас работал и вёл фотокружок. Там была вся фото биография его полка, снимки из воздуха позиций врага, бомбёжки. Фото горящих городов Германии, Берлина. Дворец пионеров сгорел вместе со всеми архивами.

Помню ещё такой случай. Мне неполные четыре года. Меня с санками отпустили на улицу гулять. Была зима, бульдозер чистил снег с дороги. Он ехал медленно, я зацепил свои санки за его фаркоп сзади и счастливый поехал. Только, через некоторое время тракторист решил включить заднюю скорость. Включил и поехал. Слава богу, шли люди и увидели меня. Еле успели вытащить из-под трактора. Очень активный ребёнок, лез везде. После этого случая моя речь стала ещё хуже. Я уже не мог сказать ни одного слова. Медицина в то время была никакая, ни к одному врачу по поводу моей речи родители даже никуда не обращались.

Родители взвыли. Попросили бабушку на время забрать меня к себе в Заветное. Приехали бабушка с тётей Валей. Была весна. Хорошо помню их приезд. Мы поехали в поле собирать цветы, я никогда не видел таких просторов. Безбрежная степь и цветы.

Столько восторга и счастья у меня никогда не было. В этот день отец много фотографировал. Я думаю, эта поездка в поле дала самые яркие впечатления в моей детской жизни. И эта поездка в поле решила всю мою дальнейшую судьбу.

Дочь бабушки Евдокии Валентина ещё в начале пятидесятых вышла за муж. Её направили в Челябинск после окончания медицинского института, там она познакомилась с секретарём ВЛКСМ тракторного завода Виктором Веселовским. Красивый молодой человек, бурный роман, любовь. Он сделал предложение, и они поженились.

Валя очень любила детей, но, когда она забеременела, Виктор сказал, чтобы она делала аборт. Сказал, что хочет пожить пока для себя. Валя не стала ничего делать, но, на фоне стресса у неё случился выкидыш, и врачи сделали заключение, что у неё никогда не будет детей. Не знаю, наверное, там ещё что-то было. Валя в горе уезжает от Виктора к своей маме в Заветное, долго болела, лечилась, здесь ещё желудок начал болеть. Бабушка рассказывала, что она тогда просто не хотела жить. Чтобы уберечь дочь, она и решила согласиться с моими родителями. Мама же хотела, чтобы я немного пожил с бабушкой и Валей в Заветном. На этом поле и решилась моя судьба. Это «немного» вылилось в восемь лет. К тому же, ещё у меня родился брат Гена. Родителям уже было не до меня.

После поля мама окончательного согласия ещё не дала, и Валя с бабушкой уехали. А в феврале Вале стало хуже и бабушка вынуждена была ехать сама за мной в Горенки. Помню, мы ехали в поезде, а потом пошли на автобус. Был март, распутица, посреди дороги была огромная лужа. Я вырвал руку у бабушки и встал в самый центр глубокой лужи. Бабушка бегает вокруг, а сделать ничего не может. Хорошо, что шёл мужчина в сапогах и помог. Меня возмутило, что Гена остался с родителями, а меня отдают бабушке. Это же несправедливо! Мне было очень обидно и горько.

Конечно, в Заветном меня окутали любовью и вниманием. Село, натуральные продукты, свежий воздух, весь день под присмотром бабушки. Валя ожила, у неё появился смысл жизни, цель. Стали заниматься моей речью, медленно, врастяжку я уже начал говорить. Вот так и стали жить втроём.

Валя занялась садом. Спланировала грейдером весь участок земли, а наша земля до речки была восемьдесят метров в длину и шириной тридцать. Разбила участок на клетки и для каждого дерева сделала большие валы для полива. Когда грейдер работал, вывернул из земли старинную бутылку из-под шампанского. Её разбили, она была заполнена скрученными в трубочку купюрами «Екатеринок». Это царские деньги крупного номинала. Бабушка смеялась, говорит, что это её отец с дедом спрятали так деньги, когда наступила Советская власть. Деньги бабушка забрала, а потом раздала друзьям как сувениры.

Валя специально в питомнике заказывала плодовые деревья. Лет через восемь из этого сухого участка земли получился прекрасный плодоносящий оазис. Конечно, всё это нужно было поливать. Купили насос Кама, установили его в речке, и я каждый год всё лето таскал шланги от дерева к дереву. Это уже была моя обязанность.

