Kitobni o'qish: «Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII»

Пролог. На краю пропасти

Город шлюх и мошенников всех мастей! Даже сейчас, когда давно минула полночь, он всё ещё не спал. Этот город не спал никогда. Бордели, таверны, всевозможные притоны – всего этого здесь хватало в избытке! Иногда Линду казалось, что здешние жители рождаются лишь для того, чтобы развратничать, бражничать и обжираться. Ненавистный, презираемый город!..

Когда-то давно (во всяком случае, так казалось ему теперь) Линд мечтал оказаться в Кидуе – великой столице величайшей империи. Едва выучившись ходить, он только и мечтал, что о карьере военного. Благородство его рода давало надежду на быстрый рост по службе, и Линд много раз представлял себя величественным центурионом, восседающим на белоснежном коне, а за спиной – легион в лучах закатного солнца…

Вместо этого – тёмные захламлённые улицы и три городских стража в нескольких шагах позади. Линд Ворлад – лейтенант городской стражи Кидуи. Мягко говоря – немного не то, о чём он мечтал. Но службу не выбирают. Как оказалось, рекрутёры боевых легионов не выстраиваются в очереди в ожидании отпрысков провинциальных дворян…

Впрочем, дослужившись до капитана стражи, он вполне сможет претендовать на должность командира манипулы в армии, а это – какой-никакой старт для будущей карьеры! Поэтому-то Линд безропотно в течение уже двух с лишним лет нёс свою службу, и нёс её безукоризненно.

В самой по себе должности командира городской стражи нет ничего плохого. Времена нынче были мирные и спокойные, поэтому многочисленные легионы великой Кидуанской империи просто пылились, позабытые на её отдалённых окраинах. В этом смысле узкие улочки бедных кварталов могли принести куда больше боевого опыта, если можно назвать так редкие стычки с городской шпаной и успокоение перепивших буянов. Не говоря уж о том, что служба – есть служба, где бы она ни была, и здесь, во всяком случае, Линд Ворлад мог принести куда больше пользы государству.

Но в службе этой был один серьёзный недостаток – город, которому Линд служил. Молодой парень, прибывший сюда с далёкого побережья Серого моря, где он провёл всю свою сознательную жизнь, никак не мог приноровиться к тому, что увидел в столице своей империи.

Кидуа походила на старую жирную шлюху с дряблой кожей, тщательно замазанной слоем белил и румян. Пошлая, развратная, циничная и сильно потасканная шлюха, развалившаяся в раззолоченном будуаре, бесстыдно демонстрирующая свою порочность и не замечающая брезгливых взглядов тех, что вились около неё ради собственной выгоды.

Казалось бы, с городом всё было в порядке. Большинство сослуживцев Линда искренне не понимали, за что тот ненавидит Кидую, ведь город буквально сиял от лоска. Впрочем, по мнению Линда он скорее лоснился, как лоснится от пота в жаркий день дешёвая портовая шлюха. Все эти кичливые фасады в центре города, всё это искушённое изобилие, в котором купались так называемые уважаемые горожане, не могли перебить убогость и безнадёгу вот этих кварталов, по которым шёл патруль, и безнадёжную, смиренную нищету её обитателей.

Безнадёжность этой нищеты была ещё и в том, что значительная часть населения города ничего не хотела делать, чтобы выбраться из неё. Они гордились тем, что мудрые императоры Кидуи отменили налоги для всех, чей доход не превышал сорока восьми оэров¹ в неделю на человека, и благословляли Дни изобилия, которые устраивались не реже двух раз в месяц, и во время которых всем желающим бесплатно выдавалось по четверти бушеля² зерна. Для подавляющего большинства столичных жителей этого было вполне достаточно, чтобы считать себя счастливыми.

Когда Линду выпадало стоять в оцеплении во время Дней изобилия, его буквально передёргивало от отвращения, когда он видел вокруг множество молодых и не очень людей, с хохотом тянущих на себе пыльные мешки с залежалым зерном, от которых вполне явственно тянуло затхлостью. Это был не народ – это было самое настоящее быдло, вызывающее у молодого гвардейца лишь омерзение и брезгливость.