В этом же году зимой пошёл на речку на коньках кататься. Мне родители прислали коньки, которые одеваются на валенки, назывались СНЕГУРКИ. Я уже хорошо катался, людей на речке много, все соседские дети, и большие, и маленькие. И умудрился влететь в прорубь. Как раз около этого моста. Чтобы напоить лошадей, мужики рубят во льду проруби, а потом они затягивается льдом. Вот и влетел в одну такую чуть замёрзшую.

Вокруг дети, позвали взрослых, вытащили меня из проруби и отнесли домой. Был выходной, тётя Валя дома была. Быстро меня раздели, сама разделась и положила под одеяло меня с собой. Она потом мне рассказывала, что так спасали арктических лётчиков после того, как они на парашютах прыгали в ледяную воду после того, как их самолёты сбивали. Вот так, даже насморка не было.

Весной меня отдали в детский сад, но, через десять дней я заболел желтухой, и опять дома с бабушкой. Тётя Валя меня в больницу отдавать не стала, она же врач и работает в больнице. Колола сама, а бабушка ухаживала. В садик больше не отдавали.

Родители каждый год приезжали летом. Витаминами на юге запастись, позагорать, покупаться. А когда им нужно было уезжать, я им закатывал скандал, хотел с ними, и так, каждый год. В семь лет пошёл в школу и сразу захотел заниматься музыкой. Хотел на пианино, но, мне сказали, что пианино мне никто не купит и уговорили на баян. Согласился. Музыку люблю очень. Когда один раз духовой оркестр маршировал по площади на День Победы, я выскочил, и промаршировал впереди всего оркестра весь парад, как положено, руки по швам. Мою фотографию, как я марширую с оркестром, даже в районную газету поместили. Очень известным стал после этого случая. Тётя Валя, когда ездила в Ростов в командировку, привезла мне настоящий зелёный перламутровый баян. Назывался – Ростов-Дон. И после года обучения уже на лавочке бабулькам концерты давал. Говорят, играл азартно и вдохновенно.

На фотографии с нами Тётя Тося Сокиркина с сыном Геной. Она – сестра моего папы и тёти Вали. Тётя Тося вышла замуж за нашего Заветинского Алексея Сокиркина. Он закончил престижный авиационно-космический институт МФТУ Имени Баумана и работал в Ахтубинске на испытательном космическом полигоне. Его дальний дед с моим дальним дедом в своё время пришли и основали село Заветное.

На каждый Новый Год тётя Валя с бабушкой делали мне новогодние костюмы. Смотрю я сейчас на эти фотографии и думаю, как же они старались окутать мою жизнь любовью, привнести праздник в мою жизнь, украсить её. У нас сосед был профессиональный фотограф, и тётя Валя всегда старалась все знаменательные мои события запечатлеть в фотографиях. И какая замечательная память осталась!

Сразу с первого класса стал много читать. Помню, моя первая учительница Матрёна Сергеевна Осичкина читала нам сказку про малахитовую шкатулку. Эта сказка так затронула меня, что я перевернул всю библиотеку тёти Вали, а у неё она была очень огромной. Больше всего было подписных изданий. И всё-таки нашёл четырёхтомник Бажова. Перечитывал некоторые сказки по несколько раз.

Здесь же я открыл для себя Марка Твена, Вальтера Скотта. Все мальчишки бегали на улице, а я читал о приключениях и подвигах Айвенго. Я был влюблён в Аэлиту и с Шерлок Холмсом раскрывал преступления, катался на плоту с Гекльберри Финном и Томом Сойером. В школьной библиотеке не было ни одной фантастической, или приключенческой книги, которую бы я не прочёл. У тёти Вали было полное собрание Шолохова, так его прочитал не по одному разу. Вернее, второй раз начал уже где-то в седьмом классе, более осмысленно. Особенно, за душу взяли меня Тихий Дон и Поднятая целина. Это же наш Дон, это же наша жизнь!

Один раз услышал, как бабушка во время шитья одной родственнице рассказывала о том, как в Царицыне в семнадцатом году пьяные солдаты избили её отца и её мать. Сам её отец не любил рассказывать об этой истории и детям запретил, чтобы не вносить негатива в отношения детей с властями. Её мать приехала тогда в военный госпиталь забирать мужа после ранения. Ранен был в ногу и ходил на костылях. Я был шокирован, какая же это несправедливость! Всегда считал, что, революционные солдаты и матросы – это верх справедливости и порядочности. Потом всегда, когда было плохое настроение, или даже болел, просил бабушку, а потом и тётю Валю, рассказывать мне эту трагичную историю. Та дикость по отношению к моему прадеду и прабабушке давали мне силы, что нельзя сдаваться, нужно подниматься и идти вперёд дальше, несмотря ни на что. А ночью после таких рассказов тихо плакал, как мне их было жалко. Я, как будто, вживую видел ту бойню, как шашкой располосовали одежду вначале бабушке, а потом забивали ногами деда в окровавленной луже на площади. Видел, как мимо проходили равнодушные прохожие и обходили стороной эти два истерзанных тела. Видел, как бабушка старалась прикрыть окровавленную грудь мужа своим телом. Видел её отчаяние, её боль и страдания. Тихо плакал и засыпал.

Речь у меня была плохая и на уроках меня не спрашивали. Писал хорошо, без ошибок, математика была на отлично. И рисовал. Тётя Валя сохранила мои первые рисунки, первые тетради, мой первый букварь. Она сложила их все в мой первый школьный портфель. Сейчас он у меня, и я внукам показываю свои первые тетради и альбомы. Они не верят, что это я так рисовал в таком возрасте.

А эта фотография лучшего ученика первого класса. Награждали фотографией у знамени.

После окончания первого класса тётя Валя с тётей Тосей взяли нас с Генкой в Сочи. Жили дикарями, снимали комнату. Но, сколько было впечатлений, море, мы летели на самолёте Ил-18, плыли на колёсном пароходе. Я рисовал всё это потом всю зиму. Увидел в порту теплоход Россия. Рисовал и его, и представлял, как буду путешествовать на нём по дальним странам.

Один раз, когда мы с тётей Валей делали уборку на чердаке, я как-то неожиданно назвал её мамой. Она обернулась ко мне, взяла мою голову руками, поцеловала и улыбнулась, а мне стало страшно, ведь это измена, так же не должно быть.

Потом много стал думать по поводу этой своей оговорки, и, когда родители приехали на следующее лето к нам, спросил их, когда они меня заберут. Думаю, для них это было неожиданно. Но, ведь, они уже жили в Карелии в городе Питкяранта, у них уже благоустроенная трёхкомнатная квартира. Не знаю, какие страсти кипели у взрослых после моего вопроса, но, потом они мне сказали, что я в Заветном окончу четвёртый класс и они меня заберут. Теперь у меня болело сердце, что я предаю тётю Валю. Как же в этом мире взрослых всё сложно!

Закончился четвёртый класс. Это считается Начальной Школой. Как лучшему ученику мне подарили на линейке фотоаппарат Школьник. Он был широкоплёночным, большим и красивым. С какой гордостью я нёс этот фотоаппарат домой! Сосед фотограф помогал мне заряжать плёнку, и я фотографировал всё подряд, бабушку, кур, петуха, воробьёв из засады. Некоторые снимки сохранились. На лето приехали родители и к началу учебного года меня увезли в Питкяранту.

Всегда, когда родители уезжали, везли в Карелию вишнёвое варенье вёдрами. Летели вначале на самолёте Ан-2 до Ростова, потом до Москвы на поезде. А из Москвы до Подольска на электричке, а там уже на автобусе до 2-Пилотной. У папы служебные машины из Питкяранты часто ходили в Москву. Водитель дядя Ваня Шелест заезжал в Подольск и загружался дополнительно к своему грузу. Карьер, где директором мой папа, был московского подчинения. Соответственно, и снабжение было московское. А там все московские деликатесы, которые Карелия и не видела. Много банок ещё передавала Подольская баба Маша. В Карелии с витаминами было туго. Каждый год весной у всех всегда сильно кровоточили дёсны.

Я всю жизнь задаю себе вопрос, нужно ли мне было уезжать из Заветного? Фактически, я предал тётю Валю. А какой выбор в то время мог сделать в двенадцать лет? После моего отъезда тётя Валя уехала в Ахтубинск к своей сестре Тосе, там огромный военный городок, думаю, с надежной как-то изменить свою жизнь. Три года она прожила в Ахтубинске, но, своего счастья так и не нашла.