Сложно сказать – поразила ли данная напасть прочие города империи, или это было лишь особенностью Кидуи. Линд за свою жизнь побывал лишь в нескольких городах, да и то проездом – когда направлялся на службу. Хотелось надеяться, что ещё не вся империя поражена этой гнилью. Во всяком случае, на севере, откуда Линд был родом, ничего подобного не было. Там люди по-прежнему добывали свой хлеб трудом. Хотя, говоря откровенно, он ведь жил в имении отца, а не в городе.

Иногда молодой человек подумывал о том, чтобы бросить всё и подать заявление на вступление в легион – пусть даже простым легионером. Просто для того, чтобы покинуть ненавистный ему город. Но Линда останавливали два обстоятельства. Первое – реакция отца. Тот вряд ли понял бы, если бы сын отказался от офицерского чина и сделался рядовым. А второе…

Линд, к сожалению, был живым свидетелем тому, как вместе с городом сгнила и его стража. Коррупция, лень, карьеризм и тупость – пожалуй, этими словами можно было бы вполне точно описать то, что происходило в городской гвардии. И Линд, признаться, очень боялся, что, оказавшись в войсках, обнаружит там то же самое. А потому он медлил.

Впрочем, была и третья причина. Вот уже несколько месяцев он был помолвлен с девушкой по имени Кимми, а осенью они планировали сыграть свадьбу. Тащить молодую жену, выросшую в респектабельном районе Кидуи, куда-то на задворки империи не хотелось. А потому, скрипнув лишний раз зубами, Линд Ворлад продолжил свой ночной обход…

***

В своё время бывший канцлер государственной безопасности Ливьер, на склоне лет сделавшийся весьма известным мыслителем, в своём главном труде «Политика как искусство» писал: «Не каждая империя может пережить войну, но никакая не переживёт слишком долгого мира».

Наряду с этой мыслью Ливьер выдал немало других столь же противоречивых перлов, но именно спорность его позиции и привлекла к нему такое внимание просвещённой публики, сделав одним из самых упоминаемых политических философов последних десятилетий. Впрочем, далеко не всегда его упоминали в позитивной коннотации, а некоторые и вовсе считали труды Ливьера опасными для общества.

Так или иначе, но вот уже почти полвека Кидуанская империя жила без войн, в том самом ненавистном Ливьеру мире, который он описывал густыми неприглядными красками. «Империи строятся железом и кровью, и лишь железо и кровь поддерживают их дальнейшее развитие. В существовании любой империи нет никакой иной логики, кроме логики подчинения. Подчинения одних народов другим, подчинения населения своим властителям, подчинения всего общества высшей необходимости. Империя – это один огромный военный лагерь, постоянно живущий на осадном положении. Лишь так можно мобилизовать множество народов для достижения общей цели. Отказ от этого мировоззрения рано или поздно приведёт к хаосу и гибели государства».

Однако же, в 1967 году Руны Чини³ ничто не указывало на справедливость сварливых пророчеств старого философа. Напротив, Кидуанская империя была сильна как никогда. Саррасса – единственный соперник её на континенте, давным-давно уже не представляла собой серьёзной угрозы. Скорее наоборот – южная империя заискивала перед своим северным соседом, осознавая, что тот явно доминирует во всём.

Действительно, Кидуа не только была едва ли не втрое больше Саррассанской империи, она была вдесятеро богаче, а её армия почти впятеро превосходила армию Саррассы. И это было весомой гарантией того, что на Паэтте будет мир. По крайней мере, до тех пор, пока этого хочет Кидуанская империя.

Впрочем, нельзя не заметить, что та в последние десятилетия заметно растеряла свой воинственный пыл. Столетия минули с тех пор, как империя с жаром и целеустремлённостью покоряла север. Палатий уже давно был одной из провинций Кидуи, и современникам казалась, что так было всегда. То же самое касалось и Прианурья, и Загорья (точнее, его северной части, именуемой Пунтом). Теперь, спустя почти четыре тысячи лет после образования Кидуанской империи, у неё практически не осталось врагов.

По сути, кроме Саррассы были лишь северные варвары с Келлийских островов, которые так и не сделались частью империи, да кочевые народы дорийцев, населяющие степи южнее Пунта. Впрочем, ни те, ни другие не причиняли слишком уж много неприятностей, чтобы правители Кидуи всерьёз решили разобраться с ними. Они не стоили тех экономических и людских потерь, которые принесла бы неизменно затяжная и малоэффективная война так далеко от основных территорий империи.

Кидуанская империя находилась на пике своего могущества. Разумеется, общепринятой была точка зрения, что золотой век империи уже позади, и что пришёлся он на правление благословенного императора Дистрита Златоглавого, правившего на закате Руны Хесс⁴, чьё имя было увековечено несколько сот лет назад в названии первого месяца лета, именуемого прежде бесогоном. Впрочем, так считали обычно лишь относительно образованные граждане империи, хотя бы поверхностно знакомые с историей. Прочие же, коих было большинство, полагали, что застали самые благословенные времена расцвета своего государства.

Если не слишком-то придираться, то такая точка зрения вполне имела право на существование. Каждый житель империи мог по праву гордиться необъятностью и богатством её земель. В распоряжении Кидуи были и великолепные дремучие леса – неиссякаемый источник древесины; и возделанные поля центральной части, а главное – в пунтийском Загорье; и серебряные рудники Анурских гор. Величайшая река Паэтты – Труон – также целиком и полностью принадлежала великой империи.

И действительно – экономически Кидуа была сильна как никогда. Закрома её ломились от зерна – его было столько, что цены на хлеб грозили рухнуть ниже любых разумных границ. Но император и тут нашёл приемлемый выход – государство скупало зерно по фиксированным ценам, чтобы всегда иметь по крайней мере трёхлетние запасы на случай каких-либо катаклизмов. Ежегодно императорские амбары пополнялись свежим урожаем, а старое зерно двух-трёхлетней давности просто раздавалось населению, повышая всенародную любовь к своему правителю.

Если хлебные закрома были полны зерна, то казна была полна серебра, золота и даже мангила. Несмотря на то, что, по сути, единственным торговым партнёром Кидуи была Саррасса, южная империя готова была потреблять значительную часть продукции своего соседа, щедро расплачиваясь за это калуянским золотом. Подобное изобилие, в свою очередь, позволило снизить налоги с малоимущих, или даже вовсе убрать их, что также повышало градус народной любви к своему императору.

Впрочем, некоторые учёные скептики склонны были видеть в данной ситуации возможные негативные последствия для экономики. Внешняя торговля, ограниченная лишь одной страной, не могла стать мощным стимулятором роста. Внутренние потребности империи же в значительной степени определялись её собственными возможностями, и это тоже снижало потенциал развития. Стабильность грозила обратиться стагнацией, и в существующих реалиях разрешить эту проблему не представлялось возможным. Кидуа и Саррасса превратились в двух огромных рыбин в небольшой лохани, и теперь им грозила медленная смерть от удушья.

Но подобные пессимистичные настроения, нужно отметить, не были популярны ни в народе, ни в элитах, оставаясь уделом отдельных книжных червей.

Однако же, появление в последние десятилетия философов вроде того же Ливьера и подобных ему недовольных ворчунов было неслучайным. Другой мыслитель – Тробиран – тоже значительную часть жизни проведший на высоких государственных постах и умерший всего несколько лет назад, писал куда более жёстко и даже нелицеприятно.

«Фермеры, поставляющие телятину к королевскому дворцу, придумали, как сделать мясо телёнка особенно мягким. Для этого животное привязывали особым образом, практически лишая движения. Телёнок вволю ел, быстро жирея, и даже, кажется, был вполне доволен положением дел, а мясо его действительно выходило нежным и вкусным. Но этот телёнок, вздумай фермер отвязать его и отправить на пастбище с другими коровами, наверняка погиб бы.

Наша империя подобна тому телёнку. Мы разжирели и, пожалуй, больше не способны развиваться. Положение доминанта на континенте связало нас не хуже фермерских верёвок. Что будет, если однажды нам придётся столкнуться с опасностью? Справятся ли с нею привыкшие к благоденствию правители, отвыкшие от войн войска, обленившееся население? Мясо империи сейчас вкусно как никогда, спору нет. Вот только кто и когда вонзит в него свои зубы?..»

И пусть пророчества Тробирана, Ливьера и им подобных выглядели чересчур мрачно; и пусть подавляющее большинство лишь ухмылялось в ответ на них, в пику Тробирану сравнивая империю не с телёнком, а с громадным медведем, для которого нет угрозы во всём лесу; но всё же нельзя было не согласиться, что в чём-то эти достойные господа были правы.