Как потом оказалось, моя психика тяжело реагирует на все изменения в жизни. Если в Заветном меня знали почти все, в Питкяранте меня не знал никто. Если в Заветном я славился как самый лучший ученик, здесь мне просто ставили тройку за то, что только в школу пришёл. Речь у меня была плохая и я отвечать не мог. Задали вопрос, если кивнул, ставят тройку. Для мальчишки, у которого никогда в жизни почти даже четвёрок не было, а только пятёрки, это был огромный удар по самолюбию. Родителям учителя говорили, чтобы везли меня в спецшколу, а здесь обычная школа, возиться со мной не будут. Всё на общих основаниях. Если в Заветном тётя Валя пользовалась огромным авторитетом у всех, она врач, которая спасла не одного человека. А здесь учителя говорили, что директорскому сынку особый подход никто делать не будет.

Весь пятый класс был для меня сплошным временем стрессов. Я скатился до троек. Хорошо было только там, где отвечать не нужно. А это только математика. Даже в физике нужно какие-то законы рассказывать, сплошная болтология.

В конце пятого класса нам построили новую школу недалеко от нашего дома. И назначили нам классную руководительницу Макейкову Марию Петровну. Она была учителем химии, нашим постоянным классом стал химический кабинет. Постоянное место как-то стабилизирует. Это лучше. Мария Петровна ребёнком перенесла блокаду в Ленинграде. Была добрым, а с другой стороны, очень требовательным педагогом. И в новой школе у меня сразу появились новые друзья. Гена Стахно и Серёжка Ксензов. И вот именно это изменение психологического климата помогло так, что я уже стал отвечать, оценки выровнялись до четвёрок. Марии Петровне только стоило резко взглянуть на педагога, который говорил, что не может индивидуально подходить к моему обучению. Помню, Мария Петровна как-то после моего ответа в классе пошутила – вы видели когда-нибудь, чтобы Саша улыбался? Вот, посмотрите – улыбается! И я улыбался. Наступил перелом. Я стал разговаривать, с трудом, но, уже мог говорить.

После пятого класса дед Семён предложил мне и Гене отдыхать у них в пионерлагере, где он работал на летних каникулах. Лагерь был за Подольском, нас отвезли туда и мне так понравилось, что я три смены провёл там. Я уговорил ребят из нашей группы записаться в фотокружок, и мы все очень часто ходили на фотоэтюды.

А Гене не повезло, чуть ли не в первый день их посадили на карантин, и они так и просидели всю смену в палате. Он уехал домой, а я остался. Меня потом дядя Ваня Шелест отвёз из Подольска в Питкяранту. Ещё одно приключение. Из окна автомобиля увидел дорогу из Москвы до Карелии, столько городов, столько впечатлений.

В Питкяранте во дворе меня постоянно доставал на улице один дылда переросток. Обзывал заикой, директорским сынком, вечно норовил ударить. Вниз от дома у нас была горка и мы зимой катались на ней далеко, аж до следующей улицы. Город стоял на возвышенности и спускался вниз. Так этот дылда один раз меня подловил и сбил с ног подножкой. Я упал назад и у меня всё поплыло. Я не слышал удара головой о землю, даже сознание потерял. Врач потом сказал, что сильное сотрясение мозга. Недели три в школу не ходил. Это было моё первое сотрясение. В моей жизни во всех случаях всегда судьба поворачивается так, что удары идут только по голове.

Мы зимой с друзьями возле своего дома всегда строим крепость, долго катаем шары, вырезаем бойницы. Меня позвали домой обедать, а когда вернулся, крепость разрушили старшеклассники во главе с этим дылдой переростком. Они заканчивали своё разрушение. А мои друзья стояли в стороне и плакали, видимо, их ещё и побили. И я рассвирепел. Взял флагшток, это была такая длинная палка с флагом на конце, который совсем недавно гордо стоял на нашей крепости и не раздумывая стал наносить удары обидчикам, как двуручным мечом. Те, кто поменьше, отступили, остался этот дылда. Я был самый маленький из них всех. И стал наносить дылде удары не разбирая, он вначале закрывался руками, а потом побежал, я бежал за ним и наносил удары, пока не выдохся сам.