Во многих землях Кидуанской империи пустели деревни – колоны не желали возделывать поля, предпочитая отправляться на заработки в города, ведь хлеб с избытком шёл нескончаемым потоком из Загорья, так что продать с трудом добытый урожай можно было лишь за сущие гроши. А введённые императором Гривароном Дни изобилия развратили часть населения, решивших, что теперь можно либо вовсе не работать, либо же перебиваться случайными заработками.

Не всё ладно было и в армии. С одной стороны, сейчас армия Кидуанской империи была велика как никогда. Десятки легионов раскинулись вдоль её границ на севере и юге, и их по старой памяти продолжали именовать «боевыми». Также десятки легионов располагались по всей территории Кидуи, и их именовали «резервными». Но правда была в том, что теперь, спустя десятилетия после окончания последней маломальской войны, разницы между ними не было никакой.

А в армии процветали кумовство и воровство. Война – это решето, которое неустанно отсеивало слабых и никчёмных – теперь не давала возможности продвигаться по службе, коль уж войн больше не было. Все хоть сколько-нибудь перспективные командные должности были заняты отпрысками кидуанской знати, а в случае какой-нибудь нелепой и трагической смерти одного из них место тут же занималось младшим братом или кузеном.

Армия превратилась в большую кормушку, откуда можно было тащить что угодно, не слишком-то опасаясь последствий. Государство не скупилось на армию, но при этом и не слишком-то интересовалось тем, каково жилось простым легионерам. Разумеется, этим бессовестно пользовались офицеры всех уровней. В Кидуе и других крупных городах империи вырастали всё новые помпезные особняки, принадлежащие бесчисленным центурионам и легатам, а их новые хозяева, бряцая начищенными до блеска латами, посещали театры, модные ресторации и балы, в то время как их подчинённые кормили комаров в топях Палатия.

Ну а что касается политических элит, то в целом, конечно, они с огромным удовольствием нырнули в эту эпоху кажущегося благоденствия, лёгкого разврата и безмятежной легкомысленности. Казалось, что устоявшийся десятилетиями, если не столетиями, этот порядок вещей будет теперь неизменным всегда, и, разумеется, это вполне устраивало всех, включая и самого императора Гриварона. В этом смысле наступивший 1967 год Руны Чини, казалось, ничем не отличался от всех предыдущих…

***

Снова шум в одной из таверн… Линд Ворлад брезгливо вздохнул, понимая, что придётся окунуться в эту атмосферу шума и зловония, но махнул рукой своим парням и направился туда. Похоже, внутри кипела нешуточная драка, потому что ор стоял такой, словно там кого-то убивали. Гремели опрокинутые столы вперемешку с бившейся посудой, визжали пьяными голосами потаскухи, сквернословие сотрясало небеса.

Когда наряд стражи уже подходил к таверне, дверь распахнулась, и оттуда выскочил потный испуганный человек в засаленном фартуке – не иначе, как хозяин этого притона. Отчаяние читалось в его лице, а руки тряслись. Странно, можно подумать, он впервые попадал в подобные переделки!..

– Хвала богам!.. – воздевая руки к небу, облегчённо прорыдал трактирщик, завидев в темноте кирасы стражников. – Сюда, сюда, господа! Помогите! Они сожгут мою таверну!..

Толкнув старика, из дверного проёма выскочила помятого вида девица самого вульгарного вида. Её рубашка была распахнута, выставляя напоказ некрасивую обвисшую грудь. Девица истошно визжала, прижимая ладонь к уху. Сквозь пальцы её сочилась кровь. Не разбирая дороги своими остекленевшими глазами, она, не переставая визжать, бросилась по переулку, исчезая в темноте. Следом за ней из кабака выскочила и её товарка, имевшая столь же неприглядный вид и визжавшая столь же громко и противно, и тоже ломанулась прочь, едва не налетев на подошедшего Линда.

– Прочь! – не церемонясь, рявкнул Линд, довольно грубо отталкивая трактирщика со своего пути.

Он презирал этого потного замухрышку также, как и всю прочую шваль, обитавшую в этом притоне. Вся эта грязь человеческая и не могла вызвать ничего кроме омерзения. Именно из-за подобных субъектов он так ненавидел Кидую.

Внутри было сумрачно – почти темно. Красные слабые отсветы давал потухающий очаг, да коптили две-три масляные лампы на стенах. Наверняка до начала драки ещё несколько светильников освещали столы, но теперь они валялись в груде обломков и осколков. Вонь дешёвого алкоголя, немытых тел и дурной травы, смешиваясь, едва не сшибала с ног.

В этой зловонной тьме копошился шумный клубок. Сколько именно человек участвовало в потасовке – Линду было не разглядеть, да это было и неважно.

– А ну стой! – рявкнул он так, что загудели деревянные стены.

Драка прекратилась не сразу – видно кто-то вошёл в такой раж, что то ли не слыхал окрика, то ли решил его проигнорировать.

– Никому не шевелиться! – ещё больше разъяряясь, гаркнул Линд. – Огня!

Последняя фраза относилась к его подчинённым. У каждого гвардейца с собой был факел, который по инструкции постоянно должен гореть. Но факелы сгорали довольно быстро, и тогда бы приходилось таскать с собой их целыми связками. Кроме того, иногда они играли дурную службу – глаза привыкали к свету, и окружающая тьма, в которой могли прятаться самые разные подонки, становилась непроницаемой для стражников. Поэтому-то, в нарушение инструкции, каждый стражник брал с собой лишь по одному факелу, зажигая его в случае необходимости.

Вскоре пропитанная смолистым варом ветошь вспыхнула, и Линд взял горящий факел из рук гвардейца. Довольно небольшое пространство кабачка осветилось. Ворлад наконец смог разглядеть картину побоища.

Внутри было человек шесть или семь. Из них двое, не шевелясь, лежали на грязном полу, тогда как остальные, боязливо щурясь, глядели на подоспевших солдат. По лицам их текла кровь, а один из стоявших привалился к столбу, поддерживающему потолок. Было видно, что без помощи он стоять не мог.

– Выходите все наружу, – прорычал Линд, делая шаг назад, в свежую прохладу ночной улочки. – По одному, и без глупостей!

Больше всего на свете ему сейчас не хотелось разбираться с этой швалью. Кто прав, кто виноват – какая разница? Этот мусор, эти отбросы были виноваты уже одним фактом своего существования. А в деталях пусть разбирается местный префект. Линд и его люди просто отведут всех, включая трактирщика, в ближайшую караульную башню, и запрут до утра. А там пусть с ними разбирается кто хочет!..

Спустя примерно три четверти часа они вновь шли по тёмным улочкам. Настроение почему-то испортилось, хотя ничего из ряда вон выходящего не произошло – обычная работа. Всего через каких-нибудь пару часов они наконец вернутся в казармы, и тогда Линд сможет пойти домой, чтобы отоспаться. К тому времени уже начнёт светать – дистритий⁵ подходил к концу, так что солнце не очень-то засиживалось за горизонтом.

– Что за дрянь?.. – внезапно прислушиваясь, буркнул он.

Отряд остановился, напряжённо вслушиваясь в странный, необычный звук. Было похоже, что где-то вдали бьют колокола.

– Это в Кинае, – заметил один из гвардейцев. – Похоже, там тревога.

– Пожар, что ли?.. – проворчал Линд.

Пожары были не редкостью, но обычно они не вызывали такого переполоха. Чтобы породить такой истеричный шум, должно гореть, пожалуй, полгорода. Однако зарева видно не было.

– Дьяволы их разберут, – как-то равнодушно пожал плечами другой солдат. – Чего они там трезвонят…

Вообще-то, и Линду вроде бы не стоило переживать – мало ли, что там у этих кинайцев случилось! Кидуанцы всегда с пренебрежением смотрели на город-спутник. Но отчего-то этот далёкий жалобный гул отзывался в самом нутре лейтенанта, заставляя сердце тоскливо сжиматься. Предчувствие непоправимой беды на мгновение пронзило мозг, но Линд поспешил от него отмахнуться – ну что страшного, в самом деле, могло бы случиться?..

Когда спустя четверть часа один за другим забили колокола Кидуи, Линд, махнув своим парням, бросился на звук ближайшего из них. Это оказался довольно неказистый арионнитский храм, на невысокой колоколенке которого всклокоченный неопрятный жрец неистово дёргал верёвку.

– Что случилось? – крикнул Линд, не слишком-то надеясь, что оглушённый звоном священник его услышит.

Однако тот, вероятно, увидел подбежавших стражников, а также ещё несколько заспанных горожан, недоумённо выползавших из своих трущоб, потому что, на мгновение перестав звонить, завопил:

– Вторжение! Вторжение! На Кинай напали! Война!..